Хроники семьи Аккерман

Холодным январским вечером, когда по одну сторону стеклопакета мела метель, а по другую мирно бормотал телеканал «Культура», Зоя с торжествующим видом внесла в гостиную небольшую картонную коробку, плюхнулась на диван, поставила её на колени и требовательно подёргала читавшего «Петра Первого» Лёву по рукаву рубашки. Лёва отвлекся от книги, посмотрел на неё вопросительно. — Цирк, — с усмешкой начала Зоя. — Пришла сегодня средних габаритов тетёнька к нам в институт. Сын, говорит, притащил в дом животное, нужно его сдать на опыты. Дядь Слава подумал, что она притащила какую-нибудь крысу, начал убеждать, что с улицы мы живность не берём — прёт как танк и всё. Хорошо хоть вовремя Мария Игоревна подошла, а то дело закончилось бы кровопролитием. Взяла у неё эту коробку, похвалила за вклад в науку и отпустила с миром. Теперь в анамнезе один удачно разрешенный конфликт и Астор. Зоя раскрыла коробку. Лёва без особого интереса заглянул внутрь и в следующее же мгновение отпрянул — на дне, перебирая мохнатыми лапками, ползал огромный паук. — Он почти как кот, — умилилась Зоя. — Такой же пушистый, и у него даже есть коготочки на лапках. — А домой ты его зачем притащила? — Лёва покосился на Астора с настороженностью. — Оставить что ли хочешь? — Не-не-не, это Мотино хозяйство, — Зоя замотала головой, — просто у Моти мама патологически не переносит пауков. Как только он расщедрится на террариум, Астор переберётся в лаборантскую. Это неделя-другая, не больше. Потерпишь? — Ну, не на мороз же его выбрасывать, раз такое дело, — Лёва вновь уткнулся в книгу. Зоя радостно взвизгнула, захлопала в ладоши, расцеловала его в обе щеки и крепко обняла за шею. Чуть больше недели спустя, в рамках традиционной субботней генеральной уборки, предусматривающей оттирание до зеркального блеска всех горизонтальных и вертикальных поверхностей в квартире, Лёва покосился на мирно стоящий на полке стеллажа старый аквариум с пауком и подумал, что неплохо было бы временно выселить Астора в какую-нибудь коробку, сменить земляную подстилку, как следует отмыть стеклянные стенки, а заодно и протереть под ним полку. — Если уж и чистота, то везде, — рассудил он. — Да, мохнатый? Мохнатый был занят: сидел на недавно принесённой с улицы коряге, глядел в расстилающуюся за стенками бесконечность, размышлял о смысле жизни и сетовал, что просидит свои и без того немногочисленные годы взаперти, зная, что где-то там есть большой мир, в который ещё не ступала лапка паука. Что ему жених хозяйки со своим мещанским желанием пошуровать по полкам с тряпкой? Надев плотные резиновые перчатки, Лёва аккуратно вытащил корягу вместе с Астором, уложил в пластиковый тазик, на всякий случай насыпал горсточку земли земли из террариума и прикрыл сверху пледом. Сам аквариум отнёс в ванную. Вытряхнул его содержимое в мусорный мешок, начисто вымыл стёкла, обдал для дезинфекции кипятком с двух сторон и насухо протёр бумажным полотенцем, чтобы не осталось разводов. Принялся искать грунт, и в этот самый момент зазвонил мобильный телефон. Раздраженно выдохнув, Лёва снял его с деревянной икеевской подставки, стянул с руки перчатку и нажал на «Ответить». — Лёв, можно я сегодня вечером с Женей в кино пойду? — сходу выпалила Ника. «Недолго музыка играла, недолго был спокоен я», — недовольно подумал Лёва. Первая влюбленность Ники в соседского мальчишку Игоря, видевшего в ней только подругу детства, была долговременной, безответной и несчастливой. Лёва так и не смог ему простить ни слезы сестры, ни то, что она рвалась следом за ним покорять Москву. О том, что будет теперь, когда в их жизнь вошёл новый парень, о котором он почти ничего не знал кроме того, что он ходит в одну фехтовальную группу с Никой, даже думать не хотелось. — Во сколько именно вечером? — уточнил Лёва, крутя между пальцами лежавшую рядом с подставкой резинку для волос. — В пять. — В пять? — Лёва нахмурил брови. В принципе, пять было вполне себе адекватным временем для похода в кино, даже если учесть, что ночи стояли промозглые, тёмные, а мрачные питерские улицы никогда не отличались спокойствием. — Хорошо, иди, — разрешил он и сразу же добавил, — только потом сразу домой. И пусть твой хмырь тебя проводит до метро. — Он не