Меч, Корона и Посох. Часть II "Корона"

— Ну, что, ты уже пошёл? — поинтересовалась бабушка Аквилегия, выйдя в прихожую. — Да, бабушка, — отозвался Эйрент, сосредоточенно пристёгивая ножны меча. В этот момент он тщательно облачался в одежду, которая была отличительной чертой сотрудника администрации племени ихтифрогменов — тёмно-синюю тунику с длинными рукавами, такого же цвета узкие, но не стесняющие движений узкие брюки, высокие сапоги серебристой кожи. Довершал наряд жилет из такой же серебристой кожи, что и сапоги; выполнен он был из лоскутов кожи, образовывавших узор в виде рыбьей чешуи. И жилет, и тунику скреплял широкий ремень из синей кожи. На голову Эйрент надел небольшой шлем из той же кожи; шлем заострялся кверху. Наконец, ножны меча оказались на своём месте — свисали, как полагается, с поясного ремня слева. — Какой ты красавец! — восхищённо сказала бабушка Аквилегия, подходя к правнуку, чтобы его обнять. Незадолго до этого она проделала то же самое, когда провожала Арлина, Раймону и жену внука в школу, где те учились и работали. А ещё часом раньше проводила на работу и внука, Рендома. — Ай, бабуля, не надо, — притворно возмутился Эйрент, уворачиваясь от объятий бабушки. Не то, чтобы они были ему неприятны, но он считал, что воину Мэглянда, находящемуся на службе вождя, не пристали подобные нежности. — Да знаю я, знаю, — улыбнулась бабушка, продолжая рассматривать старшего правнука. — Ты воин, герой. А сейчас ты на службе у вождя. Ладно, иди, а то там тебя ждут. Она благословила Эйрента, и тот вышел, согретый неизменным бабушкиным ритуалом. Выходя из дома, он уже не мог слышать, как бабушка Аквилегия сказала сама себе тихим голосом: «Эйрент, Эйрент, как же ты стал похож на моего августейшего отца, упокой, Касториос, его душу…» Уверенным шагом юноша подошёл к гнезду Ротбара и позвал мегафалька. Тот курлыкнул из глубины гнезда и, всем видом показывая радость, вылез из гнезда, торопливо расправляя крылья. Эйрент, не переставая разговаривать с птицей, оседлал и взнуздал её. — Давай, Ротбар, полетели на работу, — сказал Эйрент, садясь в седло и натягивая поводья. Ротбар немедленно взвился в воздух. Хотя администрация племени ихтифрогменов находилась минутах в сорока неспешной ходьбы от дома Гамильтонов, Рендом тем не менее посоветовал сыну летать туда на мегафальке. «Чтобы у него крылья не застаивались», — сказал отец, и Эйрент с ним согласился. Когда под крыльями Ротбара развернулась весьма знакомая панорама улиц Ихтитеуна, Эйрент погрузился в размышления. Он умышленно посылал мегафалька не по прямому пути, чтобы птица как можно дольше находилась в воздухе. Естественно, что времени на размышления оставалось больше. До чего же хорош стал Ихтитеун! Словно феникс из пепла, воскрес он после недавнего вражеского нашествия и стал ещё краше. Хоть и с высоты птичьего полёта, но Эйрент видел точки деловито шагавших по своим делам прохожих; посмотрев по сторонам, юноша наблюдал плывшие по озеру, как и в прежние времена, пароходы. Всё, как всегда! Он прекрасно знал, что Арлин и Раймона возобновили учёбу в школе, в четвёртом и третьем классе соответственно, а мама старается совместить преподавание в школе с обязанностями помощника директора. Хоть он видел, каких трудов и сил всё это стоило матери, в городе не без основания считали, что она впоследствии станет несомненной преемницей Атропы Кроносит Уайтинг и возглавит коллектив третьей школы. Младшим брату и сестре Эйрента тоже пришлось нелегко — юноша прекрасно видел, как ребята восполняли вынужденный перерыв в учёбе: им пришлось заниматься в школе не только два последних весенних месяца, но и два первых летних. И сейчас было вполне естественным, что то Арлин, то Раймона часто заводили разговор об осенних каникулах. Вот под крыльями Ротбара замаячило здание администрации племени. Как же оно знакомо! Когда шла война, Эйрент это здание видел неоднократно с земли; теперь же ежедневно он наблюдал его и с воздуха. Полюбовавшись ещё раз сверху на панораму озера и пожалев, что в воду попасть сегодня придётся только к вечеру, Эйрент дал мегафальку команду снижаться. Здание администрации, как рассказывали Эйренту, сильно пострадало во время уличных боёв, но теперь оно было полностью отстроено и выглядело так же, каким Эйрент его запомнил, когда подавал документы в Спецлицей. О, Касториос, какая бездна времени прошла с тех пор! Рядом со зданием администрации имелось так называемое служебное гнездо, где сотрудники администрации, имевшие мегафальков, оставляли своих птиц. В гнезде Эйрент заметил Астиду — значит, Святомир сегодня в Ихтитеуне. Эйрент знал, что кузен возобновил учёбу на историческом факультете университета, но один-два дня в неделю работает в администрации. Одному