За десять лет до того
В шестнадцать, наблюдая за первыми влюбленностями одноклассников, Зоя пришла к неутешительному выводу: скорее всего, всю жизнь придётся прожить в обнимку с книжками и кошками. С девчонками, подобными ей — длинными, близорукими, нескладными и зацикленными на том, чем обычные люди не зацикливаются — парни дружили, а влюблялись в легких на подъем, простых и безотказных красавиц с пушистыми ресницами и идеальной фигурой. Погоревала, конечно, посетовала на природу, сделавшую её не такой как все. Один вечер. На следующее же утро смела все свои отвратительные мысли в совочек и отбросила вон. «Какая глупость. Есть мама. Есть Нина, шоколад, книги и будущее. И вообще, может, даже хорошо, что никого у меня нет. Прекрасно и спокойно живу. А то капал бы на мозги, ревновал, свалил бы, на худой конец, куда-нибудь с концами, как разлюбезный мон папа» — рассудила она и окончательно успокоилась. В те же шестнадцать она познакомилась с Лёвой. Поначалу Зоя думала, что новенький мальчик, сидевший за последней партой и внимательным взглядом обводивший собиравшийся на первый в учебном году урок десятый «Б», ничем не отличается от других её двенадцати одноклассников, и относилась к нему с добродушной снисходительностью. Однако, чем дольше они учились вместе, тем больше убеждалась, что он совсем другой. Девчонки шеи сворачивали, когда по коридору проходил — ноль реакции. Парни в свою компанию звали — отвечал взглядом настолько убийственным, что содрогнулся бы Мамай со всей своей ордой. Получал одни пятёрки, никогда особо не зубря; учителя на него нарадоваться не могли, в пример ставили — начинал тушеваться, как будто это и не его заслуга вовсе. Так, постепенно снисходительность переросла в симпатию. Несколько дней она краем глаза наблюдала за ним, пытаясь найти, за что можно зацепиться. Выяснила, что он много читает и отдаёт преимущество классике, что иногда от безделья начинает делить в столбик, что протирает парту влажной салфеткой перед тем, как за неё сесть, и по нескольку раз в день обрабатывает руки антисептиком. Всё это было хоть и интересно, но мимо. — Не мыло же ему дарить, — рассуждала она, с заложенными за спину руками бродя взад вперед по школьному коридору. — Не калькулятор, не томик Блока… черт подери, мы всё-таки разные. Стоявшая у широкого окна, выходившего на залитый солнцем школьный двор, Нина издала нейтральное «Мгхм», не отрываясь от учебника по физике. Точно также, как и Зоя, успехом у мальчишек она не пользовалась, и точно также абсолютно из-за этого не переживала. У неё были более глобальные поводы для мечтаний — поступить в ТИУ, например, или в далеком необозримом будущем купить себе квартиру в высотке на Котельниках. — Единственный человек, с которым он общается — Эрвин, — продолжила Зоя. — Следовательно, наш гениальный друг может знать о нём больше, чем мы с тобой. Надо его колоть. — Зой, а ты точно в него не влюбилась? — Нина внимательно посмотрела на неё поверх учебника. — Третий день: «Аккерман то, Аккерман сё». Подойди и поговори, в чём проблема? — С ним так не получится, — возразила Зоя, — он скажет «Ага» или «Класс» и опять уткнется в свои книги. Тут нужен тонкий психологический подход. Что-то, что ему было бы либо приятно, либо интересно. Вот я и ломаю голову. — Угости его жвачкой. — Как в «Мосте в Терабитию», — Зоя остановилась, потерла подбородок. — Если учесть, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок… да, может и сработать. Нинка, ты гений. На следующий день на большой перемене Зоя плюхнулась к Лёве, читавшему «Мастера и Маргариту», за парту и поставила поверх раскрытой тетради пакет с «Веселыми пчёлками». Одной жвачки, как ей показалось, было бы явно мало. Лёва оторвался от книги, посмотрел на неё вопросительно. — Я не собираюсь тебя травить, — Зоя миролюбиво улыбнулась. — Это так, дружеский жест. — Что-то ты раньше таких дружеских жестов не делала, — Лёва скрестил руки на груди. — Списать не дам, даже не проси. — Очень мне надо у тебя списывать, — Зоя фыркнула. — У меня и своя голова есть. — И всё-таки ты здесь. — Ну, потому что ты мне по-человечески нравишься, Лёв, — призналась Зоя. — Этого мало, чтобы сделать приятное? Лёва настороженно покосился на неё, затем на пакет с «Пчёлками», на пару секунд задумался, а затем всё-таки взял одну конфетку и едва слышно сказал «Спасибо». — Вот так бы сразу, — обрадовалась Зоя, — а то подумал обо мне непонятно что. Хотя, учитывая, в каком жестоком мире мы живём… — Хажина, раз уж ты сюда