Конец света – веселись!

Что-то старое

Небо над озером заполнили нежно-розовые облака с проплывающими мимо пенистыми вершинами, а воздух был теплым. Солнце поднялось ровно настолько, чтобы вода заискрилась – бледный диск выглядывал между двумя бетонными сваями полуобрушенной высокоскоростной автомагистрали цвета бутылочного стекла. Покой двух рыбаков на деревянном пирсе ничто не нарушало, но и клев шел из рук вон плохо, по крайней мере, у Джона. На его крючок покусились пара бычков и один малоротый окунь – за годы навык все же подрастерялся, да и отцовской усидчивости ему явно недоставало. Патрику везло куда больше, но тут нечему удивляться – профессиональный рыбак. Эту ночь воссоединенное и существенно разросшееся семейство Макдонахов провело в «Таинственных соснах», благо комнат в пансионате хватало на всех. А утром отец сам позвал Джона на берег. В самом этом предложении было больше слов, чем за все время их возобновленного общения, поэтому младший Макдонах не мог позволить себе отказаться. Разговор не шел. Джон, как он успел выяснить, и Данса мог разговорить, но перед отцом пасовал, даже не пытаясь применить на нем свое природное обаяние – знал, что не сработает. Но даже просто сидеть рядом с ним на таком же раскладном стуле, и смотреть в том же направлении, что и он – уже это имело ценность. – Может, вы с мамой все же присоединитесь к нам сегодня? Зрелище будет впечатляющее, обещаю, – предложил Джон, нарушая тишину. Отец лишь медленно моргнул – явно не считал вечернее мероприятие чем-то важным и тем более способным его впечатлить. Лицо старика оставалось сосредоточенным и бесстрастным, как кусок камня, торчащий из воды в нескольких ярдах от пирса. Пахло рекой, тиной и илом, но не солью. Шума волн не слышно, но в теплом весеннем ветре все равно ощущалось эхо забытого детства, которое Джон и Джеймс проводили с Патриком на берегу Атлантики. Пансионат за их спинами потихоньку оживал и наполнялся громкими голосами. Судя по всему, два шумных существа, в коих больше энергии, чем в сотне бериллиевых импеллеров, начали свое утро с выяснения отношений. – Эй, моя очередь, Эрин. Так нечестно! – узнав крик Шона, Джон повернулся, чтобы увидеть, как он несется за названой сестрой по кромке холма, еще не успевшего зарасти травой. Шон возмущенно бросился к девочке, которая ловко опередила его, забирая у Псины палку, но она уже закинула ее в подернутые легким зеленым пушком кусты. – А вот и нет, ты кидал в прошлый раз, Шонни! – Эрин приложила ладонь козырьком, щурясь на весеннее солнце. – Я же просил не называть меня «Шонни»! Псину они явно загоняли – бегал за палочкой он уже неохотно, вывалив розовый язык. Жаль, что нельзя спросить у собаки, какие времена он считает более спокойными: когда над загривком свистят пули или когда четыре детских руки наперебой треплют его. В этот раз палка досталась маленькому синту и полетела из его рук в сторону берега. Псина припустил с холма, дети рванули за ним, стремительно набирая скорость. Схватив палку с глинистой земли, пес жалобно глянул на Джона, мол, спасай, друг. – Как насчет того, чтобы дать Псине немного отдохнуть? – предложил гуль, когда вся троица спустилась к пирсу, фыркая и отдуваясь. Они были очень разными: угловатая девочка с золотыми волосами и резкими чертами лица, и черноволосый мальчик, который значительно окреп и подрос за зиму. Несмотря на свои различия, они оба знали, что такое одинокое детство, и втайне боялись, что свалившаяся на их головы семья снова пропадет. Эрин глянула на Псину, устало лакающего воду из озера, и смирилась. – Ладно, – она разочарованно закинула палку в кусты, но тут же оживилась. – Заведем щенка, пап? Джон готов был купить Эрин хоть всех оставшихся в мире щенков, но Вивьен настаивала на такой штуке, как воспитание. Да, он отсутствовал в жизни дочери десять лет, но не мог допустить, чтобы его чувство вины избаловало ее. Поэтому они с Выжившей не очень умело балансировали на тонком канате родительства между любовью к своим детям и стремлением подготовить их к суровой жизни на Пустошах, где часто приходится отказывать себе в желаниях. – Мы ведь уже говорили, светлячок, что животные, это не… – начал Джон, но его едва не снес шквал детского бунта. – Пап, ну пожалуйста! – Мама же директор Института. Пусть сделает мне собаку-синта, – раньше мальчик не имел привычки просить и спорить, но очень быстро перенял это у Эрин. Собака-синт – это что-то новенькое. Глаза Эрин тревожно забегали при упоминании страшного Бугимена Содружества, но ей все же хватило воинственности для возмущенного тычка в плечо Шона. – Почему это сразу тебе? Пусть у тебя будет Псина, а я свою собаку назову Белоснежкой. – А вот и нифига! – Фига! Патрик не встревал – улыбался одним уголком морщинистого рта и следил за красным поплавком. – Так, вы оба! – рявкнул младший Макдонах, пытаясь представить, что перед ним стоят два проштрафившихся добрососедских дружинника. – Почему бы вам не прекратить препираться, а пойти и помочь бабушке и Вив приготовить завтрак? Вы своими криками нам тут всю рыбу распугали нахрен. Он выругался специально – знал, что дети мгновенно позабудут про ссору и объединятся против него. – Банка с ругательствами! – хором выпалили они и шлепнули ладонями, давая друг другу «пять». – Да-да, – с притворным раздражением проигравшего вздохнул Джон и полез во внутренний карман куртки за крышкой, бросая детям. – Вы знаете, куда это деть. Эрин ловко поймала крышку. Утомленный пес лег у ножек стула Джона и по-человечьи вздохнул, благодарно поглядывая на двуногого приятеля своими умными карими глазами. – Знаю, ты стареешь, приятель, – Джон почесал его за ухом, – но ты все равно наш хороший мальчик. Отец слегка повернул голову, проводив поднимающихся к пансионату детей. – Напоминают вас с братом, – обронил он. Время сделало голос Патрика Макдонаха почти таким же хриплым и бесцветным, как у сына. Говорил он мало, но даже редкое его слово имело вес. Поплавок спиннинга радостно ушел под воду, но отец не обратил на это внимания. – Да уж. Они не устают ругаться, но готовы друг друга защищать, если понадобится. В этом они тоже напоминают нас, – согласился Джон, украдкой глядя на испещренное морщинами обветренное лицо. Таким стал бы Джеймс, если бы Институт не украл у него жизнь. Губернатор постарался отогнать эту мысль – в Институте теперь все иначе, и сломанных семей по его вине больше не будет. Джон устроил удочку досках, скользких от облепивших их бурых водорослей – все равно рыбалка не шла, да и смысл в эти посиделки отец явно вкладывал не тот. Щелкнул кубиком серой зажигалки, расточая белесый дым в тяжелом от влажности утреннем воздухе. – Я никогда не говорил тебе, как я сожалею из-за того, что все так случилось с Джеймсом, отец, – сказал Джон. – Да и из-за всего остального тоже… Отец не отвечал, не смотрел на него – наверняка ему было омерзительно лицо сына-гуля и тот факт, что он сделал это с собой сам. Все эти три месяца Джон возвращался в свою семью постепенно и осторожно, словно ощупывая вывихнутую руку, но глупо было ожидать, что они смирятся с его обликом так же легко, как Вивьен. – Надеюсь, когда-нибудь вы с мамой сможете простить, – добавил он, пользуясь молчанием. Патрик плеснул на него студеным взглядом холодных, голубых глаз. – Твоя мать давно выплакала обиду вместе со слезами, но не я, – тихо ответил он. – Ты сам-то смог бы простить того, кто причинил боль Вивьен? Джон медленно покачал головой. Многое в нем изменилось, но не это: он по-прежнему сожалел, что не убил каждого, кто приходил к ней в кошмарах, заставлял беспокойно метаться по подушке, просыпаясь в поту и в слезах, но все эти люди были уже либо мертвы, либо прощены неискоренимым милосердием Выжившей. Джону ничего не оставалось, кроме как обнимать ее и говорить, как он любит ее. Повторять из раза в раз, словно она могла об этом забыть, а на деле же – пытаться нежностью перелить ее боль через край, как вода вымывает из стакана черную кофейную гущу. Надеялся, что это помогает. Потом солнце испепеляло кошмары, но оставалось послевкусие вперемешку с надеждой, что в другой раз будет легче. – Это все уже в прошлом, – сказал отец. – Важно, что ты будешь делать дальше. Обеими руками он взялся за протез и переставил его поудобнее, чтобы нагнуться и поднять лежащий под стулом дробовик. Джон даже не дернулся – если Патрик захочет расквитаться с ним за все, что пережила по его вине мать, он сопротивляться не станет. Однако отец лишь перехватил пушку за цевье и протянул сыну. – Бери, пока я не передумал, – поторопил он, когда нерешительная рука младшего Макдонаха замерла в нескольких сантиметрах от оружия. Дед передал отцу эту ценнейшую семейную реликвию – старинное гладкоствольное ружье с прикладом из ореховой древесины и в идеальном состоянии. Джон с детства с завистью глядел на него, висящее на скобах над входной дверью, и мечтал однажды получить из рук отца. Оставил эту мечту в Непонсете, когда понял, что Патрик никогда не сочтет его достаточно ответственным для такого оружия, и завел свой дробовик, подражая родителю. Но вот, отполированный ствол оказался на его коленях. – Ты уверен? – спросил Джон, осторожно проводя кончиками пальцев по прикладу, в котором отражалось его обезображенное лицо. Тот кивнул, и впервые за три месяца в его голубых глазах появилась редкая и такая печальная теплота, которую можно порой заметить у довоенных гулей, когда они рассказывают о прежних временах. – Мужчина должен защищать свое крепкой рукой. Теперь у тебя есть обязанности. Дети. Мне не дано понять, почему эта женщина выбрала тебя… – Кабы я сам знал… – Не перебивай. Я уже сказал, что мне не понять, но если это она так изменила тебя, держись за это. Ты взял