Касториосу известно, как кузен умудряется всё это совмещать. На соответствующие вопросы Эйрента Святомир лишь загадочно улыбался. Эйрент спешился, простился с Ротбаром и отправился на рабочее место. По пути наверх по хорошо знакомой лестнице он увидел господина Арникстона, отца своего бывшего одноклассника и одногруппника по Спецлицею. Потом, входя в коридор, куда выходили двери кабинетов сотрудников администрации, он чуть не столкнулся с Нинианой Алкинит Мартинсон, заведовавшей делами семьи в племени. — А, это ты, Эйрент! Привет! — тепло поприветствовала юношу госпожа Мартинсон. Да, они работали на разных этажах здания, но встречались весьма редко. По всей видимости, сюда госпожу Мартинсон привели какие-то свои неотложные дела. — Доброе утро, госпожа Мартинсон! — вежливо сказал ей Эйрент. Когда он поступал на службу к вождю, он подписывал документ, где говорилось о недопустимости фамильярности между сотрудниками администрации, но, судя по всему, госпожа Мартинсон этот пункт документа постоянно нарушала. Сотрудникам администрации племени ихтифрогменов полагалось обращаться друг к другу по фамилии с неизменным прибавлением слов «господин» и «госпожа». — Как отец твой поживает? И мать? — воспользовалась госпожа Мартинсон нежданной встречей. — Благодарю вас, всё в порядке, — отозвался Эйрент. — Передавай им привет! — услышал юноша её голос уже в отдалении. Теперь он задумался не на шутку, рассказать господину Арникстону о манере общения главы отдела по делам семьи, или же, наоборот, забыть об этом. К слову сказать, когда отец бывшего одноклассника и друга Эйрента по Спецлицею впервые увидел юношу среди сотрудников администрации, то очень тепло поприветствовал его как молодого начинающего коллегу и, когда тот спрашивал его советов, то непременно отвечал с неизменным радушием и обстоятельностью. Эйрент, ввиду своей крайней неопытности в работе, всегда был благодарен этой помощи и всегда ценил её. В минуты немногих перерывов в работе Эйрент много беседовал с отцом своего друга. Юноша знал, что Тиамин усердно учится на втором курсе Академии управления Мэглянда, и через два года после её окончания обещал занять одну из прекрасных должностей в администрации. Эйрент подумал, что наверняка он будет трудиться под началом друга, ибо сейчас занимал должность одного из помощников секретаря вождя. А потом было бы неплохо и самому поступить в эту академию. Если возьмут, конечно. С этими мыслями Эйрент добрался, наконец, до своего этажа, попутно раскланиваясь с сослуживцами, которые тоже спешили на рабочие места. Сотрудников в администрации племени трудилось много, и в этот утренний час лестница была полна народа. Совсем другой вид лестница имела в дневные часы — она как будто вымирала. А вечерами, наоборот, отработавший народ устремлялся вниз. Вот, наконец, и коридор. На нём как будто не отразилась прошедшая война — он совсем не изменился с конца прошлого года: всё те же белоснежные стены, тёмно-голубые портьеры с кистями и всё та же эмблема племени ихтифрогменов — золотая акула на тёмно-голубом щите. Кабинет, где находилось рабочее место Эйрента, находился ближе к лестнице, по которой юноша только что поднялся на свой этаж. Здесь работали все помощники секретаря, в совокупности составлявшие канцелярию секретариата администрации племени. Кабинет самих секретарей, а их было два, находился рядом с кабинетом вождя и соединялся с ним ещё одной дверью, похожей на выходившую в коридор. Всего в коридоре было три кабинета — один для вождя и его секретарей, другой для помощников одного секретаря, третий для помощников другого. Эйрент привычно вошёл в довольно обширный кабинет, самое большое помещение этого крыла и этажа и направился к своему рабочему столу. В кабинете никого не было, и юноша, садясь, удивился этому, ведь рабочий день уже начался, и его сослуживцам уже пора бы приступить к работе. В обязанности Эйрента входил разбор уже поступивших в секретариат, прочитанных и обработанных писем и других документов. Все документы он готовил для сдачи в архив. Так и сейчас, Эйрент взял папку с документами, приготовленную накануне вечером, открыл её и погрузился в работу. Эту папку он каждое утро, приходя на работу, брал в специальном окне, которое в виде ниши располагалось в том же коридоре рядом с лестницей. Да, по сравнению со сражениями, в которых юноша принимал участие, это было несколько скучновато, но занятия в университете были всё же куда тоскливее. Но Эйрента в медицинском университете благополучно замещает его сестра Ипатия, так что их отец должен быть счастлив. — О, ты уже здесь! — донёсся до юноши некоторое время спустя голос его коллеги, Тристана Алкинита Рейстона. Тристану минуло уже двадцать два года, он закончил уже Академию