***
Целый час, после ругани и криков, после избиения стен и пола, Одри пыталась вернуться. В разгоряченную, мало чего осознающую голову пролезла странная мысль, будто, если сосредоточиться на месте, в которое тебе нужно, студия тебя и отведет. Она также ощупывала каждый миллиметр, надеясь найти ту точку, ведущую к «Небесным игрушкам», но ничего не нашла. Пустота. Только это просторное помещение со вторым ярусом и уничтоженной в труху лестницей. Она походила в разные стороны, то и дело поглядывая на тело и дрожа то ли от холода, то ли сильнейшего стресса. Затем осмотрелась повнимательнее, взяла топор, отрубила одну лямку от штанов Сэмми Лоуренса, а за вторую оттащила к фонтану, что здесь располагался, и бросила в чернильную бездну. Кажется, стало ещё холоднее. Бак, заваленный всяким мусором, можно было бы поджечь, но нечем. Идти некуда — только вперед, с большой долей вероятности снова оказаться непонятно где и потеряться окончательно, или карабкаться, держась опухшими от ударов пальцами за доски и перилла. Одри сделала второе. Взобралась по скользким металлическим трубам, прикрепленным к каким-то пустым цистернам в полу, на второй ярус, забрала стоявшие на ограждении банки с беконным супом и, привязав их лямкой к талии, взяла топор и направилась во тьму. Есть хотелось страшно, и в то же время от мыслей о еде желудок протестующе скукоживался. Топор повизгивал, царапая пол. Не было сил нормально его нести и материалов, чтобы прикрепить его к спине. Одри хотела просто упасть и заснуть. А там, быть может, все её проблемы решатся по щелчку пальцев (ха-ха, смешно), и жизнь вернётся в более-менее привычную колею. Тихо всхлипнула. При всей грубости Харви и его потоку жестоких слов, он был прав. Не стоило поворачиваться спиной. Но… убивать? Почему Одри вообще вынуждена все это делать? Убийство — противоестественно для разумного человека, говорил прошедший войну отец, и каждая смерть, принесенная Одри, была ярким тому подтверждением. Но также она знала, что убивал не человек внутри неё, а тупое кровожадное животное. Слишком напуганное, ненавидящее все, чем была эта студия, душевно сломанное. Так уж далеко она ушла от остальных? «В этом мире убей или будешь убит…». «Тупая тварь…». И Одри возненавидела и тот факт, что Харви — её брат. Которого она позволила себе полюбить, и который терпеть её не мог. Оскорблял, бил, всячески говорил, как ему противно разделять с ней одно тело. Прошла мимо клетки с плачущим потерянным, оглянулась на него, и капелька жалости прокралась в её сердце. Ей хотелось сказать, что у него все будет хорошо, но это было бы ложью. Поэтому она просто дошла до тупика и, обессиленная, заныкалась под стол и легла, прижимая топор к груди. Но потом подошла к аудиозаписи и включила её — чтобы слышать человеческий голос и не чувствовать себя настолько одинокой. «Единственная вещь, которая здесь работает, это мой дядя», — диктор говорил о Бертруме, создателе парка аттракционов по франшизе Бенди, о механической версии демоненка и о том, какие же люди в основной своей массе бездари. Холодок промчался по спине Одри. Она подняла голову, взглянула на груду хлама, которая лежала на другом столе. И со свистом втянула кислый воздух. Робот с головой Бенди лежал совсем рядом с ней, и ужасное чувство, будто сейчас он встанет и пойдет на неё, сковало сердце. Так она и лежала, держа топор наготове, вглядываясь в неподвижный металл… и стараясь не уснуть, как бы ни хотелось провалиться в блаженный сон. Уйти? Сейчас, под столом, она не знала места безопаснее. Маленькое помещение, где все видно, но где можно развернуться для маневра. Где можно… поспать… «Вот я и дома», — с сарказмом подумала Одри, закрывая глаза. И так она заснула под плач несчастного потерянного и голос диктора.***