себе очень много, но оберегать это еще сложнее, чем получить, – сказал отец и кивнул подбородком на дробовик. – Он сделает твою руку крепче. Пальцы по-хозяйски обхватили увесистую сталь и гладкое дерево. Это было не то оружие, с которым он полезет на баррикады, если все пойдет не так. Джон держал в руках нечто иное и куда более важное. – Надо бы дать имя этому красавцу, – улыбнулся он, ощущая, как между ним и отцом медленно тает стена, ставшая крепче Форта Индепенденс за эти двадцать лет. Патрик лишь усмехнулся, как если бы повзрослевший в его глазах младший Макдонах опять собирался вернуться к ребячеству без руля и без ветрил. – Давать имя оружию – это выпендреж, сын. Тот лишь покорно кивнул. Нужное слово в этом предложении он уже услышал. *** Облезлый нос катера скользил по мутной воде, слегка подскакивая на волнах. Фрэнк молчал, сосредоточенно лавируя в опасном лабиринте Бостонской бухты, да и болтать из-за надсадного гула мотора было проблематично, так что молчал и Дикон. Вцепившись в борт заледеневшей от океанского ветра рукой, он щурился на приближающийся город с обливающимся кровью сердцем. Всю жизнь Дикона ненавидели и одновременно любили за одну привычку: искусное и не лишенное обаяния вранье. Он исповедовал философию «никому не верь», но вот незадача, сам этой доктрине не следовал. Ему даже нравился этот парадокс: он придавал изюминки и противоречивости созданному им образу. Пока он не поверил Выжившей. «Ты слишком много на нее ставишь, Дикон», – упрекала его Дездемона. А что Дикон? Ну, он решил, что женщину, знавшую мир до Великой Войны, можно считать особенной – ценным приобретением для «Подземки», где все ненормальные, включая его самого. То ли он ошибся, то ли Пустоши испортили Выжившую – кто ж сейчас разберет? Упрек Дез так и остался висеть над агентом черной тучей, потому что случилось то, чего она резонно опасалась: Выжившая их предала. «Подземку» и лично Дикона, который больше всех ей помогал и доверял. Еще один ценный урок в твою глупую философию, придурок: можно отвести лошадь к воде, но иногда она все равно пускает тебе пулю в голову. Обогнув острый валун, распоровший ржавое брюхо врезавшейся в него яхте, старый гуль мельком глянул на Дикона своими ярко-зелеными глазами, но вряд ли что-то прочел за черными стеклами солнечных очков. Именно Фрэнк через свой приемник связался с агентом и рассказал о случившемся с «Подземкой». «Институт сравнял там все с землей», – кажется, это звучало так. Дикон тогда находился на Фар-Харборе, куда они с Томом и Глорией отвезли всех освобожденных синтов, спасая их от Отца и грядущей войны Братства с Институтом. Он застрял там до весны: на Фар-Харборе погода всегда была той еще сукой, а в конце ноября так и вовсе взбесилась. Несколько кораблей сгинули в штормах, а остальные долго не решались выйти в океан. Затем начались проблемы с топливом, радиоактивным туманом, Детьми Атома и другими гостеприимными вещами, что сделали отпуск на острове незабываемым. Вернуться-то удалось, только теперь Дикон не знал, зачем. Чтобы увидеть своими глазами? Чтобы отомстить? Агент решил действовать по ситуации. Небо над Бостоном напоминало огромный кровоподтек. Бостонский аэропорт остался за правым плечом, когда они зашли в гавань через узкое горлышко между диспетчерской вышкой и длинными рядами портовых складов. Рука Дикона соскользнула, когда ему открылась знакомая картина – облупленные высотки, разбавляющие старый город. Над крышами домов не хватало шпиля. Кусок краски с борта впился в его ладонь до крови. Статуя Пола Ревира словно приветствовала будущих туристов «Подземки» в финале Пути Свободы. Дикон сам придумал Путь и считал отличным отборочным испытанием, способным отсеять тех, кто слишком глуп и ленив для жизни подпольного агента. За статуей должна была стоять Старая Северная церковь, а не эти руины из груд кирпичей и щепок. Трубы древнего духового органа перемололо так, будто они были сделаны из фольги. Все это уже неоднократно омыло снегами и дождями, уравнивая с остальной разрухой старого города. Дикон сел у постамента Ревира и закурил, зарываясь красными «Конверсами» в пыль. Дымить он не любил, но всегда держал пачку для Дездемоны – та частенько увлекалась делами и оставляла свое курево где попало. Отдав дань уважения подруге, агент затоптал бычок и поднялся, а потом осознал – он больше не агент. Только это в его жизни долгое время было настоящим. С остальным он расставался не задумываясь – сотни имен, десятки лиц и неисчислимое количество образов, в каждый из которых он влезал как влитой. Катер Таффингтона покачивался на причале, старый гуль не стал задавать никаких вопросов, очевидно, прочитав на лице Дикона то, что даже такому первоклассному лицедею не удалось скрыть. – Куда теперь, сынок? – участливо поинтересовался он. Что бы посоветовала Дез? Действовать по протоколу. Нахрен протоколы. Дикон не любил загадки – обычно озадачивал сам. Он должен был узнать как, почему и за что Вивьен поступила с ним так. «Спаситель» – наследие погибшего агента Томми Уисперса, который они нашли в Коммутаторе, агент когда-то хотел подарить Выжившей в память о первом задании, но передумал – пожадничал. Теперь ствол оттягивал пояс джинсов, отяжелевший от глушителя, и по-прежнему предназначался ей, но уже не как подарок. – Мне нужно увидеть Симпатягу, – решительно сказал Дикон.

Что-то новое

Благодаря бабушке Эрин разбиралась в растениях и цветах. Нырнув в колючие кусты, проросшие сквозь проржавевший капот «Блохи», брошенной на обочине, она сорвала цветок с яркими лепестками. – Это тебе, – сказала она, протягивая находку Выжившей. – Центроцвет синий только в это время года, а потом становится голубым и черно-фиолетовым. Сейчас он подходит к твоим глазам. Вивьен растерянно приняла цветок, надеясь, что пальцы не выдадут предательскую дрожь. Любые знаки внимания от этой колючей девочки она складывала в отдельную копилку в своем сердце, но та пока была не слишком большой. – Спасибо, милая. Эрин до сих пор смотрела на нее, как на пожар. Джон говорил, что таким был взгляд Вивьен в день их первой встречи: смесь настороженности и восхищения от знакомства со знаменитостью. Маленькая копия Астры старалась держаться отца или Шона, но чуралась женщины со шрамом на лице и тяжелым взглядом. Зная, что им придется заглянуть сегодня в Институт, после завтрака Джон вызвал дочку на разговор, и применяя все аргументы и обаяние, убеждал ее, что при Вивьен подземный комплекс перестал быть таким страшным местом, как при Отце. Выжившая не ждала, что Эрин будет звать ее мамой – девочка была слишком большой, чтобы помнить свою настоящую мать, но все же надеялась, что когда-нибудь дистанция между ними сократится. Кажется, центроцвет стал первой попыткой сделать это. Лепестки растения были жесткими, шершавыми и крепкими, как у всего, что выжило на Пустошах после Великой Войны. Выжившая заткнула его стебель за полосатую повязку, болтавшуюся под рукавом кожанки, закатанном по случаю жары. В районе больницы «Кендалл» Вивьен и Джон услышали ужасно знакомый звук – что-то металлическое и круглое упало на асфальт в нескольких метах впереди и покатилось с пригорка. – Граната! В «Ракету» все, живо! – скомандовал гуль, увлекая свое семейство в красное здание заправки. Снаряд взорвался, подняв тучу брызг еще не высохших после оттепели луж. Эрин с Шоном испуганно вжали головы в плечи, а Псина угрожающе зарычал, оскалив острые клыки. С прилавка им на головы посыпались пластиковые пустые бутылки. – Целы? – спросила Вивьен, прижимая к себе детей и зорким глазом высматривая разномастные крыши за открытым окном заправки, пока Джон метнулся к двери, снимая с плеча дробовик и осторожно выглядывая за угол. – Вроде да. Мам, кто это? – пискнул Шон. Джон с Вив вместе заметили тень на зеленой черепице сувенирного магазина, а затем услышали высокий женский смех, противный, как хохот Салемской ведьмы. – Эй, детишки, кто хочет выйти и поприкалываться с петардами? – прокуренный голос у тощей рейдерши в грязной сварной броне, столь мятой, будто ее пожевал Коготь Смерти, был такой же мерзкий, как и смех. – Узнаю этот стиль и голос, – заметил Джон, выслеживая другие цели, перескакивающие с крыши на крышу, как блохи на собаке. – Кажись, это Сью, подружка Гризвольда. – Кого? – одновременно спросили все трое, а Вивьен нахмурилась, пытаясь вспомнить эти имена. – Эй, сучка-Выжившая! – прогаркала Сью. – Ты убила моего парня, помнишь? Долго же я тебя выслеживала! – Ох, – Вив откинула отросшую челку со лба. – Неужели тот рейдер-поэт? Их первая веселая поездка, в память о которой Вивьен подарила Джону зажигалку. Они переглянулись и улыбнулись друг другу, несмотря на всю серьезность ситуации. Вряд ли рейдеры стали бы проблемой для них двоих, прошедших войну с Братством, но с ними были дети. И все же, это были дети Пустошей: Эрин вооружилась компактным материнским пистолетом, а Шон сжимал в руке «Лазерку». Явно напуганы, но у обоих в были отличные мастера по стрельбе, которые никогда не думали, что с приходом их к власти Содружество станет колыбелью для счастливого детства. – Слышь, чего молчишь, директриса? – очевидно, Сью заскучала на своей крыше. – Давай сделку, а? Отдай нам свой Институт, а мы не тронем твоего гуля и этих щенков. – Так и знал, что надо было вернуться в «Монсиньор-Плазу» и добить их, – Джон вздохнул так, словно речь шла о гнезде болотников, а не об опасной шайке, от которой они едва унесли ноги в прошлый раз. Вивьен повернулась к детям. Маленькая выживальщица и юный синт смотрели на нее во все глаза, безупречно усвоив главное: в таких ситуациях нужно безоговорочно слушаться взрослых. – Как мы вас учили, – Выжившая крепко сжала плечи обоих. – Держитесь нас, не