Часть 64. Суд
17 февраля 2023 г. в 16:23
Эльвира Марковна прочитала письменный ответ Зои.
— Значит, отказалась от письменного объяснения и была проведена беседа, — произнесла женщина. — Хоть так. Зоя, ты-то хоть понимаешь, что вы с Агнессой сами Гусельникову распустили? Может, вели бы себя иначе, и Гусельникова была бы посдержаннее. Ты ее сколько раз прощала? И сколько из этого в последний раз?
— В последний раз прощала только недавно, — ответила Зоя. — Поэтому и не хотела лично с ней видеться, чтобы не отчислять. А так подумать… Может, нужно было не ломать комедию, просто увидеться и отчислить. А так ее судить будут.
— За что? — спросила Эльвира Марковна.
— В полуматерной форме оскорбила Виталия, — сказала Зоя. — Как сказал Севастьян, от трех месяцев до шести заключения или от недели до трех ареста. Как говорится, по обстоятельствам, более или менее увеличивающим или уменьшающим вину его.
— И ты снова пойдешь защищать ее, — произнесла женщина.
— Нет, — ответила Зоя. — Надоела. Сама пусть доказывает свою малолетнюю наивность, если сможет. От судьи, конечно, будет слишком много зависеть… Если опять Варнецкий, то точно полгода будет. С учетом несостоявшегося двойного убийства и того самого уголовного дела.
Зоя вздохнула и сказала:
— Вот приказ об отчислении мадемуазели за неуважение памяти почившего в бозе покойного императора Александра Николаевича. Вот характеристика, которую запросит следующее учебное заведение. Не в прямом смысле волчий билет, я не вправе вот так брать и ломать жизнь девочки, вдруг ей служить в приличном месте, но с этой характеристикой, да еще из гимназии Геллер, ее вообще никто больше не возьмет на учебу.
Эльвира Марковна бегло прочитала характеристику и произнесла:
— Более чем мягко, но и с такой больше никто на учебу не возьмет. А ты возьмешь еще раз? Явно же будет проситься.
— Надоела, — ответила Зоя. — Поэтому не знаю…
Машунька, которую вызвали в гимназию, чтобы забрать документы дочери, прочитала приказ, потом взяла в руки характеристику.
— Постоянно нарушала дисциплину, имела проблемы с законодательством, оскорбила память почившего в бозе царя-вешателя, — женщина невольно переделала последнюю фразу. — Как иронично! Довести начальницу со взглядами, что она отчислила именно с такой формулировкой, — Машунька вздохнула. — Как говорится, спасибо вам, Зоя Михайловна, что терпели Глашу все это время…
— Еще раз защищать не пойду, осточертела, — ответила Зоя. — Дальше все уже будет от судьи зависеть.
По-видимому, Машунька в чем-то была согласна с позицией Зои, поэтому вместо свидания попросила передать письмо дочери.
Глаша сидела в камере и не понимала, почему к ней до сих пор не пришла на свидание мать.
«Может быть, мама слишком занята?» — время от времени утешала себя девушка.
— Гусельникова, передача, — раздался голос.
Сердце Глаши забилось в два раза чаще, и девушка с надеждой на еще теплую булочку подошла к окошку. Однако вместо булочки, пусть даже холодной, в руки Глаши попало письмо.
«Аглая Богдановна, вы — бессовестная девица, которая довела всех. Боюсь, что если я приду к вам на свидание, то вместо ожидаемых яблочек вы получите порцию упреков или рукоприкладства. Вы довели начальницу до того, что она отчислила вас еще до обвинительного приговора и написала характеристику, с которой не возьмут мыть полы в кабаке. Судиться вы будете без адвоката, поэтому продумывайте линию защиты самостоятельно. И, быть может, вы хотя бы поймете, каково было вашей матери в свое время: судиться одной, поддерживаемой только своими взглядами».
Глаша отложила лист бумаги и разрыдалась.
— Как ты могла… — шептала девушка. — Вот зачем же так писать было?
На суд Машунька не пошла: и не знала точную дату, и не хотела заставлять себя переживать, и до сих пор злилась на Глашу.
— Машунька, нехорошо вышло, — сказала Ася, встретившись с бывшей товаркой. — Бросила Глашку в трудную минуту.
— Она меня довела, — вздохнула Машунька. — Кто был председательствующим?
— Асадчий, но и это не помогло Глашке, — ответила Ася. — Почему не спрашиваешь, какой приговор?
— Боюсь услышать самое худшее, — сказала Машунька. — Как она умудрилась и Асадчего довести? Вот все было в ее пользу: председательствующий, возраст, да вообще все!
— По словам Севастьяна, Асадчий был с предубеждением, что Глашка — не истовая политическая, а просто идиотка, — произнесла Ася. — Быть может, это не так уж и далеко от правды.
