Каждому своё

Дадли Дурсль привык быть центром вселенной для своих родителей. Его капризы выполнялись, а в бытовом плане даже не нужно было ничего желать — мать каким-то мистическим образом угадывала, что бы ему хотелось съесть, на кровати появлялось дополнительное одеяло до того, как он начинал замерзать, и исчезало ровно тогда, когда становилось жарко. Свежая одежда появлялась не потому, что Дадли заметил грязь на старой, а по причине того, что Петунья решила, что пора забрать белье в стирку. Были в этом и минусы — сам Дадли не привык ничего решать, так что, если, например, в школе внезапно менялось расписание, а Петунья об этом не знала, Дадли приходил на уроки неподготовленный. Хотя сам Дадли не считал это минусом, так как виноватой в случившемся назначал мать, а та и не спорила. При этом Дадли прекрасно понимал, что к большей части его ровесников родители относятся совсем не так. И уж тем более он видел совершенно другое отношение к кузену. И это понимание поддерживало в нем чувство собственной уникальности. Всё изменилось два года назад, после того, как ему исполнилось пятнадцать. Во время празднования отец заявил, что Дадли уже совсем взрослый, и ему пора учиться не только школьным наукам, но и постигать нюансы отцовской работы. Мать тогда окинула сына странным, задумчивым взглядом, как будто видела в первый раз, и почему-то Дадли этот взгляд очень напугал. Как оказалось, боялся он не зря. Создавалось впечатление, что вся сумасшедшая любовь Петуньи предназначалась Дадли-ребенку, которым парень внезапно перестал быть после слов отца о том, что он уже взрослый. Ему перестали подкладывать самые вкусные кусочки за столом, а еда вдруг стала состоять не только из самых его любимых блюд. Дадли пришлось относить за собой грязную посуду в мойку, что раньше требовалось только от отца, хотя мыть посуду, к счастью, Петунья сыну не доверяла. Обнаружив утром на стуле вчерашнюю футболку с пятнами пота, Дадли теперь сам относил её в корзину для белья, и доставал из шкафа чистую. А ещё и эта отцовская блажь по обучению наследника фамильному делу. Вместо отдыха на каникулах Дадли целыми днями торчал у отца в офисе, умирая от скуки. Лето проскочило как будто и не было, Дадли даже не особо обратил внимание на то, что кузен почему-то не приезжал на каникулы. А потом началась учёба, и стало ещё хуже. Дадли сам теперь собирал школьную сумку, ему приходилось ещё внимательнее относиться к тому, чтобы вовремя положить вещи в стирку, и даже перекус с собой в школу приходилось класть в сумку самому. Нет, готовить ему и отцу сэндвичи Петунья не перестала, просто раньше она их упаковывала и убирала в специальное отделение его школьной сумки сама, а сейчас Дадли приходилось забирать их с кухни. Обида и разочарование копились, но даже спросить, что не так, Дадли не решался, так как прекрасно понимал, что ответа не получит. Его не обижали, он по-прежнему получал всё необходимое, причем лучшее, так что было непонятно, на что он может жаловаться. Он просто перестал быть центром вселенной. Тем временем, осень чувствовалась всё сильнее, и однажды Дадли не смог уснуть от того, что сильно замёрз. Он спустился в кухню сделать себе горячего чаю, чтобы согреться, вспоминая, что раньше достаточно было попросить об этом мать. Сейчас же на фразу «Мама, я хочу чаю.» следовало «Дадли, дорогой, ну разве я тебе запрещаю? Сделай, конечно.», вместо самого чая в любимой чашке. Настроение ухудшалось все сильнее, и Дадли выместил раздражение на чайнике, буркнув в его сторону «Закипай уже!», хотя только что залил его холодной водой. Чайник, как будто послушавшись, выдал задорное бульканье, и Дадли даже оглянулся проверить, нет ли рядом кузена с его магическими штучками. Но на кухне кроме него никого не было, и Дадли решил, что просто слишком задумался и не заметил, как прошло время. Согревшись чаем, он пошёл обратно в свою комнату, но не смог удержаться и притормозил около не до конца закрытой двери в спальню родителей, где явно ещё не спали. Дадли замер, затаил дыхание и прислушался. — Это всё ты виноват! — Всхлипывала Петунья. — Кто тебя просил это говорить? «Дадли, ты уже взрослый!» — При чём тут это? — Голос Вернона был усталым и раздражённым. — От моих слов он не превратился внезапно из младенца в подростка, а остался таким же, каким и был накануне. — Зато я больше не могу воспринимать его как моего маленького Дадлика! — Ну не можешь, так не можешь, все дети вырастают. — Но я чувствую себя такой виноватой! Я совсем перестала о нём заботиться. — Подтыкать ночью одеяло пятнадцатилетнему лбу, это не забота, а маразм! А готовить опять только его любимую еду ты можешь и дальше. — Не могу. Он должен научиться самостоятельности, иначе как он будет жить дальше? И, потом, он теперь совсем другой. Я так скучаю по моему маленькому мальчику… — Ну так давай заведём ещё одного ребёнка, я давно предлагал. И будет тебе маленький мальчик… ну или девочка. Испуганный перспективой услышать, как родители прямо сразу займутся созданием нового ребёночка, Дадли рванул в свою комнату, где тут же упал на кровать, заворачиваясь