***
…когда ещё оставалась надежда, Одри рисовала спирали своей кровью. В тот раз, порезав пальцы о края разбитого зеркала, она наконец осмелилась взглянуть на себя. Уродина. Бледная, как вампир, с грязнющими свалявшимися волосами и большими светящимися глазами, как у какого-то монстра. Впрочем, она действительно была монстром. Затем она отвернулась, провела пальцем по стене: вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз, как волны, что заворачиваются в друг друга. Она шла, думая о том, что, когда найдет Фриск, они со всем справятся. Так ведь всегда было. По одиночке они слабее, чем вместе, но могут бороться и так — каждая сама по себе. И Одри обещала не подвести её и себя. Побороться. И спастись. Однажды, она уже не помнила, когда именно, она вернулась к одной из тех спиралей, что оставила, как послание, как этакий знак. И… нашла кое-что, чего там быть не должно. Одри застыла, как вкопанная, и на миг почудилось, что мир вокруг скукожился, воздух сгустился, и стало невозможно дышать. Но потом отпустило — так отпускает после очень долгой истерики, и в сердце вновь горит свет. Ведь на стене было ответное послание: руна Дельта, которую от чего-то так любила Фриск. Она была нарисована темно-красной человеческой кровью. И под ней было написано: «Я сидела здесь, по моим прикидкам, три дня (или я потеряла свет времени), но ухожу. Надеюсь, мы скоро найдемся. P.S. Не забывай дышать, если снова накатит». И кривое сердечко снизу, скорее ради юмора, нежели для того, чтобы показать терзавшее её чувство. И Одри закрыла половину лица рукой, думая, что сейчас вскрикнет, но ничего не произошло. Она со светом в глазах смотрела на руну и видела в ней будущее, которого, казалось, почти лишилась. Значит, девушка с ножом была здесь и пыталась пообщаться с ней. Но почему не назначила место встречи? Возможно, потому что знала, что в сложившейся ситуации подобное неосуществимо, и Фриск написала это, фактически не веря, что Одри сможет вернуться на это место и прочтёт послание. Она вновь порезала палец, на сей раз большой, и стала писать, тогда ещё не зная о входе в Город Разбитых Мечт: «Если ты вновь окажешься здесь, стой, сиди, лежи, но не двигайся с места. Я знаю, ты можешь этого никогда не увидеть. Ты можешь не вытерпеть и уйти. Но давай попробуем? Продержимся здесь так долго, как это возможно», — Одри тихо ойкнула, когда в рану угодила тоненькая заноза. Она убрала руку, вынула кусочек древесины и сунула палец с рот. Она не знала, что ещё добавить. Её лексикон кончался на этих сухих, будто адресованных кому-то чужому словах, будто Одри перекрыли тот ключ, из которого били её искренность, вдохновение и нежность. И, пересилив себя, она порезала палец на другой руке и написала, потому что хотела это написать, но от чего-то боялась: «Я жду этой встречи, я надеюсь и верю, что мы встретимся. Ты нужна мне». Все равно вышло сухо и неискренне. Это не то, что хотела написать Одри, ведь то было размером в целую книгу, но ни кем, кроме Фриск, не должно было быть прочитано. Одри попыталась вспомнить, когда в последний раз говорила Фриск, что любит её, но больше вспоминала, как останавливала себя, думая, что, чем чаще она будет об этом говорить, тем слова будут становиться бессмысленнее, пока совсем не опустеют. Вспомнила и то, как боялась даже держать её руку, когда рядом был Генри. Одри хотела сказать, что горы свернёт ради этой встречи или как там принято говорить, ведь именно это она чувствовала. Но решимость исчезла уже через двенадцать часов томительного, обреченного на провал ожидания.***