— Даже спорить не буду, что Глашка — не истовая политическая, — подтвердила Машунька. — Сколько отмерил? Полгода тюрьмы без домашнего ареста?
— Три недели ареста, — ответила Ася. — И сослался на статью 148 Уложения. Усмотрел в действиях Глашки неосторожность. Поэтому, Машунька, с тебя обеспечение домашнего ареста.
— Вот зря он так! — не выдержала женщина. — Не знаю, может, неправа я, но зря! Отсидела бы свои три недели, может, о чем-нибудь бы задумалась!
— Машунька, я потому к тебе и пришла, что Севастьян отправил, — сказала Ася. — Надо Глашку забрать, только тебе на руки отдадут. Ну или Филатову, он уже съязвил, что раз мать не возжелала поинтересоваться судьбой дочери, он без особой радости, но обеспечит осужденной необходимые условия для исправления.
— Да не дождется! — воскликнула Машунька. — Позлорадствовать, видать, приходил?
— Можно и так сказать, — вздохнула Ася.
Суд удалился для вынесения приговора. Прокурор уже попросил для Глаши три месяца тюремного заключения, Глаша просто попросила о снисхождении.
— И за что же мне такая Божья кара? — напоказ закатил глаза Филатов. — Уже дважды судимая дочь!
— Зато теперь за политику, — сама себе сказала Глаша.
— Мадемуазель Гусельникова, раз вам так хотелось быть судимой за политику, сказали бы мне — я бы подобрал для вас какой-нибудь висячок [1], — ответил Филатов. — Лет так на пятнадцать каторги.
Виталий на правах потерпевшего и Севастьян в качестве моральной поддержки наблюдали за этим обсуждением.
— Вот так вслух заявлять о том, что жандармерии закон не писан! — воскликнула Глаша, вставая.
Офицер, стороживший подсудимую, положил ей руку на плечо, и девушка села обратно.
— Аглая как вас там по отчеству, — не выдержал Севастьян. — Вы бы хоть подумали о том, что корень всех ваших бед — это ваша несдержанность!
Глаша промолчала. Вскоре в зал судебного заседания вернулся Асадчий и начал оглашать приговор.
«Три недели ареста, — мысленно вздохнула Глаша. — Что же, значит, судьба такая…»
Однако на словах о том, что преступление видится неосторожным, девушка опешила.
«Под домашний арест… — подумала девушка. — Да мне мама ад на земле устроит!»
Прошло некоторое время. Филатов увидел, что Машунька так и не пришла и, не выдержав, сказал:
— Что же, раз матери безразлична судьба дочери, раз она даже не соблаговолила ей поинтересоваться, так уж и быть, не от особого желания, а как мне это велит родительский долг, я, так уж и быть, заберу на эти недели мадемуазель к себе и обеспечу ей должные условия для исправления.
— Господин Филатов, подсудимую велено передать на руки именно матери, — ответил конвойный.
Машунька примчалась в суд вскоре.
— Что, не надеялась, что отпустят? — спросил Филатов. — А мне, бедному, сидеть здесь и ждать, придет мать или так и не соблаговолит прийти!
— Мария Николаевна, вот документы, — сказал секретарь. — Подпишите, что обязуетесь обеспечить условия для исправления дочери.
— Три недели? — произнесла Машунька.
— Что-то около того, — ответил секретарь. — Никто не будет проверять, сколько именно времени дочь провела дома.
Дома Машунька сперва выдрала дочь, а потом сказала:
— Из комнаты ни шагу. И никаких яблочек, специально буду варить кашу да кормить, будто в тюрьме.
— Воля ваша, Мария Николаевна, — ответила Глаша.
— А с чего сразу Мария Николаевна? — удивилась женщина.
— С того же, с чего я стала Аглаей Богдановной, — сказала Глаша.
— Глашка, — неожиданно произнесла Машунька. — Знала бы ты, как всех довела! К чему было все это представление на первое марта? Зачем в жандармерии так повела себя?
— В жандармерии не выдержала, а на первое марта — посчитала, что нужно просвещать людей, — ответила Глаша.
— А теперь полюбуйся, до чего ты довела начальницу, — сказала Машунька. — Женщина со взглядами отчисляет тебя за неуважение к царю! Вот зачем все это было? Зачем устроила такой балаган?
— Я думала, что начальница за уголовку или хулиганство отчислит, не за такое, — вздохнула Глаша. — Вот бы вернуть все назад — не стала бы такое устраивать в гимназии.
— Уже ничего не вернуть, Глаша, — ответила Машунька. — Теперь только учиться самой и надеяться, что потом начальница позволит тебе сдать экзамены за гимназический курс и получить аттестат, потому что вот с такой характеристикой тебя вообще никто никуда не возьмет даже для сдачи экзаменов.
— Хорошо, мама, — снова вздохнула Глаша.
[1] нераскрытое дело