паникуйте и не высовывайтесь. Они хором кивнули, и Вивьен удостоверилась, что их макушки не торчат у рейдеров на виду. – Заманчивое предложение, подруга. Не могу объяснить, почему я отказываюсь – стараюсь не материться при детях! – крикнула она и выстрелила в железную трубу, за которой притаилась налысо бритая макушка. Верно говорят, что нет страшнее женщины, чем та, что защищает своих детей. Чумазое лицо парня с зеленым ирокезом выглянуло из-за флигеля и обзавелось дыркой во лбу, потому что на револьвере у Вив была отличная оптика. Еще один рейдер попытался сменить позицию, но поскользнулся и поехал вниз вместе со сползающей черепицей – ей оставалось лишь подстроиться под его скорость и застрелить. Со стороны Джона выскочил неказистый долговязый подросток с непропорционально длинными руками и темнокожий бугай с патлами как у рок-звезды. Грохнуло дробью, мальчишка повалился за разутую «Корвегу» и громко взвыл, а здоровяк почти успел добраться до заправки, где вдруг рухнул в груду мусора с дыркой в ноге – это Эрин подстрелила его из 44-го, присоединившись к отцу. Псина рванул к упавшему врагу и сомкнул челюсти на его лице с такой силой, будто хотел доказать, что хват его не стал хуже с годами. Рейдеры напирали с севера, вынудив их дважды сменить позицию – перебежать сначала в заброшенный дом с рухнувшим вторым этажом, а затем – на чей-то склад, заставленный автоматами нюка-колы. Джон чертыхнулся – позиция была невыгодной и тупиковой: дальше асфальт обрывался и уходил в огромный кембриджский кратер, полный радиоактивной воды и диких гулей, шатающихся по торчащим над ней руинам. Рейдерская черная псина в шипастом ошейнике и огромным розовым шрамом на груди вылетела из-за угла и бросилась на Эрин, но Шон не растерялся и выстрелил из «Лазерки». Голова пса буквально слетела с плеч, а тело мешком рухнуло у ног мальчика. Он удивленно взвизгнул, не ожидая, что его сборное оружие способно на такие финты. – А как тебе такое, директриса? – послышалось над головой, и они увидели лысую рейдершу с миниганом с приваренными к стволу лезвиями. Знакомая пушка, наследие непонятого поэта Гризвольда. Прежде чем шесть черных дул скорострелки успели сделать полный круг, разогреваясь перед сольным выступлением, алый луч лазерного карабина прошил голову нападавшей. Сью пошатнулась и рухнула в кратер, гремя сварной броней по его крутому склону. Судя по гортанному рычанию и клекоту, дикие сразу кинулись на пир. Миниган остался на краю – воткнулся лезвиями в покосившийся над пропастью электростолб. В округе сразу стало тихо. Если кто-то из рейдеров выжил, они сбежали после гибели атаманши. Удостоверившись, что никто не ранен, Джон проследил взглядом в том направлении, откуда был произведен выстрел, чтобы увидеть своего ангела-хранителя. – Твоего брамина рог! Вив, ты тоже это видишь? – на всякий случай подстраховался он, хотя был уверен, что ему не чудится. – Таинственный незнакомец… – благоговейно прошептала Эрин. Да ладно, это ведь просто легенда? Сказка для маленьких детей, которые верили, что когда-нибудь к ним на помощь придет стрелок, что разит без промаха и обязательно спасет от фатальной пули. Он не был призраком или галлюцинацией – вполне себе материальный человек. Или почти человек? К ним приближался высокий мужчина в бежевом пальто и черной шляпе и с заметным раздражением пытался поудобнее устроить на плече увесистый лазерный карабин. – Все-таки это энергетическое оружие – сущая дрянь, – проворчал он. – Надо было просить «Магнум». Вивьен мигом прошиб холодный пот, бешеный стук сердца отбивал чечетку в груди. Она вышла к нему, миновав нагромождения разбитых кирпичей и оказалась лицом к лицу с тем, кто был больше других в Содружестве одержим Таинственным незнакомцем. С живым, целехоньким, улыбающимся ей Ником Валентайном. Доктор Ли предупреждала, что с восстановлением могут возникнуть сложности, поэтому Вивьен не ожидала, что результат будет столь ошеломляющим. Перед ней был совсем другой Ник: мужчина лет сорока пяти на вид, с выбивающимися из-под шляпы каштановыми волосами, отливающими медью на солнце, и гладко выбритым лицом с резко очерченными скулами и острым подбородком. Наверное, именно так ученые Института видели образ довоенного копа, ставшего прототипом Валентайна, но самое странное в этом было то, что их видение полностью соответствовало представлениям Вивьен. – Завидел вас издалека и решил, что этой девице нужно преподать урок. Знал, что в этот раз рука не подведет. Смотри – она теперь как новая, – сказал он, демонстрируя целую правую ладонь, а потом обнимая ею Вивьен. Новой была не только его правая рука, но и весь он. Если бы не голос и глаза, что остались светящимися желтым окулярами, его невозможно было бы узнать. – А глаза оставил, – шепнула она, отстраняясь, чтобы лучше рассмотреть гладкую полимерную кожу синта третьего поколения. – Эти штуки лучше замечают детали, а я все-таки детектив, – напомнил он, слегка улыбаясь тонкими губами. Ее продолжало потряхивать, то ли все еще от боевого адреналина, то ли уже от радости встречи. Пахло от него ровно так же, как и до смерти – сигаретами «Грей Тортес». Цокая по асфальту коготками, Псина поджал уши и неуверенно помахивал хвостом, не сразу признавая в незнакомце Ника. Джон подал синту руку, а потом дружески обнял воскресшего приятеля, похлопав его по спине. – Рад видеть тебя в живых, Никки, – радушно приветствовал он. – Я и не сомневался, что ты выберешь самый подходящий момент, чтобы появиться с помпой. Оказаться в нужное время в нужном месте – неискоренимый талант Валентайна. Вив залилась краской по самые уши, вспоминая пьяную ночь, когда Ник застал ее на коленях у Маккриди, и отвела глаза. – Вообще-то мы шли в Институт, чтобы забрать тебя, – перевела она тему, пока кто-нибудь еще не вспомнил тот неловкий случай. – Вряд ли что-то заставило бы меня хоть минуту сидеть в этой дыре. Твоя доктор Ли уговаривала меня остаться в Институте, чтобы ввести в курс дела, но мне проще было отправиться навстречу к его новому дире… Ник резко осекся и сощурился, глядя на Эрин и Шона, жавшихся к дверным косякам и глядящим на него, словно два подозрительных лисенка, впервые вышедшие из норы. – Идите сюда, не бойтесь, – Вив с улыбкой поманила ребят рукой. – Это наш близкий друг Ник, и он вас не обидит. Эрин с глазами круглыми, как две бутылочные крышки, вовсю пялилась на живую институтскую технологию, прижавшись к Джону, а вот Шон оказался смелее и протянул собрату-синту руку. – Приятно познакомиться. Я – Шон, – вежливо поздоровался он с самым открытым выражением лица, на которое был способен. Желтые глаза Ника округлились, когда он отвечал на рукопожатие. – А я Эрин, – пискнула девочка, все еще тушуясь, но не желая показаться незнакомцу трусливее названого брата. Странно видеть, как Валентайн хмурит кустистые брови – ведь раньше у него не было никаких. – Эти детишки – оба ваши? – осторожно поинтересовался он у новообращенных Макдонахов. Джон и Вивьен кивнули, и цепкий коповский взгляд уловил блеск золотых колец на их безымянных пальцах. – Так… Сколько лет я был в отключке? – еще сильнее поморщился Ник, окончательно теряясь в изменившемся мире, а Вив сочувственно улыбнулась, крепче перехватывая вспотевшую ладошку Шона. – Ник, ты – единственный, кому я готова рассказать всю эту историю от начала и до конца, – сказала она, осознавая, что предстоящий путь до Института выйдет не менее насыщенным, чем минувший. *** – Прощай, Шон, – это все, что удалось выстрадать Вивьен вслух. Впервые за три месяца прийти к кенотафу Отца, стоявшему под сенью обглоданных огнем деревьев, и так опозориться. Впрочем, самого Отца это уже не волновало, а что до остальных – Шон никогда не считал их семьей, а кто станет долго грустить о смерти начальника? Всем было все равно, что она там сказала, поэтому Выжившая просто пошла дальше, решать насущные институтские дела. Просто работа, твердила она себе, возвращаясь сюда снова и снова на протяжение этих трех месяцев. Такая же работа, как в адвокатской конторе в «Дармуте», только кофе вкуснее, а еще не платят. Вивьен обещала себе не привязываться к этому месту, но тот факт, что она спасла его от уничтожения, все равно роднило ее с ним. Она приказала как можно скорее восстановить Институт после войны, и теперь он выглядел точно так же, как и до нее – весь белый, чистый и опрятный, как врачебный халат. Однако у зданий с разрушениями, как у людей со шрамами – они их прячут. Если присмотреться, можно увидеть черные ожоги на стволах, трещины в углах и царапины от подошвы силовой брони на полу. Лоуренс Хиггс из отдела бионауки догнал их возле медицинского блока и передал Выжившей планшет. Этот брюзга заставил ее попотеть, когда после ее рождественской речи закрылся в отделе бионауки, недовольный тем, что Отец выбрал директором Института свою мать. Теперь потел уже он, трясясь за свою карьеру после того, как бессмысленный бунт был бескровно подавлен охотниками. Икс-Шесть при виде него в привычной подозрительности поджал губы. – Миссис Макдонах, – елейно обратился Хиггс. – Это последний отчет о проекте в «Грейгардене». – Дайте краткий отчет по проекту, – холодно приказала Выжившая, поймав одобрительный взгляд идущей слева Мэдисон. Да, она научилась говорить раскрепощенно, с командирскими нотками, как делал Шон-старший. – Если коротко, то роботы-помощники и синты отлично наладили взаимодействие. Что касается гидропоники, то капуста и шпинат приживаются успешно, но кабачки и баклажаны пока растут во внешних условиях из рук вон плохо. Выжившая не выдала расстройства, откладывая планы поесть своих любимых фаршированных кабачков на неопределенное время. – Выясните что не так и исправьте, – бросила она, толкая дверь