Тройная доза красных чернил

      Она ждала, когда они выберутся с поля битвы. Стоило только ступить на утоптанную траву и влететь в подлесок, как тут же Одри достала нож. Она хотела уже пырнуть своего спасителя, как он сам, в общем-то, её скинул, заставив коня встать на дыбы. Она упала в самую грязь и, сжимая нож, уставилась на Потрошителя. Тот медленно вылез из седла, спрыгнул наземь и уставился на неё.       — Живой не дамся, — прошипела она. — Что бы вам, ублюдкам, от меня ни требовалось.       — Ты боишься смерти, — пожал он плечами. — Поэтому я знаю — у тебя духу не хватит. К слову, мы не ублюдки. Мы не хотим тебе зла.       — Только добра, — Одри обернулась на звук — мелодичный, тихий, спокойный голос. Из тени вышел не то мужчина, не то женщина в богато украшенном золотом сюртуке с серебряной вышивкой. Длинные светлые волосы и янтарные глубокие глаза, руки спрятанные за спиной, ровная осанка — все выдавало человека явно не из этого времени да и странного по меркам того, из какого он пришел. Лицо показалось смутно знакомым. Но она не знала, где видела его раньше. — Спасибо, что сберег нашу бабочку, Потрошитель. Это многое значит для меня. Тем более… при нынешних обстоятельствах.       — Да без проблем, мужик, — Потрошитель добродушно хлопнул его по плечу и добавил: — Только это… осторожнее. Мне кажется, она и укусить может, — после чего отошел в сторону, сел, широко раздвинув ноги и достав из рукава тонкий кинжальчик.       — Меня зовут Шут, — представился мужчина, и Одри поняла, что же в нём её так удивило, и это даже не длинные волосы. Её удивила речь, стройность, плавность движений и этакая манерность во всем его виде. — Если тебе интересно, в отличии от одного нашего общего знакомого, — он украдкой глянул на Потрошителя. — Мать меня нарекла по-другому. Но сейчас я Шут. И у меня для тебя есть кое-что.       Одри было плевать. Она плюнула ему в лицо и, пренебрежительно скривив губы, произнесла:       — Ссанный гомик.       Шут стер её слюну с аристократически-белой кожи своими тонкими, обтянутыми черными перчатками пальцами. На нём не дрогнул ни один мускул. Он был спокоен, словно ни что не касалось его — битва, гнев и страх Одри и то, кем она его посчитала. Он встал с кортов, протянул ей руку. И стал ждать.       — Я же вижу, что тебе не хочется лежать в луже, — сказал Шут.       Одри не ответила. И руку не приняла. Она устала. Её мечтой было исчезнуть отсюда и оказаться в богом забытом месте, где бы никто её не нашел. Узнать, живы ли её друзья и… наверное, сбежать. Как можно дальше от всего этого кошмара. Гнев пропал. Пропала и боль, объявшая каждую молекулу. Наступила душевная опустошенность и ощущение, будто никогда уже Одри не сможет чувствовать радость и относиться к жизни с такой же лёгкостью, как раньше.       — Это важно, Одри.       — Мне все равно.       Перед её взором пронеслись события последних двух дней. Первый поцелуй, вкусный тако, посиделки на крыше, спасение Захарры от нетерпеливой бабушки. Посещение могилы, погоня в лесу, драка с Василисой, Фриск, натворившая столько плохого, смерть и воскрешение Генри. Постоянная тревога. Натянутые, как струны, и рвущиеся нервы. Убийства. Умышленные убийства.       — Речь идет о спасении всех миров, — менее уверенно продолжил Шут и достал из кармана ворлдпад, как тот, что был у Генри и, насколько видела Одри, у большинства сражающихся. — Механизм в действии, моя бабочка. Ты должна… — он наклонился к ней. — Взять вторую часть ключа у одинокого мальчика.       Её израненное сердце упало.       И девушка, не сдержавшись, горько заплакала. Одри не интересовало, кто этот мальчик и отдаст ли он вторую часть ключа от Ключей. И Ключи, которые так были всем нужны, её не интересовали.       