хмырь, — в голосе Ники звякнул металл. — До тех пор, пока я с ним не познакомлюсь, хмырь. — Ты неисправим, — Ника вздохнула. — Ладно, спасибо. Лёва повесил трубку и вновь принялся искать землю. Мешок обнаружился под кухонной раковиной за выставленными в шеренгу бутылками с моющим. Пока засыпал землю в террариум, малость переусердствовал, и уровень подстилки оказался чуть ли не в полтора раза выше прежнего. Переделывать не стал: подумал, что Астору даже понравится, если появится возможность вырыть нору поглубже. Вернул его на законное место, заглянул в тазик и оторопел: паука там не оказалось. Лёва принялся методично прочесывать квартиру. Посмотрел под креслами и диваном, заглянул под кровать и под ванну. Пооткрывал нараспашку все по очереди шкафчики на кухне. Проверил платяной шкаф, пошерудил лопаткой для обуви между батареями, даже холодильник открыл. Безрезультатно: Астора не было нигде. — Как в воду канул, — Лёва цокнул, обессиленно рухнул, раскинув руки, на накрытую мягким плюшевым пледом кровать. Криво усмехнулся: учитывая, что паука назвали в честь миллиардера, утонувшего на «Титанике», выражение это звучало иронично. Сложил руки на груди, на всякий случай обвел внимательным взглядом потолок и, не обнаружив Астора и там, тяжело вздохнул. Невелика радость жить в одной квартире с пусть и не смертельно, но ядовитой животинкой, гуляющей на вольных хлебах. А как сильно расстроится Зоя, узнав о потере любимца… сердце Лёвы сжалось. Всю ночь ведь будет бродить по квартире, утирая слезы и шмыгая носом, а наутро, когда всё выплачет, впадет в непроглядную тоску. В замке трижды провернулся ключ, хлопнула входная дверь. — Лев Сергеевич, я дома! — раздался из коридора звонкий Зоин крик. Лёва тяжело вздохнул, поднялся на ноги и, постаравшись придать лицу как можно более спокойное выражение, вышел в коридор. Зоя, разрумянившаяся, с тающими на каштановых волосах снежинками, расшнуровывала тяжёлые зимние ботинки. За её спиной расстегивал элегантное бежевое пальто Эрвин. — Настояла, чтобы я заглянул к вам, — объяснил он, пожимая Лёве руку. — Аргументировала тем, что, цитирую: «Нечего тебе дома одному сидеть, совсем осовеешь». На душе стало совсем погано. Не хватало ещё, чтобы лучший друг стал свидетелем семейной драмы, которая должна была развернуться с минуты на минуту. — Скажешь, что я не права? — отозвалась Зоя. — Работа — скворечник. Скворечник — работа. Скворечником с легкой руки Миши Захарченко в их компании называли новую квартиру Эрвина. Миша с женой и сыном жил под Сургутом в стареньком одноэтажном доме, и крохотная студия на тринадцатом этаже жилого комплекса стала для него открытием. Он долго присматривался и, ввиду своей чувствительности к запахам, принюхивался, зачем-то щёлкал пальцами по трубам в ванной и почти полчаса стоял на открытой лоджии, любуясь открывавшимся с неё видом на парковку. — Ремонт хороший, — вынес, наконец, он вердикт, — а так скворечник скворечником. Прозвище запомнилось. Через некоторое время, после того, как на лоджии свило родовое гнездо семейство синичек, ещё и закрепилось. — А так посидишь с нами. Сыграем в «Монополию», посмотрим новое «Кладбище домашних животных», — продолжила Зоя, бросила пуховик на банкетку, умчалась в спальню переодеваться, на ходу чмокнув Лёву в щеку, и уже оттуда крикнула, — я заказала на всех онигири в темпуре! Мелькнула шальная мысль пока вообще ничего не говорить, но Лёва тут же её отогнал. Как всегда говорил им с Никой дядя Кеша, накосячил — расхлёбывай сразу, если не хочешь, чтобы маленький косяк превратился в полную задницу. В спальне Зоя рылась на своей полке в платяном шкафу. Официальный «черный низ — белый верх» она сменила на треники с принтом в виде маленьких Стичей и спортивный топик. — Ты не видел мою футболку с девочками из «Сияния»? — поинтересовалась она, бросив на Лёву мимолётный взгляд. — В стирке, — Лёва уселся на краешек постели, скрестив руки на груди. Взглянул на небрежно брошенные на плед юбку-карандаш и блузку, в которых она ходила в университет, недовольно поджал губы, но промолчал. — Зой, Астор сбежал. — В смысле? — Зоя смерила его насмешливым взглядом, но в следующую же секунду посерьезнела. — Как сбежал? Крышка закрывается на замочек, он не мог… так, — она