Тройная доза красных чернил

      Одри снова смотрела на рыжую волчицу снизу-вверх, но не могла пошевелиться. Смерть Генри, как укус змеи, парализовала её. Осознание собственной вины погрузило в отчаяние. Василиса это видела, потому, наклонившись к девушке, издевательски усмехнулась.       — Я ещё не видела людей тупее тебя. Может, ты не бабочка, а муха? Мухи фантастически тупы, — Одри не ответила, и Василиса махнула рукой. Выставила перед собой часовую стрелу. Сказала: — Я не плохой человек. Да, я убиваю. Но я не хочу убийств ради убийств. Каждая смерть — это необходимость. Как эта. Потому что теперь ты сломана.       По всему оврагу в разных местах стали загораться столбы света, тумана и звезд, и из них начали появляться люди. Они, крутясь и оставляя за собой белый шлейф, словно свет был ураганом облаков, выходили из порталов, вынимая из ножен мечи и ножи, снимая предохранители с ружей, вытягивая когти, порыкивая и посмеиваясь. Все они были в черных плащах и в масках. Как тени… в этой дождливой ночи. Пятеро, десятеро… уже двадцать… может, тридцать или тридцать пять…       Одри перевернулась на живот и нашла взглядом Захарру, рыдавшую на груди Генри. Её порванное крыло безжизненным лоскутом лежало на земле. Фриск пыталась отползти, корчась и тяжело дыша. Кровь продолжала течь из длинной ровной раны на спине, растекаясь под Фриск багровой стремительно растущей лужей. И Одри внутренне горько заплакала — она поняла, что погубила их всех, — но в реальности не проронила ни слезинки.       Чувство утраты стало её сердцем вместо того, что замерло. И слезы катились куда-то в неизвестность, наверное на обломки хрустального моста. Скатывались и исчезали, как исчезали все чувства Одри. Просто пустота. Черная дыра.       И тут Фриск, опираясь на подобранный меч, встала. Она широко расставила ноги, качаясь и стараясь сфокусировать взгляд. Василиса, которой появление подмоги будто открыло второе дыхание, встретила её вызывающую позу улыбкой. Фриск двинулась на неё, заворачивая то в одну сторону, то в другую, и вспарывая мечом землю. Глаза, в которых горела, как тысячи солнц, решимость, казались красными от перенапряжения.       — Смотрите, — сказала Василиса, не стремясь пошутить. — Один в овраге Рыцарь!       Раздался тихий веселый смех из толпы.       Сейчас Василиса была предельно серьезна, понимая, что даже один Рыцарь, тем более Рыцарь вроде Фриск, может угрожать её планам. Или нет. Зачем Одри идти с ними куда-то, не проще ли её убить на месте? Словно отвечая на её мысли, Василиса подняла её за волосы и, прижав затылком к своей груди, больно оцарапала скулу концом стрелы.       — Только дернись, и я убью её.       И наконец Одри поняла: все это время она оставалась жива потому что была ей нужна. Прежде чем убить своего врага, рыжая волчица хотела что-то получить. Но… но что? Что такого есть в Одри, раз Василиса организовала целую охоту на неё? Мозги заработали, встряхнулись, и усталость, тяжесть и ненависть к себе стали отходить, крошась, точно многовековой слой краски. Взгляд наконец прояснился.       Фриск остановилась. Но меч не выпустила из своей дрожащей руки. Взгляд… Одри смотрела в эти глаза, и они её пугали. Ярость. Только холодная, сдержанная, оттого ещё более опасная ярость и решимость выплеснуть её в ключевой момент самым ужасным образом. Одри задохнулась от ужаса и зажмурилась. Желай Василиса избавиться от Одри как можно скорее, все бы было уже кончено. Но Василиса бежала по лезвию, потому что некая миссия была ценнее даже её жизни. И поэтому Василиса ничего не сделала.       — Блеф, — сказала Фриск, но шаг вперед не сделала. Она замерла, держась за меч, как за трость, и стараясь не дрожать и фокусировать взгляд, что то и дело мерк и будто бы устремлялся куда-то вдаль, в никуда.       — Я ослеплю её, — прошипела Василиса и нажала стрелой сильнее, так что на щеке выступила капля крови. — Личико искромсаю так, что мать родная не узнает. Зубы повырываю. Уж это-то я могу.       