Перья

      Черные перья были такими гладкими. Шоджи аккуратно провёл вдоль роста. Урчание было таким тихим, задушенным. Спина выгибается словно прочь от ласки, сильнее вжимая тело в чужую грудь. Токоями прятал клюв в плече, стараясь не открывать его, не смотреть, но это грудное, истинно птичье воркование всё равно выходило с каждым судорожным выдохом. Неловко, совсем не круто и не величественно.       Одна из рук провела аккуратно против роста перьев на лопатках, почесывая мягкими движениями основание, полное мягкого пуха, который щекотал кончики пальцев. Токоями пощёлкивает клювом и тычется им в плечо, прячется от внимательного взгляда. Шоджи целует в переносицу, приглаживает распушившиеся перья на затылке и по бокам, улыбаясь во всю ширину рта. На него косятся взглядом и всё же аккуратно тыкаются клювом в шею и щёку.       Всё это такое неловкое, неспешное, изучающее. Токоями с нежностью поглаживает дрожащими руками шрамы на лице, около рта, переходящий на затылок. Поглаживания аккуратные, словно эти отметины ещё могут болеть. Мягко перебирает волосы чуть выше, пропуская сквозь пальцы короткие пряди. Их нежность немного топорная, нелепая, но это то, что они могут, то, чего они хотят.       Под этими прикосновениями Шоджи расслабляется, перестав зажиматься и выпрямлять спину, сгибаясь, чтобы удобно окружить всего Токоями, наконец-то подключая другие руки. Их много, прикосновений может быть слишком много, он понимает это, поэтому не торопится, спрашивает на это разрешение. Своей причуды не боится рядом с таким же мутантом, как и он сам, но беспокоится излишне нагрузить в первый раз таким вниманием. Но Токоями сам укладывает руки себе на бока и спину, давая своё согласие на это. — Я не рассыплюсь, просто… не торопись.       Всё одеяло разворочено, скомкано вокруг и под ними вместе с пледом, словно окружает, ограждает от остального мира. Токоями неловко ведёт рукой по крепкой широкой груди, очерчивая заметные мышцы, шрамы, перебирается выше, оглаживая ключицы, чуть поцарапав, сразу убирая пальцы, стоит почувствовать то, как вздрогнуло это большое теплое тело. — Всё хорошо, это было небольно, но неожиданно. Продолжай.       Токоями нервничает, потому что в этом он совсем ничего не смыслит, он никогда особо не интересовался подобным, да и знал от рождения, что у него будут сложности. Такие сложности, которых нет у обычных людей. У него нет губ, чтобы целоваться, как это делают все. Есть зубы, есть язык, но губ не было, вместо них есть клюв. Аккуратно провести языком по шее сложновато с непривычки, но пристраивается, старается, чувствует тепло, вкус обыкновенной кожи, но чуть солоно. Странно, но так интимно. Всё сжимается внутри таким участившимся возбуждением, которое не щекотало, а скорее зудело в последние дни. Это было самым неловким признанием, но Шоджи всегда был достаточно внимательным, чтобы заметить. И он же начал этот разговор, потому что знал, как Токоями было неловко признавать свои такие выбивающиеся из образа недостатки, как тот считал. Неловкий и смущающий разговор. И вот результат. Решение попробовать, ведь они ничего не теряют. Так делают все, верно? Они просто могут касаться друг друга, ничего более. Изучить и остановиться по первой просьбе.       Токоями нервничал, но не хотел отступать, не трус ведь, да и это оказалось приятно, щекотало нервы и внутри распускалось что-то новое, непривычное. Возбуждение иное, тягучее, постепенно нарастающее. Но было так неловко ощущать колено между собственных ног, которое при движениях смущающе притиралось, заставляя заливаться краской под перьями. Немного успокаивало и окончательно добивало, как последний готический постер на стене, то, что собственное колено ощущало чужое возбуждение. Осознание обоюдного желания позволяло ощутить спокойствие, расслабляло затянутый узел в горле, давало выдохнуть с этим глупым воркованием. Не ворон, а голубь. Не ворон, а чёрная птица непонятного происхождения и вида. И эта голубиная деталь смущала с самого детства, но сейчас на неё всё больше всё равно, особенно, когда сразу несколько рук начали скользить по спине, оглаживая лопатки с перьями, поясницу, бока, немного щекоча своим медленным, но ощутимым движением.       Вновь прикосновение к перьям, их гладят, перебирают, аккуратно чешут, ведут против роста в самом низу лопаток, где они совсем мелкие, пуховые, легко поддающиеся давлению. Их аккуратно сжимают, словно немного собирая в горсть. Токоями весь выгибается, прижимается плотнее к груди, отчаянно цепляется за чужое плечо и воркует, переходя на какое-то неровное щебетание. Набор звуков сменяется быстро, переходя в человеческий стон, надрывный, громкий в сравнении с зажатыми выдохами до. Сжимает бёдрами колено сильнее нужного, но разжать мышцы получается не сразу. Сейчас прострелило пах сильнее прежнего, на секунду всё внутри запекло и напряглось.       Токоями напряженно дышит, виновато поглаживая плечо, на котором остались лунки от ногтей. Всё же он тоже не остался на месте за этот год, нарастив достаточно сил, чтобы не быть таким беспомощным, как в самом начале. Голая физическая сила тоже нужна. Хотя сейчас она не порадовала. Шоджи мгновенно убрал руку от перьев на спине, которые все распушились, поднялись, будто подставляясь под прикосновения. Поглаживая чистую часть поясницы, руки, шею, успокаивающе, нежно. Поцелуи на лице Токоями ощущает слабо, скорее осознает давление на перья, но всё равно благодарно подставляется, стараясь выровнять дыхание. — Ты кончил? — Нет… Но это было близко. — Мне больше не трогать? — Нет… Сожми ещё раз, пожалуйста.       