в индивидуальную палату и оставляя инженера за спиной. Ее тут же снесло трехэтажным матом, отчего Вивьен захотелось немедленно броситься закрывать уши сидящим на стульях Шону и Эрин, которые вместе с Джоном навещали Ронни Шоу. Дети смотрели на минитменшу со смесью ужаса и благоговейного обожания. – Доктор Ли! – Шон подскочил и побежал обнимать Мэдисон, которая всего на секунду позволила теплоте просочиться в глаза, а после сдержанно обняла мальчика, едва тронув его за плечо. Ронни выдала еще одну гневную тираду, ее крепкие руки тряслись в точке высшего напряжения, опираясь на две перекладины турника для физиотерапии. Два месяца назад институтские врачи восстановили ее раздробленный позвоночник, заменив его синтетическим, и теперь Шоу предстояла долгая реабилитация, чтобы ноги снова стали ей подчиняться. Доктор Фолькерт в ответ на ее ругательства только лукаво улыбнулся. – Чем больше она сквернословит, тем быстрее идет на поправку, – объяснил он директору свое веселье. – Я твой стетоскоп тебе в задницу засуну, Дин, и с другой стороны вытащу! – рявкнула Ронни, обливаясь потом, но следующий ее трясущийся шаг по синему коврику был увереннее предыдущих. – Наша любимая пациентка, – заверил доктор, ничуть не расстроившись. – У других тоже прогнозы положительные. Многим с поверхности нужна была помощь Института – ставить протезы, сращивать сложные и исправлять застарелые переломы, лечить инфекции, которые в Содружестве считались смертельными, и ставить вакцины. И работа эта росла по мере того, как люди по всему штату узнавали, что Институт теперь помогает всем, привлекая к себе новых бедолаг. – Ваша банка с ругательствами была бы размером с дом, мисс Шоу, – уважительно хихикнула Эрин, когда плохие словечки вновь посыпались из минитменши, как отработанные гильзы из минигана. Дин улыбнулся девочке, а затем Джону, который попытался закрыть ей уши в том же порыве, что и Вивьен. Прежнее высокомерие в отношении гуля Фолькерту пришлось позабыть и после окончание войны аплодировать ему так же, как и остальным. – Собирайтесь, – сказала Вивьен семье. – Я зайду к Хэйлин, и мы телепортируемся в Даймонд-Сити вместе с Икс-Шесть. Все трое поморщились – никто не любил телепортацию, но они уже безнадежно опаздывали. Она повернулась к Шоу, сделавшую еще один шаг. Выглядел этот шаг так же значительно, как и подвиг Ронни в Замке, который подарил им черный ящик, радикально повлиявший на исход войны. – Престон обещал прийти и рассказать тебе, как все прошло, – сочувственно обронила Вив. Ронни рассмеялась, и смех ее был похож на щелканье больших и ржавых садовых ножниц. – Пусть катится брамину под хвост. Мне и так достаточно страданий, чтобы еще и выслушивать его бубнеж. – Поправляйся, – невозмутимо улыбнулась в ответ Вивьен и повернулась к двери, когда услышала скрипучее: – Знаешь, генерал из тебя вышел хреновый – это верно. Но вот директор… Так и быть – это у тебя выходит неплохо. – Комплимент высшей пробы, Ронни, – махнула ей рукой Выжившая. *** Рука Хэйлин зависла над кнопками. Клавиши Y и N располагались на клавиатуре достаточно далеко друг от друга, чтобы исключить случайное нажатие, но скриптор все равно боялась их перепутать. Когда-то Данс приказал ей покончить с мучениями солдата, который получил тяжелейшее ранение и даже в случае выживания остался бы в вегетативном состоянии на всю жизнь. Хэйлин выполнила приказ, но тогда она не знала, что командир всего лишь готовил ее к другому, самому тяжелому решению. – Я всего на секунду. Просто кое-что заберу из шкафа и всё, – сказала Вивьен, будто оправдываясь. Она часто ночевала в этой подземной квартире в Институте, но так и не почувствовала себя здесь как дома. Да и отвлекать бывшего скриптора от дел совсем не хотелось. – Бери что хочешь, это же твоя квартира, – был безразличный ответ. Выжившая распахнула шкаф, стянула с вешалки синий комбинезон с золотым заборчиком из единичек и заметила удивленно поднятые выгоревшие брови Хэйлин. – Не думала, что снова придется надеть его, – хмыкнула она, запихивая шмотку в походный рюкзак. – Но это вроде как обязательно… Ох, и зачем соблюдать все эти дурацкие традиции? Ты точно не хочешь пойти? Хэйлин лишь помотала головой и снова вперилась в монитор. Присутствие Вивьен за спиной ее явно нервировало. Не нравилось, что директор видит ее слабой, застывшей с занесенной над терминалом рукой, как восковая фигура в музее с билетами по доллару. Сидящей перед «обнаженными» открытыми кодами Данса, представленными длинными рядами строк на мониторе. Если не знаешь, что в плеяде цифр, букв и символов скрывается оцифрованная душа синта, то никогда и не догадаешься, не отличишь от программы запуска сигнализации или кофеварки. – Тебе не обязательно решать сейчас, – тихо сказала Вивьен, надеясь, что скриптор распознает понимание в ее голосе. Девушка откинулась на спинку офисного стула и сцепила ладони на затылке. – А что если я никогда не решу, Остин? – спросила она. Удалить содержимое чипа Данса навсегда или держать его в архивах, как запыленный альбом с фотографиями из давно забытой поездки – Вивьен не пожелала бы такого выбора ни для кого. Пожалуй, это было даже хуже, чем похоронить Нейта. С одной стороны, она должна была взять ответственность на себя, но Хэйлин вызвалась сама, и Выжившая была ей за это благодарна. Это было слабостью, недопустимой для директора Института, но она ничего не могла с этим поделать – боялась совершить очередную ошибку в череде многих. Вив приблизилась, положила руку на плечо девушки и слегка сжала. Мышцы у нее были напружинены, как у тигра перед прыжком, но постепенно расслаблялись, когда кнопки Y и N оказались далеко от ее пальцев. – Я могу с ним говорить через терминал, – созналась скриптор, словно в этом было что-то постыдное, интимное. – Общаться, будто по переписке, как мы делали на «Придвене». Я понимаю, что это глупо, но все же… Не могу удалить что-то, что отвечает мне так, как ответил бы он. Нет, вовсе это не глупо. – Хэйлин, это ведь не жизнь. – Я не наивный цветочек, Остин, даже если и выгляжу так, – довольно жестко отрезала Хэйлин. – Ты права, это не по-настоящему, но я пока не готова действовать радикально. Скриптор оказалась на опасной дорожке – если она подсядет на общение с компьютерной программой, то рискует никогда не отпустить Данса – отрежет от себя любой шанс полюбить снова. А ведь во многом именно поэтому синт и пожертвовал собой – он хотел для нее настоящей жизни, семьи и человека, который расширял свои горизонты за пределы сражений и устоев. Вив прошлась по квартире, которую отдала Хэйлин, когда та приняла решение не возвращаться в Братство, остаться в Содружестве и работать на Институт. Дело было не только в выдающихся медицинских и инженерных талантах девушки – просто это самое большее, что директор могла сделать для подруги, потерявшей все по ее вине. Самое большее и ничтожно малое. – Никто не будет тебя торопить. У тебя будет столько времени, сколько потребуется. – А сколько потребуется времени, чтобы стало не так больно? Это был философский вопрос – они обе знали, что лекарственные свойства времени приписывают только те, кто ничего не знает о боли. Ответы нужно искать в сердце: когда оно адаптируется к паразиту, что навсегда селится в уголке сознания, постоянно напоминая о себе мелкими, но ощутимыми укусами. Нежно-голубые глаза Хэйлин утратили свой ласковый прищур, черное стекло монитора отражало ее бледное лицо, обрамленные поблекшими рыжими волосами. Вивьен не знала, кого ненавидеть за это сильнее: войну, которая изменила ее, или себя, потому что позволила этому случиться. Жаль, что еще слишком много остановок на пути, чтобы позволить себе посидеть с ней подольше – им никогда не удавалось разговаривать долго. Выжившей придется оставить ее с этим выбором и с этими сомнениями, и довериться ее сердцу, что всегда болело за других больше, чем за себя. – Если захочешь присоединиться к нам на свадьбе или вечером, просто скажи любому охотнику, и он тебя телепортирует, – напомнила Вивьен, хотя знала – Хэйлин не придет. Они уже были на разных стадиях горя, и Выжившая ушла далеко вперед. То, что сегодня произойдет у алтаря и на макушке у светоносного бога – это про будущее, а скриптору еще предстоит пережить, переболеть, перемолчать прошлое. Когда Вивьен была уже у выхода, она услышала скрип стула и почувствовала на себе строгий, почти Дансовский взгляд. – Никогда не забывай о цене которую заплатили люди, чтобы ты добилась того, что имеешь, – напутствовала Хэйлин. – Береги это. *** – Мы постарались сохранить его оригинальный вид, господин губернатор, но боюсь, что новых элементов в нем уже больше, чем старых, – оправдывалась Кэти, вынося на порог «Суперсалона» потрепанный чехол для одежды, сквозь который просвечивало что-то ярко-красное. – Ерунда. Фар заменила в своем минигане все до последней пружинки, но это все равно был «Испепелитель», – Джон лишь легкомысленно отмахнулся, высыпая на журнальный столик у парикмахерского кресла прилично крышек. Мо Кронин и его кореш Артуро Родригез за своими прилавками завистливо глядели, как щедрые чаевые прокатываются мимо них. Вид у Кэти был весьма довольный – с синтетическими тканями из Института она смогла забыть про осточертевшие ей стрижки, переложить эту услугу на своего сына и снова взяться за кройку и шитье. Глаза ее в ужасе расширились, когда гуль начал сворачивать пакет, чтобы убрать его в наплечную сумку – так варварски обращаться с почти новой вещью! – Я думал, мы с тобой будем щеголять в своих фирменных шмотках, как в старые-добрые времена. Даже наша Выжившая сегодня наденет свой синий костюм, – с легким разочарованием обронил Валентайн, наблюдая за его попытками упаковать сюртук так, чтобы