Конец света – веселись!

Свет снова включился, разъедая привыкшие к темноте глаза Вивьен. Она шагнула на небольшой балкон, с которого ученые раньше наблюдали за телепортацией в зале под ними. Можно было не опасаться, что лазерный заряд врага заденет ее – лазурно-белое энергетическое поле служило надежной защитой. Джон поравнялся с ней, облокотился на перила и закурил, с ленцой глядя на происходящее внизу, словно с балюстрады Старого Капитолия. – Неплохой балкончик, чтобы провозгласить что-то вроде «создан людьми и для людей», не находишь? – заметил он, будто прочитав ее мысли. – Жаль, что новой королеве синтов не выдали какой-нибудь подходящий прикид. – Есть часы Отца, – Вив показала белый циферблат, обрамленный серебряной окантовкой и закрепленный черным ремешком на левой руке. Он окинул обновку взглядом оценщика в ломбарде. – Думаю, это вполне подойдет. В глазах Джона отражались фотонно-резонансные лучи, делая их почти синими. Дым сорвался с кончика сигареты и испарился в столкновении с барьером, когда он наклонился рискованно близко, чтобы лучше разглядеть происходящее внизу. – Потрясающее шоу, Вив! Я бы подбросил свою треуголку, если бы захватил ее собой. Потрясающим было не шоу, а хладнокровное спокойствие Хэнкока, тогда как у Вив от волнения дергался глаз. Но Джон был прав: посмотреть им действительно было на что. Заметно поредевшая армия Братства Стали оказалась в кольце охотников, подобравшихся к ним в стелс-полях, пока не горел свет. Вивьен даже не подозревала, что их в Институте так много, пока не увидела всех в одном месте. Она попыталась их сосчитать, но быстро бросила это неблагодарное занятие, сбившись на шестом десятке. На самом деле их были сотни. – Теперь вы понимаете, о каком «Боге» шла речь, мисс Остин? – Так они… Все подчиняются мне? – в очередной раз не поверила Вив. Ли довольно одернула отвороты медицинского халата. Ее голос глухо отскакивал от стен огромного белоснежного зала. Одинаковые черные плащи, стильные очки, защищающие синтетические глаза от солнца и телепортационных вспышек. Чистокровные хищники, неутомимые воины и универсальные солдаты. – Они настроены идентифицировать ваш голос. Когда вы произнесли тот код, все они стали вашими. Передать их под управление кому-либо еще сможете только вы. – И что мне с ними делать? Доктор пожала плечами. – Отец дал вам полный карт-бланш, Вивьен. С такой армией можно выиграть любую войну, но только вам решать, что делать. Вивьен уже однажды получила карт-бланш, и это обошлось ей очень дорого. Все эти жертвы и сложные решения, которые пришлось принять, вели ее к этому моменту – не к сыну, не к семье и даже не к победе. К абсолютной власти. Наверху и внизу сейчас гибли люди, а возможно, ее близкие и друзья. Безумное колесо насилия раскрутилось до сверхзвуковой, наматывая на ржавые шипы все больше и больше трупов. Могла ли домохозяйка из пригорода встать у него на пути и поставить на полыхающую покрышку свой тяжелый ботинок? – Я не буду выигрывать войну, доктор Ли, – сказала Вивьен, и голос ее понизился до смертоносного шепота. – Я ее закончу. Солдаты не сразу обратили внимание на своего старейшину, который застыл в центре комнаты, опустив голову так, будто проверял целостность шнуровки на армейских ботинках. Взгляд его замер на лежащем в ногах шлеме, но не видел его. Руки повисли, как у зомби, да и сам Мэксон весь ссутулился и будто стал меньше ростом. – Старейшина Мэксон? Сэр, вы в порядке? – позвал его Квинлан, не решаясь дотронуться. Никто ему не ответил, никто не отдал приказ. Люди переглядывались, вопросительно ждали решений от своих командиров, посматривали в сторону телепорта и явно помышляли сигануть в него. Тихий шепоток в рядах врага становился все громче и тревожнее. Они выглядели потерянными, как муравьи без своей муравьиной королевы. Кто из них выпустил ракету, разрушившую Старый Капитолий? Кто наступил на руку Нику? Кто был настолько храбрым, что застрелил гуля в плаще супергероя и с бутафорским пулеметом? Паладин Брэндис прогрохотал ближе к балкону, держа в обеих руках еще горячий от стрельбы миниган, и высоко задрал голову. – Сегодня вечер встреч, рыцарь Остин, – бодро гаркнул он. – Мне сказали, что вы были убиты. Получается, меня обманули? Губы Выжившей невольно растянулись в улыбке – старый паладин всегда ей нравился, и его спасение она считала единственным благим поступком на службе в Братстве. – Это такая долгая история, что не хватит и трех вечеров на технической палубе, чтобы рассказать ее, – усмехнулась она. – Я рада, что вы снова в строю, паладин Брэндис. Мужчина обернулся на Мэксона и перестал улыбаться – глаза его будто окаменели. Квинлан забавно наклонился, заглядывая в рассеченное шрамом лицо старейшины. – Что вы с ним сделали? – обычно сухой и надменный голос проктора взвился над головами солдат испуганной кошкой. Вив скрестила руки на груди, борясь с искушением тоже закурить – дым сигареты Джона здорово ее дразнил. – Он жив, если вам интересно. Всего лишь деактивирован кодом отзыва. – Так он… – Квинлан отскочил от старейшины, словно тот сейчас кинется на него, как дикий гуль. Несколько солдат стадно отзеркалили его движение. – Синт третьего поколения, да, – встряла Мэдисон Ли, тоже выходя на балкон. Там становилось тесновато. – Мэдисон? – сощурился проктор. – Так это ваших рук дело? Доктор с достоинством кивнула, не утруждаясь скрывать горделивое удовольствие от того факта, что выбрала сторону, смотрящую на противника сверху вниз, а не наоборот. – Ваш великий потомок Роджера Мэксона умер при взрыве Очистителя три года назад, – сухой и колючий как снег голос был полон холодного торжества. – Этот мальчишка – лишь его копия, да к тому же дефективная. Напряженная тишина, словно вытянув из зала весь воздух, стала гробовой. Даже если кто-то и жаждал подробных объяснений, он все видел сам: любой желающий сейчас мог пнуть старейшину под зад, и тот бы даже не поморщился. – Как вы могли не знать, проктор? – обратился к Квинлану Брэндинс. – А высшее командование – капитан Келлс, доктор Кейд? Вряд ли в замусоренных пропагандой головах так легко могла усвоиться истина, что все это время ненависть к синтам им прививал никто иной как андроид. Как ни странно, первым отреагировал Квинлан – отступил еще немного и вытянул из-за пояса лазерный пистолет. – Квинлан, что вы делаете? – всполошилась Нейсери, выныривая из-за терминала и бросаясь к Мэксону, но телохранитель Гарнет положил свою стальную клешню ей на плечо, не давая пройти и самозабвенно заслонить Артура собой. – Проктор, успокойтесь! Это уловки Института, и мы все выясним, – попытался урезонить его корабельный врач Кейд, но уверенности в нем не наблюдалось. Проктора трясло, как в лихорадке, круглые очки сбились набок и запотели, а дуло его оружия мелко дрожало на линии темных волос старейшины. – Я сочинял его биографию, приписывал ему фальшивые подвиги… – пискнул Квинлан, выгораживая себя. – Но я не знал, что делал это для мерзкого синта! Клянусь, я не знал! Похоже, в Братстве наметился серьезный раскол. Сейчас эти ребята чего доброго схлестнутся друг с другом, а этого Вивьен бы очень не хотелось. Она больше не могла выносить вида крови и мертвых глаз, даже если те были искусственными. Почувствовав взгляд стоявшего внизу Икс-Шесть, Вивьен незаметно кивнула ему. Синт согнул руку в локте, аккуратно указал двумя пальцами, поднятыми до уровня виска, и все охотники разом сделали два шага вперед, оцепив братьев Стали еще теснее. Те ощетинились оружием, скучиваясь спина к спине. – Остановитесь! – Вивьен никогда не владела громким голосом, но сегодня он грохотал над толпой, будто у нее выросли «директорские» голосовые связки. Паладин Гарнет грубо оттолкнул