Но Одри не торопилась в город. Зачем, если Фриск не знает, как туда попасть? А если знала и уже там? Да с чего вдруг?.. Глупые мысли роились в её голове, день ото дня прогрызая мозг насквозь. Только знание, что есть ещё место, оставшееся в относительном порядке, куда можно попасть специально, если сильно захотеть, успокаивало. Это было успокоение, не надежда. Надежда умерла, когда, перебирая варианты, Одри не находила ни один рабочий, ни один нормальный ответ на вопрос: «Как её найти?». А ещё Том! Она обещала найти его, но как, если Одри даже нормальное оружие найти не в состоянии? Ни одного «гента», как назло, не попадалось, и, вступая в схватки, Одри немного могла помахать своим дурацким ножичком и после броситься наутек. За все это время она ничего не добилась. Никому не помогла, ничего ценного не выяснила. Возможно, она настолько глупая, что не заметила очевидного, пропуская какие-нибудь разговоры и объявления о чужаках в масках? Плевать на все, говорил Харви. Подумай о собственной шкуре и вали в Город, придумай план, избавься от своих врагов и… Что — потом? в последний такой раз Одри не выдержала и ответила ему. Найти бобину и прожектор и стрельнуть себе в рожу? А если не выйдет? Переместиться через ворлдпад? Так он у Фриск! И Харви заткнулся, ничего не предложив в качестве альтернативы. Он тоже не знал, что делать, и его эта неуверенность, как и вечное нытье, заставляло Одри злорадствовать. Хватит ныть, попросил Харви. Я чувствую это также, как если бы ныл я. Ты и так ноешь, выплюнула Одри и, прежде чем брат успел колко ответить, взвилась: она услышала то, что он хотел сказать, как он снова хотел пожаловаться на неё, ужасную Одри, которая не слушает его, вечно хнычет и не может решить «элементарные» проблемы. Глупую Одри. Неправильную Одри. Поэтому лучше заткни рот, пока я не выпустила твой дух на свободу. Сомневаюсь, что тогда от него что-то останется, ведь у тебя не будет души. Так что просто не чувствуй, как я ною. Харви уже было хотел броситься на неё — и остановился. Ну поплачь, улыбнулась Одри. Я прямо вижу, как у тебя глазки мокнут. Младшая сестра опять обижает. Мысли о жестоком папаше не дают тебе покоя. Ты снова там, где тебе бы не хотелось находиться, потому что — какой кошмар! — твоя злая сестра решила не бездействовать, пока идет война. И он пропал. Как же Одри этому, блять, обрадовалась! Беги, трусливый цыпленок. Беги и не попадайся мне на глаза. Потому что все наши беды не из-за меня. Они из-за тебя. Ведь, если бы ты захотел, ты бы помог, вместо того, чтобы огрызаться и кормить меня сказками о том, какой ты умный и важный, и какая я неотесанная и безмозглая. Ты бы мог вылечить мои раны. Мог бы рассказать, как пользоваться твоими способностями. Но ты этого не делаешь. Потому что ты плакса и истеричка. А потом Одри сама расплакалась и, уткнувшись лицом в колени, позволила своему горю выплеснуться наружу. Во все последующие часы ей было невыносимо думать о словах, сказанных в гневе. Харви не заставлял её так думать — она сама так думала, ощупывая те углы сознание, в которых мог спрятаться дух. Истеричка, плакса, все это было правдой, и справедливостью было дать ему отпор. Не терпеть, как Дэнни, а бить в ответ, бить сильно. Но Одри не могла простить себя за это, ведь случившееся противоречило её желанию заполучить его доверие. Не из корысти. Из крохотной возможности стать частью чего-то, почувствовать родство и стать «кровью крови», говоря поэтически. Даже если от Дрю в Одри была только фамилия. Попытки извиниться не увенчались успехом. Харви не отвечал. Тогда Одри решила перестать — так она лишь унижается перед ним, и её нынешнее мнение о нём и претензии обесцениваются. И она в сотый раз подумала, что быть младшей и при том старшей сестрой мальчика садиста-убийцы, изрядно поехавшего кукухой в течении нескольких десятков лет одиночества — то ещё удовольствие. Одри устало вздохнула. Хотелось есть и спать. Затем вздрогнула. Пощупав опухшее от слез лицо, мысленно осмотрев свое тело изнутри и снаружи, она нервно подумала: «Со мной все в порядке. Просто последний месяц выдался полным дерьмом. Или два месяца? Три?». Если добавить время, проведённое в студии в первый раз, время, проведённое здесь (приблизительное время) и сейчас, и время, которое она провела в реальном мире — получится полтора-два месяца. Как быстро меняется жизнь! Одри не