управления и трудился вторым помощником секретаря. Своим коллегам Тристан не раз озвучивал дальнейшие планы по карьере: он надеялся со временем войти в Совет Старейшин племени. А оттуда, как знал каждый ихтифрогмен, да и вообще мэгляндец, прямая дорога в вожди. Но сослуживцы относились к этим планам весьма скептически, потому что перед глазами каждого ежедневно находился пример самого вождя — говорящего исключительно по делу Амфибрахия Амброзита Кингстона. Тристан же был чрезмерно суетливым и шумным. Ещё одной неприятной особенностью Тристана, с которой, впрочем, Эйрент и остальные его сослуживцы уже успели свыкнуться, была его склонность к многословию. Как только он приходил на работу и начинал располагаться за рабочим столом, каждое своё действие сопровождал потоком фраз. Зачастую это сильно мешало сосредоточиться на рабочих задачах. — Тристан, может, угомонишься и будем работать? — сказал ещё один знакомый голос из-за начавшей открываться двери. В кабинет вошёл ещё один помощник секретаря, Гедрин Урбанит Вестминтон, самый старший из троих помощников одного из секретарей вождя, энергичный мужчина лет двадцати пяти-тридцати. — Ладно, ладно, — Тристан вмиг притих и сел за свой стол. Эйрент перевёл дух: можно теперь спокойно поработать. Гедрин, Тристан и Эйрент были соответственно, первым, вторым и третьим помощниками секретаря вождя по исходящим документам. Все эти документы поступали к ним после подписания их вождём и наложения на них его резолюций. Потом эти документы поступали в работу начальникам и другим сотрудникам отделов, находившихся на других этажах здания. Например, госпоже Мартинсон из отдела по делам семьи. Или господину Арникстону, начальнику отдела по делам строительства. А помощники секретаря по входящим документам, наоборот, обрабатывали документы, регистрировали их, а их начальник относил эти документы самому вождю непосредственно. Когда вся суматоха прихода на работу и занятия рабочих мест, наконец, улеглась, Эйрент погрузился в работу. Он раскрыл свою папку. Сегодня там не было ничего интересного. Так, всё по пустякам — несколько отчётов, пара писем и ещё что-то. Он привычно поставил на документах печать «в архив» и положил в соответствующую папку. Потом он вместе с сослуживцами занялся распределением исходящих документов. Их они клали в переносные ячейки, которые потом разносили по многочисленным отделам администрации. Тем временем время подошло к обеду. В администрации имелась неплохая столовая, где сотрудники могли обедать за смешную цену буквально семь талеров с человека. Эйрент взял еду и сел за стол, где уже сидели господин Арникстон и госпожа Шерстон, руководитель отдела по делам образования. Раньше Эйрент слышал о ней лишь из уст матери, рассказывавшей о рабочих буднях, а как только поступил на службу, то увидел её воочию. — Здравствуйте, господин Гамильтон, — обратилась к юноше госпожа Шерстон, и тому, как всегда в таких случаях, польстило подобное к себе обращение. — Здравствуйте, госпожа Шерстон, — ответил Эйрент, садясь за стол и принимаясь за еду. — Как поживает ваша мама? — последовал новый вопрос собеседницы. Госпожа Шерстон ввиду своей должности знала руководство школ племени, а Латону Арлинит Гамильтон буквально на днях утвердили, как завуча третьей школы. — Благодарю вас, неплохо. — А как вы сами? Освоились уже? Справляетесь? — Да, благодарю вас, всё хорошо, — отвечал Эйрент. — Спасибо за заботу. Дальше госпожа Шерстон завела разговор с господином Арникстоном. Эйрент ел и слушал их разговор. Господин Арникстон обмолвился, что в Ихтитеуне есть планы о реконструкции старой городской поликлиники. «Вот здорово!» — только и подумал юноша, не подав вида, что ему очень понравилась эта новость. Но тем не менее, он не собирался пока рассказывать об этом отцу, пока новость не подтвердится. Хотя отец, по всей вероятности, очень обрадовался бы ей. Эйрент закончил есть, встал из-за стола и вернулся на своё рабочее место. Остаток рабочего дня прошёл в продолжающемся разборе документов. Раз это была администрация целого племени, а не префектура какого-то из городов, то и документов, естественно, было много. В частности, помощники секретаря по исходящим документам готовили документы и для рассылки по префектурам городов — два раза в неделю прилетали на мегафальках курьеры из префектур забирать их. Вот и закончился рабочий день. Эйрент распрощался с сослуживцами и отравился в служебное гнездо. Ротбар встретил его радостным курлыканьем, словно рассказывая другу, как прошёл его день. Эйрент, как обычно, седлал его и разговаривал с ним. Потом юноша вывел птицу на улицу, сел в седло и полетел домой. По пути он давал Ротбару поохотиться на крупную рыбу в водах озера и, убедившись, что птица