Среди теней Инферы

Павшая с небес «Стрела Сирениума» пронзала полупрозрачную перевёрнутую чашу заслона и смятым наконечником вгрызалась в землю раскинувшегося вокруг неё города, что жил под светом искусственного солнца, не зная ночи. Великое творение инженерной мысли парило под сводами купола, сияя ярко, и за вуалью его золотых лучей прятались выполненные под старину здания, оценить красоту которых было дано лишь тем, кто находился внутри шарообразного барьера.   Но Лозс Армстронг не стремился попасть под купол, его не интересовало великолепие города — раскрытые за спиной чёрные кожистые крылья несли мужчину к прячущемуся среди тяжёлых пепельных облаков оперению «Стрелы», меж каменных бородок которого улавливалась энергия жизни другого человека, заключённого, как и сам Армстронг в медленно распадающееся тело.   — Я не стану участвовать в этом, Лозс! — возмущённый голос Джея Эсперо хлестнул, будто кнут, до того, как ноги получателя гневных слов нашли опору. Армстронг поморщился, но по опыту общения с Эсперо знал, что следует выслушать тираду полностью, и уже потом что-то отвечать. А Джей, вышедший из тени и явивший свой сердитый лик, между тем высказал то, что Лозс и ожидал от него услышать:   — Твой план противоречит нашему Кодексу, идёт наперекор решению Ордена и, синера в Пламя Разрушения, он не справедлив по отношению к Делеону и его семье! У него растёт пятилетняя дочь, а ты хочешь сделать её сиротой! В чём виноват этот ребёнок, ты мне скажи?   Воцарилась пауза, продлившаяся ровно десять секунд, спустя которые Лозс, убедившийся, что ему позволено говорить, снизошёл до ответа:   — Ни в чём. Я и не обвинял ребёнка Делеона в чём-либо. Я просто хочу, чтобы восторжествовала справедливость…   — Армстронг! — ещё пуще прежнего взбеленился Эсперо. — Синерова Бездна, о какой справедливости идёт речь?! Решение нашего Ордена было справедливым! И все, ВСЕ участники судебного процесса были согласны с этим!   — Розали передумала! — эта фраза, заранее заготовленная и в нужный момент оброненная в пространство, возымела на Джея ровно тот эффект, какой и должна была — тишина пала между двумя собеседниками. Но как следует усвоить эту информацию Армстронг своему оппоненту не дал. Взгляд Лозса ожесточился, в голосе мужчины прорезалась сталь, а каждое следующее его слово наносило мощный ментальный удар:   — И прежде чем ты решишь что-то ещё сказать, я ставлю тебя перед фактом — ты будешь участвовать в моём плане! У тебя есть долг передо мной, и я не возьму в уплату ничего другого!   Джей Эсперо был уверен в том, что Армстронг поставит ему подобный ультиматум, и до сего момента свято верил, что и инициатива пойти вопреки решению Ордена, принадлежала исключительно Лозсу. А теперь выходило так, что идею ему подала женщина, что сама по собственной воле повлияла на вынесенный Орденом вердикт.   — Лицемерка! — Джей не стал скрывать своего в миг изменившегося отношения к той, что решила пойти против Кодекса.   — Всего лишь мать, потерявшая сына и проклятая синером! Ей должно вернуть то, что она утратила! Это наш священный долг, как Павших Ангелов! Не забывай о том! — чеканя каждое слово в той же жёсткой манере, изрёк Армстронг. Его, будто грубо высеченное из камня, лицо не теряло хмурого назидательного выражения, и в глазах насыщенного винного оттенка неугасаемо горело неистовое пламя упрямства. Лозс не собирался уступать, потому что его оппонент не мог выиграть, ведь все произнесённые Джеем слова — лишь вялая попытка оказать сопротивление, от которой ничего, кроме провала, ждать не следовало. И оба мужчины знали это.   — И этот человек до сих пор убеждает других в том, что не умеет играть словами! — тонкие бледные губы Эсперо искривились на по-юношески молодом лице в презрительном оскале. — А ещё смеет напоминать мне о долге, и это при том, что сам не исполняет его должным образом!   — Должным образом — это как? — этот вопрос Армстронг сдобрил ответной глумливой улыбкой.   — По правилам, прописанным в Кодексе нашего Ордена! — с готовностью ответил Эсперо.   — Первое и главное предписание нашего Кодекса — следовать воле женщин, утративших детей из-за синеров! Что я и делаю! И я искренне не понимаю, зачем Совет Ордена настолько усложнил это правило! Все эти «отсрочки» не приводят ни к чему хорошему и, в итоге, приносят лишь ещё большую боль! Розали и её муж, Майкл, страдают и будут страдать! Делеон, наш «брат», страдает и будет страдать, и его дочь, Хината, тоже неизбежно будет страдать! — имя матери девочки из уст Армстронга так и не прозвучало, хотя та тоже была в числе жертв запретного колдовства. По твёрдому убеждению Лозса, Дейлина Лайт не заслуживала снисхождения за своё преступление, и это казалось его собеседнику несправедливым — Армстронг отчетливо прочитал это в таких же алых, как у него самого, глазах Эсперо.   А Джей, между тем, не мог себе представить, как можно ненавидеть женщину, сдавшуюся намеренно и позволившую лишить себя возможности использовать магию? Как можно не сострадать матери, молящей на коленях и готовой пойти на любые условия, лишь бы ей позволили воспитать ребёнка? И как можно игнорировать любовь, чистую и искреннюю, не угасшую несмотря ни на что, к мужчине, ради жизни которого Дейлина была готова отдать свою собственную? Эсперо был уверен: если бы не семя новой жизни в чреве Дейлины, та воплотила бы то, что желала воплотить и ровно так, как это должно было сделать! Но жестокая запретная волшба «Ритуала Воскрешения» не терпела ошибок, и не делала исключений, а потому когда наступил момент Дейлине отдавать плату за жизнь своего мужа, ей должно было заплатить жизнью не только своей, но и жизнью своего нерожденного ребёнка, и, разумеется, она не могла на это пойти.    — И всё из-за того, что Совет пошёл на уступки синеру! — последнюю фразу Лозс буквально выплюнул, за что получил ещё более осуждающий взгляд от Эсперо. Но для Армстронга это не имело ровным счётом никакого значения — слишком сильно в нем укоренилась его собственная позиция, и какому-то (по его возрастным меркам) мальчишке не удастся его переубедить. Лозс Армстронг сполна вкусил горечи от синеров — проклятых Богиней существ, чьим душам была всего одна дорога — во мрак Бездны, ибо Золотой Поток Духов не мог принять эссенцию тех, кто разрушал баланс между жизнью и смертью.   Сердце в груди стукнуло болезненно, когда пред взором не знающих покоя очей возник образ красивой светловолосой женщины, чьё имя на долгие годы стало для Лозса смыслом жизни. Сейчас же оно было смыслом возвращения мужчины в смерть — Армстронгу давно не было места в этом мире, и время неумолимо разрушало его тело, забирая драгоценную силу, что была нужна ему, чтобы достичь Цель. Пока ещё магия препятствовала распаду организма мужчины, но рано или поздно настанет момент, когда помочь не сможет даже она, и тогда Лозс на долгие годы останется заперт в чертогах Ордена, будучи узником собственного тела, не способного более двигаться, и единственное, что ему останется — это молиться. Молиться, чтобы удача улыбнулась его «братьям», и они смогли сделать для него то, что он собирался сделать для Делеона сегодня — вернуть его душу в Поток Духов. И плевать Армстронгу было на вердикт Ордена и на то, что сам Делеон мог быть против, —  значение имели лишь собственное принятое решение и глаза Утратившей ребёнка женщины, что молили его о действии! Лозс долгое время сдерживал свой порыв пойти наперекор воле Совета, но слова Розали: «Я так больше не могу!» — спустили триггер в его голове и заставили план, родившийся ещё тогда, когда дочь Делеона только начинала делать свои первые шаги, перейти в этап подготовки. Благо времени на это потребовалось не так уж и много.    Богиня Тэме определённо благоволила Розали и услышала её молитвы, ибо невероятной удачей было нахождение Делеона и его семьи на территории, что была под защитой «братьев» и «сестёр» Ордена, поддерживающих позицию Армстронга в отношении «нерациональности» некоторых предписаний Кодекса. А потому заманить Делеона в ловушку под предлогом его участия в срочной миссии по устранению «ручных псов», подчиняющихся синерам, — не было большой проблемой. Ложный приказ должен был привести мужчину к «Стреле Сирениума», где должна была захлопнуться его «клетка».   — Не синеру, а женщине, что желала познать какого это — быть матерью! — произнёс Эсперо в той же поучительной манере, в какой до этого говорил Лозс, и последние слова выделил особой интонацией.    