рукав у того не торчал наружу, как язык у Псины. – Я бы и рад, Никки, но я взял его в идеальном состоянии, значит, и вернуть должен в таком же. Уверен, что надень я его хоть на секунду, случится какая-нибудь хрень, которая превратит его в прежнюю тряпку, – резонно заметил Джон, забирая из рук Кэти треуголку. Головной убор был вычищен так, что можно увидеть свое отражение на полях. Джон провел пальцем по крепким коричневым нитям, крупными стежками бегущим по краю, и поймал хмурый взгляд швеи, мол, только попробуй смять и тоже запихать в сумку этот восстановленный антиквариат. Подумав, что вот это уже точно будет варварством, губернатор нахлобучил треуголку на голову восторженному Шону. – Ух ты! – воскликнул он, поправляя шляпу, наехавшую на глаза. – Я как настоящий пират! – Скорее как первый американский гангстер, – поправил Джон. – Круто сидит, а Шон? – А можно оставить ее себе? – Нет, малой. Нам нужно ее вернуть, помнишь? Но сегодня, так и быть, пусть побудет под твоей ответственностью, договорились? Этого предложения мальчишке было вполне достаточно, чтобы с жаром закивать так, что треуголка съехала на переносицу. Довольный временной обновкой, он побежал к «Энергичной лапше», где обедала Эрин, сидящая между Маккриди и Кейт. Под их высокими стульями Псина выплясывал свой фирменный танец собаки-попрошайки. Ник закурил, недоуменно глядя на свою целую правую руку. Казалось, он скучал по тем ржавым, железным пальцам, на несгибаемость и непослушание которых постоянно жаловался. – Если бы раньше мне кто-то сказал, что Джон Хэнкок станет примерным мужем и отцом, я бы посоветовал этому бедолаге как следует проспаться, – хмыкнул он, кивая подбородком в сторону детей. Джон хохотнул, охотно с ним соглашаясь, и тоже закурил. – В такие моменты я понимаю, что карма – это полный бред. Типам вроде меня так везти не должно, – сказал он, затягиваясь и ловя взглядом растрепанную макушку Вивьен, которая спорила с Евой у дальней стойки лапшичной. Нет, никакого упрямства не хватит, чтобы уговорить заряженную нервами невесту разрешить Выжившей не надевать синий комбинезон. Джон не собирался приходить супруге на помощь: еще раз увидеть ее в этом костюмчике – нужно быть полным идиотом, чтобы отказать себе в удовольствии. – Кажется, я счастлив, Никки, – в неожиданном осознании больше себе, чем Валентайну, сознался Макдонах. – Говорят, что счастливый брак – это долгий разговор, который всегда кажется слишком коротким. Я могу быть за тебя спокоен, парень – у тебя все схвачено, – детектив вдруг погрустнел. – А вот меня снова выкинули из Института в изменившийся мир, где мне опять придется все вспоминать и искать свое место, – меланхолично вздыхая, Ник снял шляпу и пригладил густую каштановую шевелюру. Мир, может, и не изменился, но Даймонд-Сити действительно стал другим. Несколько гулей поставили свои лавки, заставляя потесниться местный бизнес, охрану разбавили синты ранних поколений и охотники, а грязи и мусора стало значительно меньше. Ник не решался зайти в собственное детективное агентство, будто на его месте зияет пустота, хотя все уверяли его, что все с ним в порядке. В этот раз нужно было тщательнее подбирать слова, и возможно, теперь-то Джон скажет что-то действительно стоящее, а не ту ерунду, которая не помогла Дансу и не убедила его, что есть вещи, ради которых стоит жить. – Брось, Никки, – губернатор легонько ткнул его в плечо, удивляясь, что не слышит привычный металлический стук. – Это же не конец, а новый круг. Неужели после сегодняшней стычки ты не понял, сколько в Содружестве осталось дерьма? Тираны, похитители, рейдеры и прочие ублюдки – они всегда были и будут. И нам нужен наш детектив, чтобы их стало меньше. Всегда удивляло, как желтые окуляры Ника приобретали такое трогательно-потерянное выражение, когда он слышал что-то приятное. – Спасибо, Хэнкок, – тихо сказал он. Джон глянул за плечо Валентайна и заметил девушку, теребящую край розового шарфика в белую полоску. Она застыла у лавки Мо Кронина и не решалась подойти, словно еще не верила своим глазам – ее босс стоял перед ней во плоти, в почти человеческом обличье. – А раз ты теперь такой красавец, самое время приударить за юной помощницей, – ободрил Джон, и Валентайн обернулся, чтобы посмотреть, кому он там подмигивает. – Элли? Элли Перкинс тоненько пискнула, словно мышка, которой отдавили хвост, и кинулась на шею Нику, прежде чем тот успел выбросить сигарету. Когда новые, полимерные руки Валентайна сомкнулись на спине у девушки, Джон предпочел отойти в сторону, чтобы их не смущать. *** Взгромоздившись на бетонный фундамент бывшего волнореза, Престон Гарви придерживал свою шляпу, чтобы ту не унесло поднявшимся с Атлантики ветром. Говорил он громко, перекрикивая стрекочущую на причале турель – вещал для группы из десятка мужчин и женщин, смотрящих ему в рот. Они сгрудились вокруг него, как туристы перед экскурсоводом – генералу не хватало только красного флажка на тоненькой палочке. – И помните, что здесь водится очень много болотников, так что если увидите гнездо с яйцами, не спешите мечтать об омлете! Позовите опытных минитменов, чтобы разворошить его. Что ж за чертовщина тут творится? Само поселение Нортхаген-Бич изменилось. Раньше здесь стоял полуразвалившийся сарай с растущими перед ним полусгнившими тыквами, а теперь вокруг него вырос с пяток крепко сколоченных деревянных домов, приличный огород и стойло с двумя браминами. Фрэнк спрыгнул с катера на скользкие доски, бодро зашагал прикупить канистру бензина у местного фермера, а Дикон ссутулился на корме и упер лоб в сложенные в замок ладони, чтобы не быть узнанным. Неужели минитмены продолжают развивать поселения даже после того, как Институт победил? Агент даже грешным делом подумал, что на берегу вещает не Престон, а его замена, хотя подделать этого парня было не так-то просто. Дикон в очередной раз дал себе мысленный подзатыльник, потому что так и не сменил лицо – Гарви его узнал. Отпустил своих странных новобранцев по своим делам и запрыгнул на борт. – Дикон? – Престон неуверенно протянул ему руку в оливкового цвета перчатке. – Сколько лет сколько зим! Где ты пропадал? Агент сбросил с «Конверса» налипшую склизкую водоросль, похожую на дохлого угря. – О, я был в отпуске. Чудный пятизвездочный отель на берегу залива. Грязевые ванны и массаж. Расследование дерзкого убийства робомозга. Ничего необычного, – отвечая на приветствие, Дикон наспех выдал первую попавшуюся ложь. – Странные у тебя новобранцы, генерал. Не соваться к болотникам обычно учат трехлетних детей. Ты бы им еще про радтараканов рассказывал. Гарви поправил ковбойскую шляпу, обернувшись на новичков, стоявших в окружении людей, знакомых Дикону еще с Замка. Реагировать на сказку агента он не стал – привык, что те вылетают из Дикона, как споры из мозгогриба. – Да они что трехлетние дети, – хохотнул он. – Это же синты из ПАС. Синтов Дикон не признал. Привык видеть их напуганными и ссутуленными, словно слишком обширное небо давит им на плечи и грозится обрушиться им на головы. У этих же ребят в глазах было любопытство и сосредоточенность, но не страх. – Что еще за ПАС такое? Гарви сел на край борта, вынул флягу из-за пазухи и сделал большой глоток. Он предложил напиток Дикону, и тот не отказался – градус сейчас согрел бы его заледеневшую душу. Однако во фляге оказался круто заваренный, но уже остывший кофе. – Программа адаптации синтов, – пояснил Гарви, закручивая крышку. – Директор дала им всем свободную волю, и многие, хотя и не все, захотели уйти из Института. Вот только они ничего не знают здесь, и мы с директором заключили сделку: синты помогают нашим поселениям, а мы даем им работу и учим выживать. – С директором – это с Вивьен Остин? – Дикон сосредоточился на поцарапанной о ржавый борт ладони – ногтем соскабливал с нее засохшую кровь. Свободная воля для синтов? Зачем тогда уничтожать «Подземку», если они хотели одного и того же? Что-то тут не срасталось. Гарви шаркнул остроносым сапогом по ржавой палубе катера. – Она теперь не Остин… Но да, с ней. Она тут многое изменила, знаешь ли. Прежде чем Дикон решил поинтересоваться, что же такого хорошего сделала женщина, по воле которой исчезло единственное, что он считал важным, как Престон неожиданно похлопал его по спине, и в темных глазах его отразилась боль. – Досадно, что она не стала директором до того, как все случилось с «Подземкой», – тихо сказал он. Какую ложь Выжившая скормила Содружеству? Неужели никто из них не чувствовал липкую темную кровь, пожимая ей руку? Ярость вскипела в Диконе, ободрила и обогрела его лучше самого крепкого кофе и самого высокоградусного алкоголя. Он не успел выспросить подробности, потому что старый гуль с красной канистрой в руках перешагнул за борт, раскачивая катер. Престон пружинисто поднялся, извиняясь перед Таффингтоном за вторжение на частную собственность, и снова протянул Дикону руку для прощания, но тот ее не заметил – остекленело уставился на воду и задумался. – Вивьен тебе и сама расскажет и про ПАС, и про все остальное на свадьбе вечером, – ничуть не обиделся генерал. – Ты ведь для этого вернулся в Содружество, да? – Свадьба? Чья свадьба? – Дикон очнулся лишь когда Нордхаген-Бич остался далеко за кормой, а нос лодки уже заворачивал в русло реки Чарльз, сильно поднявшейся из-за весеннего половодья. Выкручивая штурвал так, чтобы не угодить в сваю каменного моста, облепленного тиной, Фрэнк криво улыбнулся уголком обрамленного морщинами рта. – О, эта парочка несовместима, как «Поминки» Джойса и самогон, – гуль хохотнул, заметив замешательство на лице собеседника, и добавил: – Но я за свою жизнь всякое повидал, и верю, что на Пустошах противоположное часто сплавляется в лучший союз.