Нейсери, выбил пушку из руки Квинлана, и та скользнула между ногами солдат и ударилась о стену. Он не хотел защитить вверенного ему главу Братства, вовсе нет. Просто этот мужчина всегда был тайным ангелом бостонцев, хотя и следовал за спиной у дьявола. Все лица, открытые и спрятанные под шлемами силовой брони, смотрели на Вивьен Остин. Хэнкок хмыкнул. Свет защитного барьера четко оттенял каждый шрам на его лице, выдавая смесь жуткой усталости и торжества. Вив была уверена – так он смотрел на Добрососедство, повесив Вика. – Согласен – потомков не впечатлит, если историческую справку о смерти Мэксону выдаст какой-то там очкарик, – тихо, чтобы слышала только Вивьен, заметил он и окинул уважительным взглядом армию охотников. – Думаю, никто не посмеет возразить, если ты захочешь сделать это сама, солнышко. Выжившая лишь отрицательно покачала головой. Никакой больше крови. – Сегодня больше никто не умрет, даже Артур Мэксон. Черт, никто не хотел слышать от нее такое. Каждый ее союзник жаждал всадить пулю в бородатое лицо старейшины-синта: Джон, Роберт, Хэйлин, Престон, сама Вивьен. За Добрососедство и Замок, за окровавленные бинты и пустые глаза, за жизнь в бегах и бессонные ночи, за детские слезы и тонны алкоголя, пролитого на поминках. За ненависть и войну, что никогда и никого не сделает прежним. Вивьен могла бросить жребий или воспользоваться своей властью и сама назначить палача, а то и взять эту роль на себя. Однако все они заслуживали свою личную выпущенную пулю, Артур же был только один. Казалось нечестным отдавать его голову кому-то избранному. – Ваш старейшина страдал от дефекта восприятия – сбоя в матрице характера, из-за которого он и стал таким жестоким. Ошибка Института, которую я, как новый директор, обязана была исправить. Полагая, что словам Остин о прекращении огня можно доверять, паладин Брэндис вышагнул из силовой брони, оставив экзоскелет держать свой миниган. Движения его были резкими, рваными, будто он чувствовал себя жестоко обманутым. – Ты могла назвать код отзыва в любой момент. Почему так долго тянула? – спросил он, раздосадованно проводя рукой по зачесанным седым волосам. – Тогда бы большая часть вашей армии не успела эвакуироваться из Института, и у меня не появилось бы козыря, – спокойно пожала плечами Вив. – Какого козыря? Это был ее собственный план, реализовать который смогла доктор Ли. Вивьен ощущала на себе одобрительный взгляд Джона: как у хорошего учителя, чьи уроки вдохновили ее. – Телепорт, который починил Мэксон – я ведь пользовалась им раньше. План у Артура был хорош, за одним исключением: он не знал, что я «оживу» и запущу протокол перехвата. Теперь он ведет не в «Корвегу». Ваши люди – в «Масс-Фьюжен». В ловушке. Здание кишит супермутантами – Институт специально селил их туда, чтобы никто не смог добраться до импеллера, ради которого Мэксон уничтожил целый город. Ваши братья и сестры растратили свой боезапас и устали. Сейчас они в безопасности и изолированы на реакторном уровне, но стоит мне отдать приказ, и охотники снимут блокировку дверей, и супермутанты хлынут к ним. Только в ваших силах решить, останутся ли они в живых или умрут среди высоких технологий, за которыми так гнались. Пилот-капитан Келс схватился за рацию, но серая коробочка выдала лишь щелчок и равнодушное пищание в ответ на попытку связаться с «Придвеном» – доктор Ли экранировала Институт, отрезая его от любых сигналов. – Даже если бы у вас получилось, капитан Келс, благородная попытка пожертвовать собой и взорвать Институт обернется фиаско, – ухмыльнулась Мэдисон. – Бомба была обезврежена. – Хороший человек погиб ради этого, – сказал Хэнкок. Струйка дыма вилась вокруг его мрачного лица, и глаза его в этой пелене казались бесконечными, черными пустотами, полными скорби. Брэндис уловил боль в его голосе и догадался. – Данс? Хэйлин мягко тронула доктора Ли за предплечье в немой просьбе уступить ей место в первом ряду. Девушка была столь бледна, что ее осунувшееся лицо почти сливалось с белым халатом Мэдисон и толстовкой Вивьен. Как и Выжившая, скриптор видела в паладине чуть ли не единственного человека, способного к диалогу. – Данс пожертвовал собой, паладин Брэндис, чтобы все это остановить. Прошу вас, в память о нашем сослуживце и друге, выслушайте предложение Остин. Бывалый вояка задумался. Может, он гадал, были ли новости о смерти Данса уловкой, чтобы манипулировать им. Устав задирать голову, он хрустнул шеей и вновь обернулся на неподвижную фигуру в кожаном плаще, стоявшую в круге отчуждения, созданном собственными подчиненными. – Что вы предлагаете, Остин? – наконец спросил Брэндис, потому что никто больше не задал этого вопроса. Вивьен почувствовала, как вибрирует во рту, словно она разгрызла шипучую карамельку – так настойчиво рвались из нее эти долгожданные слова. Она расправила плечи и вцепилась в перила, будто нависая над Братством и лишая его личного пространства. – Покиньте Содружество, – отчеканила она. – Отчитайтесь Совету старейшин в Лост-Хиллз, что Институт уничтожен, технологии собраны, и больше здесь нечего делать. Вычеркните Содружество из всех своих стратегических планов и карт. Сквозь равномерный стрекот фотонно-резонансных лучей она слышала неуверенное шарканье ног, покашливание и тяжелые вздохи людей, которые привыкли побеждать. Мэксон говорил им, что Институт и все, кто участвовал в создании синтов, должны быть уничтожены – любой ценой, и они верили. Предложение Вивьен уйти, читай «сдаться», звучало для них дико, но и они начали чувствовать себя жестоко обманутыми: они шли по Содружеству стальной поступью и считали себя защищенными железной дланью, которая оказалась сделанной из полимера. – Забирайте своего старейшину и проваливайте. Отдайте его под трибунал, казните, разберите на запчасти – мне все равно, – дополнила Вивьен. – Мне не хватит жестокости поступить с ним правильно и справедливо, но вам – да. И больше никогда не возвращайтесь, потому что никакие пушки и силовая броня не спасут вас от такого директора, как я. Альтернативой было бороться, но черные оправы солнцезащитных очков охотников зловеще сверкали в свете потолочных ламп. Брэндису предстояло решить, стоит ли ложный путь бесславной смерти глубоко под землей. И он решил. Поднял голову, и красивое для его возраста лицо покрылось красными пятнами. – Мы уходим, – тихо признал он. *** В мире ничего не изменилось: все также разрушен и прекрасен в эстетике своего уродства. От победы над Братством Стали из под снега не выросли цветы, но и грибовидное облако не окрасило небо в цвет Марса. Наверное, это и делают герои, когда побеждают – сохраняют устоявшийся порядок вещей. Стоило ли что-то сказать этим испуганным ученым, вышедшим из отделов Института, когда Братство покинуло его стены? Взгляды любопытно ощупывали Вивьен, когда она шла мимо них по основному залу, щурясь от тонкораспыленной воды, бьющей из кранов системы пожаротушения. Институтский сад почти весь сгорел – голые стволы обугленных деревьев напоминали ее первый выход из Убежища 111, когда ее бросило в дрожь от пустоты родной земли. Выжившая чувствовала себя выжатой досуха губкой – не осталось сил говорить с обитателями уничтоженного рая. Новый директор Института просто сбежала. Она хотела домой. К своему ребенку. Только в довоенном кино вернувшихся с битвы приветствовали толпы народа на улицах, торжественная музыка, цветы и заплаканные лица. На деле же Даймонд-Сити просто лениво заметил небольшую шайку, основательно поредевшую после того, как ополчение раскололось на кусочки в районе Конолли. Давно стемнело. Снега на рынке навалило столько, что красные навесы опасно прогнулись и готовились вот-вот обрушиться на ржавую голову Такахаси, где уже