Армстронгу же стоило огромных усилий сохранить лицо, и не выдать того, насколько на самом деле большую неприязнь он испытывает к Дейлине — змее, что без зазрения совести прикрылась собственным ребёнком, чтобы отсрочить свой бездарный конец. Но Джея Эсперо обмануть было не так-то просто — ему уже доводилось быть свидетелем опрометчивых поступков Армстронга, результаты которых чаще всего тянули за собой груз неприятных последствий не только для него самого, но и для братьев и сестёр Ордена. Но отказать Лозсу сейчас, несмотря на протест, выраженный в словах, Джей действительно не мог — его долг должен быть уплачен, и Армстронг предъявил ему счёт.   — Пусть так! Но моя позиция оттого не изменится! Переходи уже к главному, Эсперо! Этот бесполезный разговор мне уже надоел! — Армстронг понимал, что может спровоцировать «извержение вулкана» своими словами, но те сорвались с его губ раньше, чем он смог осознать, что произнёс их.    Наступившая на несколько мгновений тишина была тяжёлой и обжигающе холодной. Но Эсперо, вопреки желанию выплеснуть с новой силой вспыхнувший гнев, выполнил «просьбу» Армстронга и сделал это в достаточно спокойном тоне:   — Что станет с дочерью Делеона и Дейлины после их «гибели»? И сможет ли она пережить их «смерть»? — на последний вопрос не было однозначного ответа, но Джею было интересно, что на него ответит этот жёсткий непробиваемый кусок камня — Лозс.   — Хинату возьмут под опеку её тётя и дядя, и именно от них будет зависеть, насколько безболезненно она переживёт весть о том, что её мама и папа больше не вернутся! — ничего другого от Армстронга ждать и не следовало. Но Эсперо всё же надеялся, что тот проявит больше сострадания к ребёнку человека, которого хотел «освободить».   — Не делай из меня монстра, Джей! Я прекрасно знаю, с чем имею дело! И повидал я гораздо больше твоего! И поверь, когда-нибудь ты поймёшь меня, и осознаёшь, что то, что мы сделаем сегодня — дело правое! — боль прорезалась в голосе Лозса неожиданно, и это несколько обескуражило Эсперо и заставило усмирить свой негатив.   Издали раздались мерные хлопки — третий участник готовящейся засады почти добрался до точки общего сбора. Его крупная фигура, облачённая в матовую тёмную сирень брони, была хорошо заметна во мраке ночи. Крылья, сотканные из каменной тверди, выдавали в приближающемся мужчине жителя горных вершин. Он и сам был подобен горе — его рост, грубые черты лица и наличие внушительной мышечной массы недвусмысленно говорили о том, что этому воину никакая преграда была ни по чём.   Хьюго «Скала» Штейн прибыл ровно к тому моменту, когда разговор между Лозсом Армстронгом и Джеем Эсперо увял окончательно. Со смуглого недружелюбного лица Скалы смотрели дерзкие, бросающие вызов всему миру, алые глаза, что некогда были сочно-карими. Хьюго взвешивал и оценивал своих союзников так, как мясник взвешивает и оценивает куски мяса.    С Лозсом Армстронгом ему уже доводилось вести дела, и тот прочно укоренил за собой славу блестящего мечника, а ещё идущего до конца в своих целях человека, чем бесспорно подкупал Штейна. А вот чего ждать от Джея Эсперо, Скала не представлял. Худощавый, миловидный на лицо колдун в хвойно-зелёном плаще и одетой поверх него чёрной кольчуге был личностью с двойственной и непостоянной натурой, а потому в число людей, которым Хьюго доверил бы свою спину, Джей не входил. Но главной движущей силой плана был всё же Армстронг, а потому за любые «кульбиты» Эсперо должно было отвечать ему. Сам же Штейн участвовал в «плане» не для благородной цели, ему была важна сама драка, к тому же проверить легендарную везучесть Делеона Лайта он давно хотел на себе. Братья и сёстры Ордена считали это ребячеством, Хьюго же желал взять от оставшегося у него на существование времени всё, что ещё было возможно взять. Он не питал иллюзий касаемо изворотливости синеров, и знал, что поймать «своего» — шанс не высокий. Так зачем тогда тонуть в горечи ложных надежд, если можно вкусить сладость отведённых на жизнь дней, даже если жизнь эта закончится заточением в чертогах Ордена? Хьюго ответил самому себе на этот вопрос, и последствия ответа привели мужчину к Лозсу. Тот бесспорно не одобрял жизненной позиции Хьюго, но того это мало интересовало. Скала оглядел своих союзников ещё раз и спросил:   — Когда начинаем?