Она пыталась найти смысл, закономерность в том, какой стала студия без Чернильного Демона. Как она меняется и почему? Можно ли использовать её непостоянность для быстрого перемещения? Но шли часы, и Одри убеждалась в одном печальном факте — никакой логики здесь нет. Только чистый хаос. Здесь можно провалиться под пол и оказаться там, где ты был час назад, но путь, которым ты пришел к месту своего падения, изменится — и ты неведомым образом окажешься, допустим, в логове пауков, а из логова пауков, если выберешься через верх, окажешься на затопленных этажах старой студии. Шаг назад — провалишься во тьму. Шаг вперед — сделаешь круг и вернёшься к мастерской. Одри даже стала привыкать. Касаясь стен, на подушечках пальцев она чувствовал вибрацию, точно гигантское сердце чернильного мира билось быстрее от её осторожных ласковых поглаживаний. Под ногами трещал пол и дрожали сваи. Иногда ей удавалось уловить тот момент, когда одно становится другим, и это было похоже на… на что же похоже? На зеркальный лабиринт, в котором иногда появлялись комнаты — зеленые, красные, желтые. Ты отказываешься в ином месте, миллисекунду назад пребывая в другом, точно вынырнул из одного сна в иной. Первый настоящий толчок — землетрясение, от которого затряслись шкафы и осыпался пылью потолок, — случился, когда Одри выползла из вентиляции в туннеле, постоянно виляющем из стороны в сторону. Все вдруг взорвалось, и Одри, чтобы не потерять равновесие, вонзила топор в стену и крепко взялась за рукоятку. Земля задвигалась, доски застонали, расходясь в стороны и опасно приподнимаясь, с потолка на голову обрушились облака светло-коричневой крошки. Одри задержала дыхание, спряталась, как мышка при приближении кота, вжавшись в стену и лбом — в топор. — О, нет, нет, нет!.. Дренажные трубы над потолком порвались, и из них брызнули фонтаны чернил. Несколько досок обрушились вниз, одна — близко к плечу Одри. Земля, казалось, вспучилась, выталкивая девушку в воздух, но она продолжала стоять… А потом все кончилось. И изменилось — необъяснимо как, однако изменилось. Одри не смогла бы объяснить, почему вдруг широко открыла глаза и повернула голову в сторону поглощенного пылью темного коридора. Ей казалось, кто-то позвал её. Без имени. Без голоса. С тех пор она бродила по студии с особой осторожностью, как будто на неё в любой момент выпрыгнет нечто голодное и злое. Дойдя до чернильной реки и усевшись на берегу, Одри наконец поела. Влила себе в рот вязкий, как желе, холодный беконный суп, мясо в котором было резиновым, а бульон — густым и горьким, как те же чернила. Она выкинула банку в реку, и та медленно и нехотя поплыла по течению в стоки. Было пусто. Ни души. Лишь слышно, что кто-то высоко над головой кричит: «Где же мой дом?!». Когда она продолжила путь, ей стали попадаться последствия землетрясения и первые, после того нытика в клетке, потерянные. Дом художника, для которого Фриск собрала картины в прошлый раз, пустовал, причем, достаточно давно. Здесь Одри решила поселиться, а потом вспомнила, что, вероятно, через двадцать минут потеряет дорогу к нему навсегда. Обнаружила черную женщину с ирокезом, как у сектантов Амока, следившую за тем, как течет река. Нашла образовавшуюся в процессе тряски трещину, уж больно она была похожа на те, что появились после сильных подземных толчков, которые показывали по телевизору и на первых полосах газет. Нашла и повесившегося потерянного, и обедавшего прямо перед ним другого потерянного, будто труп в петле — в порядке вещей. Так она вернулась на склад, а потом — в секцию «Небесных игрушек». Все это время Одри, в жалкой, безосновательной надежде найти Фриск, рисовала кровью на стене спираль, как бы говоря: «Я была здесь, я жива». Внутренние часы подсказывали, что