Что-то синее

Вивьен знала, что у нее нет шансов переубедить Женевьеву, а когда та подключила тяжелую артиллерию в виде своей мамы, Выжившая капитулировала. Клотильда Брабантская оказалась полной противоположностью дочери: спокойная, как сонный брамин, и рассудительная, как лектор за трибуной. Она убедила Вивьен, как важно соблюсти все свадебные традиции. На свадьбу она приготовила для Евы старую фамильную золотую брошь, что теперь красовалась на ее платье, связала новую белую шаль, призванную заменить фату, а еще одолжила у смотрительницы Макнамары пару жемчужных сережек-капелек. А вот синий цвет, цвет верности и преданности, должна была олицетворять Вивьен в своем комбинезоне, и другие представители Убежища 81. Как подружка невесты Вив не смогла отказать, не нашла в себе сил объяснить, что в этом чертовом комбинезоне она когда-то предала «Подземку», а потом сделала это снова – и оба раза, чтобы не начинать с Институтом войну. Смирившись с участью терпеть все капризы взведенной как курок револьвера невесты, Выжившая вместе с рюкзаком отправилась в «Скамью запасных» переодеваться. Номер с красной единицей на двери всегда был свободен для всех членов семейства Макдонах, и Ефим очень обижался, если они с Джоном пытались за него заплатить. Вивьен кинула комбинезон на кровать и уставилась в осколок зеркала, уцелевший в коричневой раме. Щеки уже не смотрелись такими ввалившимися и слегка округлились, а глаза лишились мрачных теней и даже весело поблескивали синевой. Определенно, спокойная зима, потраченная на созидательные дела, а не на разрушительную войну, благотворно сказалась на ее организме – она больше не напоминала себе болезную анорексичку, как тогда, в Замке. Неспешно расстегивая молнию на кожанке, Вивьен прикидывала, как далеко закинула успокоительное, которым придется отпаивать Еву, когда та непременно психанет. Вот бы сплавить детей на Маккриди и Кейт и остаться тут с Джоном вдвоем, а не торчать на свадьбе. Это событие волновало ее куда меньше, чем то, которое произойдет, когда зайдет солнце. Это будет их совместный с Джоном сюрприз. Подарок не только Еве и ее новоиспеченному супругу, но и всему Бостону. Большой проект, что куда больше оценят жители города, привыкшего верить делам, а не бумажкам, подобным Декларации о сотрудничестве Содружества и Института, которую они с Макдонахом оба подписали. Оставляя свою скромную подпись рядом с подписью Джона, которую он все же сделал огромной, подражая Хэнкоку, Вивьен осознала: теперь их имена всегда будут рядом. В делах. В болезни и в здравии. Во всех этих вот вещах, что обычно звучат на свадьбе, которую они себе не организовали, потому что не хотели улыбаться другим сквозь боль. Эластичная ткань комбинезона неприятно холодила кожу, когда она натягивала ее на бедра, спина покрылась мурашками, будто в предчувствии незримой опасности. Не успев застегнуть молнию, Выжившая резко повернулась на едва слышный скрип двери. И замерла, встретившись с очередным призраком. – Давно не виделись, Симпатяга, – сказал он. Фрэнк заметил, как Дикон проверяет патроны в «Спасителе», когда тот уже сошел с катера, причалившего к набережной Бэк-Стрит. – Это свадьба, а не перестрелка, сынок, – сощурился гуль. – Зачем тебе пистолет? Дикон повернулся и порадовался, что за солнцезащитными очками не видно его виноватого взгляда. Он потому и носил эти стеклышки постоянно – глаза единственное, что выдавало в нем патологического лжеца.       – Может, кто-то и считает район Конолли райским местечком, но с добрососедскими гулями нужно держать ухо востро, – опять солгал он, но Фрэнк только наморщил безволосые брови и не повелся.              – Ты думаешь, что это Вивьен вас подставила, да? – спросил он. – Что это она сдала «Подземку» Институту?              Дикон глянул на Фрэнковский крупнокалиберный карабин с рычажным затвором и поднял свою «десятку» раньше, чем гуль дотронулся до ствола.              – Хотел бы я ошибаться, – почти с сожалением сказал агент.              Старик отдернул руку от оружия и облокотился на борт. Выглядел он при этом обреченно уставшим, полным сожалений, как и все долгожители.              – Ты убьешь ее?              Дуло «Спасителя» не дрогнуло, но Дикон еще с несколько секунд не решался отвечать, убеждая себя, что не дрогнет и голос.              – Зависит от того, что она скажет в свое оправдание.              – Позволишь мне подтолкнуть тебя на верный путь? – мягко попросил Таффингтон, заглушая мотор. На набережной стало тихо, если не считать криков чаек, зачем-то прилетевших к Чарльзу с Атлантики.              Дикон ценил стариковскую мудрость, хотя никогда не считал кого-то из старших своим авторитетом. Но послушать их всегда полезно – как прочесть интересную книгу. Он кивнул.              – Я сам когда-то предал Вивьен, – начал гуль. – Сдал ее Братству. Все, что произошло в Содружестве с тех пор – моя вина, понимаешь?              Вина в его водянисто-зеленых глазах заполнила все, даже ярко-алые белки.              – Но у меня не было выбора – иначе моих внуков бы убили. Я сожалею о случившемся, я бы вымаливал ее прощение до конца своих дней, но поступил бы так снова.              Дикон понимал, вот только признание вины не освобождало от наказания.              – И к чему это, Фрэнк?              – К тому, что ты должен рассмотреть вариант, что и она не хотела предавать тебя, но у нее был тот же дрянной выбор, что и у меня. Поэтому, выслушай ее. Подумай, что она сделала в Содружестве и для синтов. И если примешь правильное решение, ты знаешь где меня искать. В моем доме всегда найдется для тебя место.              Вивьен застегнула молнию синего комбинезона прежде, чем Дикон успел что-либо разглядеть. Что-то в ней изменилось. Нет, она всегда была собранной и холодной, предпочитая не расточать свои эмоции на тех, кто недостаточно ей дорог. Просто теперь она будто повзрослела, хотя возраст тут не имел значения, и выглядела прекрасно, как призрак лучшего мира.              Она тихо выдохнула, словно от облегчения, и опустила плечи. Рада, что он остался жив? С легкой улыбкой, сложно различимой в тусклом свете лампы и за стеклами солнцезащитных очков, Вивьен опустила глаза на удлиненный за счет глушителя ствол «Спасителя», который пока смотрел на побитый молью серый ковер.              – Кто еще выжил? – спросила она так, словно не имела к уничтожению «Подземки» никакого отношения. А может, и правда, не имела? Что если Дикон просто накрутил себя и все это время воевал не туда?              – Том и Глория.              На отмеченном шрамом лице проступила бледность.              – Дездемона?              Дикон покачал головой, стараясь не выпускать Выжившую из виду – ее револьвер лежал в изножье кровати, и он знал, что она умеет им пользоваться.              – Нет. Док Каррингтон и Барабанщик тоже.              Вивьен наклонила голову, и черные волосы закрыли ей лоб, делая ее похожей на актрису с плакатов довоенных драм. Когда она подняла на него взгляд льдисто-синих глаз, агент понял, что все же не ошибся.              За стеной гудели голоса людей, возбужденных предстоящей свадьбой. Гости не дождались начала официальной церемонии, уже вовсю выпивая за здоровье молодых. Дикон медленно поднял пистолет.              – Зачем? – выдохнул он. – Я привык к смертям и к предательствам. В «Подземке» всякое случалось, но это… Вивьен, почему ты так поступила? После всего, что мы сделали для тебя…              В коротком рассказе Выжившей не было ни оправданий, ни избитых фраз о том, что у нее не было выбора. Выбор был – просто хреновый, такой же, как у Фрэнка Таффингтона.              – Дикон, я не буду просить у тебя прощения, потому что когда предавали меня, оно мне было не нужно, – ее голос был устрашающе холоден. – И я не буду говорить, как мне жаль. Дуло «Спасителя» смотрело ей в грудь, курок взведен. Хэнкок, или как там он себя теперь называет, не успокоится, пока не найдет его. Можно провести остаток жизни в бегах, но если этот гуль в чем-то и хорош, так это в поисках недостижимых вещей и в насилии, поэтому Дикону не стоит ждать легкой смерти. – Прежде чем ты что-то сделаешь, ты должен знать, – продолжала она, пока он молчал, – что мне никогда от этого не отмыться. Я вижу кровь на своих руках, вижу их лица во сне каждый день. Все, что я могу – это сделать так, чтобы продолжить дело Дез. Дикон снова отвел пистолет, оставив его безвольно висеть в опущенной руке. Во-первых, он был тяжелый, а во вторых – рука дрожала. – Что можно сделать так, чтобы это стоило жизни стольких людей? – Институт теперь другой, Дикон. Все синты получили свободную волю. Они больше не слуги и не рабы. Одни живут на поверхности, другие покинули Содружество, а кто-то не хочет больше иметь дел с людьми. Это создает кучу проблем, но мы… Я, Джон, Престон, Вадим – все мы стараемся им помочь. Это то, чего хотела «Подземка». Чертов неконтролируемый смешок сорвался с его губ, но он не мог не оценить иронию: освободителям синтов пришлось исчезнуть с лица Земли, чтобы достичь своей цели. Словно все это время только они и были препятствием для этого. А человек, ставший предателем, сделал то, чего не удавалось за двадцать с лишним лет, просто оказавшись родственником директора злобной роботовладельческой организации. Даже Дикон не смог бы выдать такую анекдотичную историю. Он запустил пальцы под стекла, чтобы смахнуть выступившие на глазах слезы, а затем и вовсе снял очки. Лицо Вивьен оставалось напряженным – она ждала свой приговор. Самое ужасное – она не врала. Он ведь сам все видел: синтов третьего поколения, бегающих за Гарви, как цыплята за курицей-наседкой, охотников, мирно патрулирующих район Конолли, обрывочные разговоры людей, попавшие к нему в уши, пока он крался по шумным улицам, словно это он тут был убийцей и предателем, а не наоборот. Казнить Вивьен теперь, оборвав верный путь, на который она встала – было ли у него это право? Он установил флажок предохранителя вверх и сделал шаг к двери. – Дикон… Слышать этот голос он больше не мог, равно как и оставаться здесь хоть на минуту. Потерянный агент, будто тот солдат с китайской подлодки – своей страны нет, врага вроде как тоже уже нет, а он как партизан в буреломе – все еще с кем-то воюет. – Я не пойду против тебя, Вивьен, – твердо сказал он, возвращая очки на нос. – Но и на твоей стороне я быть не могу. Все это… больше меня, понимаешь? Своих и чужих больше нет. Лишь победившие сильные, которые пишут новую историю. Возможно, «Подземка» могла достичь того же ради победы над Институтом и с большим числом жертв, но Дикон уже этого не узнает. Не прощаясь, он вышел из номера, захлопнул за собой дверь. А потом пересек зал «Скамьи запасных» и тенью скользнул через черный ход, так и не разрядив барабан «Спасителя». *** Крохотный зеленый вагончик Церкви Всех Религий не вместил бы всех желающих посмотреть на свадьбу. Еще бы – такое редкое явление, а уж окольцовывание мэра города – так и вовсе уникальное шоу, тем более что никто не ожидал этого от легкомысленного Вадима Боброва. Пастор Клементс поблескивал темной лысиной, устанавливая перед церковью то, что здесь называли алтарем. Листовой металл сарайчика украсили искусственными и