Под козырьком

       Снег укрыл дорогу белым покрывалом, налипая на всё что только можно было. Он тихо хрустел под подошвой тёмно кофейных берцов, словно кто-то пережевывал взмокшие от молока хлопья. Уличные фонари, стальными гигантами наблюдали за ним, освещая дорогу единственным золотым глазом-прожектором. А пестрящие, в преддверие праздника разноцветными огоньками гирлянды, хихикали, сменяя зеленый на красный, и наоборот. Город, не так давно грустный и забытый, веселился, плясал и расцветал, накануне Рождества посыпая все улицы украшениями; на витринах магазинов висели хвойные венки, размалёванные шарики, ангелочки и гирлянды, так отлично подчеркивающие вывески о скидках на товары; ни одна площадь не обходилась без хоть и скудно(помимо той, что на главной площади, почти что в Центре Детройта), но украшенной ёлки. Ветер полез холодными культяпками под парку; забрался пальцами в рукава, целуя запястья бледными губами и обнимая покрасневшие пальцы. Они дрогнули, выскальзывая из мягкой хватки и прячась в пушистых карманах. Изо рта поплыли клубья белого, и расплылись в ночной темноте мерцающих огней. Он вздохнул, остановившись, и втоптанный в мозаику пешеходной дорожки снег заскрипел под ногами, прогоняя морозные кристаллики по пояснице, и вверх, к лопаткам. Тёмное полотно мерцало снежинками и звёздами, теряющихся между собой белыми точками. Людей почти не было, толпы гуляли возле магазинов и торговых центров, закупаясь подарками к Рождеству. А те редкие ценители, разошлись по разным районам Детройта, стараясь и не пересекаться друг с другом лишний раз. Цветастые гирлянды его не привлекали — они заманивали толпу, готовую потратить свои деньги. Ёлки он предпочитал обходить стороной — всё равно их уже к январю срубят или пересадят куда-нибудь. Все готовились отмечать Рождество — он ходил по улицам морозя нос. Дома были социальные сети и магазинные фабрикаты. На улице — снег и спокойствие. Насморк и холодные пальцы не самая большая цена, за хрустящий под ногами снег и снежинки в вихре волос. Щёку защипало, когда льдинка резко резанула по ней. С неба посыпался град, обрушившись точно стрелам, заменяя блестящие снежинки. Он бил по плечам, и, казалось, оставлял царапины на открытой коже. Губы сжимаются в тонкую линию и бледнеют, пока мелкие ранки тихо ноют от этого действия. У него вырывается вздох, а глаза пляшут, метаясь по улице в поисках укрытия от непогоды. Ноги сами несут дальше, на удивление не спотыкаясь, или подскальзываясь. Позолочённый свет из окон бьет на улицу, рассыпаясь на снегу самородками. Недалеко от одного из них есть козырёк, нависающий над дверью. Земля скользит, и его заносит, когда он буквально заезжает под него, врезаясь плечом в что-то. Из темноты он вылавливает чужие глаза, и отстраняется, отходя на пару сантиметров вправо. Мужчина молча кивает, отводит взгляд и делает глоток кофе, из стаканчика старбакс в его руке. Они в блестках веснушек, рассыпанных по пальцам и тыльной стороне ладони. Вздыхает, поднимая глаза к небу, наблюдая как ледяные камни, точно метеориты, падают на асфальт и в сугробы. — Холодно сегодня. — Он теряется, пока человек заворожённо смотрит вдаль сияющих окон. Они похожи на светлячки, которыми усыпан ночной лес, где чудны́е звери заснули, забились в самые тёплые места своих норок. Облако пара — как сладкая вата, тает, капая каплями на асфальт, подражая дождю. На чужом шарфе мелкие кристаллы, не растаявший снег цепляется за одежду. Он поддаётся вперед, совсем незначительно, заглядывая