***
Мейстер Великий мейстер Бран безумно тосковал по морю. Конечно, при дворе были свои развлечения и удовольствия. До того как попасть ко двору, он никогда не видел такого количества еды. Пиршества, которыми можно было бы накормить десятки детей в Блошином Конце. Он никогда не видел столько рулонов шелка и золотых нитей для одного-двух платьев. И никогда не слышал стольких комплиментов из змееподобных уст. Впрочем, все было не так уж плохо, ведь до этого момента он никогда не видел настолько влюбленной друг в друга молодой королевской пары, как наследница и ее супруг. (Лорд Корлис и принцесса Рейнис были редким исключением, королева Эймма и король Визерис до ее смерти были еще одним — но молодые пары? При дворе чаще можно было наблюдать лишь блуждающие взгляды и грехи юности). Все бы ничего, но именно из-за них великий мейстер Бран уже много лет не был дома. Когда принцесса Рейнира впервые забеременела и попросила назначить нового великого мейстера, который бы курировал ее первую беременность, Бран поспешил предложить свою кандидатуру. Каким-то образом из всех старых (очень уж старых) мейстеров выбрали именно его, и Бран прибыл ко двору, как только принцесса впервые почувствовала, что в ее утробе зарождается жизнь. Это было десять лет назад. Последний раз он был дома три года назад. Бран вздохнул и решительно расправил плечи, уставившись на дверь родильной комнаты, не обращая внимания на тихий смех повитух позади. Они тоже были свидетелями этого выводка детей Таргариенов и прекрасно знали о его забавных причитаниях по поводу… явного аппетита королевской четы. И все же, размышлял великий мейстер Бран, толкая тяжелую дубовую дверь: наблюдать за чудом рождения никогда не надоедает.***
Швея Мицелия безумно любила детей. Хотя они с мужем так и не были благословлены собственными, она вырастила многих своих племянников и племянниц. И теперь, когда они выросли, нашли своих возлюбленных и родили своих детей, она по-прежнему иногда присматривала за их детьми. Мицелия кормила их, играла, насколько позволяли ее старческие суставы, и рассказывала им сказки на ночь. Ее муж, один из золотых плащей Стронга, учил детей всему, чему мог, и мальчиков, и девочек. Пройдя через войну, он прекрасно осознавал, насколько ужасной она может быть и для тех, и для других. А поскольку большинство ее племянников и племянниц служили дому Стронгов в качестве оруженосцев, горничных и кухарок, ее родные внуки росли рядом с детьми Стронгов. Мицелия до сих пор хранила в памяти первую встречу с наследником Стронгов — рослым парнишкой семи лет, совсем недавно лишившимся матери, несущим на спине одного из внуков Мицелии. — Он упал с дерева, — пробормотал юный Харвин с красными глазами, по-прежнему очень храбро. Вот он — наследник Харренхолла. — Я думаю, он подвернул лодыжку, еще он попросил, чтобы я принес его к вам. Мицелия подумала, что малыш просто хотел избежать гнева отца. — Спасибо, молодой господин. Дальше я сама. Харвин вошел в их скромные покои и опустил своего товарища на пол, не пряча вежливых и любопытных глаз. Мицелия заметила, что рукав юноши был сильно порван. — Что случилось с вашей туникой, молодой господин? — спросила она, уже доставая нитки и иголки, а также тряпку, чтобы обмотать лодыжку внука. Харвин непонимающе моргнул, опустил глаза и пожал плечами; он не мог вспомнить, но в последнее время Харвин так быстро вырастал из своих рубашек, так что швея при каждой встрече с ним смотрела на него со страдальческим видом. — Хотите, я зашью? С этого момента Мицелия стала личной швеей сира Харвина. Учитывая темп его роста, это было вполне логично. Мицелия была уверена, что это всего лишь на несколько лун. Она была стара и не владела соответствующими навыками для работы с дорогими шелками детей лорда. Но молодой сир Харвин настаивал, и так продолжалось луна за луной. А вскоре луны перешли в годы. Когда принцесса начала подыскивать себе жениха, Мицелия вышила для сира Харвина голубой камзол. А когда его костюм одобрили, она вышила на носовом платке символ его дома. После рождения первенца у королевской четы, Мицелия удостоилась чести вышить одеяльце будущего короля. Мицелия продела нитку в иглу, руки ее мелко дрожали. Они тряслись уже давно, да и глаза были не те, что раньше, но это седьмой ребенок Харвина, и седьмое одеяльце станет для Мицелии последним.***
Шеф-повар Падрин был, возможно, лучшим поваром во всем Вестеросе. За десять лет брака принцессы Рейниры он придумал множество рецептов, и теперь даже подумывал издать свиток с рецептами для будущих матерей в Королевской гавани. Пока Падрин в поте лица трудился на кухне над густым супом, он размышлял о самых необычных просьбах принцессы во время ее беременности. Во время первых четырех беременностей принцессы главным поваром был его отец. И он был свидетелем того, насколько специфическим может быть вкус этой девушки. Однажды она попросила медовую утку из Пентоса с оранжевыми перцами… зимой. Тогда оруженосцы бросились на поиски утки, но в итоге каждый раз возвращались с пустыми руками. Отец Падрина сказал, что принц-консорт написал дяде принцессы и спросил, не может ли он прислать утку из Пентоса для своей племянницы. Кухня так и не дождалась ответа, но на следующий день на пороге замка лежали полдюжины уток вместе с оранжевыми перцами, готовыми к приготовлению. Падрин тряхнул головой вытер уставшие руки. Принцесса обожала густые супы после родов. Такое блюдо насыщало, питало и легко усваивалось — все это было важно для измученной женщины. Он посмотрел в бурлящий котел; осталось недолго.***
Гонец Большую часть своей жизни Роберт был королевским гонцом. Он доставлял приглашения, указы и сообщения от короля в самые отдаленные уголки королевства, и однажды даже побывал на поле боя. Однако, с тех пор как единственная дочь короля вышла замуж, ни одно послание не являлось столь важным, как весть о ее благополучии и здоровье его нового внука. И вот Роберт сидел под дверью родильного зала, обливаясь потом вместе с другими гонцами, готовыми передать самое долгожданное известие своим лордам и хранителям. Для Роберта это будет седьмое послание, и ему доставляло огромную радость видеть, как старый король посмеивался при мысли о еще одном младенце на руках. (Роберту пришлось пережить утрату младенцев королевы Эйммы одного за другим. Он с уверенностью мог сказать, что являлся единственным человеком в государстве, который видел слезы короля). Уже рассвело, но никто в зале об этом не знал. Роберт вскочил при звуке захлопнувшейся двери вместе с остальными гонцами и лордами. Навстречу ему вышел сир Харвин в одной лишь нижней одежде, потный, с запекшейся кровью на руках и ладонях, в седьмой раз нарушивший обычай. Он был весел и радостно объявил всем: — Принцесса! Наконец-то.