сыта, направлял её домой. * Эйрент вошёл в дом и застал там в гостиной какое-то бурное обсуждение. Слышались голоса родителей, бабушки Аквилегии, младших брата и сестры. Он остановился в прихожей и прислушался: — А что она ещё там пишет? — спросила бабушка Аквилегия. — Говорит, им ввели в программу основы медицины, — ответила Латона, и Эйрент понял, что семья получила письмо от Флорены, которая училась на третьем курсе Спецгимназии, — а также что они продолжают заниматься фехтованием и стрельбой по усиленной, лицейской, программе. — Интересно! — заметил Рендом, а Эйрент удивился, что отец уже дома. Обычно, возвращаясь с работы, он уже заставал дома старшего сына. — И что, Флорена сможет лечить людей? — спросила Раймона. — Нет, дорогая, — ответила ей мама, — для этого надо учиться на врача. Как Ипатия. А Флорена сможет просто оказать помощь, пока ещё к человеку не приехал врач. — Жалко, — произнёс Арлин, но тут же оживился. — Зато мне будет с кем фехтовать, когда я буду учиться в Спецлицее. — Ну, фехтовать ты можешь и со мной, — вмешался Эйрент, заходя в гостиную, где радостно встретили его возвращение. — Мы читали письмо Флорены, — улыбаясь, объяснил отец юноше, отвечая на вопрос в его глазах. — Да я уж понял, — улыбнулся Эйрент. — А Дриаден не писал? — Написал, — сказала мама, подавая старшему сыну конверт с эмблемой Спецлицея. На столе оставались лежать другие письма, ждавшие прочтения. Эйрент вскрыл конверт и погрузился в чтение письма младшего брата. Затем он прочитал письмо вслух. Летом они с Флореной, как обычно, приехали домой на каникулы, когда победа сделала возможным использовать дилижансы по их прямому назначению. Ведь в дни войны на них перебрасывали войска и припасы. Часть своего отдыха средние дети семьи Гамильтонов потратили на помощь при восстановительных работах. А в остальное время семья наслаждалась безмятежным нахождением в обществе друг друга. И Дриаден, и Флорена не очень любили рассказывать, как жили Спецлицей и Спецгимназия в тяжёлые дни войны. Но их родные помнили письма, которые брат и сестра присылали домой. Из тех писем они узнавали, что оба учебных заведения даже готовились к эвакуации; Гамильтоны узнавали об учениях, которые проводились руководством обоих учебных заведений при подготовке к эвакуации. Но, слава Касториосу, этого не случилось, жизнь шла почти по-старому, и последующие письма описывали рутинную лицейскую и гимназическую жизнь. Разве что не было в том году Лицейских сборов. Дриаден учился уже на пятом курсе Спецлицея, и часть письма он посвятил своей подготовке к выпускным экзаменам. Читая письмо брата вслух, Эйрент вспоминал, как сам готовился к этим экзаменам два года назад. А теперь настала очередь и брата… — Вот скоро и Дриаден закончит Спецлицей, — вполголоса озвучила мысли Эйрента мама. — А я скоро поеду туда, — подхватил Арлин. — просто мечтаю об этом. — Конечно, и не сомневайся, — ответил ему отец, — только школу закончи для начала. — Разумеется, — слегка обиженно пожал плечами Арлин. — А это что за письмо? — спросила Раймона, беря в руки письмо в конверте со странным гербом. — Ну-ка, дай сюда, — попросила правнучку бабушка Аквилегия, и та подала ей конверт. — Это же герб Морланталайна! — узнал Эйрент, сидевший рядом с прабабушкой. — Так, посмотрим, — произнесла бабушка Аквилегия, вскрывая конверт и погружаясь в чтение. — А это, Рендом, прислала Айрина, твоя кузина… Наконец-то! — Что там? — в один голос спросили остальные, ожидая содержания письма тёти Айрины из Морланталайна. Она писала родне очень редко, но большими письмами. Эйрент с нетерпением ждал новостей, как живёт его морланталайнская родня — его троюродные братья и сёстры: Артемиан, Титанея, Мария и Фомальт. Да, она приезжала к мэгляндской родне совсем недавно, наговорились они все тогда с ней всласть, и письма Гамильтоны, честно говоря, от неё не ожидали совсем. Ну, не любила тётушка эпистолярную деятельность, всякое бывает. — Айрина пишет, что у неё всё хорошо. Артемиан закончил кадетский корпус и стал офицером, Титанея учится последний год в пансионе благородных девиц, и скоро они отвезут туда же учиться Марию. — А Фомальт? — спросила Раймона. О делах в семье тёти Айрины Гамильтоны узнавали только из её писем. И родственные связи были налажены, так сказать, заочно. — Он пока ещё занимается дома с гувернёром, — с улыбкой сообщила бабушка Аквилегия, — и всеми силами хочет быть похожим на старшего брата… Тут бабушка Аквилегия снова замолчала, и все напряжённо смотрели на её лицо. Вдруг все увидели на нём выражение крайнего удивления. