Созависимость

День снова начинается с неприятного пробуждения, с ощущением ломоты во всем теле, а особенно — резью в голове. Будто кто-то взял самую острую пилу в мире, и сидит, режет мозг. Это вошло уже в какую-то больную привычку. После того, как Чимина сбила машина, после того рокового дня он ощущал свою голову на плечах, как какое-то хрупкое и сплошное болезненное пятно на своем теле. Вечно ноющее и требующее отдыха двадцать четыре на семь. Которое в любой момент может просто взять — и отключиться. Но после ударов в челюсть, которые он получил, и после ударов его головы о твердый и холодный пол чужими противными руками… Он перестал чувствовать свою голову здоровой вообще. Одна сплошная пульсация, одна сплошная проблема, одна сплошная гематома. По собственным ощущениям, у Чимина уже не меньше трех сотрясений мозга. И тот факт, что он все еще может дышать и моргать — удивительно хороший признак. Парень оказался удачливо живучим существом. Существом, а не человеком. Людьми обычно называют тех, кто радуется жизни и вдыхает ее полной грудью, приветствуя каждый миг с улыбкой на лице. Чимин же… Существует. Лежит на холодном полу на боку и хрипит, тяжело дыша. При каждом вздымание грудной клетки Пак ощущает далекую неприятную боль в ребрах. Он, честно, надеялся, что больше не проснется. Но чертовы глаза все равно посмели открыться, а сердце — застучать. Зачем ему вообще все эти чувства? Зачем ему дышать, двигаться, ощущать..? Зачем ему вообще такая жизнь? А жизнь ли это теперь, после всего пережитого? Сначала Пак подумал, что все произошедшее было лишь сном. Ужасным кошмаром, которые итак снились ему уже долгое время в качестве побочных эффектов от принимаемых тяжелых препаратов для оздоровления нервной системы, которую он уже, кажется, никогда не восстановит. Но с каждым шевелением тела, с каждым ощущением боли при движениях во всех частях его корпуса и не только, чувствуя пластырь на своей нижней губе, Чимин осознавал, что это все была чертова реальность. Реальность, в которую Пак так отчаянно не хотел возвращаться. Почему Тэхён его просто не убил? Он мог бы добить еще тогда, когда собственными руками держал его голову и остервенело бил ею в пол. Тогда у Чимина появились звездочки перед глазами от оглушающей резьбы в голове, но, он уверен, еще бы пару-тройку ударов — и парня можно было бы хоронить. Но Ким почему-то не довел до этого. А жаль… Пак смотрит пустым взглядом на толстые решетки на стене. Рассматривает сквозь них такие, будто, далекие верхушки деревьев. Чувствует ли он что-то?.. Наверное, тоску. Тоску по людям, которых он хотел бы увидеть всем сердцем перед последним вздохом. Чувствует ненависть к Тэхёну. Чувствует жалость к самому себе… В больной голове переодически вспыхивают резкими и короткими отрывками все произошедшее, что заставляет Пака сильно, до фантомных белых пятен перед глазами, жмуриться и легонько биться о пол то лбом, то висками. Ему уже все равно на свою голову. Раньше он старался ее беречь. Сейчас уже — нет. Это не имеет для него теперь никакого смысла. Той ночью ему ее нагло, со всей жестокостью разбили о чертов холодный пол. Как разбили — так и, судя по всему, своими же руками обработали. Потому что Пак чувствует какой-то не то бинт, не то пластырь на том месте. Замечательная тактика у больного психа — сначала покалечить до полусмерти, а потом, пока жертва будет в отрубе, «вылечить» все раны. А головная боль словно его сестра теперь. Она не покидает ни на секунду, сопровождаемая еще и наглой тошнотой. Благо, Чимин ничего не ест, иначе только сидел бы и блевал сутками напролет. Он настолько свыкся со своим больным состоянием, что теперь это не доставляет прямо сильного дискомфорта, как это было вначале. Но и приятного, естественно, в этом всем мало. Он не знает, сколько уже лежит так. Как выброшенная на сушу рыба, которую оставили на песке под палящим солнцем погибать. Он не знает, сколько времени прошло с той ночи. Не знает, сколько он был в отрубе. Признаков жизни он никаких не подавал, не желая видеть ненавистное лицо перед собой. Но когда за решетками наступала