могла даже вспомнить, когда в последний раз просто просыпалась, завтракала и шла на работу, по дороге подкармливая бродячих котов частью своего ланча. И как незаметно летит время… Одри отмахнулась и от этих мыслей. Все они бессмысленны. Теперь, когда единственный человек, с которым можно было поговорить, отвернулся от неё, гнет одиночества вжался в плечи и спину ещё сильнее, чем раньше, и Одри ходила сгорбленная и бесчувственная, как ожившая тряпичная кукла из ужастиков. Она испортила все, до чего смогла дотянуться. Даже такую элементарную задачу, как «сидеть и ждать», она запорола. Панической атаки, которая приходила к ней в такие моменты, не случилось: Одри её миновала, погрузившись в абсолютное «ничегонечувствование». Оказалось, это даже круто — ничего не чувствовать и просто идти вперед, как механизм без души и сердца. Гнев прошел, прошли и слезы. Осталась только она.***
В таком состоянии она, кажется, прошла обе студии. На самом деле это было далеко не так, она не прошла и одной десятой изменившегося до неузнаваемости враждебного мира. Она шла мимо разрушенных зданий, перепрыгивала через разломы в полу, выходила там, где не должна была бы, по логике вещей, выйти. Когда на неё напал какой-то доходяга, приказывая немедленно отдать все свои сбережения, Одри просто вздохнула. Она пустым уставшим взглядом оглядела его, на секунду зацепившись за разбитую бутылку, которую потерянный держал за горлышко, отошла, порылась в карманах, а потом врезала его — так сильно, что у него, наверное, что-то хрустнуло в челюсти. Но ненадолго эмоции прорезалась в её покрывшемся камнем сердце. На нижних этажах найдя целую плантацию странных подсолнухов, за которой ютились скопление домиков, в которых, в свою очередь, ютились, как рыбы в бочке, по десятку потерянных, она всем предлагала немного беконного супа в обмен на какую-нибудь информацию. К примеру, о псе с металлической рукой, которого видела с каким-то чернильным тупорылым верзилой, разбирающим завалы в южном крыле студии. Это случилось вчера, когда же конкретно — никто, по понятным причинам, сказать не мог. Решив, что это правда, так как только Том почему-то мог подружиться с Большим Стивом — а верзилой определенно был Стив, — она оставила все банки супа нуждающимся и направилась на поиски этого южного крыла. Про Фриск никто не слышал. Даже в мыслях ни у кого не было, чтобы какая-то странная девушка с нормального цвета кожей, будто пятно света во тьме, бегала по студии и что-то делала. Одри попыталась убедить себя, что, раз Фриск забрала и плащ-невидимку, она в нём ходит, чтобы никого не провоцировать. Все в порядке. Просто её никто не видит. Потом, отдав уже свой канцелярский нож, Одри выяснила, что кто-то видел в зоне отдыха художников рыжую девушку — случаем не ту, что ты ищешь, милая леди? — и ещё группу странных людей. Старая потерянная подключилась к разговору, сказав, что ей передал друг, а тому передал другой друг — что там случилась настоящая резня, и убили Кенни, гитариста. Вероятно, того самого гитариста, который отжигал на рок-концерте. Информация о рыжей её взволновала, и тогда Одри, отойдя, оперлась руками в стену и спросила, стараясь дышать ровнее: Ты слышал? Затем она продолжила допросы. Так, спася угодившую в логово пауков девочку, удалось выяснить, что где-то «бродит синий великан и спрашивает, когда случились землетрясения». И что синий великан с пулеметом. И тем дальше, чем больше. Уже в этом южном крыле, ещё называемом, как путь ангела, где обрушилась значительная часть некого дома (и где под обломками были найдены пропавшие Борисы со вскрытыми грудными клетками), говорили не только о единственном живом Борисе, который помогал пострадавшим, но и о целительнице, которая спасла от смерти какого-то старого потерянного. Мол, ему на голову обрушилась черепица, и он бы уже не встал — и тут из толпы появилась женщина в платье и предложила свою помощь. Все это время перед ней видели компанию сконфуженных