В глазах Шута промелькнуло сострадание. Он вдруг отошел, отвернулся. Потрошитель смотрел на него в искреннем замешательстве.       — О чем ты мечтаешь, Одри Дрю? — прошептал Шут.       — Чтобы от меня все отстали. Дали уничтожить чернильную машину и позволили просто жить! — выдавила она. Голос её чуть не тонул в слезах.       — А я — о мире без зла, — он прокашлялся, будто в горле у него застряла рыбная косточка. — Но искоренить зло невозможно. И то, что твоя жизнь выровняется — тоже невозможно. Она… вряд ли уже станет прежней. Как бы тебе этого ни хотелось.       И Одри произнесла то, что всегда знала. Знала с того самого момента, как оказалась в одном лифте с Уилсоном.       — Я знаю. Но… — она зажмурилась. — Я так хочу… мечтать.       Ведь, даже если она вернётся, как сможет спать, как будет жить, зная о существовании других миров, пережив столько трагедий и битв? Видев кровь, трупы, смерть? Как будет жить, зная правду о своей семье? И стала бы рядом с ней Фриск, прирожденный боец, жить размеренной тихой жизнью вдали от родных, возможно, никогда больше не увидев родного мира? Стала бы она вообще делить жизнь с Одри?       — Это… это дело, — попытался вырулить обратно Шут. — Оно… важное. Самое важное из того, что приходилось переживать ордену раньше. Мы побеждали. Мы проигрывали. Мы сражались с космическими богами и безумными титанами, перезапускали время, собирали заново разрозненную структура мироздания… Конечно, бывали дни, когда насущной проблемой становились дела политические. Предательства, попытка захвата власти. Междоусобные войны тоже были. Но все перечисленное ни в какое сравнение не идет с тем, что грядёт. И ты — прости за лирику, — мой ферзь в этой шахматной игре. Не единственный, конечно. Вас много, и всех вас я хочу использовать. Ключи — лишь начало, пролог к чему-то большему. Пожалуйста, Одри. Открой нам эту дверь. Проведи дальше по линии времени, что я для нас нашел.       И тут Одри вспомнила его. Сны говорили ей о Шуте все это время, а она не сразу узнала его в лицо. Человека, что принёс магию её отцу. Человека, который вытащил её ногу из колеса. И… и привел домой, когда та, маленькая, потерялась. И подарил деревянную игрушечную бабочку, в канун Рождества найдя Одри в парке, когда отец пошёл покупать им хот-доги.       — Ты создал меня, — вот и все, что она сказала.       — Тебя создал Джоуи Дрю. Все, что ему требовалось, это Серебро, — ответил Шут. — Он думал, что создает чернильную машину, но он создавал тебя. И понял лишь когда ты произросла из симбиоза чужой души, чернил, магии и… любви, — он повернулся к ней и снова взглянул на Одри своими огромными янтарными глазами. — Я только присматривал за тобой. Пытался подготовить. Но размяк. И исчез.       Она вспомнила, как на тринадцатый свой день рождения пришла в тот парк, где они часто пересекались, Одри, его бабочка, и странный человек, называвший себя лордом Тайной. Она ждала его, а он не пришел. Она ждала его и на следующий день, и он не пришел. Так она приходила в течение года, пока не сдалась.       — Именно благодаря этой магии, Одри, ты смогла дать отпор Чернильному Демону. Она тоже в нём есть, пусть и в малых количествах. Ты же видела, да? То Серебро.       Она поняла, что зря столько бегала от смерти. Нужно было просто позволить себе умереть. Самой прыгнуть на клинок рыжей волчицы. Или сдаться на волю серебряному течению, что уносило её в Темную Пучину. Вся её жизнь была ложью. Подготовкой к чему-то важному. Борьбе, нахождению Ключей и Арго-II. Не проще было бы просто уйти? Но нет, Одри была настолько трусихой, что от одной мысли — взять и исчезнуть, — её бросило в дрожь.       — Пожалуйста, — Шут протянул ей ворлдпад. — Ты хороший человек. Поэтому я знаю, что ты сделаешь все, что потребуется. Ради нас всех. Ради Фриск.       — Ах ты сукин сын, — послышался из леса голос, и в островок лунного света, рассеченного острыми, как когти, тенями, вышла её спасительница. Пепельно-серые волосы словно покрылись сверкающим пушком, в зеленых глазах пылала злость. — Ты слеп или просто безжалостен?       — И это говорит мне человек, облепленный кровью с ног до головы? — с насмешкой оглядел её Шут. А затем развел руки в стороны, будто признавая свое поражение, и вздохнул: — Это важно! Важнее, черт возьми, чем…       — Чем что? Человеческая жизнь? Человеческие чувства? Брось, — она снисходительно улыбнулась. — Я знаю, ты не такой. Ты лучшая версия себя того, каким пытаешься казаться. Холодного, расчетливого, бескомпромиссного. Идущего на любые жертвы во благо мира. Но здесь, — она ткнула себя в висок. — Ты обычный, как мы все, человек, который также волнуется, плачет, боится и любит. Поэтому просто отпусти девочку. Ты же видишь, что ей страшно.       — Не то что?       — Не то врежу, — буркнула она и направилась к Шуту и Одри. Потрошитель с интересом наблюдал за ними, думая, какое представление развернется, если Шут не пропустит сероволосую, не понимая, что она вообще творит, и размышляя, как поступит Одри. Но Одри не стала его удивлять. Она продолжала лежать, думая о моменте, когда её тело растечется чернильной лужей и смешается с водой, и страшась этого.       Женщина подошла к Одри, села рядом. Шут сделал шаг назад. Она взглянула на неё и нежно улыбнулась.       — Ты Одри, верно? Хорошее имя.       Одри дрожала, продолжая плакать. Ей не хотелось жалости к себе, но она не могла иначе — страдание рвалось из неё, как кровь. Хотелось кричать на всю Вселенную, чтобы каждая живая душа слышала, насколько ей больно и страшно.       — А меня зовут Цунами, — она предложила руку для пожатия, но Одри её не приняла, как и до этого руку Шута. Ненадолго задумавшись и при этом потерев губы своими испачканными пальцами, Цунами продолжила: — Ты извини наших. Их иногда заносит. Василиса, например, вобьет себе что-нибудь в голову, и все, уже ничем не помочь. И Шут. Только его зацикленность на собственной значимости возведена в абсолют. Будто он один здесь пророк и спаситель мира, и только ему решать, как лучше поступить.       — Вы все такие, — прошептала Одри. — Вы убиваете, потому что можете. Ломаете судьбы. Притворяетесь хорошими, а на деле… на деле вы не лучше…       — Все не так однозначно, — ответила она. — Да, мы не идеальны. У нас свои склоки, проблемы и причины вести себя так и никак иначе. Поэтому… я прошу прощения за всех нас. Мне мерзко осознавать, что из-за нас на по кромке смерти ходит человек, который не хотел ничего плохого и впутался в эту историю по нашей вине.       Она не слышала фальши в этих словах, но хотела думать, что она есть. Одри смотрела в небо. Ночь рассеивалась. И все равно звезды успели продраться на синее полотно, сделать эту страшную ночь яркой и волшебной. Луна блистала. Как топаз. Как огонь, заточенный в белый кристальный шар.       Цунами взяла Одри за плечи и, уличив момент, подняла девушку и переместила поближе к конскому горячему боку, а после скинула со своих плеч плащ и накинула на Одри. Сама Одри так устала, что почти не заметила этого.       