в лицо собеседника; в свете уличного фонаря блестят глаза, тенями подчёркнуты скулы, и смуглое лицо так же, как и руки усыпано звёздами веснушек. Тени пляшут, свет очерчивает золотистой линией сторону лица. — Да. — Голос сиплый, по-утреннему тихий. У него болит горло, под кадыком комочком сворачивается слюна. Он дышит загнано, не постоянно, и холодный воздух обжигает лёгкие. Человек молчит, не сводя взгляд с коридора улиц. Где окна — картины, рассказывающие свои истории. Он сглатывает. — Ты куда-то торопишься? — Волосы треплет ветер, сгоняя льдинки. И обветренные губы приоткрываются, в немом жесте. Светлая ткань парки мнётся, когда он прячет руки за спину. — Нет, а вы? — В горле першит и царапает, и кажется, на него накатывает волна тошноты. Плотно сжимает зубы, и губы сами по себе бледнеют, когда становятся похожими на линию. Град бьет по козырьку, отстукивая страшный ритм. — Ну, у меня встреча через двадцать минут. — Человек пожимает плечами, тяжело выдыхая через нос. И рука спрятанная в карман — выскальзывает из него, подносясь к уху. — Ладно, давай тогда, пока Норти. — Наушник подсвечивается голубым ободком, и снова принимает чёрный оттенок, сливаясь с темнотой, и утопая в ушной раковине. Он хочет провалиться под землю. — Прошу прощения. — Слова обжигают язык, душат, и в носоглотке отдает чем-то приторно сладким. Скулы рдеют, и рот вязнет в слюне. Человек молча кивает, и опускает взгляд на свои ботинки. — Ничего страшного. — Он усмехается краешками губ, поворачиваясь к нему лицом, и с задержкой переводит глаза на него. — Раз уж так неловко получилось, я Маркус. — Маркус разглядывает его, заседая в памяти светлым кусочком. — Саймон. — Имя срывается с языка, оседая золотистой пылью. Саймону хочется добавить что-то ещё, что это он Саймон например, но прозвучит глупо, поэтому он молчит, сглатывая слова. Свет в окнах гаснет. Светлячки устали, им тоже нужно спать. Один за другим, и коридор темнеет. Наверное, уже переступило за десять. Ещё два часа и золушке пора будет бежать. Пурпурные тени на снегу перетекают в сизый, самородки света распадаются, оставляя только блеклое свечение от уличных фонарей. Улицу обжигает белый, яркий свет фар, проезжающей мимо машины. Она проносится по дороге, скользит на повороте и уносится вперед. Чёрная, или быть может, серая. Телефон вибрирует в кармане, оповещая о новой СМС. И Саймон думает, что нужно заказать еды, когда придёт домой. Выдыхает через нос, разглядывая свои берцы; тёмную кожу разрезает ручей бликов, и капли воды блестят, заполняя впадины царапин. Шнурки свисают лианами, узел на одном из ботинок вот-вот распадётся, намокнув и испачкавшись в снегу. Град стихает, и стразы звёзд снова видны на тёмном холсте. Вместе с ним и снег больше не идёт. Маркус поднимает глаза вверх, улыбаясь легко и мягко. Делает шаг вперед, на покрытый осколками асфальт. Они хрустят под лаковыми туфлями, распавшись на десятки более мелких льдинок. Свет от фонаря рассеянный, с размытыми краями, но подчеркивающий чужое лицо, и губы, растянувшиеся в улыбке. Он оборачивается в пол оборота, и ещё пару незначительных секунд оглядывает его силуэт. — Что же, Саймон, надеюсь мы ещё встретимся. — У него сияют глаза, и Саймон сглатывает, потрясённо моргая. У него в голове пчелиный улей. — Я тоже. — Он облизывает губы, и Маркус не спеша уходит. — Надеюсь. Поздравления с Рождеством от брата больше не звучат так глупо, как в прошлом году. И Саймон с нетерпением ждёт следующего раза, когда он встретиться с этим человеком.