Ты тоже?
Интересно
Тепло ли сейчас в твоëм городе?
Как-то пресно
Во рту
По утрам…
Хлам,
Постоянство лиц
В моей палате-комнате.
Придëт сестра в белом
И как-то несмело
Введëт инъекцию зимы
Мне под кожу,
Теперь мы похожи,
Только от этого не лучше нам.
А так хотелось чуть-чуть весны,
Хотя бы миллиграмм
Еë под кожу.
Я так хочу к тебе…
Ты тоже?
***
Матвей ели встал на шестой будильник. Шесть утра. Кудри создавали образ домовëнка, над которым плохо пошутила жизнь. Шпиц бегал уже почти по ногам хозяина, весело вертясь. Этот маленький медвежонок был первым, кто заставил Матвея хоть немного улыбнуться утром. Питербург уже холоден. Каналы застыли. Так хочется по ним прокатиться на коньках, но нельзя. Или, скорее, некогда. Опять эта куча классов. Сколько их? Два? Восемь? Двадцать? Пятнадцать? —Никто не считает. «Щелкунчик». Всë началось с этой чëртовой постановки. Матвей прошëл в первый состав, на роль, так называемого, «полуторного» плана. У него не было важной роли, но и фоном его назвать было нельзя. —Матвей. Какого чëрта твои волосы опять в разные стороны? Я просил постричься на выходных. Алексей Тарасов был не в духе. Со сценой всегда неполадки в последний день. —Алексей Григорьевич, я не успел. Их же нам зализывают, как каток, о чëм вы беспокоитесь? —Матвей, примьера это вам не шутки. Отнеситесь, пожалуйста, серьëзнее, насколько это возможно. Парень лишь кивнул. Алексей ещё в начале работы ему в душу запал. Своей грацией, утончëнностью, прям граф прямиком из двадцатого века. Не сказать, что Матвей и не спал ночами, писал стихи, да, что там стихи, поэмы. Просто тихая влюблëнность. Совсем незаметная. Тем временем предмет воздыхания удалился. Тихо и плавно, в своëм вязаном пиджаке. Никто не знал, почему балетмейстер такой молодой и почему не пошëл сам танцевать. Конечно, он ничего не говорил, отнекиваясь: —Мне некогда. —А вы, я вижу, и сценарий наизусть выучили? —Может, вам ещё моë расписание дней недели дать? И др… Матвей вышел всего три раза. В конце первого акта, в начале второго и в самом конце. Напряжение стороны кудрявого парня не давало покоя. Однажды, Поляков поймал себя на том, что выбирает, в чëм идти в театр. Раньше был план: «схватил; надеюсь, что штаны и боди». «Да, что со мной? Мы видимся даже раз в неделю, и то, если повезëт.» Чем дольше он его знал, тем глубже этот Алексей заседал в голове. Что в нëм такого? Обычный худощавый мужчина тридцати лет. «Что он там говорил… Ногу выше…» —Ай. Бедро неприятно щëлкнуло. Вечер танца окончен. Хромая, парень доковылял до кровати. До конца постановки и полноценного концерта каких-то пару недель. Он не может позволить себе слабину. Не перед ним. —Хочешь — добейся? Так ведь? — Матвей стал разговаривать сам с собой. Или с белыми стенами, или свечкой за десять рублей… — Ладно, Алексей Тарасов. Я так засяду в голове, что вы взвоете. Как я сейчас. Что там Серый говорил?.. Он так и не вспомнил, провалившись в сон, придумывая диалог, которому не суждено сбыться. Спустя ещё пару месяцев, парень перестал себя узнавать. Холодные манеры, весьма не искренняя улыбка, резкие, чëткие движения… «Блять. Это не должно так быть. Нужно же просто послать его? Посто подойти и сказать… Глупо.» Ничего не менялось и спустя месяц. Зелëные глаза потеряли живость, приобретя хитрость, строгость… Матвей начал теряться.