Затем Цунами сердито посмотрела на Шута и продолжила:       — В этом мире у обычных людей есть выбор. А у нас, Рыцарей, его нет. Наша жизнь — это постоянная война против тех, кто куда хуже нас самих. И знаешь что самое страшное? Бывает так, что «хуже нас самих» — тоже Рыцари, — она наклонилась поближе к Одри. — Только вот у всего есть причины, свои мотивы. К примеру, те, кого мои ребята сейчас режут на поле боя — бывшие Рыцари. Они умерли, но Василиса вернула их, и теперь они решили ей помочь тебя поймать. Почему? Да потому что Василиса боится смерти, а в остальных говорит чувство благодарности. Почему они ненавидят нас и мы ненавидим их? Мы думали, что они мертвы. Мы сожгли их на погребальных кострах, поминали их, рыдали над ними. Именно благодаря их смертям нам удалось осознать… что война за власть — это самое глубокое дно, на которое способны пасть люди вроде нас. А они ненавидит нас за то, что умерли. И теперь мы убиваем друг друга. Не потому что хотим покромсать на кусочки, выяснить, кто лучше и сильнее, а потому что выбора другого нет. Если я уберу меч, меня убьют. Если Василиса опустит меч — её убьют.       — Зачем ты все это говоришь? — спросила Одри. — Чтобы что? Чтобы я поняла что-то? Но я не понимаю. Не понимаю, почему я и почему от меня просто нельзя отстать. Почему… почему Шут сделал это?       — Попытка быть тем, чем он не является, — пояснила Цунами. — Я же говорила: он считает себя ответственным за свои видения, поэтому думает, будто его ответственность превыше всего остального. А выбрал он тебя… вернее, твоего отца… я не знаю, почему. Наверное, увидел в пророческом сне и решил сделать это будущее реальным. Где есть ты.       Одри разозлилась. Ей было неприятно слушать этот философский, пустой и глупый монолог. Одри должна узнать нечто новое? Нет, она ничего не узнала. Только убедилась, что всем от неё что-то понадобилось без весомой причины.       — Фриск сказала, что её послала некая пророчица, а не Шут.       — Подозреваю, она понятия не имела, насколько далеко зашли наши интриги. Но, Одри, — Цунами положила свою грубую ладонь на её плечо, и она захотела оттолкнуть женщину от себя. — Пророчества, судьба… это растяжимые понятия. Мой отец считает, что ты должна — и этого не миновать, — стать частью его команды и спасти Вселенную. Шут, как видишь, такого же мнения. Я не спорю, дело важное. Но жертвовать ради этого чьей-то жизнью? Жизнью человека, который и сам ещё не понял, что за чертовщина вокруг него происходит?       Одри взглянула на её облепленную кровью одежду, на лицо, также залитое кровью, на меч, лежавший на земле и напоминающий алый лед, нежели серебристый клинок. Это действительно было смешно. Цунами, которая на её глазах вспорола брюхо бывшему товарищу, говорит о ценности жизни. Шут, говорящий о мире без зла и великой цели, сам, по сути, мелочный человек, который через своими деяниями лишь пытается доказать собственную значимость. Все это было… Смешно. И очень грустно.       — Жизни, чувства, личности. Забавно, что говорю об этом я, — Цунами словно уловила её мысли и улыбнулась. — Но имеет ли это значение? Нет. Ты убийца, я убийца, Фриск убийца, Потрошитель, Шут, Король-Феникс, все, кого ты встретила — убийцы. Это нужно только принять.       Одри нахмурилась. Элисон, Том и Большой Стив. Они определено убили уйму народу и после встречи с ней, и до. И Генри наверняка убивал. И на войне, и в чернильном мире, и будучи частью ордена. И Одри, чего уж лгать себе, ради выживания выкашивала потерянных пачками и не стала убивать Василису только из-за обещания.       — Пророчество говорило и о тебе. Очень древнее пророчество. Мы называли его Темным. И… в общем, знали о нём, собирали по кусочкам, ждали, как манны небесной, его исполнения. Строчка о тебе — одна из последних. «Чернила зовут», — продолжила Цунами. — Я не хочу, чтобы тебе кто-то навредил, потому что, хочу похвастаться, человек в душе я ещё не настолько гнилой. Ты молода, неопытна, пуглива. Тебе бы, по хорошему, строить карьеру, жрать тонны мороженого, сидя у телевизора и не парясь о фигуре, и звать друзей на тусовки с бухлом и песнями ABBA’ы. Конечно, предсказание можно изменить, не идти у него на поводу — пускай это и очень сложно. Но… Как думаешь, у тебя получится провернуть подобный фокус? Не отсрочить, а именно заменить себя кем-нибудь другим или вовсе вычеркнув одного участника?       