лежала снежная шапка, похожая на второй поварской колпак. Остальные лавки закрылись пораньше – все равно посетители предпочитали сидеть дома в такую стужу, а не шататься вдоль торгового ряда. Свет на площади горел едва-едва, но прямоугольные прожекторы работали на полную катушку. Кто-то в городе их все-таки ждал. Под крышей «Скамьи запасных» дружелюбно желтел фонарик. Едва не ударив по коленям, мимо Вивьен со свистом пролетела толстая обгрызенная палка, а следом азартно гавкая выскочил Псина. Комья снега налипли ему на шерсть и свисали с живота. Увидев Выжившую, овчарка мгновенно забыла про охоту и бросилась к ней, едва не свалив с ног, а затем отскочила, расточая свою радость между Джоном и Маккриди. Щенячий заливистый визг и пронзительный скулеж переполошил всех, кто вышел морозить нос на открытую веранду «Скамьи запасных». – Мама! Шон в нелепой куртке, которая была ему явно не по размеру, выскочил вперед, утопая в сугробах, и Вивьен позабыла про Псину, вырываясь ему навстречу. Поскользнувшись на ступенях, она оказалась на коленях, и мальчик врезался в нее и обнял за шею, прижимаясь так, что они оба едва не упали. Вивьен шептала что-то несвязное, покрывая его лоб поцелуями. От него пахло мятой, машинным маслом и чем-то таким приятным и не имевшим названия. А потом ее кто-то подхватил под мышки и затянул в медвежьи объятия – это оказался Вадим Бобров. Дверь в бар открывалась, бросая на землю дорожку уютного света, и снова громко хлопала. Ева, болтая еще пуще прежнего, добралась до Вивьен, а потом в плечо ей уткнулась Кейт. Все жгло и кружилось: огни и любопытные лица меркли, смазывались в одно неразборчивое пятно. Они были знакомыми, родными, даже роднее тех, что стерлись из памяти в этой новой жизни, но тут Вивьен поняла, почему не стоит встречать вернувшихся с войны так же, как это бывает в кино. Такие люди не хотят никого видеть. В толпе ей удалось отыскать Джона, и одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что он ощущает то же, что и она. Он поймал ее руку, выхватил из кокона чужих рук и прижал к себе с той же болью, что и в момент, когда узнал, что она жива. – Пожалуйста, Джон, – взмолилась Вивьен. – Уведи меня подальше отсюда. *** Какое-то время Вивьен ненавидела тишину. Стоило старенькому радиоприемнику на тумбочке замолчать хоть ненадолго, и Выжившую накрывал такой ворох мыслей, что она тонула в них, как в груде острой металлической стружки, чьи ржавые края ранили ее. Возможно, они совершили ошибку, когда сбежали на маяк Кингспорта. Это было уютное, милое и безопасное место, но лишенное забот, которые послужили бы ненадежными пластырями для открытых ран, что нуждались в хирургических швах. Трэвис через пыльный динамик скрипуче бубнил возле Вивьен все время бодрствования. Во всех красках и почти не заикаясь, парень вдохновенно описывал, как «Придвен» героически дает полный вперед в сторону Вашингтона, уводя из Содружества винтокрылы, словно гигантский летающий радтаракан без лапок – свой выводок. Этих ребят теперь ждут долгие разбирательства, перекладывание ответственности друг на друга и поиски козлов отпущения, как всегда бывает в организациях со строгой вертикалью властью – не до войны как-то. Вивьен с Джоном и Шоном прослушали эту трансляцию втроем и от души повеселились, но стоило ей закончиться, и Выжившая вновь погрузилась в свой скорбный мрак. Вивьен не могла бы выразить свою благодарность Джону за то, что он позволил ей пережить случившееся и взял заботу о маленьком Шоне на себя. Ей не нравилось, что они видят ее такой разбитой, но правда была в том, что закончив войну, она не смогла бы найти лучшего проигравшего, чем в отражении зеркала, висящего над раковиной в ванной. В моменте она не ощутила смерть Отца настолько остро, но едва опасность схлынула, как осознание снесло ее мир к чертям. Икс-Шесть отчитался ей, что тело Шона кремировали, пепел утилизировали, а в центре Института теперь стоит кенотаф. Он даже показал цветное фото. «Отцу всех синтов» было высечено на постаменте из бирюзового прозрачного стекла, но в строгой окантовке Вив все равно видела ту самую статую тройной лжи. Она не спешила навещать этот памятник – рудиментарная потребность в траурных традициях утратила свою сакральность после стольких смертей. Она потеряла Шона. Опять и теперь уже навсегда. Но правда была в том, что на пути к своему первенцу она нашла свою истинную любовь, семью, второго сына и даже власть над Институтом, но не его самого. Как бы ни хотелось признавать, но спустя все это время она так и осталась кошкой, у которой забрали единственного котенка. Ей не вскормить его своим молоком, не страховать его первые неуверенные шаги, не вложить в него ту особую искру материнской любви, которую можно подарить только крошечному младенцу, чья макушка пахнет счастьем. Кем бы она ни была – Серебряным Плащом, добрососедской шпаной или директором Института – эта несправедливость никогда не будет восстановлена. Поэтому Вивьен не знала, должна ли плакать по Отцу, который так и не стал ей сыном. Что-то внутри нее было сломано и, казалось, что это нельзя починить. А вот чего она и вовсе не ожидала, так это того, что с этим справится ее второй ребенок, который нуждался в ней не меньше, чем первый. В один из этой серой плеяды зимних дней, что Вивьен проводила в задумчивости и в прокуренной постели, Шон скромно сел на краю матраса, будто старался занять как можно меньше места. Ей так хотелось, чтобы он перестал пытаться быть удобным, а наоборот, привлекал к себе все внимание, становясь центром вселенной, как все довоенные дети. – Мам, – Шон нервно теребил край полосатой футболки. – Могу я спросить у тебя кое-что? – Конечно, родной, – Вив приняла сидячие положение и взяла мальчика за руку, чтобы он прекратил терзать свою одежду. Пальцы у него были холодные, как обычно перемазанные ружейным маслом. – Я знаю, что Отец был плохим человеком, а о злодеях вроде как нельзя грустить, так? – глаза его стали казаться больше, наполнившись слезами. – Но почему мне хочется плакать, когда я думаю о нем? Несмотря на открытую душу, Шон редко выражал сложные эмоции, будто опасался, что они причинят кому-то дискомфорт. Желая доказать, что это не так, Выжившая крепче стиснула маленькие чумазые пальчики в своих ладонях. – Он не был плохим, но и хорошим тоже. Просто человеком, знавшим о жизни не все и совершившим ошибки. Он занимал свое место в наших сердцах, Шон, – тихо сказала она. – Мы оба не совсем понимаем, что чувствуем к нему, но… Юный синт посмотрел на нее так открыто, будто она знала все ответы на свете. Мать была для него всем, а она позволила себе закрыться от него. Это было стыдно и неправильно. – Малыш, это нормально, что тебе грустно. Мне тоже грустно и тоже хочется плакать. Хочешь, мы вместе поплачем о нем? Мальчик кивнул, и лицо его окаменело из-за плотно стиснутой челюсти. Вивьен привлекла его к себе, опираясь на спинку кровати. Шон уязвимо ткнулся носом ей в ключицу и издал жалобный всхлип, от которого ее сердце пропустило удар, а потом забилось от нежности. И тогда она тоже заплакала. Секунда, и они оба рыдали в голос, не в силах больше скрывать скорбь по человеку, отношения с которым у них обоих были столь непросты, что они не были уверены, что имеют право лить о нем слезы. А на следующее утро Вивьен проснулась от выстрелов. Повинуясь инстинкту выживальщика, она безошибочно определила источник звука и прильнула к грязному окну. Уже успевшие окаменеть в нервном напряжении мышцы мгновенно размякли до состояния киселя, когда она увидела Шона, стреляющего по банкам и бутылкам из своей «Лазерки» под бдительным контролем Хэнкока. Снега за ночь выпало много, но эти двое проснулись пораньше, вычистили