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Эйрент, нарушив её затянувшееся напряжённое молчание. — Тётя Айрина спрашивает, не общаешься ли ты с теми девонами? — С какими девонами? — в свою очередь удивился Эйрент. — У тебя же есть адреса девонов? — спросила бабушка Аквилегия. — Есть, — не стал отпираться Эйрент. — Так напиши им, — вмешался Арлин. — Думаю, будет интересно получить от них ответ. — И узнать, как живут в Девонгландене, — добавила Раймона. — Да ну вас, — лишь отмахнулся Эйрент, и родные не стали настаивать на продолжении этого разговора. Они немного ещё пообсуждали письма, а потом разошлись по своим делам: Арлину и Раймоне надо было сделать на завтра уроки, Латона собиралась проверить тетради. Рендом же направился в свой кабинет — он взял на дом некоторые документы, чтобы поработать с ними. Эйренту в ту ночь долго не спалось. Он долго думал о девонах. Он помнил беседы с девонскими дворянами — бароном Дио-Ринмаром и графом Оллендаром. Кусочки пергамента с их адресами до сих пор лежали в одном из ящиков стола в комнате Эйрента. Потом вспомнил, как они рассказывали ему о Девонгландене — своей стране. По их словам, это королевство отличалось климатом гораздо мягче мэгляндского, там на юге даже растут виноградники. И вдруг Эйрента с силой потянуло в Девонгланден, и он страстно пожелал увидеть эту страну. * Поневоле мысли о Девонгландене время от времени занимали мысли Эйрента весь завтрашний рабочий день. Он гнал их от себя, но они упрямо возвращались. Разбирая документы, и те, и другие, он снова и снова вспоминал обоих девонских дворян, с которыми успел подружиться даже за столь короткое пребывание на том острове. А вернувшись домой, он снова достал их адреса и замечтался. «А если не писать письма, а попросту съездить к ним?» — подумал он и испугался собственной мысли. Как бы то ни было, островное королевство непреодолимо влекло к себе. Вечером за ужином бабушка Аквилегия заметила, что правнук какой-то рассеянный: он говорил невпопад; вместо соли, которую его попросили передать, он передал перец. А когда он принялся мыть после ужина посуду, забыл намылить мочалку. Арлин с Раймоной быстро поели и ушли к себе; родители увлеклись каким- то разговором и, казалось, ничего не заметили. Вечером, перед сном, когда Эйрент читал у себя в комнате книгу, в дверь постучались. Он подошёл к двери: там стояла бабушка Аквилегия. — Бабуля? — только и мог сказать ошеломлённый юноша. — Дашь войти? — улыбаясь, спросила его бабушка Аквилегия и, не дождавшись ответа, сама прошла в комнату и села в кресло. Заинтригованному Эйренту ничего не осталось делать, как сесть на кровать и уставиться во все глаза на прабабушку. Та продолжала хитро улыбаться и рассматривать правнука. — Нет, ты определённо очень похож на него, — слегка наклонив голову, наконец, произнесла бабушка. — На кого же?! — Эйренту вконец надоели подобные бабушкины загадки. — Ты похож на моего отца, — вздохнула бабушка Аквилегия. ¬— Сейчас именно тебе я расскажу историю, которую я в своё время рассказывала всем в нашей семье, да только никто из членов нашей семьи не впечатлился ею. — А что за история? — оживился Эйрент, подавшись вперёд. — Я начну с того, что скажу тебе о своём, а следовательно, и твоём происхождении. Когда в Спецлицее ты изучал историю Антагеи, слышал о короле Девонгландена Людегере Первом, прозванном Сильным? — Конечно, — Эйрент заговорил, вспоминая, — Он был противником вольности дворянства и запретил дуэли. — Правильно, дорогой, — тепло улыбнулась бабушка Аквилегия. — В общем, я — младшая из дочерей Людегера Первого. И ты — один из его потомков. — Что?! — вскочил Эйрент, затем силы словно мгновенно оставили его. Тяжело дыша, он снова сел. Если бы прямо сейчас на него вылилось ведро ледяной воды или, вероятно, прямо перед ним ударила бы молния, он и то не был бы в таком шоке. Он продолжил сдавленным голосом. — Что ты сказала? Это что, шутка? Бабуля, ты решила со мной так весьма скверно пошутить? — Нет, дорогой, — серьёзно и без улыбки произнесла бабушка Аквилегия. — Это чистая правда. Ты, наверное, скажешь, что это случилось так давно, что кажется сказками и небылицами. — Запросто, — согласился Эйрент. — Но я прошу тебя, Эйрент, дай мне рассказать всю мою историю. А потом решишь, верить мне или не верить. Или будешь вправе считать меня полоумной старухой. — Хорошо, бабуля, — кивнул юноша, щадя пожилого, явно обидевшегося, человека, — я послушаю. — Ты ведь учился в магической школе в Спецлицее? Тогда ты должен знать о Кертагорте и кертах. — Конечно. Керты — это один из пяти народов Кертагорта, именно они преподавали у нас магию. А про сам Кертагорт господин Хилмист рассказывал, что это мир, связанный магическими порталами с нашей Антагеей. — Верно, дорогой. Так вот, моя мать как раз происходила из народа кертов. Она была дочерью императора Кертайи Айкамия Пятого Интартиста. «Обалдеть, — подумал Эйрент. — Выходит, мы, Гамильтоны