Странно все это работает, подумала Одри. Она есть в каком-то древнем пророчестве, и всем выгодно, чтобы Одри участвовала. Участвовала, ведь она в пророчестве. Но пророчество можно изменить. Можно отказаться. Только это слишком сложно. Она может не учавствовать и имеет полное на это право, но её, по факту, заставляют. Долгие годы готовили к этому. Создали для этого. Создали человека, который может попытаться что-то с пророчеством сделать.       Одри закрыла руками лицо. Ей в сознание закралась страшная мысль: Фриск не подозревала, что именно Шут отправил её в чернильный мир. И раз Шуту все это так важно… что, если он послал Фриск не только для защиты столь ценного человека, но и как наставника? Он что-то знал, он все просчитал, и это было не просто заданием. Он знал, что случится между ними, как Фриск будет заботиться об Одри, а Одри о Фриск…       — И что мне теперь делать? — одними губами произнесла она и снова заплакала. Тихо и горько, как плачут приведенные на плаху осужденные. В ней разразилась буря, и она тотчас канула в разверзшуюся пропасть, которой хватило бы, чтобы расколоть планету. Другие миры! Пророчества! Команда без цели! Безумцы у власти! И постоянные ложь, корысть и жестокость! У Одри был шанс все изменить, но у неё бы не хватило сил. Сейчас она лишилась и тех крох могущества, имевшихся у неё в чернильном мире. Одри — это просто Одри. И её судьба — это умереть.       А потом она рассмеялась. Нервно, гогоча и тяжело дыша.       — Я умру, если меня пошлют на летающем корабле в неизвестные дали. Но также я умру, если до меня доберётся Василиса. Как одно другому, блять, не мешает?       Но Цунами её услышала.       — Неизвестно, как поведёт себя судьба, — пожала она плечами. — Поэтому, мне кажется, лучше не торопить события. Выжидать. И не лететь сломя голову в пробудившийся вулкан, думая «Да ладно, все будет нормально!», — последние слова она адресовала Шуту.       — Зачем ты все это говоришь? — повторила Одри.       — Чтобы ты понимала ситуацию лучше, чем сейчас. На данный момент ты — очень лакомый кусочек для примерно пятерых охренительно опасных людей, потому что обладаешь знаниями, которые им самим очень нужны. Ты и ещё кучка таких же несчастных ребят — в жуткой опасности. На вас возложена великая миссия. А ещё у вас есть союзники. Я, например. Я хочу помочь. Хочу, чтобы вы выжили и благополучно забыли обо всем этом кошмаре. Чтобы… у тебя была нормальная молодость с вечеринками, карьерой, любовью, друзьями и хорошим заработком. Вдали от нашей рыцарской жизни. Поэтому, если что-то потребуется, ты только позови, ладно?       Одри не знала: её сердце сейчас расплавится от осознания того, что кто-то видит в ней человека, или разорвется окончательно, ведь это может оказаться очередной манипуляцией и ходом в игре? С чего бы Цунами ей помогать? Разве можно в нынешней ситуации совершать поступки по доброте душевной, без злого умысла?       Она вцепилась пальцами в плащ и отвернулась от Цунами. А та только вздохнула.       — Зови, и я помогу. Не потому что мне от тебя что-то нужно. Просто мне надоело видеть, как мои братья по оружию принимают необходимые, но аморальные решения, вместо правильных, согласованных с совестью. И помни — в любом случае что-то произойдет. Стоит быть начеку. Окружить себя людьми, которым доверяешь. Готовиться принимать нелегкие решения и перешагивать через свои страхи и принципы.       