настоящими цветами, завешали лентами, вытащенными из коробочек голодисками и граммофонными пластинками. Все это сверкало и переливалось на солнце. Картину дополняли разноцветные рождественские гирлянды, перекинутые от крыши церкви к вывеске «Общественных событий», а еще у входа зачем-то поставили искусственную рождественскую ель, тяжелую от шаров и мишуры. В общем, украсили площадку как могли, не особо заморачиваясь – блестит и ладно. Судя по довольному виду Пайпер и Нат, это они занимались декором. Обе помахали Вивьен, и она сдержанно ответила, давно зарыв топор войны. Вивьен было неуютно в «синей команде», как назвал их Джон – в толпе родственников и друзей Женевьевы, наряженных в таких же, как и у нее, комбинезонах, но с другими цифрами. Она не отходила от невесты, теребя в руках деревянную коробочку с кольцом, преодолевая искушение открыть ее и заглянуть внутрь. Мама Евы беспрерывно хлюпала носом, пока собирались гости и те, кого не приглашали, а когда губернатор Макдонах подвел ее дочь к алтарю, сыграв роль почившего Евиного отца, так и вовсе взвыла белухой. Эрин из пластикового ведерка бросала на пути у невесты мелко нарезанную бумагу из глянцевых журналов и комиксов. Энн Кодман поглядывала на девочку, поджав тонкие губы, но так и не решалась познакомиться с ней, очевидно, так и не сочтя себя достойной. Ева завила свои волосы в крупные каштановые кудри и оставила свободно свисать с округлых плеч. На ней отлично сидело довоенное нежно-голубое платье с длинным подолом и широким вырезом, а на ножках красовались туфельки в цвет. Обычно неловкая и вечно спотыкающаяся Ева теперь будто плыла, и все присутствующие рядом с ней вмиг потускнели от ее красоты. – Не вздумай, Бобби, – услышала Вивьен рычание Кейт где-то справа от себя. – Чего? – растерялся наемник. – Звать меня замуж, вот чего. Я же вижу, что ты уже представляешь меня в таком платье. Так вот хрен тебе! Вадим тоже был ничего – нарядился во фрак с галстуком-бабочкой, хотя с бандитского вида лицом ничего поделать не смог. Он заморгал, увидев приближающуюся возлюбленную, словно не веря, что она идет именно к нему. Его большие уши заалели, как у смущенного подростка. – Братья и сестры! – громко провозгласил Клементс, когда пара оказалась перед алтарем, и быстро подглядел в какую-то брошюру. – Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать союз двух сердец… – Вырез низковат, но мои сережки кого хочешь украсят, – шепнула Вивьен смотрительница Макнамара, но пастор смерил ее умоляющим взглядом, прося тишины. Выжившая сдержанно улыбнулась и поймала взгляд Джона. В глазах его блеснуло озорство, мол, держись, Вив. – …жизнь как песочные часы, два хрупких сосуда связанных невидимой нитью времени… Клементс точно любил звуки своего голоса. Слушая его вполуха, Вивьен выцепляла из толпы людей – Дейзи, открывшую в Даймонд-Сити свою новую лавочку всякой всячины, Брюса, получившего протез руки в Институте, Престона, гордо выпятившего грудь так, словно он родитель одного из брачующихся. Ник Валентайн о чем-то задумался, глядя Клементсу в манишку, и не замечал, как на него украдкой поглядывает Элли Перкинс. Маккриди укрывал живот Кейт в коконе из своих рук. Он любил пошутить, что она будто проглотила половинку арбуза, и даже не пытался увернуться, получая за это подзатыльник. – …рядом неразрывно на всю последующую жизнь... Шон в явно великоватой ему треуголке Джона Хэнкока показывал язык Эрин, которая изо всех сил пыталась оставаться серьезной, чтобы не прыснуть смехом в ведро с нарезанной бумагой. Хулиганистый Шен болтал ногами, сидя на крыше «Общественных событий», солнце бликовало на его лысой макушке. Псина навострил треугольные уши и внимательно слушал, будто понимая слова священника. Все было хорошо. – Теперь можете произнести клятвы, – объявил Клементс, покончив с велеречивостью. Вадим откашлялся, но распрямился во весь рост и стал серьезный, как и подобает человеку его положения. – Ну, я сам сочинял эту речь, – похвастался мэр. – Товарищи отказались мне помогать, мол, мужик должен уметь говорить о любви. И я скажу! Он подбоченился, с вызовом глянув на своего шафера Ефима и стоящего рядом с ним Джона, а потом посмотрел на Еву сияющими от восторга глазами. – Ты появилась на моем пути в смутные времена. Вся такая хорошая девочка из Убежища, – улыбнулся он. – И я подумал – как нечто настолько красивое может вырасти в таком мрачном и отчаявшемся мире? В тебе есть что-то сильное и чистое, что было выбито из остальных нас, бедных ублюдков. Ты – свет, Ева. Даже в сущем зле ты находишь добро, а мне нужно немного добра в моей жизни. Поэтому, я повторюсь еще раз, для меня будет честью стать твоим мужем. Вив вновь поймала взгляд Джона. А он точно не приложил руку к этой клятве? На глазах юной Брабантской выступили слезы. – Когда я увидела тебя впервые, я сразу подумала – вот кого точно не одобрит моя мама, – всхлипнула Ева, и гости засмеялись. – Но потом я увидела тебя настоящего и поняла, что хочу стать женой человека, который будет любить меня так, как папа любил мою маму. Который неловко танцует и ругается, как последний бандит, но всегда придержит для меня дверь и не испугается, когда я стану седая. Я бы не стала давать клятвы о вечном, потому что, ну, посмотри вокруг… Я скажу лишь то, в чем уверена. А я уверена только в том, что наша с тобой связь – это большее, чем любовь. Это больше нас самих, и это не изменится, даже если жизнь раскидает нас по разным сторонам. Мы всегда будем находить путь друг к другу. Ева окончательно расплакалась вместе с мамой и другими гостями из Убежища. Даже Ефим Бобров смахнул слезинку, радуясь счастью младшего брата. Клементс удовлетворенно выпросил у брачующихся заветные «да», забрал у свидетелей кольца и объявил Вадима и Еву соединенными неразрывными узами до конца их дней, ну, или как-то так. Вивьен осознала, что все это время они с Джоном смотрели не на жениха и невесту, а друг на друга. Черные глаза Макдонаха блестели, когда в них отражались солнечные лучи, пробивающиеся между зданиями.

Что-то взятое взаймы

– Уверены? Тебе не опасно ехать в Столичную Пустошь в таком состоянии, Кейт? – с тревогой спросила Вивьен. Рыжая бестия лишь отмахнулась, через соломинку высасывая нюка-колу из стеклянной бутылки с ярко-красной этикеткой. – Я же беременна, а не при смерти, Вивьен, – раздраженно отзеркалила она тем же назидательным тоном. – Небольшая прогулка, только и всего. – Я отправлю с вами Икс-Шесть, – пригрозила Вив. Маккриди с Кейт одинаково нахмурились – компания мрачного охотника их явно не прельщала. Всю зиму они помышляли вернуться к Дункану, но Вивьен каждый раз находила поводы заставить их повременить. Последним из них была свадьба Вадима, но вот – она состоялась. – Мы обсудим это еще раз, – задумчиво кивнул наемник, выдерживая строгий взгляд Кейт. Банкет продолжался в «Скамье запасных» по-добрососедски – много выпивки и почти нет еды. Украшать бар не стали, но кто-то подвесил к потолку облупленный дискошар, и этого хватило, чтобы создать праздник. Атмосферой завладела пьяная какофония голосов, громко играла музыка из старого автомата. Освобожденный от эфиров по случаю праздника Трэвис все порывался сбежать в свой радио-вагончик от большой толпы, но его супруга Скарлетт удерживала его за руку всякий раз, когда он глядел на входную дверь. Столы и стулья заполонили все пространство, оставив лишь небольшой пятачок посередине, где желающие могли потанцевать. Им пользовались только молодожены, которые не могли отлепиться друг от друга ни на минуту, словно это могло порвать саму ткань Вселенной и затянуть всех остальных в небытие. Маккриди отлепил от грязного стола свою кружку, в которой медово бликовал темный бурбон, и поглядел на пару, медленно покачивающуюся в такт набившей оскомину песне о конце света. – Все, что мы сделали для этого места – оно того стоило, да? – спросил он. Вивьен без сомнений стукнула свою кружку об его. Дети, бегающие между столами, хохочущие пьяным смехом взрослые, жених и невеста, которым хотя бы сегодня не придется думать о других делах – да, оно того стоило. Она глянула на часы Отца. Скоро начнет темнеть, а значит, надо бы вытащить счастливых молодоженов проветриться, пока алкоголь и счастье окончательно не разварили их мозги. Она кивнула Джону, и тот поднялся, подманивая Вадима к себе громким стуком лезвия ножа о стакан. – Пора вам увидеть, каким был Бостон до войны, – решительно сказал он, хотя и сам понятия не имел, как это должно выглядеть. *** Черно-красный светоносный бог «Масс-Фьюжен» больше не был страшным дьяволом, привлекающим к себе жутких созданий Пустошей – его вычистили от супермутантов и заняли охотники Института. Даже странно, что когда-то бостонская шпана пробиралась по этим коридорам в стелс-боях и противогазах, боясь издать лишний шорох. Теперь Вивьен была тут хозяйкой, равно как и Джон. В несколько подходов они поднялись на лифте на самую крышу, откуда когда-то прыгали с парашютом. Теперь можно было без спешки оценить вид, открывающийся с вершины небоскреба – весь Бостон можно объять взглядом, но само Содружество уходило за горизонт – огромное, дикое, непокорное. Центр Бостона, как цветные карандаши, торчащие из стаканчика. Змейка высокоскоростной автомагистрали «Масс-Пайк», обрывающаяся тут и там, словно разрубленный червяк. Артерии двух рек, Чарльза и Эверетта, пересеченные каменными и металлическими мостами, напоминающими стежки на рваной ране. Тьма, словно черное тесто, поднималась из темных улиц, постепенно накатывая на город. Джон и Вивьен остановились у панели, установленной на бочке рядом с широкой оградой. Как же хорошо, что нажатие этих кнопок не привело бы к очередному взрыву, новому концу света, как все к тому и шло. Проще было не тянуть эту штуку из реактора, но им хотелось красивого жеста, чтобы запомнилось всем остальным и им самим. Как-то зафиксировать этот вечер и немного тщеславно перетянуть внимание на себя, потому что, черт возьми, они это заслужили. – Говори ты, – предложила Вив мужу. – У тебя все равно получится лучше. Джон усмехнулся, потому что она явно недооценивала свое потрясающее влияние на людей, но все-таки повернулся к гостям, которые пришли вместе с ними на крышу. Вадим и Ева ждали подарка с восторгом детей перед рождественской елью, Кейт и Маккриди оперлись на парапет и с опаской приземленных жителей взирали на открывающиеся красоты. Шон придерживал треуголку, чтобы не сдуло гуляющим по крыше ветром, а Эрин часто моргала, будто ее глаза были объективами фотоаппарата, запечатлевающего уникальный вид, который нескоро еще ей представится. Ник закурил, и это повторили другие курильщики, повинуясь стадному инстинкту. Джон Макдонах тоже чиркнул зажигалкой. – Содружество стало независимым, – начал он и чертыхнулся, потому что это показалось ему слишком пафосным. – Ладно, давайте так: Содружество выгнало всех ублюдков, которые считали, что оно не должно быть независимым. Но они вернутся. Шепот пробежал в толпе, словно шаги лисьих лапок на хрустком насте. – Братство не забудет нам того, что мы сделали. Рано или поздно они придут за нами, – продолжал Джон. – Но теперь они уже знают, чего мы стоим. Бостонские крысы – как охотники: мы можем