себе стрельбище у основания маяка и расставили мишени на шлакоблоках. – Я нихрена не понимаю, – проворчал Шон, когда красный луч не попал по пустой бутылке от «Гвиннет стаут» и растаял в сером небе. – Прицел, что ли, сбит? – Все с ним нормально, малой, – терпеливо вещал Джон, расслабленно затягиваясь сигаретой. – Старайся смотреть на мушку и целик. Пусть бутылка будет немного размытой. И с каких пор ты ругаешься? – Вы все ругаетесь, что такого? Черт, снег слепит глаза, плохо вижу бутылку, – Шон вытянул руку с пистолетом, прицелился и произвел еще несколько выстрелов, прежде чем наконец поразить свою стеклянную цель. – Уже лучше. В следующий раз постреляем по кротокрысам. Но я заведу тебе банку с ругательствами. – Банка с ругательствами? Это что такое? – Специальная банка, куда ты кладешь крышку, когда выражаешься. У нас с братом такая была. – И куда мы денем все эти крышки? Хэнкок долго не отвечал. Прошелся к краю обрыва, где рос величественный клен, ветви которого, словно белая листва, покрывал свежий снег. Шон отложил «Лазерку» на пенек и присоединился к нему. – Махнем в путешествие, когда твоей маме станет лучше, – мечтательно пробормотал гуль. – Ведь кроме Содружества есть и другие штаты, верно? Мальчик хулиганисто захихикал, натянув на голову капюшон, чтобы не кусался океанический ветер. Пожалуй, через пару-тройку лет он перерастет их обоих и станет таким же высоким, как Нейт. – Ты ругаешься куда больше меня, Джон, – задиристо заявил Шон. – Спорим, в путешествие мы отправимся за твой счет. Джон беспечно пожал плечами и выбросил сигарету с края обрыва. Он обернулся на дерево, и Вив догадалась, что он сделает – она почти видела эту зажигательную полуулыбку на безносом лице. – Ах так? Ты сам напросился, малой, – хохотнул он и от души саданул по бурому стволу сапогом, с кошачьей ловкостью отпрыгивая подальше. Пушистая крона осыпалась на Шона, который взвизгнул сначала от неожиданности, а потом – от восторга. Он не растерялся – по собачьи тряхнул головой и слепил снежок, запустив его в Джона. Тот увернулся, и мальчик пошел в лобовую атаку, пытаясь опрокинуть гуля в снег. Пару минут возни, и оба они оказались под деревом, мокрые и заливающиеся смехом, способным растопить айсберг. – Гадство… Ох, еще крышку в банку, да? – спросил Шон, уставившись в бесконечное брюхо неба. – Ладно, ты победил. Научишь меня драться, Джон? – Это на кулаках-то? С таким лучше обращаться к тете Кейт – вот она мастер в этом деле, – Хэнкок осекся и поспешно добавил. – Но я покажу пару приемчиков, если хочешь. – Заметано, – обрадовался мальчик и вдруг тревожно заерзал спиной по снегу. – Джон? – М? – А можно… можно мне иногда звать тебя папой? Вивьен вздрогнула. Она больше не могла валяться здесь и пропускать такое. Джон поднялся, вставая перед мальчиком на одно колено, и тот вскочил следом. Это было завораживающе, как тот детский рисунок, подаренный им на прощание – счастье из красок. Хэнкок обнял мальчика, а его черные глаза в упор посмотрели на Вивьен, которой не удалось скрыть, что она шпионит за окном. Он никогда не переставал чувствовать ее взгляд. – Зови меня так всякий раз, когда захочется, Шон. А когда Вивьен спустилась на первый этаж в чистой одежде и без следов слез на глазах, ее ждала удивительная картина: гостиная и прихожая сияли в радужных красках развешанной под потолком гирлянды. Псина увлеченно следил за разноцветным танцем лампочек, и Выжившая присоединилась к нему. Такими их и застали Шон и Джон, ввалившиеся в дом вместе с запахом снега и соли. – Рад, что ты заглянула на огоньки, солнышко, – похвалил Хэнкок, подслащивая свой голос. Шон, весь мокрый и холодный, прижался к ее боку. – Нравится, мам? – спросил он. – Нашел эту штуку на чердаке и починил. А потом мы решили украсить дом. Слушай, а где у нас хранится банка с ругательствами? Вивьен не могла оторваться от глаз Джона, в которых плясали отсветы гирлянды. – Еще ведь не Рождество, – заметила она. – Да, но сегодня двадцатое декабря. Твой день рождения, Вив. – Сюрприз, мам! – радостно провозгласил Шон, поцеловал мать в щеку и побежал к кладовке, очевидно, искать ту самую матерную банку. Джон приблизился к Вивьен и обнял так, словно от его прикосновения она могла сломаться. Все эти дни он был с ней осторожен, как с последней уцелевшей спичкой в коробке. Позволял ей напиваться, когда хотелось, и курить в постели. Следил, чтобы она не забывала поесть, служил жилеткой для слез и спасением от ночных кошмаров. Просто он был рядом и берег ее, как ангел-хранитель. Они оба были ее ангелами. – То, что там произошло, это было… – Вивьен задохнулась от эмоций, и ее хватило лишь на то, чтобы поцеловать его шершавую шею. – Подожди, а откуда ты знал про мой день рождения? Я никому не говорила об этом. Он хитро улыбнулся, глянул на ее руку, осиротевшую без Пип-Боя, но украшенную часами Отца. Она носила их как символ своей новой роли, которую пока не приняла. – Я ведь носил твой Пип-Бой, – Он ткнулся ледяным лбом ей в висок. – Не переживай, я никому не скажу, что моей девочке тридцать один. Но в следующем году предлагаю все-таки это отметить. У них будет следующий год. У них впереди – целая жизнь. Укрываясь в коконе из цепких рук, Вив еще раз глянула на рождественские огни и решила, что хочет жить эту жизнь. *** – Мы нашли его, мэм. Вивьен нервно впустила в легкие никотиновый дым, уговаривая уняться трепыхающееся сердце. Никогда она не привыкнет к звуку телепортации, даже если будет слышать ее так часто, как в последние дни. – Докладывай, – приказала она, надеясь, что Икс-Шесть распознает директорский тон в ее голосе. Она тренировалась, но пока звучало так себе. Синт подобрался, сцепляя руки за спиной. – Я не стал приносить его сюда, полагая, что ваша симпатия к этому синту повлияет на вашу объективность, когда вы увидите его состояние. Чип его памяти серьезно поврежден, но в архивах «Дома воспоминаний» есть его копия. Вивьен повернулась с доктору Ли. – Мы сможем работать с этим? – Полагаю, если мы соединим найденные архивы с нашими, то соберем что-то приемлемое. Но, мисс Остин, вы должны понимать, что он уже не будет прежним… – Я понимаю, – перебила Вивьен, пока доктор не сказала что-то, способное заставить ее передумать. – Даже если он не будет помнить меня – Ник заслужил вторую жизнь. Жаль, что такой фокус нельзя было провернуть с людьми: с Фаренгейт, Астрой, Кентом и всеми, кто стал жертвой этой разрушительной войны. Вторая жизнь – они все ее заслужили, а Вивьен с Джоном так и вовсе хватанули по третьей. – Как насчет второго вашего друга? – как можно мягче спросила Мэдисон, хотя голос у нее всегда звучал высокомерно против ее воли. Судорожно сжавшиеся пальцы сломали сигарету пополам, и Выжившая выругалась, поспешно давя донышком пивной бутылки упавший на стол уголек. Любая мысль о Дансе будто открывала резервные слезы, когда их, казалось бы, уже не осталось в глазницах. Самое обидное – вообще не возникало никаких сложностей с восстановлением чипа его памяти. Да, он бы разозлился, когда узнал, что его вернули, невзирая на последние слова, но отчего-то именно Хэйлин наотрез отказывалась сделать это: считала желание Данса высшим проявлением свободной воли синтов и окончательным признанием им своей человечности. Хэнкок в тот момент назвал ее выводы «бессмысленным тостерным пафосом» и разругался с ней в пух и прах, и тем не менее… – Данс просил не восстанавливать его, и мы уважаем его решение, – твердо сказала Вивьен, прижимая ладонью веки в попытке остановить соленый поток. Возможно, они попробуют позже, когда острая фаза пройдет… Ли кивнула и поднялась. Скептически оглядев комнату, которая хоть и была уютной, но не могла сравниться с чистым убранством