глинтвейн

Получать тот самый подарочный пакет от Минхо неожиданно. Находить в нём термос с шерстяным пояском-держателем милейше и все так же неожиданно, особенно при учете, что нечитаемый взгляд Ли иногда отталкивал. Минхо зачерпывает салат прямо из миски, прячет ложку во рту и продолжает разговаривать со сладко спящим Ханом, аккуратненько улегшимся головой на стол, подложив под пухлую щеку ладонь. Оба успели хорошо выпить и обсуждение на тему «все мужики козлы» плавно переросло в заплетающиеся страдания Хо про его сожителя — имени Сынмин за прошедшие пятнадцать минут четко ни разу не услышал. Они вообще разговаривали очень скомканно, урывками — пару раз Ли даже всхлипывал, вытирая глаза. Пьяные слезы — слишком пошло, поэтому он плакал насухую, не позволяя появиться мокрым дорожкам на щеках. В дверь позвонили — открывать пришлось Сынмину, потому что Хван уже спал, а Чанбин о чем-то грозно говорил на кухне по телефону. За весь вечер у них с Чанбином выдалось целых два диалога: один, когда Ким заляпал его футболку, и второй, когда они общими усилиями мыли посуду — Мин подбадривал, а Со бурчал в резиновых перчатках перед раковиной. В прихожей было темно — почему-то не горела лампочка. Щёлкнув замком и отворив дверь, Ким встретился лицом к лицу с Чаном, засыпанным снегом и раскрасневшимся. Под глазами залегли светлые синяки, в руках похрустывал бумажный подарочный пакет с принтом котят, на губах цвела улыбка. Как же Сынмин скучал по этим объятиям — пускай мокрым и холодным после улицы, но чертовски родным. От Чана пахло сосной и фисташковым мороженым. — Спасибо, что пришёл, Чан-а, — Мин отстранился, помогая другу выкарабкаться из плена пуховика. Руки у Криса были такими же красными как и нос, поэтому Сынмин поскорее подтолкнул его ко входу в большую комнату, вручая обратно пакет и негромко инструктируя: — Смотри, ты Тайный Санта для Минхо, — Ким последний раз поправил чужую кудрявую чёлку, сосредоточенно разглядывая, — это такой рыжий парень с острым языком, который… — Стой, для кого? — Чан распахнул глаза, уставившись на друга. Бумажный пакет хрустнул под пальцами, по лицу поползли красные пятна. — Ли Минхо. Прячем процентов двадцать, что он крашеный, потому что от волос химией все еще пахнет, ну, у меня вообще чуткое обоняние… Лицо пьяного, раскрасневшегося после клубничного соджу Минхо было великолепно. Ресницы трепетали при виде Чана, а из алкогольного рта вырвался жеманный вздох. Когда он, неловко пошатываясь, подошёл к застрявшему в дверях Чану, у старшего сердце успело сделать три раза сальто и расплыться в лужицу. Что это было за чувство, Чан в полной мере так и не осознал, но Ли Минхо в этот час, в этот миг, в эту секунду был таким очаровательным и немного нелепым, что его захотелось замотать в плед и посадить себе под бок. Ли остановился в меньше чем полуметре от Чана, важно поднял палец вверх, наклонил голову вниз — Сынмин на секунду испугался, что его сейчас стошнит на любимый кремовый ковер Хенджина, но все обошлось обыкновенным «ик», - выпрямился, потер глаза и улыбнулся самой прекрасной улыбкой, на которую только был способен в таком состоянии. Сердце Бан Чана ёкнуло. А потом Чан аккуратно взял одну из его рук, вкладывая в нее край пакета и больше не сдвинулся с места. Кажется, даже дыхание затаил. Минхо удивленно взглянул на подарок, отодвигая край упаковки и заглядывая. Медленно поднял глаза, натыкаясь на притихшего Чана, а дальше все произошло за секунду - Ким даже не успел как-то среагировать. Бумажный пакет упал на пол, руки Ли подлетели вверх, цепляя шею Чана, кошачьи глаза пугливо зажмурились, а клубничные хмельные губы врезались в замерзшие, но вспыхнувшие при касании. Опешивший Чан хотел было отстраниться, но почувствовав то, какой Минхо в этот момент искренний и нуждающийся, обнял обоими руками за талию, прижимая к себе. Крепко, как любил. И почувствовал, что, оказывается, хотел этого и сам. Только-только заслышав, как дверь кухни отворяется, Ким подобрал свою упавшую челюсть, широким шагом достигая Чанбина и зажав ему рот