отнюдь не простые мэгляндцы, если у нас в предках и короли, и императоры». А сам только кивнул, мол, ясно. — Принцесса Менвиллия, как нам с сёстрами рассказывал наш отец-король, была высокой девушкой и поорила его красотой и статностью. Наш отец часто ездил с визитами, официальными и нет, к императорскому двору Кертайи. Сначала он ездил как наследный принц, представляя на официальных праздниках корону Девонгландена, а потом и как король. К слову сказать, принцесса Менвиллия была женщиной-магом, даже, более того, к тому времени, как она вышла замуж за моего отца, она успела написать по магии несколько магических трудов… — Это случайно не Менвиллия Ринтал Интартист? — невольно перебил Эйрент. — Мы читали её учебник по истории магии, госпожа Тервист нам давала изучать. — Да, верно, Эйрент, это она. Не перебивай, пожалуйста. Так вот, на чём я остановилась? — На магических трудах. — Точно. Моя мать была завидной невестой — принцесса, красавица, да ещё обладала спокойным, ровным характером и славилась добротой. Но почему-то потенциальные женихи не спешили предлагать ей руку и сердце — видать, магия принцессы отпугивала их. А может быть, Менвиллии они самой не были по нраву. Она мне, помню, рассказывала, что император и императрица Кертайи печалились, что дочка до сих пор не замужем и знакомили её с новыми и новыми женихами. Но всё изменилось, когда ко двору Кертайи стал приезжать Людегер, молодой принц-коронет Девонгландена. Ему рассказали о принцессе-магине, но это его не испугало, а наоборот, привлекло. В честь приезда принца Людегера при дворе устроили ристалище, где молодые люди из знатных семей стали мериться силой и владением оружием. А так как отец принца Людегера король Пардульф заставлял всех сыновей много тренироваться в военном искусстве, то неудивительно, что принц Людегер вышел победителем из всех состязаний. А если я своего отца помню и в зрелом возрасте весьма красивым мужчиной, но можно себе представить, каким красавцем он был в молодости! Они стали встречаться, и император с императрицей Кертайи были счастливы, что принц-коронет Девонгландена неразлучен с их дочерью. Дело пошло к свадьбе. Ах, какая это была свадьба! Мама рассказывала нам с сёстрами, как нарядно украшен был Корвейнский собор — это самый большой собор Дайвона, столицы Девонгландена, и как красив был сам украшенный Дайвон с жителями, нарядившимися в честь праздника. На церемонии бракосочетания присутствовало много гостей, в том числе новая кертайянская родня августейшей четы. Можно было себе представить всё это великолепие! Не успели отшуметь свадебные торжества, как королевский двор погрузился в траур: едва увидев свадьбу своего наследника, скончался король Пардульф, отец принца Людегера. Принц Людегер стал королём Людегером Первым. Потом у короля Людегера и королевы теперь уже Менвиллии родилось пятеро детей — сыновья Людегер и Пардульф и дочери Бертрада, Фредегонда и Арнегунда… Мои братья и сёстры… — А где Аквилегия? — снова перебил, не выдержав, Эйрент. — О, дорогой, — широко улыбнулась бабушка Аквилегия, которая, по-видимому, была на сей раз не против, что её прервали, — это не просто так. Моё настоящее имя — Арнегунда, я была младшей из дочерей, — тут Эйрент вытаращил глаза на прабабушку. — Дело в том, что в Девонгландене королева Менвиллия полюбила гулять по дворцовому саду Райдевина, это королевский дворец. И однажды она увидела красивый цветок, ну, ты его знаешь, это водосбор. Их много растёт на лугу, который возле леса недалеко от Ихтитеуна. Она узнала у садовника, что правильно этот цветок называется аквилегия. Ей, уроженке Кертайи, всё было в диковинку здесь, на Антагее. Я до сих пор не знаю, почему мама меня, свою младшую дочь, назвала Аквилегией. Но, как бы то ни было, мне понравилось, как меня называла мама. Годы шли, мы, дети короля Людегера Первого росли, и наш отец стал задумываться о том, как выдать моих сестёр, ну, и меня, конечно, замуж. Первая вышла замуж, как водится, самая старшая из моих сестёр — принцесса Бертрада уехала и стала королевой Перликтора. Мне было тогда всего двенадцать лет, я была сущим ребёнком. Через три года мы проводили Фредегонду, к её мужу, королю Силурия. Все эти проводы ранили наши сердца тем более, что годом ранее мы лишились моего брата Пардульфа — он был смертельно ранен на охоте, которую устроили в честь свадьбы моего брата, принца-коронета Людегера. Я совсем не задумывалась о замужестве. Больше всего меня увлекали книги, музыка и скульптура. Мне нравилось, когда у нас в дворцовом саду появлялись новые статуи, нравилось говорить с мамой о книгах. Я часто ходила в Королевские Архивы, я обожала читать хроники прежних королей моей страны, а также другие книги. Обожала слушать