Института, ученая поравнялась с вытянувшимся в струну Икс-Шесть и сверху вниз посмотрела на сутулившуюся за столом Выжившую. Та продолжала вертеть в пальцах бутылку наверняка слегка фонящего пива – не чета прошлому директору, предпочитавшему довоенные сорта вин, что с годами становятся лучше, а не выдыхаются и кислеют. – Мы уважаем ваш траур, мисс Остин, но Институту нужен его директор. Знаю, вы это не выбирали, но раз так вышло, не спешите отказываться. – Глава отдела скупо улыбнулась. – Не думаю, что Отец ошибался, оставляя все вам. Сказав это, Мэдисон кивнула охотнику, и они вместе телепортировались из дома. Вив вздохнула и уткнулась взглядом в окно, за которым Шон пытался забрать у Псины палочку. Оба рычали – и мальчик, и пес, и уголки рта у Вивьен невольно поползли вверх, но всего на секунду, пока в нос не ударил остаточный запах озона. Она встала и вышла из дома, пока он не развеется. Ноги сами понесли ее на маяк. Неспешно поднимаясь по винтовой лестнице, Вивьен касалась белой кирпичной кладки, благодаря милосердное время за то, что оно сохранило это удивительное здание в целости. Сегодня безветренно. Поднявшись на самый верх, Вив была вынуждена сощуриться, потому что от обилия белого заболели глаза. Дни стояли теплые, и снег быстро таял, но выпадал снова, будто на небе его скопилось столько, что оно уже не в силах держать его в облаках. Раньше белый цвет символизировал для Вивьен чистый лист, надежду на будущее, но после Института он ассоциировался у нее со смертью и трауром. Сидеть на холодном металле означало гарантированно подхватить простуду или какой-нибудь премерзкий цистит, поэтому Выжившая просто бродила по кругу. Хлопок по карману кожанки, где обычно лежала пачка, обнажил пустоту. Она смело обронила матерок из арсенала Кейт, потому что здесь Шон бы ее не услышал, а при нем она старалась не выражаться – поддерживала идею Джона с банкой ругательств. Дыхание еще не восстановилось после подъема, и она решила, что спускаться опять ей все же лень. Пройдя через горнило войны, Вивьен в итоге добилась того, что озвучила Джону в ночь перед операцией «Люцифер»: счастья, маяка и свободы. Однако ей продолжало казаться, что она сделала недостаточно и до сих пор стоит на поле вечного сражения. Расчёска бостонских высоток на горизонте звала ее обратно, в центр событий, где покой находят только под крышкой гроба. – Похимичим? Появившись на маяке, Джон спас Вивьен от никотиновой ломки. На этот раз он добыл пачку с тоненькими сигаретками, которые имели ярко выраженный апельсиновый вкус. Значит, был у Вадима – только у него в закромах находились такие необычные штуки. Хэнкок дал Вив огня, тоже щурясь от искрящегося снега, и рассеянно взглянул на лампу, чей свет исправно сиял все эти двести лет, хотя никого уже не мог вывести на правильный путь. – Пачку ментатов с нашей первой вечеринки я припрятал где-то здесь. Подумал, что наш цирк на выезде вернется и захочет повторить, – он наткнулся на строгий взгляд Выжившей и поспешил добавить: – Я ее найду и выброшу, пока Шон не обнаружил. – Я так и не сказала тебе, как глубоко я уважаю твое решение завязать с наркотиками. Его губы растянулись в непривычно скромной для него улыбке. – Ну, это было легко, потому что у меня появилась ты. Никакой наркоманский стафф не сравнится с тем кайфом, который я ловлю рядом с тобой. В благодарность за эти слова Вивьен слегка сжала его плечо и прислонилась спиной к стене рядом с Хэнкоком, который медленно выпускал дым из отверстий на месте носа, как задумчивый дракон. Он немного нервничал, кажется. – Как поживает Даймонд-Сити? – спросила она. – Район Конолли растет. Если так и дальше пойдет, его границы раздвинутся до самого Добрососедства. Дейзи пока не решила, восстанавливать ли его или устроить там мемориал. Спрашивала совета. – И к чему ты склоняешься? – К тому, что там должен быть бар, где можно поднять стопку за Фар и остальных. – Так ты собираешься управлять баром? Он расхохотался. – Прекрасная идея, Вив, но вряд ли у меня будет на это время. Особенно если я займу должность, которую мне прочит новый городской совет. – Должность? – Кажется, они оценили мой многолетний политический опыт и хотят, чтобы я стал губернатором Содружества. Вивьен подавилась дымом, и в горле отвратительно засвербило. Откашлявшись, она подняла на Джона слезящиеся глаза. – Всего Содружества? – она обвела взглядом просторы вокруг. – Всего этого вот? Хэнкока, очевидно, веселило ошарашенное выражение ее лица, но взгляд его оставался напряженным. – Ну, вряд ли это будет работать так же, как до войны. Сомневаюсь, что какие-нибудь условные Стрелки так легко признают, что у них теперь есть какой-то там гуль-губернатор, но у меня есть шанс положить начало… кхм… нормальному государству. – А знаешь, это действительно неплохая идея. Ты ведь хотел оставить подпись на новой Декларации, – оживилась Вивьен. – Не надеялась, что мое юридическое образование мне еще когда-нибудь пригодится, но думаю, я смогу тебе в этом помочь. Он притянул ее ближе, мазнул жесткими губами по ее холодной макушке. Облака над их головами загустели, готовясь опять обрушить на землю снег. – Значит, ты поддержишь меня, если я соглашусь? – Первый губернатор Массачусетса, Джон Хэнкок, – протянула Вивьен, вспоминая уроки истории, но гуль покачал головой. – Первый губернатор Содружества, Джон Макдонах, – настойчиво поправил он и блеснул задорной улыбкой, обнажившей заостренный клык. – Никаких больше чужих красных шмоток и прозвищ. Вивьен восхищенно наблюдала, как он снимает последние маски, сбрасывает вросшие в кожу фрагменты непробиваемой брони, и поражалась, каким смелым человеком он стал. – Когда мы были здесь впервые, ты сказал, что наш с тобой цирк на выезде заставит все Содружество содрогнуться, – вспомнила она и вернулась к перилам. – Похоже, так и случилось. – Я даже отсюда чувствую, как несет озоном, – догадался Джон. – Ли настаивает на окончании твоего отпуска? Ему не понравился ее нервный ответный вздох, потому что он приблизился к ней и обнял со спины, привычно обволакивая ее теплом и запахом резкого одеколона. Визг Шона, бегающего внизу с Псиной, нарушал умиротворяющую тишину, которую они оба заслужили, хотя бы ненадолго. – Это мое место силы, как твой монорельс, – сказала Вивьен, упираясь виском в его грубую щеку. – Здесь я приняла свое лучшее решение. – Например? – отзеркалил он, вспоминая ночь в пустом вагоне поезда. – Согласиться на твое предложение пойти вместе. – Назревает еще одно важное решение, так? – подметил Джон, и Вив кивнула. – Любой в Институте справится с ролью директора лучше меня. Взять хотя бы ту же Мэдисон Ли. Но Шон доверил эту должность мне, а я не знаю, справлюсь ли. – Вив, ты закончила войну, но знаешь, мне кажется, что Отец назначил тебя директором не поэтому. Он понял, что ты сможешь сохранить мир и никогда не ослабишь хват. Ты не сдашься и не бросишь его дело – в этом вся ты. Она фыркнула, и ее дыхание повисло в воздухе. Мягко падал снег, тонкий и пыльный, как пепел. Маяк Кингспорта был все еще невероятно красив, но это место больше не ощущалось домом, потому что его границы расширились настолько, что терялись за горизонтом. Нейт писал, что война никогда не меняется, а Вивьен не была столь самоуверенной, чтобы считать себя способной повлиять на устоявшийся веками порядок вещей. Но вот новый, возрождающийся мир, в котором есть место надежде и милосердию – смогла бы она построить его? – Мы можем убегать от своих обязанностей сколь угодно долго, но все-таки тихо сидеть в глуши – это не для нас, – озвучила Выжившая их общую мысль. – Такие деятели, как мы, обречены вечно торчать у всех на виду, как большой палец. – Без наших безумных идей им не