уперла руки в боки и сжала губы, — прямой потомок Золушки, ты опять мои вещи без спроса пытался в порядок привести? Тыщу раз тебе говорила: убирайся где хочешь, но ни бумажки, ни книги, ни уж тем более моих подопечных не трогай. — Я хотел как лучше — это во-первых, — приглушенным голосом возразил Лёва. — Если б не я, вы бы с Никой давным-давно утонули бы и в книжках, и в бумажках, и в говне твоих подопечных. — Ну просто орден тебе надо дать за заслуги перед человечеством в борьбе с грязью, а нас прогнать по городу с колоколом и возгласами «Позор!». Вот что теперь делать? Где его искать? А если он через вентиляцию уполз? — она ахнула, — он же там не выживет. В этот момент что-то громыхнуло и разбилось, громко ругнулся Эрвин. На пороге кухни Лёва и Зоя узрели поразительную картину: белый как полотно друг, вооружившись шумовкой, стоял в боевой позиции перед осколками кружки. Из-под осколков, не менее воинственно топорща волоски, усеивавшие тело, на него таращился Астор. Зоя бросила на Лёву укоризненный взгляд, прошла по кухне, склонилась над осколками, подняла Астора за тельце и, спрятав между ладонями и поднеся чуть ли не к носу, засюсюкала: — Ты ж мой сладкий зайчик. Напугали тебя, да? Ох уж эти мальчишки, чуть не угробили мою бусинку. — Твоя бусинка чуть меня до инфаркта не довела, — Эрвин скрестил руки на груди. — Хотел попить, называется. — А чего страшного? Это ж тарантул, а не каракурт. Даже если укусит, ничего не случится. Опухнет, поболит и пройдёт. — Кому как, знаешь ли, — Эрвин заговорил чуть тише, — к несчастью, я страдаю арахнофобией. Даже самые безобидные пауки вызывают у меня дрожь в коленях. Повисла неловкая тишина. — Есть вещи, о которых распространяться не хочется, — объяснил Эрвин. — Даже с вами. По разным причинам. — Неужели ты думаешь, что мы бы не поняли? — спросил Лёва. — Мы же тебя любым любим, — сказала Зоя. — И с твоими мечтами, и с несмешными шутками, и с синичками, которых тебе не хочется выселять, и с боязнью пауков. И нечего собственных страхов стыдиться. О них даже надо говорить, чтобы не случалось разных неловких ситуаций. Эрвин надолго замолчал, задумчиво глядя, как за окном медленно падает снег. Зоя, ободряюще потрепав его по плечу свободной рукой, ушла возвращать Астора в террариум. Лёва убрал осколки, вскипятил воду в электрическом чайнике, засыпал в заварочный заварку, выставил на стол вазочку с клубничным вареньем и баночку мёда. В памяти вдруг всплыл давний разговор за бутылочкой белого вина. Эрвин рассказывал про смерть отца, про деда по матери — вышедшего на пенсию начальника цеха какого-то секретного оборонного предприятия, с которым пришлось жить, и про то, как дед воспитывал из него настоящего мужчину. Заставил сменить музыкальную школу на плавание («Сольфеджио ваши — занятие для красных девиц»), водил на охоту («Ну чего ты ревёшь, дурень, это ж утки, они не понимают ничего»), отобрал и выбросил книги со сказками («Нечего ерундой голову забивать»). Упаси бог принести из школы четверку — до смерти нотациями замучал бы. Сопровождалось все это вечным ворчанием по поводу отцовского происхождения («Дядьку моего в войну до смерти замучили, а ты за их брата замуж выскочила, да ещё и сына по-ихнему назвала. Тьфу»). Такое прошлое вполне объясняло внезапно открывшееся настоящее. — Так, дюже настоящий мужчина, садись давай, — Лёва расстелил на столе плетеные салфетки, — будем пить чай. Чай новый, цейлонский. До тебя его только цейлонцы пробовали. И я. Садись и рассказывай, про какого такого князя ты собрался диссертацию писать. Услышав слово «диссертация», Эрвин заметно оживился. Он преподавал на кафедре отечественной истории, и о том, что касалось работы, мог рассказывать бесконечно. — Темная история, — сказал он, усевшись за стол, — но интересная. А главное, неоднозначная. — Без меня не рассказывать, — крикнула из гостиной Зоя. — Так иди скорее, — откликнулся Лёва, расставляя на столе чашки, — хватит с пауком политес разводить — он всё равно тебя не понимает. — Да он поумнее многих людей будет. Всё, — в гостиной что-то стукнуло, в коридоре раздались быстрые шаги, и несколько секунд спустя Зоя плюхнулась за стол и выжидающе посмотрела на Эрвина, — давай, выкладывай. Я готова к любым ужасам.