она блуждала по студии уже вторые сутки, когда Одри вышла к тому месту, где когда-то давно обрушился пол, и она перебежала его с помощью данных Портером, веселым и добродушным потерянным, сил. Но ни его, ни хотя бы ампул с золотыми чернилами она не находила. Только эта пропасть, которую она бы не смогла перепрыгнуть. И только необъяснимый страх застрять в чернилах, между одним местом и другим. Сперва она попыталась оторвать доску от стены, но потом поняла, что пропасть слишком большая, и мост должен состоять хотя бы из двух, к тому же — быть достаточно широким, чтобы Одри могла нормально по нему пройти. На это уйдёт много времени, и студия успеет измениться. Тогда она решила перепрыгнуть — так она либо убьется и вернётся из чернил, либо, не тратя много времени, окажется на другой стороне. Слепая уверенность, что, чем дальше она пройдёт, тем реже будет искривляться пространство вокруг, гнала вперед. Это было глупо и безумно. Только ничего, кроме этой веры, у Одри не осталось. Но она сломалась, как тонкий лед, когда, прыгнув, Одри грудью упала на пол, стала сползать и в последний момент схватилась руками за щели в полу. Казалось, что все кончено, и она предприняла попытку выползти из пропасти, когда чья-то холодная, липкая рука схватила её за лодыжку, и Одри, не успев вскрикнуть, соскользнула вниз. Паника — паника захлестнула её, как волна, и, спасая свою жизнь, Одри стала хвататься за все, что плавилось на глаза. Ладонь вспыхнула от боли — в неё глубоко вошел точащий гвоздь, вызвав у девушки крик. Под ней послышалось хриплое рычание, и нечто маленькое, но тяжелое, попыталось заползти к ней на спину. Одри ухватилась за этот хренов гвоздь, просунула пальцы в тонкую между кирпичом и заплесневевший доской, оцарапав костяшки, и стала лягаться. Путь к свободе, к свету, был в метре над ней. Что-то порвалось — штанина, за которую хватались чьи-то пальцы. Новая боль — огненная вспышка чуть ниже ягодицы, в ляжке, в которую вонзились тупые грязные зубы и которую оцарапали обгрызенные ногти. Забыв, как дышать, она посильнее ухватилась за гвоздь, так что в ладони что-то хрустнуло, взвыла, и слезы градом потекли по щекам, и задергалась в попытках скинуть вниз неведомое существо. Оно схватило за волосы, Одри оттолкнулась левой ногой от стены, и чудище, издав звук похожий на кряканье, с корнями вырвал клок волос и повис на её ботинке. — Прочь, прочь, умоляю, прочь! Ещё укус — на сей раз в бок, отчего Одри, на миг ослепнув, разжала руку, и гвоздь разорвал плоть и раскрошил тонкие маленькие кости. Она издала крик, который никогда ещё не слышала ни от одного живого существа, и, злясь, ненавидя, потянулась к топору, который успела перебросить на другую сторону. Но ты же не убийца, довольно оскалился Харви. Ты же обещала, что сдохнешь, но не пойдешь против своих лицемерных пацифистских принципов. А этот карлик под тобой наверняка сдохнет, если упадёт. ЗАТКНИСЬ! В этом мире… Она хотела жить. Ей не хотелось умирать даже ненадолго, и она поняла это только сейчас, особенно, когда поняла, что эта смерть будет медленной и болезненной. Одри ударила снова, и, оторвав край футболки, монстр полетел вниз. И девушка повисла между глубокой тьмой и тусклым светом. Крик летел, летел… и резко прекратился, когда тело с глухим стуком встретилось с дном. Все закончилось, и осталась только израненная Одри. …убей или будешь убит. Тишина взорвалась громким, злобным смехом, от которого Одри уже не смогла избавиться. Горело все тело. От места свежих ран до груди, где быстро и жарко билось сердце, до рук, также исцарапанных и истекающих кровью, текла, как яд, боль. А потом гвоздь разорвал кожу между безымянным и средним пальцами, и Одри полетела в темноту. Да, она умерла — не полностью, но умерла. Опять.