справиться, Вив. Он склонил голову ей на плечо. – Как говаривал мой старик, одна голова хорошо, а две – брамин. Пожалуй, будет не так плохо, если бы разделим Содружество пополам, и вытащим друг друга за уши, если все в очередной раз скатится в тартарары. Губернатору Макдонаху не помешает поддержка армии синтов, которой управляет столь красивый директор, – продолжал Джон. Она снова вздохнула. – Нужно будет перед ними выступить. Толкнуть какую-то речь, чтобы все поняли, что теперь все будет по-другому, – обреченно сказала она, но ее мужчину это только вдохновляло: – Солнышко, тебе невероятно повезло, что в тебя безнадежно влюблен лучший словоплет в Содружестве! Я напишу тебе такую речь, что ни у кого не останется сомнений, кто тут новая королева андроидов… – он вдруг резко замолчал, судорожно сглотнул и добавил: – И даже знаю, как она будет начинаться. – Я открыта для любых предложений. Джон усмехнулся, будто она сказала что-то забавное. Стало прохладно, потому что он разжал объятия. Вивьен поспешно обернулась и вдруг поняла, почему его так потешило это очень удачно ввернутое словечко. – «Меня зовут Вивьен Макдонах» – как насчет такого начала, Вив? Взгляд ее медленно опустился на золотое кольцо, лежавшее на дне спичечного коробка. Простое, без камушка и всей этой пафосно-бриллиантовой вычурности, что дарили на помолвку до Великой Войны. Вивьен глядела, как в ободке отражается небо, и забыла, как должны функционировать легкие. – Как… – наконец вытолкнула она из себя. – Где ты его достал? – Выменял у радтаракана за кекс из болотника, – он виновато улыбнулся, подцепляя колечко большим и указательным пальцами. – Глупо шучу от нервов, извини. Это все Дейзи – подняла свои связи и выкупила их у парочки сентиментальных довоенных гулей. Я и себе добыл такое, чтобы все смотрелось правильно, как в твоей старой Америке. Это было неожиданно, как одна из его спонтанных идей. Вивьен даже не думала о браке – считала его вымершей традицией, как похороны. Ей было хорошо и без него, как и Джону, что раньше не видел в нем смысла. Однако, прожив с Вив весь этот год, что оказался длиннее и удивительные десятка лет, он переменил свое мнение. – Примешь еще одно из своих лучших решений в своем месте силы? – заискивающе поинтересовался Джон, потому что она слишком долго молчала. – Ну, или худших – тут уж как посмотреть. Вивьен взглянула в его черные, влюбленные глаза. Для этого решения ей не нужно было время. Двое стояли на вершине маяка Кингспорта, оперевшись на ограждение, и смотрели на город. Казалось, что их сложенные друг на друге руки накрывают крошечный Бостон куполом. Защищают от внешних угроз негостеприимное и мрачное, но такое родное место – их единственный дом, который у них когда-либо был и когда-либо будет. А на безымянных пальцах у них блестели два золотых кольца. *** Девочка с золотыми вьющимися кудрями и глазами голубыми, как небеса безоблачного дня, устроила подбородок на тыльной стороне ладони и вывернула колесико громкости на старом приемнике. Не сильно громко, чтобы не разбудить бабушку. Голос смешного диджея она узнала сразу. «Т-т-ак, Вивьен. Я установил эту штуку с к-кнопками, как ты и просила. Теперь и в Инст-титуте нас слышат. Мы в эфире» «Спасибо, Трэвис. Стоп, ты говоришь, мы УЖЕ в эфире? Нас слышит все Содружество? Гадство, я думала, у меня будет минут пять…» «Расслабься, Вив. Мы же репетировали. Давай, солнышко, это не так сложно, как тебе кажется» Этот грубый, но приправленный нежностью и выжженный радиацией голос, который бывает у гулей. Девочка слышала его впервые, но отчего-то он ее взволновал и заставил почти уткнуться носом в серую мембрану приемника. «Черт. Ох, ну хорошо, я попробую. Псина, это микрофон, а не еда! Шон, родной, подержи его, пожалуйста» В динамике оглушительно затрещало, зашуршало. Частое собачье дыхание ворвалось в эфир под слюнявый шорох розового языка. Что-то упало – стеклянное, похожее на бутылку, бодро покатилось со стола, и девочка захихикала – она обожала собак. «Держу, мам, можешь говорить» Пауза. Глубокий вздох. «Так, ладно. Я готова» Снова пауза, и ее голос. В этот раз он изменился. «Меня зовут Вивьен Макдонах, но многие из вас знают меня как Выжившую. Знаете, ребята, я готовила вам длинную и крутую речь, а потом подумала – к черту всё. Я скажу как есть. Год назад я вылезла из морозилки, чтобы найти своего маленького сына, а он оказался стариком, возглавляющим подземную крепость с синтами-рабами, представляете? Не спрашивайте, как так вышло – это очень долгая история» Девочка вздрогнула, услышав, что женщина носит ту же фамилию, что и она. Та замолчала в каком-то выжидании, будто давая слушателям возможность ей ответить. Когда Вивьен продолжила свою речь, прежнего веселья в ней не было. «Отец мертв, и я заняла его место. Теперь я – директор Института» Дедушка девочки тоже слушал. Стоял в дверях в зону рекреации, в тени, думая, что она его не видит. «Я никогда не узнаю, почему Отец выбрал меня – ведь я ненавидела все, что он делает, но это не важно. И не надо звать меня Матерью, ладно, ребят? Тем более, что я не собираюсь создавать новых синтов» Пауза, настойчиво прорвавшийся щелчок зажигалки и никотиновый вдох говорившей. «То, что я скажу сейчас, понравится не всем. Я не сохраню старый режим – я его свергну. Я верю, что между Институтом и Содружеством должно быть что-то большее, чем ненависть. Война с Братством Стали показала, что мы способны на это. Рабства синтов больше не будет. Похищений больше не будет. Супермутантов больше не будет» … «Отныне Институт – часть Содружества. Он будет открыт для всех, кто придет в него с миром, и никогда не откажет в помощи. Возможности этой организации будут направлены на улучшение жизни всех: людей, гулей и синтов, потому что я не вижу в них различий. В сверхновых технологиях Института кроется будущее, но только в симбиозе с жителями поверхности оно станет возможным» Это звучало дерзко, революционно и пугало светловолосую девочку, которая слышала страшные байки о злом Бугимене Содружества. Голос говорившей вдруг ощетинился таким льдом, что в вязаном шерстяном свитере и в натопленной комнате стало холодно. «Теперь я хочу обратиться к тем, кто захочет мне помешать. К Стрелкам, к рейдерам, работорговцам, к супермутантам. Ко всем, кто предпочитает наживаться на несчастье тех, кто просто пытается выжить. Сходите в Северную церковь и увидите, что от нее осталось после охотников. Посмотрите на Замок и на Даймонд-Сити и поймете, чего могут добиться простые люди, когда объединяются. Спросите у Артура Мэксона, что бывает, когда причиняют боль тем, кого я люблю. Поверьте – вам не захочется стать моими планами на выходные» Хриплый, приятный смех вырвался из динамика, заставляя сердце девочки вновь учащенно забиться. «Слово вашего нового губернатора, ублюдки: королева синтов говорит правду» Девочка снова хихикнула – наверняка у этого парня не было банки с ругательствами. По ту сторону эфира громко хлопнула входная дверь и поднялся возбужденный собачий лай. «Вы там скоро? Мы с Кейт себе задницы отморозили!» «Мы закончили, Роб, не урчи» «Да там пиво уже греется в «Скамье»! Рождество же, ну! Ждут только тебя и Вивьен» «Ты же знаешь, мне сегодня нужно сделать кое-что очень важное. Так что оторвитесь без меня, народ» Опять пауза и неловкий женский смех. «Охренеть, мы еще в эфире, да? Как эта штука вообще отрубается, Трэвис?» Дедушка девочки метнулся к приемнику настолько быстро, насколько позволял протез на его правой ноге, и выключил звук. Он ничего не сказал, он вообще предпочитал мало говорить, и вышел из комнаты. Девочка же осталась сидеть на стуле на корточках, как воробушек, почесывая разбитую в драке коленку. Пустой взгляд