концерты нашей придворной капеллы. В один прекрасный день, придя, как обычно, в Архивы, а мне уже исполнилось семнадцать лет, я увидела там за одним столом странно одетого чужеземца. Он был очень красив — высокий, с каштановыми волосами и с удивительно добрыми голубыми глазами. Ему было двадцать три года. Мы разговорились. Оказывается, чужеземец прекрасно, хоть и с лёгким акцентом, говорил на девонском языке. Его звали Корвин… Тут бабушка Аквилегия замолчала, по всей видимости улетев мыслями в прошлое, в события более чем семидесятилетней давности. Эйрент уже прекрасно понял, о каком Корвине говорит бабушка. Да, это был его прадед, ныне покойный! Но Эйренту очень хотелось послушать, что будет дальше: — Бабушка, а что было потом? — Потом? — бабушка Аквилегия вернулась в настоящее. — Ну, ты уже знаешь, что этот Корвин оказался родом из Мэглянда. Он был историком, писал диссертацию по истории Девонгландена, и для этого ему пришлось прилететь в Девонгланден и добиться разрешения работать в Королевских Архивах. Когда я призналась ему, что я принцесса и дочь короля, он сначала немного смутился. Но потом, когда я рассказала ему о своих увлечениях, он понял, что между нами много общего. Мы стали общаться дальше, и он, казалось, забыл, что я принцесса. Шли дни, которые складывались в месяцы, и наша завязавшаяся дружба переросла в нечто большее. Мы стали встречаться в тех же самых Архивах. Я сама предложила ему там встречаться, потому что ни ему не след было так часто появляться во дворце, ни мне в гостинице, где он жил. Корвин стал моей первой и единственной любовью… Однажды ночью мы совершили даже прогулку на его мегафальке Лонеде. Я думала, что это страшно летать на таком существе, которое я первоначально боялась, но та ночь стала одной из чудеснейших в моей жизни! В один прекрасный день меня позвал к себе мой отец-король. «Арнегунда, — решительно обратился он ко мне, — мы нашли тебе мужа». «Но, отец, я не хочу замуж! Совсем не хочу!», — возразила я. «Так надо, дочка», — сказала мама, и мне показалось, что в её прекрасных кертайянских глазах сверкнули слёзы. «А… а кто он?» — осторожно спросила я. «Король Алакасты Эстебан Второй», — ответил отец, и мне тогда показалось, что земля уходит из-под моих ног. Я знала, что этот король на целых сорок лет старше меня и что он похоронил уже трёх своих прежних жён и одну из них даже приказал казнить. Я с трудом пробормотала: «Ясно, отец», и, не помня себя от горя, в слезах убежала к себе в покои. Старшим моим сёстрам повезло: их мужья ненамного старше их, и прежде сестёр у их мужей не было жён. А мои родители и вовсе сочетались браком по любви. А мне предстоит прожить всю жизнь почти что со стариком. Мне было так обидно, так горько! Почему они со мной так поступили? В тот вечер я отослала моих служанок прочь и провела всю ночь в слезах. На следующий день рано утром я уже прибежала в Архивы. Чуть позже пришёл Корвин, и я весьма сбивчиво рассказала ему обо всём. «Любимая, ¬— прижал он меня к себе, и от этого слова у меня растаяло сердце. — Я не отдам тебя никому. Ты — моя!» Эти слова зажгли огонь надежды в моём сердце. Несмотря на наши с Корвином предосторожности, люди отца выследили нас, и во дворце разгорелся скандал. Всё крутилось вокруг недостойной королевской дочери связи. Мать молчала, но лицо её было хмурым и печальным. Старший мой брат Людегер был согласен с отцом. А отец приказал запереть меня в моих покоях. Ко мне были приставлены люди отца, которые следили за мной круглосуточно. Один раз пришла мама, мы с ней много говорили, и Менвиллия призналась, что ей не удалось переубедить мужа, что дочь любит другого. Так прошла неделя, потом две, и надежды избежать постылого брака таяли с каждым днём. Но в одну прекрасную ночь ко мне в окно, разбив стекло, влетел камень, обёрнутый бумагой, оказавшейся запиской от Корвина. «Будь готова следующей ночью. Я забираю тебя к себе на мою родину. Напиши письмо родителям. Найди способ открыть окно. Корвин», — только и значилось в записке. Моё сердце подпрыгнуло от радости, и я стала с нетерпением ждать следующей ночи, но меня терзали вопросы, как он узнал, где я и как обнаружил место моего заточения. Я написала пространное письмо родителям, где сказала, что, хоть я и люблю их, но без Корвина жить не могу. Сделала приписку, что потом напишу письмо. Потом стала изучать запоры на окнах. В одной из книг я прочитала, как можно отпирать замки, и решила попробовать вскрыть замки на окнах булавкой, которая обычно служила для скрепления деталей на корсете. Наступила решающая ночь. Изогнув булавку и закрывшись занавеской, как будто я просто стою и смотрю в окно, после нескольких неудачных попыток мне удалось открыть окно. Вдруг лунный свет закрыла