Фриск начала рычать — точно такие же звуки издаёт человек, совсем теряя рассудок. Но не сдвинулась с места. Казалось — застыла во времени, засыпая и проигрывая бой невероятной усталости. Медленно выплыв из тени, появился Бенди. Он ковылял к Генри, тихо идя по грязи, и, приблизившись к нему, положил руку на его живот. Захарра подняла голову, не переставая плакать. Поминая, может, и Генри, и Василису, которую потеряла уже давно — и только сейчас осознала это.       Спасибо, Одри. Спасибо, что воскресила меня, — мысль, которая донеслась до неё словно со дна Марианской впадины. И чары окончательно спали.       — Харви…       Это имя звучало, как проблеск света в темном туннеле — пускай свет не может звучать, пускай имя человека, убившего своих родных, не могло быть им.       Бенди распался на миллионы тоненьких чернильных речушек, что влились в тело Штейна, потекли по его венам, добрались до сердца… и вырвались из спор на теле, покрывая собой кожу. Как голодные змеи, как паразиты. Генри поднялся, обвитый черными жгутами, как веревками, и открыл глаза, когда чернила покрыли его с головой. Сила вокруг них взорвалась, устремившись к небесам, и Одри почувствовала каждой своей клеточкой, как Генри наполняет жизнь — серебряными потоками, захлестывая через край, впитываясь, как вода в губку, оставаясь на его душе огоньками звезд на ночном небе. Ноги его удлинились и по-козли согнулись, пальцы на руках увеличились и стали острыми, как когти. Спина с хрустом согнулась и покрылась шипами. Изогнутые рога выросли из чернил на его голове, будто корона.       Все замерли, в ужасе наблюдая, как Чернильный Демон возрождается и тащит за собой Генри Штейна. И когда он встал на все четыре лапы и взглянул на неё, Одри чуть не потеряла сознание. Она услышала их мысли, перетекающие в неё, как вино из одного кубка в другой.       Ты воскресила меня из своей скорби, из своих самых сильных чувств, что испытывала, — они уставились своими слепыми глазами на Василису, и их широкий зубастый рот исторг скрежет, напоминающий рёв разозленного льва. Они объединили свои усилия — Серебро Харви и способность Генри приспосабливаться к новым условиям, — и швырнули следующую мысль в сознания собравшихся. Чтобы они все слышали. Чтобы они знали. — Мы Чернильный Демон. Тьма течет по нашим жилам!       Восторг охватил Одри, когда поняла, когда она все поняла: повелитель чернил вернулся, и он на их стороне. И он вернулся не один. С ним Генри, воскресший, будто Лазарь. Она почувствовала ласковое касание его мысли к края своего сознания и потянулась навстречу.       «Генри?».       Я здесь.       А потом почувствовала ещё чье-то присутствие, мысль, не принадлежащую никому из собравшихся. Одри поняла это по тому, что она была тихая, бесцветная, словно пронеслась сквозь тысячи световых лет лишь ради того, чтобы прямо пущенной стрелой врезаться в цель.       Мы тоже.       Она улыбнулась лопнувшими, как ягода, окровавленными губами.       Над оврагом вновь взвились столбы белого светящегося дыма. Они усеяли землю, как снежинки, упавшие на землю и вспыхнувшие в солнечном сиянии, между высоких темных стволов, у самого края, даже в воздухе. И из них вылетали фигуры в той же красной форме, что была на Фриск, с мечами наголо и воинственным кличем, от которого сердце заходили ходуном.       — Рыцари, в атаку!       Лес наполнился воплями готовых к бою воинов, грохотом их шагов и лязгом металла. Они разрушительной волной хлынули вниз, в овраг. Чернильный Демон взревел, вскидывая голову, и сорвался с места, будто бык, оставляя на земле длинные борозды от когтей. Фриск, словно тоже воскресла, подняла меч и с новыми силами бросилась на врага. Они заорали, что было мочи — и присоединились к общему бегу.       — Размажьте их! — выкрикнула Василиса, и за её спиной, взорвавшись ревом и криком, люди в плащах пошли на врага, который превосходил их в количестве. Тогда, не став ждать, Одри двинула ей в пах, и извернулась, оставив клочья волос в её руках и готовясь пырнуть ножом в незащищенный живот. Но она, быстро отреагировав, вильнула в сторону, ударила коленом в спину и замахнулась, сама не зная для чего, мечом. Одри перекатилась, и острие влетело в сырую землю рядом с ней.       