невидяще уставился на рогатые антенны говорящего ящика. В этом тихом, стариковском месте никогда не праздновали Рождество, но она еще не знала, что ее «подарок» с той стороны динамика уже в пути. *** Снег скрывал коряги, разбросанные по разбитым асфальтовым плитам, и Джон выругался уже несколько раз подряд, запинаясь об них. Мало ему было танца на взорванном мосту Такера, на котором теперь зияла дырами клетчатая арматурная сетка. Искушение зайти к бедолаге Таффингтону на чашку кофе пришлось подавить – любое отклонение от курса он воспринимал как опасность для своей едва окрепшей решительности. Одинокий гуль в длиннополом пальто столь грязном, что только смельчак посмел бы назвать его желтым, шаркал ему навстречу, почти всем телом навалившись на тележку из супермаркета, доверху набитую металлоломом. Завидев Джона, он осклабился, обнажив внушительные дырки в зубах. – Эй-й, добрый сэр, есть чо, а? – сипло сказал он. – Я же знаю, ты не обидишь собрата. Макдонах хлопнул по карману кожаной куртки чисто автоматически – там давненько не нашлось бы ничего, кроме пачки сигарет. Ее-то он и предложил старому гулю, который разочарованно сморщил лысые брови при виде никотиновой палочки. – Увы, приятель, но я завязал. Незнакомец протянул руку, и Джона обдало запахом немытого тела. Он намеревался обменять сигарету на информацию, потому что пора уже признать – он плутал. Стоило все же взять карту у Маккриди, хотя та годилась уже лишь на то, чтобы чистить на ней рыбу – ничего не разобрать. – Может, ты знаешь, где эти проклятые «Таинственные сосны»? Я походу заблудился, – спросил он, пока гуль трясущимися руками елозил спичкой о чирок. Явно недовольный тем, что наркоты добыть не удалось, старик махнул рукой себе за спину, на ту сторону узкого и продолговатого, как подошва башмака, озера. – Понятное дело – заблудился. Не по тому берегу идешь раз, – ворчливо сказал он. – Ну, бывай. Джон чертыхнулся и принялся спускаться к дамбе, которая могла послужить ему переправой. – Ты бы не совался туда, парень! – крикнули у него за спиной. – Мужик там живет один – характер что твоя рожа – премерзкий, да и гулей не любит. Смотри, чтоб дробью в зад не засадил. Описание неплохо подходило Патрику Макдонаху. Джон поправил съехавший с плеча ремень дробовика и зашагал дальше, позабыв поблагодарить случайного встречного за совет. Выбора у него не было – он и так долго тянул с этим визитом. Пожалуй, зря он отговорил Вив от этого похода – ему бы всего лишь толику ее храбрости, дозу чуть меньшую, чем никотина в сигарете. Но он здраво рассудил, и Выжившая с ним согласилась: соединять две их семьи стоило поэтапно, а не вливаться в чужую жизнь большой и шумной толпой. Изо рта вырывался пар, а воздух был будто пронизан кристалликами замерзшей воды. Ноги совсем промерзли, постоянно ныряя в глубокий снег, но дамба осталась позади, а на холме уже показался серый короб довоенного пансионата для престарелых, над которым вился дымок из печной трубы. Пожилой мужчина в рыбацком комбинезоне и высоченных сапогах-болотниках сидел на пирсе, устроив на шатких досках раскладной стул. Завидев Джона, он отложил опущенную в воду удочку и подтянул к себе двустволку. – Ты чего тут шляешься? Ищи себе другое место, здесь я рыбу ловлю! – задиристо рявкнул он. Джон остановился в нескольких шагах от него и улыбнулся, глядя на реденькие волоски на его макушке. Когда-то он боялся, что раннее облысение передается ему по наследству, а теперь лишь посмеивался над этими страхами, пряча облученную голову под черной бейсболкой. – Ты же никогда не любил речную рыбу. Говорил, что она пахнет тиной с дерьмом, – мягко обронил он. Старик уставился на него во все глаза. – Кто ты? – Здравствуй, отец. Патрик медленно вылез из своего раскладного стула, неловко опираясь на металлический протез. Если бы не его сварливый голос, гуль бы его и не узнал даже – настолько он состарился. Морщин на его лице стало чуть ли не больше, чем у Джона шрамов, крепкую фигуру сгорбило время, но голубые глаза оставались живыми и подозрительными. Под его тяжелым и всегда требовательным взглядом младшему Макдонаху хотелось провалиться под землю или исчезнуть из его поля зрения любым иным способом. Выпрямившись, Патрик скрестил руки на груди, и хмыкнул, возвращая себе прежнюю строгость. Значит, что-то прежнее в нем еще оставалось. – Явился, значит, – гаркнул он. – Мы слышали о твоих делах, Джонатан. Только отец звал его так – после самых разрушительных поступков. – Я пришел к Эрин, – взяв в кулак всю свою храбрость, с вызовом сказал Джон. Он понятия не имел, что отец такого «слышал», но считал, что максимально приблизился к тому, чтобы считать себя достойным познакомиться с дочерью. Он прошел войну, он, черт возьми, был губернатором этого штата. Несмотря на ледяной тон, Патрик тоже что-то знал об этом, потому как снова опустился на стул и подтянул к себе удочку. – Поднимайся и поздоровайся с матерью, – деланно безразлично обронил он и уставился на черную гладь незамерзающего озера. Джону ничего не оставалось делать: он, как мальчишка, послушался. Вечернее солнце скрылось за высокоскоростной трассой, окантовывания ее рваный обрывок рыжим сиянием. Под ее животом квадратное здание пансионата с квадратным двориком посредине неплохо сохранилось. Два минитмена в пыльных кожанках и ковбойских шляпах курили у лениво стрекочущей турели. Джону они были знакомы еще по Замку и узнали его, пожав руку, а затем он толкнул белую дверь и вошел в холл. В просторном помещении с белыми больничными стенами пахло смесью старости и лекарств – редкий запах, поскольку мало кто в Содружестве доживает до благородной седины. Две старухи, столь древние, что стали похожи на обтянутые желтой кожей мумии, не обратили на него никакого внимания, сидя на широком красном диване и слушая радио. – Мам? – младший Макдонах прошелся в мимо окон, выходящих в заснеженный двор с растущими там кленами. Какой-то полуодичавший старик-гуль в кресле-качалке едва не раздавил ему ногу. Здесь было так мирно и спокойно, что даже маяк Кингспорта не смог бы сравниться с «Таинственными соснами». Неужели Астра смогла создать такой тихий уголок для Эрин и его родителей, да еще и уговорить Престона выделить ресурсы на его защиту? Вина за то, что он так и не сказал Астре спасибо за все это, больно колола в сердце. И все-таки это было не место для ребенка. Он добрался до остекленной оранжереи. На досках стен и половицах лежали яркие квадраты солнца. Девочка лет десяти в вязаном сером свитере и с руками, измазанными в земле по локоть, потому что она возилась в ящике с тошкой, резко вскинула голову, услышав ее шаги. Тугие, вьющиеся локоны выбились из-под красной косынки, почти бирюзовые глаза расширились на пол-лица, уставившись на незваного гостя. – Папа? – пролепетала она. Она знала. Никогда не видела его, а он – ее. И тем не менее, она была уверена, что это незнакомый гуль с черными глазами – ее отец. Джон ожидал чего угодно: что она сейчас испугается, закричит или заплачет, но она посмотрела на него так сердито, что он едва не улыбнулся – в гневе ее сходство с Астрой было поразительным. Едва он успел что-то сказать, девочка развернулась и сиганула из оранжери, бросив на плитки ржавый совок. Где-то в глубине пансионата громко хлопнула дверь. – Мы не закончили, Эрин! Куда ты? – шаркающей походкой сухопарая женщина вышла из-за единственного в садике куста мутафруктов и застыла, тоже заметив Джона. Джеймс унаследовал заурядную внешность от отца, но утонченная, почти женская красота передалась Джону от Марты Макдонах. Сейчас от нее не осталось и следа – золото волос стало благородной платиной, спрятанной под сеточкой, ввалившиеся щеки затянуло сеткой морщин. Она