всеобщим внимание людей. Это в край запутало Одри. Но когда она стала спрашивать о глазах и состоянии кожи, все встало на свои места. Некоторые были очень похожи на Одри, с золотыми глазами и побледневшей кожей, покрытые чернилами так, будто часами в них купались. Другие — выглядели нереально, точно оказались здесь случайно: с разноцветными глазами, живыми лицами, более… яркие, чем окружающая обстановка. Ребята, убившие Кенни — из первых. Ребята, которые спасли старика — из вторых. Третий тоже из вторых, хотя добрым его нельзя было назвать, и за кого он выступал Одри было не понятно. В общем, ситуация получилась запутанная. Одно было ясно наверняка. Василиса Огнева здесь. И она жаждет крови.***
Перед тем, как отправиться в Город Разбитых Мечт, Одри направилась к месту встречи. Она не верила, что это сработало, что Фриск вдруг вернулась к этому знаку, прочитала сообщение Одри и стала ждать. Все это звучало, как сказка. Но ей… хотелось верить. Хотелось войти в ту раздевалку перед «Анимационной Аллеей» и найти живую и невредимую Фриск. Это было маленькое и смешное желание человека, в котором не умерли наивность и вера, что все в этом мире можно исправить. Так много хотелось рассказать! О незваных гостях и возвращении старого врага, об Эллисон и Томе, обо всех ужасах, что пережила… Одри подавила вздох. И это все, чего она добилась — знания. Она никому не помогла, не нашла «гент», не выяснила ничего существенного, даже с Харви поговорить не удалось. Хороша будет история о том, как Одри сидела на жопе ровно. Но, когда она вошла в «Аллею», то подумала, что здесь вообще никого нет. Было тихо и пусто. Одри шла вдоль шкафчиков, открывая один за другим и думая, как, наверное, глупо выглядит. Она остановилась, так и не зайдя за поворот, за которым находилось место «их» встречи. Она уперлась рукой в дверцу шкафчика и подумала: «Оказывается, самый большой страх ни что-то увидеть, а ничего не увидеть. Мне страшно, страшно, что там тебя не будет, и это ожидание никогда не кончится. Эта тоска, она уже настолько невыносима, что, кажется, скоро изрежет мои внутренности и вырвется наружу со всем, что от меня останется». Ни что не было так важно, как-то, что Фриск пропала. «Гент»? Одри, кажется, перестала его искать. Василиса? Одри поймала себя на мысли, что, когда они снова встретятся, ей будет все равно. Том? Она найдет его и отведет к Эллисон, но, возможно, испытает только немного мрачного удовлетворения. Она вышла к месту встречи и замерла, увидев человеческую фигуру под знаками спирали и руны Дельты. Та сидела, положив руку на ногу, прислонившись к стене и прижимая что-то большое и металлическое к своей груди. Ноги Одри одеревенели и превратились в труху, когда Фриск повернула голову на звук её тихого вздоха и вскочила. — Привет, — сдержанно сказала Фриск. — Привет, — тихо произнесла Одри. Она улыбнулась через силу, точно подняла на своих плечах весь небосвод — она не сразу поняла то, что увидела, будто мысли доходили с опозданием. А увидев, испытала такое облегчение, что могла бы умереть здесь и сейчас. Наверное, с Фриск произошло то же самое, потому что в следующий момент взгляд её прояснился, и она сорвалась с места, протащив за собой сумку, в чьей лямке запуталась ногой, и на последнем шаге споткнувшись. Одри, которая бросилась навстречу, чуть не упала, когда Фриск навалилась на неё всем своим весом и зажала между своим быстро колотящимся сердцем и сцепленными на спине руками. Одри положила руки на её плечи, касаясь пальцами затылка, и закрыла глаза. Что же сказать? Она потеряла способность говорить: слова рассыпались в пространстве, стали, как туман, который ты видишь, но не можешь взять. Одри хотела попросить больше никогда не разделяться. Сказать, что любит. — Я скучала… — вместо этого, едва голос вернулся, сказала она с облегчением. И это было самой большой правдой, на какую Одри сейчас была способна. Нет, даже не так — это были единственные слова, что она нашла в себе.