присандалила, будь добра — сиди молча, — перебил Лёва. — Дай почитать спокойно. — Читай. Грызи гранит науки, точи свои зубы. Будешь потом этими зубами от русички откусываться. Лёва улыбнулся. Едва заметно, краешками губ, но тем не менее. — Ты странная. — Ты тоже, — Зоя принялась щелчками катать по парте простой карандаш, — но я не считаю, что это плохо. Безумцы всех умней. Слышал? Кстати, — она поправила сползшие на нос очки, — в «Родине» на днях будут крутить «Сонную Лощину». Хочешь, можем сходить. Лёва пожал плечами. Зоя настаивать не стала, а уже через урок и вовсе забыла, что говорила ему о кино. Оттого немало удивилась, когда на следующий день он сам подошёл к ней и молча всунул в руку пару билетов. *** «Сонная Лощина» Лёву впечатлила. — Красивый фильм, — констатировал он по выходу из кинозала. — Такой знаешь… готический триллер с легким налётом мистики. Всё в меру, ничего лишнего. Почему, кстати, ты выбрала именно его? — Потому что люблю Икабода, — искренне ответила Зоя. — Мы с ним в чём-то похожи. Оба в том или ином смысле сумасшедшие. Да и потом, речь ведь зашла о фильмах Тима Бёртона, вот я о нём и вспомнила. После кино, пользуясь тем, что день выдался хоть и пасмурным, но тёплым, они пошли гулять. Лёва, как оказалось, совсем не знает города, и Зоя с энтузиазмом взяла на себя роль экскурсовода. Прикинула, что бы ему показать первым, и решила начать с Аничкова моста, расположенного ближе всего к «Родине». — Здесь очень красиво вечерами, — рассказывала она, положив руки на кованное ограждение, — Фонтанка становится совсем тёмной, словно омут, в ней отражаются огни фонарей… но главное украшение, конечно, вот, — она кивнула в сторону «Укротителей коней» скульптора Клодта, блаженно выдохнула, — одна из самых красивых вещей, которые можно найти в Питере. Посмотри, какие изящные. — На фоне туч особенно красиво, — кивнул Лёва. — Они как живые. — А в Екатеринбурге есть что-то подобное? — Зоя посмотрела на него с любопытством. — Екатеринбург — промышленный город, — Лёва пожал плечами. — Грязный, шумный, и памятники по большей части новые. Уральские скульпторы, по-моему, соревнуются, кто оригинальнее идею придумает. А там, где оригинальность, не всегда красота. — Лёв, а почему вы переехали? Лёва немного помолчал, прежде чем ответить. — Мама болеет, — вздохнув, признался он. — У неё слабое сердце, и прошлой зимой случился приступ. Она сильная, выкарабкалась, но дядь Кеша всё равно настоял, чтобы мы перебрались к нему поближе, — он заговорил совсем тихо, — на случай, если вдруг что случится. Да и медицина в Питере лучше, и живём мы теперь не в окружении алкашей и неадекватов. Я ж всё детство провёл на Вторчермете, а там контингент ещё круче, чем в мусоросборниках Бронкса. Зоя вдруг вспомнила, как после посиделок с дружками возвращался домой отец. Молча стягивал в прихожей ботинки, отпихивал её, совсем ещё маленькую, в сторону и, пошатываясь, уходил в спальню. Несколько секунд было тихо, а затем раздавалось традиционное «А, шалава, валяешься?!». За этим следовал удар и тихий мамин вскрик. Затем ещё один и ещё. Для неё это было сигналом, что пора убегать в ванную — единственную в квартире комнату, которая запиралась изнутри, и забиваться в щель между унитазом и стиральной машинкой. Когда отец считал, что мать получила достаточно, начинал рыскать по квартире. Минут через пять-десять он набредал на ванную и, матерясь, принимался дёргать ручку двери. К счастью, дочь раздражала его куда меньше жены, и попытки её достать ему быстро надоедали. Пальцы с неаккуратно выкрашенными чёрным лаком ногтями сжали железо так, что побелели костяшки, губы сжались в ниточку. Лёва взглянул на неё недоумённо. — Ты чего? — Да так, — Зоя тряхнула головой, — просто вспомнила кое-что не очень приятное. Пойдём дальше, — она подёргала его за рукав тёмно-серого пальто, отошла от ограждения, — тут до Зимнего минут двадцать-тридцать пешком. Хочешь посмотреть? Вокруг Зимнего дворца они бродили долго. Пробовали пересчитать наперегонки окна со стороны Главного штаба, но быстро сбились и бросили эту затею. Потерли на счастье большой палец одного из Атлантов. Поплевались на выставленные во внутреннем дворике арт-объекты, единодушно посчитав, что Екатерина, если б увидела их, во второй раз свалилась бы с ударом, и ушли гулять на Дворцовую набережную. К тому моменту Зоя и думать забыла про свое прошлое и, вдохновленная прогулкой, тараторила без умолку. — А на следующие выходные я обязательно свожу тебя вон в то