А потом две маленькие армии столкнулись, и Одри, и Василису захлестнула битва.       Одри едва успела вскочить, когда кто-то врезал ей коленом в лицо, и из колышущейся, изменчивой толпы вынырнула рыжая волчица. Она схватила Одри за штанину, потащила к себе, и кто-то наступил на руку Василисы, заставив ту истерически взвыть. Блеснул клинок, и убийца, яростно вопя, так размахнулась, что попавший под её меч Рыцарю отшвырнуло — и во все стороны хлынул фонтан крови. Ещё взмах — и меч режущим движением рассек кому-то спину, только куски брони откололись. Кинжал полетел несколько метров и угодил кому-то точно в лицо. А потом, разъяренная, Василиса вернулась к Одри, которая уже встала и бросилась наутек.       Вы когда-нибудь участвовали в сражении? Настоящем, армия на армию, когда ни протолкнуться, ни хотя бы вдохнуть, потому что воздух резко меняется — заряжается, трещит по швам, пропитывается кровью и чужим дыханием? Тогда поздравляю, вы счастливчик. Одри бы, у которой не было средств защиты, а из оружия только нож, Одри, не понимающая, где право и лево, где они вообще находится, должна была считать мгновения и принимать решения за долю секунды, чтобы не умереть. Сердце её выпрыгивало из груди, все тело болело, глаза застилала алая пелена. Паника. Страх. Каждый волосок на её коже встал дыбом, сама кожа покрылась мелкими мурашками, и её прогиб ледяной пот.       Она почувствовала то же самое, что и когда Василиса порезала ей лоб, и кровь потекла по ныне сломанному носу. Перед глазами пронеслась вся её короткая жизнь, ставшая интересной и потому что страшной лишь в самом конце. Наверное, поэтому большая часть воспоминаний были связаны с этим безумным, диким месяцем. Фриск (клинок, ржание коня, крик летящего вниз головой седока), Бенди (фонтан грязи, визг, с которым клинок сталкивается с клинком, предсмертный хрип), Генри (запах пота, брызги крови, залепившие ей лицо, и смерть), Алиса и Том («Хватайте девчонку!», взмах топора, осколки черепа и ошметки мозга). Захарра («Я думал, ты умер!» — и меч, врезанный в грудь, и треск пики, и свист, и огонь) и Василиса (енот, чертов енот на поле, и огромное говорящее дерево, и парень, обратившийся пантерой!). Джоуи Дрю (пустота, ничего не слышно и не видно).       На миг Одри увидела Чернильного Демона, который раскидывал людей направо и налево, словно не различая ни своих, ни чужих, подпрыгнул и зарычал, угодив в самую гущу сражения. Чей-то клинок чуть не снес ей голову, у самых ног что-то взорвалось и загорелось. Показалось, или Фриск звала её? Перед ней упала женщина в лёгкой броне и с нашивкой феникса, на неё, к ней, крутя мечом над головой, приближался человек в плаще и с маской. Одри даже не думала — она бросилась на человека и вонзила нож в его горло, хотя на самом деле… не знала, чего хотела. И она упала на эту женщину, что, тотчас встав, выбила меч из рук другого нападавшего, и его тут же снес, как ураган, единственный ездок со своим худым конем.       — Идем со мной, если хочешь жить!       Она взяла локоть Одри в свою грубую и липкую от крови ладонь, и они побежали. У женщины были серые волосы, зеленые, с морским отливом, глаза, шрамы на шее и маленький золотой медальон. Обострившимся до невозможного зрением Одри подмечала самые мелкие детали. Даже то, что вся её форма была в кармашках, как у Василисы (и она поняла это лишь сейчас).       — Кто ты?! — крикнула Одри, когда её неожиданная союзница выпустила кишки врагу в плаще, предварительно сняв с него маску. — И нахрена ты это делаешь?!       Она не успела ответить. Василиса, подобно огненному вихрь рыжих волос и красных крыльев вылетела на них, и сталь её меча поймала лунный свет. Небо очистилось. Дождь прекратился. Только Одри об этом не думала — едва увидев, как столкнулись клинки, и закружились в боевом танце два врага, она решила, что ей вообще не хочется знать, кто эта сероволосая женщина.       