в тонкое летнее одеяло. И только потом вспомнил, почему вообще встал. Обида на то, что никто больше не придёт укрыть его потеплее усилилась от только что услышанных слов, и он почти с ненавистью посмотрел на стоящее в дальнем углу кресло со стопкой тёплых пледов. И, как будто в ответ на его прожигающий взгляд, верхний плед поднялся с кресла и подлетел к кровати, упав так, чтобы укрыть Дадли, а сам парень при этом почувствовал странную волну тепла откуда-то изнутри. Почему-то вспомнились все те странные проявления волшебства, которые сопровождали его кузена всё детство. Гарри потом упоминал, что это были детские магические выбросы, и Дадли отчётливо осознал, что сейчас с ним случился именно такой выброс. Но почему сейчас, в таком недетском возрасте? Дадли расхохотался, не заботясь о том, что его могут услышать родители. У Гарри выбросы происходили, когда ему нужна была помощь. Например, когда сам Дадли с дружками гнался за кузеном, а тот очутился на крыше, чтобы его не догнали. А ведь у самого Дадли всю жизнь рядом была мама, которая предупреждала малейшее желание сыночка, так зачем ему нужна была бы магия? Зато сейчас вот пригодилась. Дадли сам себе напоминал героя анекдота, шотландского мальчика, которого все считали немым до семи лет, когда тот за завтраком пожаловался на пересоленную овсянку. А на вопрос рыдающей от счастья матери, почему же он молчал раньше, ответил, что раньше не на что было жаловаться. Так и ему, раньше нечего было желать так сильно, чтобы магии пришлось заработать. Утром эйфория от раскрывшихся способностей сменилась задумчивостью. Если уж магия в нём есть, то стоило бы как-то подчинить её себе, а значит нужно у кого-то учиться. Вряд ли в таком возрасте ещё есть шанс получить письмо в эту их волшебную школу. Но можно же попытаться узнать, куда обратиться в такой ситуации. — Мама, а я ведь даже как-то забыл спросить, — поинтересовался он за завтраком. — А почему Гарри в этом году не приехал на каникулы? — Да какое тебе дело до этого ненормального? — Всплеснула руками Петунья. — Не приехал и слава богу! Одна радость, что больше не явится. Соизволил письмо написать, вот мне интересно было в сентябре узнать, что он больше не собирается к нам, не мог сразу в начале лета сообщить, чтобы не ждали уже. Одно слово, урод! Один взгляд на искаженное ненавистью лицо матери напомнил, как именно относились родители ко всему, отличающемуся от обыденного, и даже малейшая мысль поделиться с ними произошедшим растворилась. Наоборот, Дадли дал себе слово, что сделает всё возможное и невозможное, чтобы не показать родителям свою ненормальность. Он стал чаще задерживаться после школы, только теперь не гонял с друзьями, задирая слабых, а прятался ото всех и пытался вызывать то странное ощущение магии, в надежде достаточно натренироваться в обращении с ней, чтобы суметь контролировать и не сорваться в случае чего при родителях. Но, помимо магии, очень скоро Дадли обнаружил ещё одну проблему. Создавалось впечатление, что магический выброс послужил спусковым крючком, который активировал спящие ранее гормоны. До этого снисходительно посмеивающийся над друзьями, которые последнее время говорили только о девчонках и о том, что у них под юбками и в бюстгальтерах, Дадли в один момент оказался по ту сторону баррикад. Он залипал на округлости, провожал взглядом ноги, а по ночам ему снилось что-то неимоверно неприличное. Раздобыв у друзей несколько горячих журналов, Дадли по полночи проводил с фонариком, разглядывая картинки. И очень быстро поймал себя на том, что залипает не только на обнажённых красотках. На тех фотографиях, которые изображали парочки, сплетенные в жарких объятьях, он точно с таким же рвением рассматривал и мужские спины, ноги, и другие части тела. И возбуждался от этого не меньше. Вот только в отличие от отношения родителей к магии, про которое Дадли успел подзабыть, так как в отсутствие Гарри его никто не демонстрировал, ненависть к однополым связям отец ярко выражал достаточно регулярно. Так что заметив за собой необычные склонности, Дадли стал ещё более осторожен, боясь как-то выдать себя и получить от этого серьезные проблемы. Но отказаться от самого себя он не мог, да и не хотел. А потом, однажды, он увидел в очередном журнале совсем уж развратную фотографию. На огромной кровати лежала достаточно невзрачная девица, которая при этом обладала настолько пышной грудью, что её лицо переставало иметь какое-либо значение. Над ней удерживался на руках мускулистый молодой парень, расположение бедер которого показывало, что он там не просто так лежит. Но самое пикантное было в том, что сзади у парня, вжимая его в девицу, пристроился жилистый мужик заметно старше, и он там тоже не просто прижимался. Дадли сначала опешил, так как даже не представлял, что вот так бывает. Потом провел пальцами по груди девицы, по спине и заднице мужика, а потом настолько четко представил себя на месте парня, что у него перехватило дыхание и он впервые в жизни умудрился спустить в штаны, не дотрагиваясь до себя и не во сне. У Дадли Дурсля появилась несбыточная мечта. _____