Токоями напряженно сжимал бёдрами чужое колено, когда пальцы осторожно коснулись этих мелких мягких перьев, распушившихся, приподгнявшихся немного над кожей, словно приглашающих вновь себя коснуться и приласкать. Но их не сжимают. Шоджи неожиданно с напором проходится по их основанию и лишь потом немного сжимает, а после ведёт обратно, чувствуя под пальцами особенно нежную мягкую кожу сквозь пух. Токоями дрожит всем телом, воркует особенно громко, прерываясь на сорванные стоны и громкие выдохи, прижимаясь теснее к чужому телу, цепляясь за всё, что попадалось под руку. Подрагивающими пальцами гладит мембрану между руками Шоджи, не зная, то ли цепляться за руки, то ли ласкать, концентрируется на ощущение этой нежной кожи, но старательно не царапает, даже задыхаясь в этом незнакомом остром удовольствии, от которого сбивалось дыхание. Напряжение сильное, удушающее, остро режущее в паху. Но его недостаточно. Так много и остро, но недостаточно.       Но давление колена добило окончательно, завершающая деталь, которая заставила сильно проехаться ладонью по мягкой мембране между руками, цепляясь за её край, но взяться за руки не дали. Шоджи неожиданно обнял его всеми руками, прижал плотнее прежнего к себе, прижимая колено лишь сильнее, переплетая крепче ноги. Он весь вздрогнул, хрипло постанывая и напряжённо выдыхая где-то сбоку от головы, руки подрагивали на спине, прижимая лишь сильнее, отчаяннее. Разноголосые стоны, тяжелое дыхание и неловкие движения тел, подрагивающие бёдра и попытки удержаться друг за друга. Шоджи и Токоями отчаянно нуждались в этом, переваривая такое знакомое, но вместе с тем непривычное чувство, заигравшее новыми, особенно яркими и чужими красками.       Токоями пощёлкивает клювом неосознанно, но у него просто нет эмоций, чтобы вновь возмущаться на свою наследственность, он просто пытается прийти потихоньку в себя под такое хриплое дыхание под ухом с тихими глубокими стонами. От этого мурашки прошлись по телу, отзываясь в паху, где сейчас было неприятно-влажно из-за того, что домашние штаны никто из них всё же не снял, и очень чувствительно. Но отстранять Шоджи не хотелось. Новый опыт и эмоции заставляли желать просто прижаться к этому человеку и не отлипать, потому что была слишком сильная встряска. Да и, по влажному ощущению на собственном колене которое, как оказалось к неловкости Токоями, прижималось к чужому паху, Шоджи было нужно время, которое ему дают, аккуратно поглаживая, насколько позволяет плотный кокон из объятий грудь и руки. — Ты в порядке, Шоджи? — Да, Токоями, просто это было неожиданно и сильно. Прости, не сильно сжал? — аккуратно разжимает такие крепкие объятия, поправляя примявшиеся перья. — Нет, всё хорошо, ты мне никогда не навредишь. Но всё же надо прибраться до того, как вернутся родители. Мне кажется, они что-то понимают. — Твои родители крайне понимающие люди, а госпожа Токоями догадалась о наших отношениях до твоего признания, — Шоджи воспользовался репликантами, чтобы достать из шкафа штаны Токоями и свои собственные, которые тоже были пристроены на время там. — Это меня немного нервирует. Но я знаю, что она не станет вмешиваться и что-то выпытывать или советовать без моего желания. Но я точно не хочу неловких ситуаций! Может она и слова не скажет, но будет ждать, пока я сам всё рассказу. Я пока к этому не готов… — Токоями смущённо и чуть недовольно отвернул голову в сторону, снимая с себя неприятно влажные вещи, благодарно кивая на протянутые штаны и салфетки. — Тебя никто не будет торопить в этой семье. — В нашей семье. Ты тоже её часть. И я очень благодарен за это. Прости, что тут я выгляжу нелепо, эти птичьи повадки, я их не контролирую. — Они милые. Мне легче понять, когда тебе хорошо или больно. Это выглядит и звучит крайне лично и интимно. Мне нравится, — лёгкое смущение проскользнуло в последних словах, но звучало всё это предельно уверенно.       Токоями замер, неловко поправляя на себе штаны. Что ж, возможно он был рад, что сегодня они зашли так недалеко. Потому что в ином случае эта откровенность, смешанная с заботой и искренностью чувств, его бы убила. Шоджи говорит всегда так, чтобы не было недопониманий. Это хорошо, особенно с загадочностью и иногда излишней закрученностью речей Токоями. Но сейчас тот беспомощно что-то проворковал, ругаясь после этого громко, но уже всеми понятными и знакомыми словами. Закрывает глаза ладонями и сгибается в отчаянно смущении. Слышит, как за его спиной Шоджи завозился и тихо беззлобно рассмеялся. Им ещё предстоит много работы. — Я что-то пропустил? — Тень показалась из тела Токоями неожиданно, словно её наконец-то выпустили. — Мы вернулись! Купили яблок в карамели и немного выпечки! — Вы издеваетесь?!       Тёмная Тень в этот момент искренне перестала понимать происходящее, растерянно смотря то на злого Токоями, который агрессивно надевал футболки, то на улыбающегося Шоджи, который тихо посмеивался, прибираясь в комнате. Кажется, она правда пропустила что-то очень важное.