смотрела на него во все глаза – узнавали ли хоть одну черточку на его изувеченном лице? Он медленно подошел к старой женщине и осторожно взял ее руку в свои, не зная, как начать разговор, потому что не видел ее уже столько лет, что потерял счет. Минуты казались часами, а сердце его билось сильнее, чем когда-либо раньше. – Мам, это я. Я Джон, – наконец, прервал он тишину, и слезы навернулись ему в глаза под неунимающийся оглушающий сердечный бит в ушах. Старушка медленно подняла руку и коснулась испачканными пальцами его щеки, и жизнь будто наполнила ее погасшие зеленые глаза. – Так это правда? – прошептала она. – Ты действительно жив, мой голубоглазый светлячок? Он скромно улыбнулся в ответ на это детское прозвище – ведь глаза его навсегда потеряли свой цвет. Смущенно обнял ее, не решаясь крепче сжать ее тщедушное тело, завернутое в махровый халат с пятнами земли и зелени. – Я знала, – прошептала она, – что однажды ты вернешься домой. *** В любой другой момент Джон бы не отказался от бурбона, но сегодня ему просто хотелось выпить фирменного маминого чаю. Он понятия не имел, как она умудряется делать его таким вкусным. Она учила его готовить, но эту премудрость он так и не освоил. Марта не позволила ему помогать ей на кухне и не пускала туда других обитателей «Таинственных сосен». Это был один из тех редких случаев, когда она позволяла себе проявлять характер. – Мы живем в глуши, но минитмены иногда приносят нам новости. Слышали, что рассказывал про тебя этот ведущий с радио Даймонд-Сити. Мама расторопно метнула на стол две чайных чашки, сняла с плиты пузатый чайник со швами от сварки и щедро налила кипятка. Двигалась она проворно, словно открыла закрома с припрятанной там жизненной энергией. Суетилась, как свойственно всем матерям, встречающим своих сыновей с долгой дороги. На столе появились какие-то довоенные сладости, но Джон даже смотреть на них не мог – лишь коснулся ободка чашки губами и почувствовал тот самый вкус, знакомый с детства. – Мы считали, ты давно погиб, – ее лицо посерело от минувших печалей, когда она устроилась на стуле напротив. – Оплакивали тебя, как Джеймса и Астру. Думали, у нас осталась только Эрин. Сколько боли было в этих словах! Она выглядела такой мучительно печальной и не поднимала головы, что Джону хотелось встать перед ней на колени, ткнуться ей в плечо и рыдать, как виноватому ребенку. Вместо этого он ей все рассказал. Подбирал такие слова, чтобы не путать ее сложными техническими терминами и не пугать кровавыми подробностями. Он говорил о том, как стал стал гулем и завоевал Добрососедство. О десятилетней пустоте в своей жизни, которую он заполнил наркотой и женщинами-однодневками. О женщине в синем комбинезоне с тремя единицами на спине и равной ему по степени безумия, которая вернула ему самого себя и решила остаться с ним навсегда. О войне и о свободе, которую они вместе завоевали для Содружества. Мама сидела напротив, мяла в руках замусоленное кухонное полотенце и сочувственно качала головой. Пальцы, держащие его шрамированную руку, загрубели, а кожа истончилась и будто просвечивала. За окнами пансионата тем временем смеркалось и холодало. – У тебя очень насыщенная жизнь, дорогой, – заметила она, когда он закончил свой рассказ. – Просто я наломал дров, мам. И теперь пытаюсь все исправить. – Я это вижу, – Марта накрыла ладонью и его вторую руку, будто баюкая его усталость. Она не осуждала его ни в детстве, ни сейчас, и лишь теперь он заметил, как во многом они похожи с Вивьен. – Эта женщина, что сейчас рядом с тобой, твоя жена… Какая она? Она хороший человек? О, он многое мог рассказать о женщине, а вернее, любви всей его жизни, которая умудрилась полюбить гуля-наркомана и изменить его, просто принимая его таким, какой он есть, но получилось лишь лаконичное: – У нее душа, подобная моей, – тихо шепнул он. – Без нее я бы через всё это не прошел. Сзади послышалось строгое хмыканье, и они с мамой вздрогнули и вместе обернулись. Они так увлеклись беседой, что не услышали стука протеза отца по рассохшемуся паркету. Джон понятия не имел, сколько услышал Патрик, но того что он услышал, было достаточно, чтобы произнести короткое: – Думаю, тебе стоит познакомиться с дочерью, Джон. *** Девочка свернулась клубочком на кровати, стоящей у окна в крохотном одноместном номере, накрылась стеганым одеялом и вроде бы спала. В объятиях у нее была зажата плюшевая собака с такими длинными ушами, что их можно было завязать в узел. Казенные стены украшали разноцветные флажки и детские рисунки с разноцветными радоленями, кроткрысами, болотниками и другими тварями, которых ей удалось повидать за свою недолгую жизнь на Пустошах. Желтый робопони «Лютик» с облезлой мордой притаился за дверью, из пластиковой корзины торчали выцветшие игрушки, латаные по меньшей мере, с десяток раз. Вроде и роскошь, иметь собственную комнату на Пустошах, но от белых стен и железной кровати веяло одиноким детством. – Эрин… – Джон скромно присел на краешек матраса, потому что больше было некуда. Угловатое плечико дрогнуло – дочь не спала. Луна заглядывала в окно и посеребрила ее бледное лицо. Она молчала, а он терпеливо выжидал, давая ей время привыкнуть к своему присутствию. – Я думала, что когда мама… Почему ты не пришел раньше? – тихо спросила она в прижатый ко рту кулак. – Я была тебе не нужна? Что он мог ответить на это? Что был трусом, не мог собраться с силами и не уверен, что и сейчас страх не отражается в его глазах? – Я очень долгое время не знал о тебе. А когда твоя мама… – они оба не могли произнести этого слова. – В общем, все непросто, Эрин, и я не могу так сразу объяснить тебе всё это взрослое, сложное дерьмо. Под одеялом хмыкнули. – Ты сказал плохое слово. – Ох, извини. Надо все-таки завести эту дурацкую банку… Она повернулась к нему и села, опершись на изголовье. Вид у Эрин был слегка квелый, но глаза горели яркими огоньками, а на губах наконец-то появилась улыбка. – Ты тоже знаешь про банку с ругательствами, – оценила она, и в свете луны он заметили ссадины на ее скрещенных на острых коленках локтях. Боевая девочка, наверняка раздавала подзатыльники соседским мальчишкам из Альянса. Судя по ее недовольному виду, карманных денег на свои плохие словечки она потратила уже немало. Джон не хотел, чтобы она стала ненавидеть своего отца за то, что тот оставил его еще до рождения. Боялся пустоты, которая родится в ее душе вместе с этой ненавистью. Он должен был быть с ней честен. – Знаешь, Эрин… – начал он. – Я совершил очень много плохих вещей, и самой главной была та, что я не был с тобой. Если честно, я не знаю, как быть хорошим отцом и как быть им вообще, но если ты дашь мне шанс… Хотя бы крохотный… Если пойдешь со мной… Голос сорвался, потому что больше он не мог смотреть в это лицо – снова защипало глаза. Оно было красивым, как у ангела, и очень печальным. Джон не знал, что можно любить кого-то так: сильно и безоговорочно, едва лишь узнав о его существовании. Хотелось обнять ее так же легко, как Шона, но нужно быть достойным, чтобы получить на это право. Девочка медленно отвернулась к окну – маленький призрак на фоне белой подушки. Крепче стиснула своего песика, отрицательно помотала головой и легла, зарывшись носом в мягкое, большое одеяло. Не видя других вариантов и не найдя иных слов, Джон поднялся, преодолел расстояние от кровати до двери в два шага. – Пап? Он обернулся. Заспанными, уставшими глазами Эрин смотрела на Джона, покорного под ее прямым взглядом. – Ты ведь еще придешь? – спросила она. И тогда он улыбнулся так, как не улыбался еще никому: ни одной женщине на свете, даже Вивьен. Улыбкой, способной начать все с чистого листа. – Обязательно, мой голубоглазый светлячок.