Дивиться нечему, делиться нечем

В салоне такси воняло роскошной жизнью. Разило большим количеством распитого алкоголя. Наверняка дорогущего, такого, что привкус спирта в "богатом букете" почти не угадывался. Пробовать и оценивать самолично не доводилось, запах и вкус напитков в бокалах господ оставалось только представлять. Уж точно в них не налита хлебно-спиртовая жижа, которой травились обитатели трущоб на склонах горы-города. К чести жижи, перегар после любой выпивки стоял одинаковый, и никакой "богатый букет вкуса" пойла в стакане не делал его приятнее. Алкогольный смрад перебивался коктейлем из лучших творений парфюмерной промышленности. Не стоило сомневаться: каждый одеколон, каждые духи были восхитительны в своей сути. Тщательный подбор компонентов и выверенные сочетания заключали само благоухание Эдема в изящные флаконы. В тесном салоне прекраснейшие ароматы, однако, смешивались в плотный удушающий дурман. Утончённость и возвышенность терялись, на смену им приходили головная боль и тошнота. На подлокотнике красовалась кем-то не осиленная или забытая в счастливом угаре дорожка. Щелчок пальцами — и чужая доза удовольствия разлетелась облачком белых крупинок, завершив композицию из раздражителей нервных систем богатеев. Гирико горько усмехнулся про себя, подумав о чистоте напрасно растраченного продукта. На этот раз должен был быть без примесей, всё-таки до Гирико тут явно не простые граждане ехали. Такси представителей рабочего класса обычно не возили. Автомобиль направлялся к городскому центру, ближе к вершине. Вёз пассажира на вечное торжество жизни. Курорт посреди антиутопии, извращённая версия рая на земле, называйте как хотите. Славное местечко, в сравнении с остальной частью города. Там и вино благороднее, и гор чище. Там начинались светские круги, обитали сливки местного общества. Сегодня громким поводом для их сбора на очередной крупной попойке стало третье переизбрание мэра. Человека, благодаря которому у верхушки было всё. Узурпатора власти, из-за которого у окраин не было ничего. Гирико получил приглашение. Меньше часа назад у дверей его родной бетонной коробки в бедном районе стоял автомобиль дорогой марки, а в дверь его съёмной квартиры стучался мужчина в новёхонькой форме прислуги. Сначала открывать не хотелось, но мужчина оказался настойчивым. Стучал в дверь слишком методично и назойливо, пришлось открыть. В руки тут же всунули конверт с его адресом и именем. Обратного адреса на конверте указано не было. Зато было имя, иглами ударившее по сердцу, душе и памяти. Он не поверил. Помнит, с каким волнением отрывал край конверта и как дрожали напряжённые пальцы. Помнит, какие слова надеялся увидеть и искал глазами, бегло читая. Помнит разочарование после более вдумчивого прочтения. Тогда поверить в реальность полученного письма стало проще. Спало волнение, погасла надежда, рассыпались ожидания. Сейчас конверт с неаккуратно оборванным краем и злосчастным письмом внутри лежал у него на коленях. Гирико четырежды перечитал текст приглашения, продолжая убеждать себя в том, что принял его не зря. "Ноа" на строке адресанта мозолило ему глаза всю поездку.

***

Гирико, хоть и оделся как можно приличнее, ощущал себя самой настоящей чернью. Грязной, никому ненужной, отталкивающей. Впрочем, он ей и являлся. В этом зале он был лишним, никак не вписывался в общий колорит привыкших к подобным празднествам. Привлекал изничтожающие взгляды своей никчёмностью. Вопросов, почему-то, ни у кого не возникало. А у него назревал, один единственный: почему его до сих пор не прогнали отсюда взашей. Он покосился на банкетный стол. Омары... Может, лангусты... Гирико не очень хорошо различал морскую живность. Не было необходимости для выработки данного навыка: негде применять. Подойти и попробовать не решился. Он здесь не за этим. Где, чёрт возьми, Ноа? Ноа обнаружился сам собою. Подошёл с фужером шампанского и тарелкой чего-то слишком маленького, чтобы называться бутербродами. Прежде, чем Гирико успел что-то сказать, сунул тарелку ему в руки. — Ешь. Еда предназначена не для того, чтобы ты на неё пялился. — Воздержусь. Ноа пожал плечами, мол "твоё дело", и пригубил шампанское, а Гирико ощутил, как робость обхватила горло, не позволив вырваться резким словам, которые должны были прозвучать. — Ноа... Почему всё так? Почему ты оставил нас? — Мой ответ будет проще, чем ты мог подумать. Я хочу жить, Гирико. Не существовать, не выживать. Жить. Оказалось, что это не так уж и сложно. — Прежний ты так бы не сказал. — Прежний я давно бы болтался в петле. Рука дрогнула и разжалась, будто забыв, что должна сжимать край тарелки, не давая упасть. Тарелка выпала. Фарфор разбился, закуски рассыпались по полу. Ноа, кажется, не обратил внимания на устроенный беспорядок, только бережно взял за руку и сжал ладонь. — Что тебе дала твоя "позиция" кроме нервного тика? А как твоё плечо? Всё ещё болит? Плечо болело. Было причиной пробуждений посреди ночи и иногда вызывало затруднения с удержанием мелких предметов. — Мы могли выбраться вместе. Ты мог стать моим литературным агентом, подумай сам, раньше ты прекрасно мне его заменял. Нашли бы тебе хорошего врача. Сейчас у меня есть доступ к лучшей медицинской помощи, мне бы хотелось, чтобы он был и у тебя. Во рту стало горько. — Хочешь, чтобы я тоже бросил Арахну. Она не сможет справится одна, для нас и твой уход был ощутимой потерей. — Как там Арахна, кстати? Будто совсем не слушает. Надо же, всё-таки он может раздражать. Арахна поднялась от подножия, от их квартирки, до вершины, до мэрии. Как обычно. Пешком, с карикатурой в руках. Как обычно. Бежала от мэровских собак, спущенных с поводьев. Как обычно. — Рисует карикатуры, пишет листовки, выходит на пикеты. Ты же знаешь. — Знаю. Её последний плакат был очень красивым. Жаль, что порвался. А та здоровенная псина её чуть не загрызла. Жаль... Улыбается... Улыбается, мразина лицемерная. Робость ослабляет хватку на горле, и жгучая обида находит выход. — На тебя стыдно смотреть. Кем ты стал? Ноа молчит, продолжая улыбаться. А затем давит на больное плечо. Крик, переходящий в хрип. Они привлекли внимание всех гостей фуршета. — Это на меня-то стыдно смотреть? — шепчет на ухо. — Присядь, тебе нужно отдохнуть, — говорит вслух.