здание, — она махнула рукой в сторону Мраморного дворца, — там такой потрясающе интересный музей, тебе очень понравится. А ещё обязательно съездим в Кронштадт. Посмотришь на самое настоящее море. Ты ведь не был на море? Ой, — она ахнула, — а ведь ты можешь и Нику с собой взять. Ей наверняка будет интересно. — Как у тебя батарейка не садится? — беззлобно проворчал Лёва. — Очкастая, ты, — он взглянул на наручные часы, — уже двадцать пять минут трещишь. — Я всегда много говорю, когда мне хорошо, а сейчас мне очень хорошо. Она с задором посмотрела в его серые как грозовые тучи глаза. В то же мгновение сердце пропустило удар; щеки залились краской. Лёва напряженно выдохнул, отвернулся, уставился на рябые невские волны. До самого конца прогулки он не сказал больше ни слова. Зоя тоже замолчала. Подумала, что сказала или сделала несусветную глупость и что лучше не усугублять. «Вот дурында… Может, у него девушка есть, а тут ты со своими кино, конями и дворцами» — ругала она себя. Версия с девушкой, кстати, объясняла, почему он шарахался от строивших ему глазки девчонок с параллели. Зоя даже представила её, красивую умницу, точно так же, как и он, любящую математику и Булгакова и дожидающуюся его у окна на загадочном Вторчермете. На вопрос, почему он тогда согласился на кино, ответ тоже нашёлся — потому что разглядел в ней хорошего человека, с которым можно было бы подружиться. Это не было плохо, тем более она сама того хотела, но почему же тогда на душе так отчаянно заскреблись кошки? На «Адмиралтейской» долго не подавали состав, а когда он всё-таки с рёвом вынырнул из тёмного туннеля и затормозил на платформе, собравшаяся за время ожидания многочисленная публика буквально принялась брать вагоны штурмом. Лёва, вместо того, чтобы двинуться вперед, оттянул Зою на относительно свободный участок пространства. — Раздавят нахрен, — объяснил он, — подождем следующего. Всё равно ж никуда не торопимся. Зоя кивнула. Невелика радость куда-нибудь ехать, будучи вжатой в стенку или в чью-нибудь широкую спину. Когда состав, набитый людьми, умчался обратно в туннель, и на платформе стало потише, Лёва, немного поколебавшись, вдруг спросил: — Зой, а что у тебя с этим… как его… с длинным таким, носатым, из параллельного класса? Ну, который ещё вечно в идиотском свитере в крапинку ходит. — С Колей? — Зоя вскинула брови, дождалась утвердительного кивка и рассмеялась. — Лёв, ну ты что? Мы в прошлом году с ним на конференцию доклад готовили. Он периодически подкидывает мне книжки по ботанике, а я слушаю, как он разводит земляных червей. — Какая гадость, — Лёва поморщился. — То-то у него пальцы вечно грязные. — А ты? — Зоя внимательно на него посмотрела. Сердце заколотилось сильнее, — у тебя кто-то есть? — Нет, — Лёва покачал головой. — Почему ты тогда даже шанса никому не даешь? За тобой такие девчонки бегают, а ты морозишься. — Какие такие? — Ну, — Зоя обвела взглядом потолок, — красивые, популярные, талантливые, умные. Ну, может быть, конечно, далеко не все из них умные… девушки мечты, короче говоря. — Уж точно не моей, — Лёва усмехнулся. — Да и какие они красивые? Красивая, — он глубоко вдохнул, и, заикаясь, продолжил, — ты… ну… правда. У тебя глаза горят, когда ты о чем-то рассказываешь. Редко когда такое встретишь. Зоя расплылась в улыбке. С души будто бы упал тяжелый камень: он не злился, не было у него никакой другой девушки, а главное, похоже, она ему и вправду чем-то понравилась. — И вообще, — продолжил Лёва, — поразительно, что… блин, — он цокнул, — прости, я бываю косноязычен. Полтора месяца думал, что ты на голову больная, а оказалось нет. Ты вполне себе ничего. Веселая, интересная. И я бы ещё раз охотно с тобой куда-нибудь сходил. Вот. — Я бы тоже. Пойдём. Обязательно пойдём, — Зоя рассмеялась от счастья.***
— Таким странным и одновременно таким правильным казалось, что мы вместе… Вот, значит, — Зоя убрала опустевший стакан в мойку, — стали каждые выходные гулять, сидели за одной партой. Летом случилась Казань, и там… — она мечтательно возвела глаза к потолку, но, вспомнив, видимо, с кем ведет беседу, спохватилась, — и там нам было очень хорошо. Не для твоих ушей эта история, не спрашивай. Спрашивать Нике было неловко. Да и незачем: по многозначительным переглядам и полунамёкам, когда речь заходила о Казани, и без того было понятно, что именно между ними случилось в ту поездку. — Всё остальное ты и так знаешь, — закончила свой рассказ Зоя. — Красиво, — Ника вздохнула, подперла подбородок рукой.