появляться из ниоткуда и исчезать в никуда. Мы уничтожили их один раз, сможем и снова. Он повернулся к панели. Множество кнопок – по одной на каждый тонущий во тьме район. – А когда они вернутся, они увидят это, – сказал он и нажал на первую кнопку. Район Конолли, названный в честь храброго гуля, ставшего куда смелее, чем его кумир Серебряный Плащ, внезапно вспыхнул ярким светом. Его ореол объял Великую Зеленую Стену, явив миру, насколько он стал огромным в сравнении с Жемчужиной Содружества. Но и она продолжала сиять, напоминая, что жертва Астры не была напрасной. – И это, – добавила Вив, нажимая другую кнопку. Кембридж окрасился желтым, словно тысячи светлячков облепили его – дань Дансу, пожертвовавшему собой, чтобы жил Институт. С непривычки пришлось зажмуриться, но шоу продолжалось. – …и поймут, как нас много. Вскоре Бостон-Коммон, Южный Бостон, Фенс, и весь центр – все горело и пульсировало в ночи, заставляя алмазные звезды над головой поблекнуть. – Жаль, что мама не видит этого, – тихо шепнула Эрин. Вивьен услышала ее слова среди восторженного ахания толпы, погладила ее по златоглавой макушке, и девочка уязвимо прильнула к ней. Свет просачивался сквозь руины, между покосившимся высотками, и он казался ярче солнца, потому что исходил снизу – из грязи и тления, из скромно поднимающей голову надежды на то, что когда-нибудь, не при ныне живущих, но когда-нибудь – эти огни будут везде. *** Он смотрел на то, как постепенно загорается Бостон – район за районом. Импеллер наверняка вернули в «Масс-Фьюжен» – иначе им не пустить эту жуткую радиоактивную штуковину на пользу. Справедливо – теперь сердце светоносного бога стучит для всех. Дикон тихо усмехнулся, вспоминая, какой спектакль разыграл для Выжившей, и как ловко она кинула ему ответочку, троекратно превышающую в своей жестокости. Нельзя сказать, что это было некрасиво, а наоборот – это было обескураживающе и потрясающе. Дикон даже представить себе не мог, что Вивьен когда-то видела Бостон, объятый тысячей ламп, словно гнездо светящихся радтараканов. С высокоскоростной магистрали открывался прекрасный вид, хотя Дикон так не объяснил себе, почему его занесло именно туда, куда он приводил Выжившую на ее первую агентурную работу. Учил эту дурочку, как нужно задавать кодовый вопрос про счетчик Гейгера. Так и не понял, воспитал он тогда монстра или спасителя? До сих пор не понял, но оставил ее жить, а значит, продолжал ей верить. Тихие шаги за спиной не заставили его вздрогнуть. Он знал, что она следует за ним уже давно – девушка с зелеными глазами и волосами рыжими, словно голова у нее горит. Красивая, но мрачная, как все выживальщики. – Если ты думаешь, что агент «Подземки» не вычислит хвост, то ты идешь не за тем парнем, – бросил он, слегка поворачивая голову. Она остановилась в нескольких шагах от него. Он не слышал, чтобы она достала оружие – либо шла с ним наизготовку, либо и не думала стрелять. – Ты – Дикон? – спросила она. Голос мелодичный, слегка подпорченный прокуренной хрипотцой. – Смотря кто спрашивает, детка. – Меня зовут Чарли. Чарли Хадсон, – сказала девушка, и Дикон обернулся уже всем корпусом. Да, определенно, она была красивой. Одаренной той самой внешностью, которую они, выживальщики, выжгли из себя радиацией и несмываемой пустошной грязью. – Чем могу служить, милая леди? – поинтересовался Дикон, слегка спуская очки на нос, чтобы без барьеров увидеть зеленые глаза, сверкнувшие над оправой. Так он разглядел ее лучше. Понял, что она не девушка, а женщина лет тридцати, с тяжелым взглядом и тяжелой челюстью. – Я слышала, что «Подземки» больше нет, – сказала она. – Ты ищешь работу? Вот так вот, в лоб? Дикон криво ухмыльнулся. – А если и так, то что мне может предложить бродяжка с Пустошей? Казалось, вопрос ее оскорбил – густые разлетающиеся к вискам брови свелись к переносице. Чарли подбоченилась, заправила за ухо отросшую огненную прядь. – Синтов-рабов больше нет – это правда. Но есть люди-рабы. И им нужна помощь агентов, таких, как ты, – с вызовом сказала она. Дикон хмыкнул. – Меня никогда не интересовали люди. Чарли приблизилась, оперлась спиной на ограждение магистрали и скрестила руки на груди. На ее левом запястье мелькнуло что-то зеленое. Пип-Бой Дикон узнал бы при любом освещении, и маленького ехидного человечка на экране – тоже. Хадсон улыбнулась, заметив его интерес к своему КПК. – Может, все-таки стоит заинтересоваться, – с нажимом посоветовала она. – Мой хороший друг попал в беду в Ядер-Мире. Слышал о таком месте? Выручишь его, и обещаю – не обделю ни крышками, ни связями. «Конверсы» у Дикона совсем стерлись, а джинсы так и вовсе обещали вскоре явить миру то, что приличные люди обычно не показывают. С другой стороны, может и правда податься во внучата к Фрэнку? Опыт в орудовании тяпкой в кустах тошки у него есть. Он снова глянул на Чарли. Напоминала его покойную жену Барбару – такая же огненная, живая и рыжая. Темная, как Бостон, пока предательница-Выжившая не пролила на него свет. Как писал Пруст, мудрость сама в руки не дается, её нужно открыть, пройдя путь, который никто другой не может пройти за тебя, не может тебя от него избавить, ибо это взгляд на вещи. Дикон решился на него. Рискнул. *** От «Масс-Фьюжен» до Добрососедства было всего ничего – можно закрыть глаза и посчитать шаги. Джон не хотел туда возвращаться, но это место тоже озарили огни – просто электрические столбы проходили через него, и руины Старого Капитолия невольно попали на периферию зрения. – Вернетесь с Даймонд-Сити с Маккриди и Кейт? – спросил он у детей, которые мелькали тут и там, словно их было не двое, а десять. Шон и Эрин чутко уловили его настроение и синхронно кивнули без споров. Дочка ухватила Псину за красный шейный платок и потащила за собой. Мальчик-синт подошел к Джону и уважительно снял с головы треуголку, не без сожалений протягивая ее гулю. – Спасибо, что сберег, малой, – улыбнулся губернатор. Шон побежал к Роберту, а Джон не смог удержаться от искушения – снял бейсболку и надел привычный головной убор. Все-таки он сидел как влитой, и стоило немалых усилий убедить себя, что треуголка являлась лишь просто вещью. Недолго думая, Джон залез в сумку, вытягивая оттуда мятый пакет с красным сюртуком внутри. Вивьен наблюдала, как он облачается в старый наряд, смешивая дымок сигареты со стремительно остывающим ночным воздухом. В синем комбинезоне Убежища она была столь красивой, что на свадьбе у Вадима и Евы Джону пришлось поставить воображаемый фильтр на глаза, чтобы не украсть Выжившую, как крадут невест согласно старой традиции. Смутная тревога распирала грудь. Ощутив перемены в погоде его сердца, Вивьен взяла Джона за руку и слегка сжала, ободряюще улыбнувшись ему. Он попытался ответить тем же, но с его лица не сходило хмурое выражение. Вместе они двинулись к Добрососедству, которое раньше привлекало людей яркими неоновыми вывесками и броскими надписями, кричащими о том, что за воротами их ждет анархия и всепоглощающая свобода, граничащая с безумием. Теперь это место стало зияющей раной, края которой были распахнутыми настежь воротами. За ними виднелись покинутые магазинчики КЛЕО и Дейзи – черная надпись на рыжем фоне и красная – на белом. После всех масштабов эти лавочки казались ничтожными сарайчиками, но то, что они уцелели, имело огромную ценность. Высокие здания центрального района Бостона загромождали небо, а звезды потерялись на нем, робея от напора электрических фонарей. Но здесь уже не пахло куревом, спиртом и мочой, как раньше – только сталью, пылью и кровью. Под подошвами не пепел и песок, а ворох совершенных ошибок, отголосков того, что было исправлено и что еще предстоит исправлять. От Старого Капитолия осталось лишь две стены, но винтовая лестница, ведущая на этаж, которого больше нет – она уцелела. По этим ступеням Джон спускался, сползал, скатывался кубарем бессчетное количество раз. Он усмехнулся тому, кем он тогда был – грязным упырем, который ни в грош не ставил все те вещи, которые сейчас ценил больше всего. Рука Вивьен отдавала ему свое тепло, будто напоминая об этом. Дейзи очень хотела сделать это место памятным, и у нее получилось. Перила винтовой лестницы, окруженные грудой кирпичей и огрызками досок, украшали артефакты прошлого, и сердце забилось как молот, вколачивая в душу гвозди. Обгоревший с краев выпуск приключений Серебряного Плаща из коллекции Кента Конолли. Антенна КЛЕО, которую добрососедские дружинники шутливо называли ухом. Подушка с дивана Ирмы цвета сырого мяса. Кирпич раскрошился под подошвой сапога Джона, когда он перешагнул через то, что было когда-то порогом Старого Капитолия, чтобы рассмотреть алтарь поближе. Заметив прислоненную к стене мятую вывеску «Третьего рельса» с черным галстуком-бабочкой на уголке, он невольно промурлыкал мелодию из «Хорошего соседа» – хита Магнолии, который он слышал столько раз, что никогда не забудет текст. «Испепелитель» Фаренгейт он узнал без труда – эти плавные формы и любовно вкрученные болты не спутать ни с чем. В свое время пришлось отдать целый ящик ментатов за эту великолепную пушку. Интересно, чтобы бы сказала сестра, узнав о приключениях названого брата? О, она бы расстроилась, что не участвовала в заварушке, но Джеймс нальет ей стаканчик «Гвиннета» в небесном сквоте, и может, даже поделится с ней лапшой. – Это конец вечеринки, Вив? – спросил Джон. Она прижалась к его боку и заполнила собой все – весь этот разрушенный кусочек города, над которым в пугающей своей стремительностью разрасталось все остальное. Синевой в своих распахнутых глазах она словно обещала разделить с ним на пару и победы, и горе, и жизнь. – Самая интересная часть только начинается, – шепнула Вивьен, и его сердце дрогнуло от теплоты в ее голосе. Они стояли здесь совсем одни, как в первую встречу. Красный сюртук и синий комбинезон. Низкорослый парень-гуль, рисующийся своим умением орудовать ножом, острая на язык девушка из Убежища, пытающаяся казаться храброй, и их общий «нестраховой случай». Джон выскользнул из ее объятий, и медленно, будто в очередной раз снимая кожу, стянул с себя сюртук. Повесил его на перилах рядом с оборванным плащом прежнего Ника и блестящими перьями с манто Ирмы. Отвязал от пояса американский флаг. Выкрашенная заново ткань стала яркой – достаточно, чтобы разбудить в душе давно почивший патриотизм. Треуголка устроилась рядом, будто забытая кем-то. Когда-то отчаявшийся парень, потерявший всякую веру в себя, нашел идеально сохранившийся прикид Джона Хэнкока в Старом Капитолии, и решил, что лучшей идеей будет примерить его. Сюртук сказал ему, что делать, поддал ветра под его крылья, и они окрепли. Джон просто одолжил его на время, и возможно, теперь его возьмет кто-то другой, такой же потерянный и одинокий, который тоже найдет в нем спасение. Джон поежился от порыва ночного ветерка, лизнувшего разгоряченную кожу, и улыбнулся Вивьен. Он называл ее солнышком, своей девочкой, придумывал ей десятки новых прозвищ. Она же звала его Джоном, и хотя он вновь сделал это имя публичным, ей нравилось произносить его так, словно это дозволялось лишь ей одной, как в те далекие времена. – Пойдем, Вив, – он взял ее за руку. – Вернемся к остальным, а то пропустим всё веселье. Конец.