Василиса пятилась назад, отступая и защищаясь. Вероятно, она поняла, что откровенно не в форме, и что противник ей не по зубам. Одри поскользнулась на грязи, и только это её спасло от меча, пролетевшего у самого подбородка — получалось, кто-то хотел вскрыть ей черепушку. А потом её подхватили, и Одри непонятно как оказалось на коне, и, чуть не упав с него, вцепилась в припыленные и холодные металлические наплечники наездники.       — Держись крепче! ЭЙ! Ваше Величество! Она у меня!       Она успела заметить высокого мужчину в шлеме в виде феникса и с обагрённым кровью топором, который к нему обернулся и тотчас ринулся в битву. Люди напирали друг на друга, заполняли собой все место и перешагивали трупы мертвых товарищей. Красные и черные, как уголь и пламя, но нигде она не могла найти одного-единственного человека. Нервы её были на пределе. Она рисковала себе картины, следующая хуже предыдущей, где Фриск погибает, растоптанная, удушенная, насаженная на море мечей или угодившая случайно под топор, к примеру, этого здоровяка.       — К-к-кааак вас зовут? — спросила Одри наездника, дрожа всем телом.       — О, — это оказался симпатичный молодой человек с черными волосами ниже затылка и веселыми серыми глазами. — Меня зовут Потрошитель. А вас как?       Одри тут же потеряла малейшее желание находиться в одном седле с этим парнем. Но деваться было некуда, и они неслись галопом сквозь хаос. Ничего. Едва он вывезет её, она его убьет и убежит. Ведь бежать в её природе. Сломя голову, трусливо не оглядываясь. И в этот момент она обернулась. Она увидела Захарру, что вытаскивала Фриск из-под трупа, и как Чернильный Демон и Генри упали, и как их тянули за тросы, привязанные к рогам. Увидела и волка, что мгновение несся рядом с конем, а после пропал в столпотворении.       — Одри! — Фриск бежала за ней, проснувшись и едва увидав на летящем прочь скакуне. — Одри! Одри!       И девушка захотела прыгнуть. Плевать, что расшибется, плевать, что сдерет кожу. Но тут конь завернул резкий вираж, опасно накренился и поскакал в другую сторону, и наездник схватил Одри за одежду. В коня полетела стрела, они увернулись и упали. Падение, болезненные удары о доспехи. Радом бьют копыта, над головой проносится конское брюхо. Одри покатилась по земле, сбивая закованных в легкие латы воинов, спасясь подобранным щитом от вражеского короткого меча, и лишь тогда встала, вонзила нож кому-то в голову и стремглав побежала. Ей казалось, звук голоса Фриск звучал отовсюду.       — Стой, дура! — она налетела прямо на Потрошителя, и тот, схватив девушку за волосы, потащил её за собой, попутно отбиваясь клинком. Он бросил её на землю, как какую-то вещь, чтобы достать из мешочка на груди маленькие диски, которые с феноменальной меткостью кинул навстречу людям в мантиях, и сразу трое рухнули навзничь. Одри попыталась отползти, выхватила нож, но какая-то сила подхватила её. Потрошитель не дал ей отбиться. Он завернул ей руку за спину, протащил по земле и снова затянул в седло. Коня он уже поднял. Теперь она спереди, а он сзади, чтобы пленница не посмела сбежать.       — Пусти! ПУСТИ МЕНЯ!       — Но, Юлий, но!       Потрошитель хлестнул вожжами и больно ударил коня по бокам, так что он сорвался с места как угорелый.       Свист стрел. Крик, сдавленный и глухой, совсем недалеко валится в грязь что-то черное и огромное, разбрызгивая кровь. В память врезается закованная в железо нога, которая дергается, раздирая землю огромной шпорой. Рывок — Одри пытается высвободиться. Чавканье грязь под копытами. Хрип и пронзительный визг коня. Наездник сдерживает его. Говорит с другим, таким же, как он Рыцарем, и вновь несётся в галопе. Он охватывает талию девушки одеревенелой рукой, итога слышит его дыхание. Ему не страшно. Он получает удовольствие, адреналин. Он знает, что делает, что от него требуется.       — Немного осталось! Деееррржись! Но!       Они несутся по поваленному скользкому от дождя дереву, оно катился, ветки трещат, в точности как бьется железо о железо, конь совершает прыжок и ржет, пока дикий ветер развивает его черную гриву…       И Одри вернулась в тот мир, из которого пришла. В мир прошлого.       Они неслись прочь. В ночную мглу.