крылатая тень. Сначала я испугалась, но потом поняла, что это всего лишь птица Корвина. Я распахнула окно, Корвин слегка свесился с седла, обвязал меня верёвкой, и через несколько минут я уже сидела в седле сзади любимого, а ещё через час мы уже летели над морем, озарённым лунным светом. «А если погоня?» — прошептала я, когда мандраж побега немного улёгся. «Они не смогут, — вслух отозвался Корвин, — ведь у них нет мегафальков». Я немного успокоилась и стала следить за удалявшимися и таявшими вдали очертаниями берегов Девонгландена и силуэтами Дайвона. Конечно, мне было грустно покидать родину, но любовь и жажда свободы были сильнее. На первом привале, а их мы делали на небольших островках, я оделась в одежду, которую припас Корвин. Это оказалась мужская одежда мэгляндцев — другой у Корвина не было. Хоть она мне и была несколько велика, но мне стало гораздо теплее, ведь я сбежала буквально в одной ночной сорочке и пеньюаре. Но всё остальное мне казалось неважным: я была теперь с любимым, и мы летели к нему на его родину, в Мэглянд, доселе неведомый и пугающий. В пути, занявшем три дня, я нашла ответы на терзавшие меня вопросы. Оказалось, Корвин нашёл меня благодаря дворцовой челяди, распустившей языки. Корвин подловил подвыпившего стражника, и тот ему быстро выложил, где меня содержат. Я удивилась, почему он не смог завладеть одеждой стражника и под его видом пробраться ко мне во дворец. Корвин мне ответил, что дворец напичкан стражей и что было бы невозможно вытащить меня оттуда незаметно. И вот, наконец, Мэглянд. Родители Корвина, которых я тогда боялась больше всего на свете, оказались милейшими людьми и приняли меня как родную. Мне поначалу было неловко отличаться от ихтифрогменов, которые могут плавать под водой. Под руководством отца моего жениха, Кейрина Иакинита Гамильтона, я выучила мэгляндский язык и грамоту. А мама Корвина, Онтара Урбанит Гамильтон, научила меня премудростям ведения домашнего хозяйства. Она думала, что я, как принцесса, ничему такому не обучена, но из-за своей любознательности я часто посещала дворцовую кухню и научилась многому у дворцовых служанок. А дальше… Мы с Корвином сочетались браком в одном из касторианских храмов Юпитериана. Да ты знаешь его, этот храм, ты там был, когда олучили Ломена, младшего сына моей внучки Эхмены, ну, твоей тётки. Потом у нас с Корвином родились близнецы — Лаэрт и Леандр. Честно говоря, когда я их ждала, то опасалась, смогут ли они плавать под водой, но опасения мои оказались ложными. Сыновья родились настоящими ихтифрогменами. А когда он защитил диссертацию, то его, несмотря на его молодость, пригласили преподавать историю в университете Юпитериана. Через несколько лет после свадьбы, когда нашим сыновьям было уже по десять лет, и они оба уже учились в начальной школе, я рискнула написать письмо домой, где я всё рассказала. Ответ, которого я очень боялась, пришёл нескоро, через семь месяцев. Это было письмо от мамы. Она написала, что мой отец, король Людегер Первый, скончался через год после моего бегства. На престол взошёл мой брат как король Людегер Второй, и в том же году у него родился сын Бенстан, потом дочь Гертруда и ещё один сын Людегаст. Она мне написала, что не сердится на меня и что очень рада рождению у меня сыновей. Между нами завязалась переписка, и потом мама решила переехать ко мне, чему я очень обрадовалась. Мама приняла большое участие в организации магической школы в Юпитериане. В ней как раз учился твой дядя Нериан. Это много позже школа переехала к Спецлицею и Спецгимназии, где ты и учился. Потом она скончалась в один год с Корвином, твоим прадедом. Это случилось, когда тебе и Ипатии исполнился ровно год. Это была крупная для меня потеря… Вот и вся моя история. Повторяю, ты вправе верить или не верить рассказанному мною. Остальные наши родственники, увы, считают всё это сказкой для маленьких детей. — Бабуля! — растроганно обнял бабушку Аквилегию Эйрент. — Я считаю всё это чистой правдой. Иначе почему у меня магический дар, у моей тётки Кадмины, пропавшей на Кертагорте, тоже. Всё от принцессы Менвиллии. — Конечно, Эйрент, откуда же ещё. Слушай, — спохватившись, она посмотрела на часы, — уже час ночи. Давай-ка спать, а то тебе на работу завтра. — Хорошо, бабуля. Давай. Спокойной ночи! Когда Эйрент остался один, он долго не мог уснуть, переваривая рассказ прабабушки. Всё рассказанное ею действительно походило на сюжет романа. То, что он, да и все его ближайшие родственники по отцу, непростого происхождения, будоражило его кровь и рождало безумные фантазии. Однако, хватит, решил Эйрент, устраиваясь поудобнее в постели. На ближайших выходных юноша собрался слетать к месту, где был похоронен его прадед Корвин. Приняв такое решение, он уснул.