Она встала, но не отошла. Цунами замерла, словно эта холодная и мокрая после дождя ночь покрыла её каменным инеем, и взглянула на свой круглый золотой амулет.       — Мой приемный отец, Король-Феникс, тоже здесь. Может, ты даже слышала, как он обратился к тебе через Силу. Не знаю, зачем тебе эта информация, а может, ты и так это знаешь. Но и я, и Василиса — его ученицы. Он учил нас убивать. Я видела, как Василиса растет и набирается опыта. Но в разгар страшной войны, в которой погибли её нынешние союзники, я предала её, сразу не пришла на помощь. И, чтобы искупить вину, я послала троих Рыцарей на спасение ключников, в особенности Василисы. Тогда я хотела власти. Влияния. Чтобы во мне видели не просто ученицу убийцы, а наследницу Короля-Феникса. И я расплачиваюсь за свои тщеславие и честолюбие вот уже десять лет.       У Одри в горле встал ком.       — Ты типа… принцесса?       Цунами поморщилась, как будто проглотила что-то кислое.       — Эээ… к счастью, нет. С возрастом пришла к выводу, что власть — это не по мне.       Одри вздохнула.       — Тогда… — она оробела, когда поняла, в каком обществе находится. В обществе очень важных потенциальных висельников. — У меня есть ещё один вопрос. Что Василисе от меня нужно, кроме моей смерти?       — Ключи, разумеется, которые, думает она, ты знаешь, где искать.       — А кто спрятал их?       — Я, — подал голос Шут и легко, как мотылек, вскочил со своего места.       Его заявление было как внезапный взрыв там, где ничего взорваться было не должно. Одри с выражением абсолютного непонимания уставилась на Шута.       — Чего?..       — В ту ночь, ещё когда Харви был жив, я пришел к Джоуи Дрю, чтобы передать три вещи. Серебро для создания тебя. Шесть из семи часодейных Ключей. И часть ключа от Ключей, которую он спрятал в старой студии. О, я вижу, как ты злишься, — произнес он. Лицо Одри застыло, как цемент, и она ничего не выражающим взглядом уставилась на Шута. В её груди вскипала ярость жарче солнце, и она тонула в ней.       Шут сделал и это. И теперь просит, чтобы она достала то, что он сам спрятал.       — Это было нужно. Чтобы ты прошла определённый путь, стала сильнее своих страданий. И, как видишь, сейчас я помогаю тебе в отгадывании собственной загадки: Ключи находятся в чернильном мире. И только ты сможешь их найти, потому что ты принадлежишь этому миру. И потому что ключ от них будет слушаться только тебя и того, кому ты решишь этот ключ передать.       — Вот оно как.       Одри решила, что уже достаточно набралась сил, и, скинув плащ Цунами, кинулась на Шута, но сделала лишь шаг, как тут же упала. Измотанная, голодная, побитая. Этот шаг и это падение пробудили в ней боль от всех ран и переломов, полученных за сегодня. И она просто лежала, облепленным серой грязью лицом утыкаясь в лужу. Вода затекала в глаз. Но также в луже отражалось око луны.       Оставалось только злобно дышать и думать, как бы опять не заплакать.       Сильная женская рука взяла её за шиворот окончательно испорченной кофты, подняла девушку на ноги, и Цунами снова с осуждением взглянула на Шута. Он наклонил голову, испытывая на себе их взгляды и не смотря в ответ, словно боялся сгореть.       — Бабочка… — тихо сказал он. — Я ненавижу себя за то, как поступаю с людьми. У нас есть выбор, это факт. Но он мал и ничтожен, — с этими словами Шут снял свою потрёпанную бесконечную сумку с плеча и достал из неё сверток крафтовой бумаги, перевязанный розовыми и голубыми ленточками.       — Ты… — прорычала Одри. — Ты все испортил.       — Напротив. Я дал тебе все, что нужно, и даже сверх меры. И все это — от чистого сердца. Возможно, не исчезни я тогда…       — Заткнись.       Он отшатнулся. И, скрывая горечь, невесело улыбнулся, поклонился и вручил ей сверток.       — Прими последний мой подарок, бабочка. Уверен, он пригодится тебе в дальнейшем.       Она хотела сказать «Сомневаюсь», но у Шута, её лорда Тайны, сделался вид до того несчастный, что, произнеси она ещё какую-нибудь грубость, то захотела бы отрезать себе язык. Но сверток она взяла не сразу. Дошла когда Цунами толкнула её, она осмелилась выдрать подарок из рук Шута, тотчас испачкав его черно-серыми, коричнево-красными пальцами. Он лип к ним, а в ладонях скользил, словно Одри намазала их маслом.       Её нижняя губа дрожала.       — Миров много. Они как ниточки одной паутины, — снова заговорил Шут. — И всей этой паутине нужна ты и те ребята, которых выбрал Король-Феникс. Вы, ты — наше спасение.       И вновь протянул ворлдпад. Руки, спрятанные в черные бархатные перчатки, подрагивали, и браслет чуть не выпадал из них.       — Прими его, — посоветовала Цунами. — Координаты нужного тебе мира уже введены, но ты можешь нажать на кнопку, когда решишься. К тому же, иметь свой ворлдпад, особенно человеку в твоем положении — очень полезно. В этом вот встроена одна дополнительная функция: он прокладывает квантовые туннели в «карманные измерения». Что-то вроде миров внутри миров. Как чернильный.       Сердце Одри забилось чаще.       — А ему нужна подзарядка?       — Этот мы зарядили заранее. И его энергоемкости хватит на сорок два прыжка. Думаю, этого тебе хватит?       Она выхватила браслет и тут же одела на руку. Нервы её были на пределе.       — С-спасибо, — выдавила она. — Правда. Вам всем.       — Ещё рано благодарить, — сказала Цунами. — Вот когда будем играть по-крупному, тогда да, благодари.       На губах Одри появилось что-то похожее на улыбку. В общем-то, в этом забавном блеске зеленых глаз было что-то эдакое — доброе, искреннее. И Одри всей душой захотелось поверить, что ей помогают, потому что хотят поступить правильно и желают ей добра. Но она не могла найти покой в своей душе. Она была напряжена, она ждала удара в спину и внезапного краха их общих планов.       Она взглянула на Шута. Крепче прижала сверток к себе, кивнула мужчине.       — Надень его, — сказал он. — Так тебе будет легче добраться до своих друзей, где бы они ни были.       Щеки тут же вспыхнули от мысли о друзьях, о времени, счет которому она потеряла, о битве, о которой забыла. Она обернулась. В овраге давно прекратились крики и потух огонь, который в пылу сражения кто-то разжег, ничего не было слышно и видно. На горизонте занимался рассвет, фиолетовыми и сиреневыми лучами обнимая лес. Дыхание Одри сбилось от нарастающей паники, и она стала рвать бумагу.       — О, не-не-не, — Шут выхватил у неё сверток прежде чем девушка успела испачкать содержимое. — Прости, это я дурак.       Он тонкими пальцами снял бумагу и расправил множество раз сложенную ткань, и накинул на Одри. На удивление, это оказался плащ, причем, достаточно широкий. В него можно было бы укутаться, как в кокон, со всеми руками, ногами и головой.       — Он сделает тебя невидимой, — пояснил Шут. — Главное перемещаться осторожно, чтобы никто не заметил мельтешения, или в полной темноте. И лучше не трогай наружную сторону, не то испачкаешь, и сама знаешь что будет. И стирай только в теплой воде, он любит тепло… и…       — Шут.       Он замер. Одри вздохнула, сжала руку в кулак. Подавила приступ злости. Все же он хотел помочь. Своим странным, безумным способом, в целях будущего использования, но помочь. Она злилась, ей было очень страшно. Но нельзя ведь уйти, не поблагодарив?       — Спасибо.       — А нам? — послышался голос Потрошителя. — Мы с Юлием, вообще-то, рисковали жизнями, пока тебя вытаскивали.       — Тащили, вернее, — ответила Одри. — Лицом по земле.       После чего она исчезла.