ладонью, махнул головой в сторону парочки, со значением строя безмолвную гримасу шока. Бин отстранил от себя чужую ладонь за запястье, утягивая обратно в кухню и закрывая дверь. — И как это вообще можно объяснить? Хочешь сказать эта пьянь за секунду очаровал Чана? — Ким поднял брови, недоверчиво разглядывая не слишком удивленного Чанбина. — "Эта пьянь", — Бин сделал ударение на новообретенное прозвище Ли, — живёт с твоим другом уже много месяцев вместе. Хату они снимают вскладчину, дурак. Сынмин потер переносицу, чувствуя себя осажденным и присел на высокий стул. От Чанбина его теперь отделяла только барная стойка и стоящий на ней термос. — Что там? — Бин кивнул на него, зевая. Первый час ночи как-никак. — А, — Ким махнул рукой, — походу глинтвейн. Взгляд Чанбина упал на окно с поднятыми жалюзи. За стеклом крупными хлопьями падал снег, аккуратно опускающийся на землю. Безветренный снегопад — самое нежное, за что можно любить зиму. Взгляд Со скользнул к скучающему мужчине. — Погуляем? Спустя буквально десять минут они уже стояли на улице. Мин поднял голову к небу, ловя снежинки щеками и ресницами. Ледяное кружево таяло, оставаясь на лице пресными слезами умиротверенного счастья. Чанбин зажал подмышкой термос, другой рукой сплетаясь с ладонью Сынмина и утягивая от подъезда по заснеженной дороге. Снег хрустит, жёлтые фонари целуют начавшие закручиваться под воздействием влаги волосы Со. Сынмин ныряет начавшей замерзать ладонью в карман и натыкается на что-то мягкое и шерстяное. С удивлением вытягивает из кармана шапку, купленную для Тайного Санты и благополучно забытую, останавливается на месте как вкопанный. Чанбин останавливается вслед за ним, поворачиваясь лицом и наблюдая в красивых — может он пианист? — пальцах комок чего-то красно-зелёного. — Ты же так и не получил свой подарок сегодня, да? — пользуясь тем, что был чуть выше, Сынмин без труда смахивает с пушистой чёлки снежинки и надевает на него смешной головной убор, ладонями останавливается на мягких щеках, коротко улыбаясь. — С Рождеством, Чанбин-хён. Щёки у Чанбина тёплые — что удивительно. Он удивлённо хлопает сонными глазами, выдавая в ответ расслабленную улыбку. Выглядит как дурачок, но сейчас ему слишком тепло, слишком спокойно, и ладони Мина очень к месту на его лице. Несмотря на это, Чанбин всё-таки разрывает зрительный контакт, выскальзывая из рук и снова пряча одну из них в плену своей. Они гуляют долго, не следят за дорогой — ноги сами ведут к парку, — шутят о чем-то неважном, иногда открывая термос, чтобы разделить глоток глинтвейна, умещающийся в небольшую крыжку-чашечку. Напиток прекрасен — не успевший остыть, он пахнет пряным и густым, по-настоящему зимним. Это первое Рождество в которое они счастливы. Уже сидя на лавке в парке, Сынмин кладёт голову Чанбину на плечо, прикрывая глаза. Старший морщится от холода, но лишь крепче сжимает чужие пальцы. — Знаешь, а я счастлив прямо сейчас. На девяносто восемь процентов, — Мин выдает смешок, поглаживая чужую костяшку. Он не видит, как Чанбин заинтересованно скашивает на его затылок взгляд. — А остальные два? Сынмин выпрямляется, поворачивается к нему лицом и умещает ладони на чужих щеках уже второй раз за вечер. Глаза блестят. Ким Сынмин кажется волшебным в свете фонарей и ореоле легкого, стихающего снегопада. — Твои щёки прекрасная грелка. Вот и эти два процента — под моими пальцами. — Значит счастлив я на все девяносто девять, — Бин не отстраняется, лишь чуть улыбается, разглядывая покрасневший от мороза нос перед собой. — А где один потерял? Невесомое касание губ о губы, корица, цитрус, гвоздика, бадьян, имбирь — всё смешивается в одно вкусовое безумие и буйство ощущений, но никогда Чанбин не забудет чёткость удивлённых блестящих глаз перед собой. Они целуются как подростки — легкое, неловкое и неопошленное прикосновение. Бин чуть отстраняется, получив целомудренный чмок напоследок и улыбаясь. — Это действительно прекрасная ночь, Ким Сынмин, и я не пожалею об этом порыве, даже если ты спихнешь всё на глинтвейн. Счастливого Рождества.