тьма — он упорно закрывал глаза, пытаясь заставить себя спать. Получалось это с трудом. Прикрывая веки, в голове продолжали всплывать не только болезненные картинки изнасилования, но также и лица его самых близких. От этого, закусывая до крови итак разбитые губы, Чимин беззвучно плакал, роняя слезы на пол под своей головой. Иногда он рыдал до пульсаций в висках и опухших венах на лбу, чувствуя, как внутри поднимается давление. И организм, итак перегруженный истощением, вырубался сам по себе, добитый еще и слезами. А, открывая глаза на, как казалось, следующий день, Чимин ощущал, что его губы, голова, ссадины на теле, были снова обработаны. В одно из таких «утренних» или «дневных» пробуждений, он обнаружил, что теперь одна из его рук свободна от оков. А перед лицом стоял поднос с тарелкой и палочками для еды. Но вместо ожидаемого голодного урчания, Чимина вывернуло слюнями с желчью практически рядом с подносом. К еде он так и не смог притронуться. Он лишь ногой отодвинул поднос от себя подальше и попытался отвернуться к стене, разминая затекшее плечо. Одна свободная рука ему погоды не сделает, но он соврет, если скажет, что это его чуть-чуть не обрадовало. Потому что запястья с плечами, как и голова, также постоянно ныли от напряжения. Вообще странно к нему относятся. Сначала избивают и насилуют до потери сознания, а потом заботливо обрабатывают раны, отстегивают одну руку, и приносят рис в тарелке? От этого в Чимине должно что-то изменится? Он должен простить и вдохнуть свежий глоток жизненного воздуха? Да он даже под дулом пистолета никогда не простит и не будет относится, как раньше. Ни-ког-да. Лучше пусть действительно его прирежут, но он никогда не вернётся к прежнему отношению… И, возможно, здоровому состоянию… В одно «утро», или же это был «день», Чимин совсем не понимал как протекали числа календаря в этом гнусном и чертовом, как его жизнь, подвале, Пак проснулся не на холодном полу. А на обычном стуле. Вновь связанным, но уже не только по рукам, а также и ногам. Сидеть на чем-то не холодном оказалось уже довольно непривычным. Чимин попытался хотя бы чуть-чуть растянуть затекшие мышцы. Но получилось сделать это весьма плачевно. И только сейчас он заметил, что его спортивные штаны на нем стали висеть еще больше. Исхудал, наверное. Ведь в зеркало он себя уже давно не видел, поэтому, утверждать этого не может. Сидел на стуле он все в том же надоедливом подвале. Смотрели на него все те же надоедливые две пары глаз. Только один не скрывал себя, а другой — был снова во всем черном, с балаклавой на голове. Только вдобавок — еще и с черными солнечными очками. Человек, видимо, боится опознаний, при свете-то дня… Чимину думается, что это уже бесполезно. Ему просто… Плевать. И посадили его на стул для того, чтобы, наконец, добить. А то надоело мучиться.       — Только сделай это быстро, — подаёт совсем хриплый и тихий голос Чимин впервые за долгое время. Связки совсем отвыкли работать при разговорах... Тэхён, привалившийся к стене напротив и скрестив руки на груди, изгибает бровь, а потом злобно, с издевкой в голосе, ухмыляется:       — Сделать что? Пак смотрит на него исподлобья, разлепляет окровавленные губы, которые прошедшей ночью вновь искусывал в немых рыданиях, и представляет на секунду в своей больной голове, как хватает тяжелую арматуру и бьет ею несколько раз в череп мужчины, разбрызгивая вокруг себя море крови. Чтобы ощущать, как под руками этот череп трещит, разламываясь на куски, как вытекают глазные яблоки, западает язык, из-за чего Ким захлебывается… Иногда события в жизни заставляют мышление полностью изменится на все сто восемьдесят градусов…       — Убить меня, — сухо отвечает Пак, смотря то в один глаз напротив, то в другой. — Сделай это быстро. Ким вновь изгибает свою противную бровь. В нем сейчас противно абсолютно всё: каждая косточка в теле, каждый жест, каждый волос, каждое движение…       — С чего ты решил, что я тебя убивать буду? — нагло насмехаясь, спрашивает мужчина.       — Ну не даровать же свободу собрался, — огрызается Пак, почувствовав, как давление уже миллионный раз за все время здесь, поднимается от злости.       — Хах, — в сотый раз усмехается Ким. Чимин, честно, вырезал бы ему рот. Как именитому Джокеру из комиксов, которые Пак раньше любил. Раньше… Какое далекое, оказывается, слово. Парень прикрывает глаза на секунду, глубоко вздохнув с далекой болью под ребрами. Кто бы мог подумать… Еще какое-то количество времени назад он боялся представить холодный труп в свой голове. А сейчас сидит и фантазирует о том, как он бы убивал и мучил Тэхёна, не боясь, что с ним потом что-то за это будет по закону…       — Вообще, мы собрались здесь, чтобы хорошенько поговорить и прояснить кое-что, — проговаривает Тэхён. — Чтобы, так сказать, не было недопониманий между нами, — он омерзительно улыбается. Выделенное «мы» и «нами» подразумевает не только закованного в веревки Чимина и стоящего напротив Кима. Пак переводит взгляд на стоящего рядом человека. Личность. Неизвестную ему фигуру. Чимин много раз раздумывал, пока лежал пластом, кто это может быть. Пытался вспомнить искаженный от препаратов голос, но не мог распознать… Как бы не старался. Да и в голову адекватных вариантов не лезло от слова совсем, отметая всех ему хорошо знакомых людей напрочь. Пак отказывается верить, что эта «личность» — кто-то из приближенных к нему в его личной жизни.       — Что ты говорить собрался? — вновь переведя взгляд с молчаливо стоящей фигуры на мужчину, грубо спрашивает Пак. — После сделанного ты еще и на адекватный разговор с моей стороны рассчитываешь?       — Ты сам до этого довел, малыш, — пожимает плечами Ким. Чимин кривится от противного прозвища, а потом сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Как же хочется размазать лицо напротив о какую-нибудь из стен в этой убогой каморке.       — Я до этого довел?! Ты в своем уме вообще, Тэхён? Ты слышишь себя? — спрашивает ошарашено Пак. — Ты меня изнасиловал! — последнюю фразу он договаривает голосом, сорвавшимся на истерику, отчего его начало немного потряхивать.       — Ты должен понимать, что, если бы ты так не сопротивлялся, тебе бы понравилось, — строгим голосом отвечает Тэхён, нахмурив брови. Чимин резко осекается, захлопнув рот кровавами губами. Фигура, стоящая рядом с мужчиной, тоже слегка дергается от сказанного, что не уплывает от медленно соображающего из-за травм Пака. Ким убийственно спокоен. И это ужасно… Пугает, напрягает, поражает.       — Ты точно… Псих, — шепчет, не моргая, Чимин. — Ты просто больной на всю голову, говорить о таких вещах… Ты ненормальный, — на грани истерики шепчет парень, смаргивая появившиеся слезы в глазах. Он продолжает ошарашено пялиться на Кима. Еще чуть-чуть — и истерика точно возьмет главную роль в данной ситуации. Пак загнанно дышит. Он не верит в услышанное…       — Только давай здесь не устраивать этих сцен, — Ким закатывает глаза. Чимину не верится, что все творящееся перед ним — взаправду. Как нормальный человек может говорить о таких вещах так… Спокойно? Будто бы ничего не произошло. Будто бы не он сломал собственными руками другого человека. Это аморальщина какая-то. Пак старается глубоко дышать, чтобы держаться в уме, иначе, если он потеряет сознание, это не будет ему на руку. Но ебаные четыре стены вокруг будто в один миг превращаются в коробку, а Чимину перестает нормально хватать воздуха.       — Я в ахуе… — продолжает шептать Пак, не переставая смотреть широко раскрытыми глазами на Тэхёна. — Как Лия… Ты… — сумбурные мысли не могут поначалу сложиться в одно адекватное предложение. — Лия все это время жила с больным на голову мужиком, была в опасности… У меня нет слов.       — Вот мы и подбираемся к главному разговору, — скалится Тэхён. — Слушай, твоей дорогой сестричке я бы ничего и не сделал, она ведь мне не мешала, — Тэхён в очередной раз хмыкает. — Можешь мысленно поблагодарить ее за тупость и наивность, что не хватало ума лезть в мои дела. И это спасло ей жизнь, — он улыбается в конце. Чимин теперь хмурится, вновь сжимает кулаки и слегка дергается на стуле, но туго завязанные веревки его сдерживают :       — Не смей так про нее говорить, ублюдок. Уважай ее хоть немного хотя бы потому, что когда-то любил ее.       — Никогда, маленький, — Ким вновь расплывается в широкой улыбке, словно рассказывая какой-то большой секрет, рассматривая удивленное лицо Чимина. — Никогда ее не любил.       — Но… — Пак закрывает молча рот. Не может такого быть. Никогда?.. Так не бывает, нет… У них же были чувства, они так долго встречались, спали вместе, жили, в конце концов, вместе.       — С самого начала мне был нужен ты. Пак дергается. То ли ему просто противно, то ли раздражается, а, может, и то, и другое. В какой-то степени Чимин был готов где-то в глубине себя к такому ответу, так как понимал, что Ким к нему неровно дышит. Слишком неровно и слишком психозно. Но одно дело — понимать это только в своих мозгах, а другое — слышать вживую из ненавистного рта. Чимин не находит, что сказать на это. Хочется лишь посыпать проклятиями и говорить, чтобы Ким горел в аду за все содеянное. Тэхён же видоизменяется… Пак успевает заметить, как у того грудь при вздохах вздымается быстрее и глубже обычного, как пальцы сжимают собственные сложенные на груди руки, как, кажется, даже зрачки в темных глазах расширяются. Хотя здесь плохо видно из-за тусклого освещения.       — Неужели не понимал до этого момента никогда… Не замечал? — вновь подаёт голос Ким.       — Что «понимал»? Что «замечал»? Что ты больной? Ты как-то хорошо маскировался тогда, знаешь, — Чимин говорит с издевкой в голосе, пытаясь держаться на плаву. Надо попытаться вывести мужчину на чистую воду. И хоть это ничего не даст — Пак, хотя бы, перед смертью будет знать всю правду. А еще надо понять, кто эта загадочная фигура, которая продолжает раздраженно молчать и почти не двигаться. Голос Тэхёна звучит злостно:       — Нахуй мне твоя Лия не сдалась. Ты мне был нужен с самого начала. Только ты.       — Ебанутый… — все также ошарашено шепчет Пак, рассматривая психически больного человека. — Вы же почти два года уже вместе… Тэхён начинает смеяться, прерывая этим Чимина, сначала тихо, но его смех постепенно нарастает в громком звучании.       — Почти целых два года, вау! — смеясь, отвечает Ким, вытирая слезы в уголке глаза от смеха. — Поздравить с юбилеем не забудешь? Чимин искренне напрягается от реакции мужчины. Стоящая рядом с психом фигура, видно, напрягается не меньше. Возможная адекватность сообщника дает Паку малейшую надежду… Только непонятно на что.       — А круто я сыграл любовь к ней, правда? Все эти взгляды в ее сторону… Прикосновения, секс, разговоры о любви… Я творил с ней это всё так искренне долго, что, порой, правда очень редко, сам в это верил. Или старался верить. Чимину хочется закрыть уши, но он не может этого сделать. Теперь обида за собственную сестру накрывает с головой, как девятиметровая волна в море. Ее два года водили за нос, рисуя заоблачные и воздушные замки, только чтобы… Чтобы что?       — Ты, таким способом, удерживал меня в поле зрения? — собственные губы не хотят произносить подобного, но мысли огибают одну за другой, пытаясь вытолкнуть новые и новые догадки.       — Ты у меня еще и смышленый, — Ким наклоняет голову вбок, не переставая улыбаться. Чимину хочется искренне его ударить, стереть ненавистные слова и прозвища, слетевшие с противных губ. Но его сил хватает только на то, чтобы скривиться.       — Она мне с самого начала не была нужна, — продолжает Ким. — Я заприметил тебя еще раньше, до того, как встретить ее. Пак расширяет глаза, кажется, в сотый раз за все это время, что он находится здесь. В смысле… Еще раньше?..       — Когда тебе стукнуло девятнадцать, — опережает возможный вопрос Ким, не давая ничего спросить. — Ты загремел в полицию, потому что снова заступился за девушку… Правильный такой… Всегда таким был. В больной голове обрывками всплывают воспоминания. Давно забытые, к слову. Девятнадцать лет. Снова клуб. Снова приставания к молодой девушке, снова драка. Только уже никакого полицейского замешано не было, обычный нарик. Чимин избил его тогда довольно сильно, вызывали полицию. Только вот отвезли Пака тогда не в центральный Сеульский полицейский участок, а в обычный районный. Где полиция особо разбираться не хотела в чем-то. Но более молодой и настырный Чимин на тот момент настолько яро гнул свои права и утверждал, что знает законы, что требовал адвоката до конца. Вот ему и предоставили. От государства. Только вот Пак его в лицо ни разу и не видел. Просидев тогда сутки в изоляторе, его отпустили со словами: «вали, пацан, отсюда, твое дело обжаловали и пострадавшая сторона никаких претензий к тебе не имеет». Чимин складывает дважды два в голове поразительно быстро для воспаленного мозга, и нервно облизывает губы:       — Тогда так быстро закрыли то дело, хотя грозились дать мне пятнадцать суток минимум… — шепчет парень. — Тот «адвокат от государства» — ты?       — Умный, проницательный, потрясающий! — Ким восторженно хлопает в ладоши, словно маленький ребенок, и продолжает улыбаться. — Конечно я! Только меня в этой стране из всех адвокатов так быстро могут слушаться. Потому что я известный профессионал, и никто против меня и моих решений не пойдёт. Чимину теперь тоже хочется смеяться. Нервно, от злости, от того, что только сейчас до него начинает это все доходить. Пак все еще надеется в глубине души, что ему все это кажется, либо это сон, либо спектакль. Самый настоящий, театральный. Потому что в жизни такого не бывает… Не бывает же?.. Да с кем угодно, только не с Чимином! Не с его жизнью…       — Когда мне в руки попало досье на тебя, я так залип на твою красивую мордашку, вначале подумав, что же такой ангел, как ты, мог натворить?.. Прочитав и поняв — даже не хотелось затевать суды. Я просто поговорил с кем надо и отдал приказ тем участковым отпустить тебя, — рассказывает Тэхён с легкой улыбкой на лице, явно наслаждаясь своим совершённым поступком, и считая себя в голове «принцем», который спас «принцессу» из горящего замка. Чимина, кажется, сейчас снова вырвет желчью от таких сравнений. — Но ты мне так запал в душу. Вначале я просто рассматривал твою фотографию в досье и фантазировал. Но мне было мало этого… Я хотел знать о тебе всё… Кто ты, чем живешь, чем дышишь, кто тебя окружает, кому сердце твое отдано… Пугает то, как Тэхён говорит это всё с придыханием, с явным наслаждением. Будто окунаясь в воспоминания о чем-то таком хорошем и родном… Пак сухо сглатывает, тяжело дыша. Он вновь переводит взгляд на «черный силуэт» рядом с мужчиной.       — Мне не составило большого труда, как ты понимаешь, нарыть на тебя все, что мне было нужно, — говорит Ким, ухмыляясь в конце. — Но так просто подобраться к тебе было как-то… Неправильно для меня. Все-таки, тебе было всего лишь девятнадцать лет. Неправильно? Неправильно, да?! Чимину становится чуть ли не смешно от услышанного. То есть, неправильно — это по-нормальному знакомиться, разговаривать, вести себя в целом… Адекватно? А правильно — это преследовать, запугивать, обманывать людей? И только Пак хочет произнести шумные мысли в больной голове, Ким вновь начинает говорить.       — Когда я узнал, что у тебя есть сестра, младше меня всего лишь на год, это было отличным вариантом, — Тэхён широко улыбается. — Влюбить ее в себя не составило труда. Лия ужасно сильно падка на красивую внешность и такие же красивые слова. Кроме как слова «тварь» в голове назойливой мухой больше ничего не вертится. Втереться в доверие сестры, влюбить ее в себя… Чимину хочется беспомощно кричать и биться в истерике. А еще истошно бить, и бить, и бить фигуру напротив. Он так надеялся в глубине души, что данные обстоятельства никого не задели, больше никого не коснулись, надеялся, что хотя бы с Лией Тэхён обошелся искренне… Но эти обстоятельства коснулись родной сестры даже раньше того, как весь пиздец стал проявляться в своей «красе».       — Ты ужасный человек, — выплевывает Пак слова, на что Ким лишь коротко хмыкает. — И что ты хотел этим добиться, а?! — он дергается на стуле вперед. — Что я буду под твоим надзором? Ты вызовешь у меня доверие, и я что… Полюблю тебя? Последнюю фразу Чимин проговаривает с сумасшедшей издевательской насмешкой. Тэхён от этого лишь дергается и улыбка сходит с лица. Пак понимает в глубине души, на что давить.       — Ты реально на это рассчитывал? — парень давит из себя громкий смех, вновь смаргивая слезы в уголках глаз. Он смеется до боли в грудной клетке, лишь бы вызвать настоящие эмоции напротив. — Да никогда, Тэхён. Никогда! Особенно, после всего, что, как выяснилось, ты сотворил. Ким подлетает к связанному парню и больно хватает за подбородок своими цепкими пальцами, заставляя посмотреть на себя. Чимин продолжает громко хохотать, бешено смотря в дикие глаза напротив.       — Именно ты в этой истории наивный, Тэхён, — не обращая внимания на боль в нижней челюсти, говорит Пак. — Ты. И больше никто. Ты одержим мною, ты напридумывал себе невесть что. «Гениальный план», что, если ты будешь фигурировать хоть как-то в моей жизни — то я полюблю тебя. Но это не сработало, — Чимин не перестает натягивать улыбку. — И никогда не обернется положительным в твою сторону… Громкий звук пощечины отталкивается от голых стен. Чимин жмурится на секунду от выстрелившей боли будто во всем черепе разом. Все-таки, сотрясение у него точно есть. Щека неприятно жжет, ощущая на себе горячие покалывания. Из-за довольно большой ладони мужчины, на правой стороне лица парня теперь виднеется алый след.       — Если ты думаешь, что своими словами заденешь меня, то глубоко ошибаешься, — раздаётся шепот Кима возле уха. О, нет, как раз-таки тебя задело. Точно задело сказанное. Посмотри на свою собственную реакцию. Ты реагируешь. Тебе не нравится. Ты не этого хотел достигнуть. Но Пак не говорит об этом, вновь поворачивая голову на возвышающегося Тэхёна.       — Ничего, дорогой, скоро мы уедем, и ты перестанешь так себя вести, — неожиданно нежным тембром голоса говорит Ким, поглаживая щеку парня, которую минуту назад сильно ударил. Чимин вздрагивает настолько, насколько ему позволяет его «свобода» перемещений. Он расширяет глаза:       — Уедем?.. В смысле..?       — Далеко и навсегда, — Ким выравнивается в спине, отходя от парня на шаг назад. — И больше никто и никогда нас не потревожит. Пак инстинктивно дергает связанными, позади спинки стула, руками. Теперь паника вновь настигает его. Куда уехать? Навсегда? Нет, нельзя. Да Чимин лучше предпочтет умереть тогда.       — Я с тобой никуда не поеду!       — Будто бы тебя кто-то спрашивает, — хмыкает мужчина.       — Если я покину Корею вместе с тобой, поверь, я точно что-то с собой сделаю! — кричит Чимин. От злости у него на лбу вспухает вена. — Я повешусь или вскрою вены, клянусь! Тэхён вновь громко смеется, а потом резко замолкает:       — Попробуй — и жизнь тогда сладкой тебе точно не покажется. Пак осекается, вновь кинув боязливый взгляд на стоящую фигуру. Тот будто пытается слиться с тенью на стене, потому что до сих пор и слова не произнес и жеста не показал. Ким, вновь заметив, что связанный парень кидает взгляд на стоящую рядом «статую», расплывается в довольной улыбке. Чимину это совсем не нравится.       — Ах, да, чуть не забыл, — Тэхён подходит к замершему человеку и кладет ему руку на плечо слишком резко и тяжело, отчего фигура коротко вздрагивает. — Отгадай загадку, Чимин, и узнаешь, кто скрыт под черными одеяниями, словно ниндзя, — Ким посмеивается. Ну вот он — момент икс. Чимину с самого начала, несмотря на весь происходящий ужас и сумасшествие вокруг, было интересно, кто этот загадочный «помощник» Дьявола. С Техёном итак теперь все понятно — одержимый, психически больной на голову мужчина, которому из-за должности в обществе дозволено слишком многое, который перегнул палку и собирается похитить Пака еще раз — только уже вывести из страны черти знает куда. А вот второй… Кто он?       — Загадка звучит следующим образом, — Тэхён возвращает к себе потерянное внимание парня. — Именно он проникал к тебе в дом, подбрасывая записки. У него были ключи от твоего дома. Он мне сообщал, когда ты был на подработке или в универе, а когда — дома. Этот человек знает тебя слишком хорошо, Чимин. Паку это ничего не дает, он перебирает всех близко знакомых ему людей в голове, и на это место подходят одновременно все и никто разом. Но Чимин в глубине души очень желает, чтобы этот «некто» был из дальнего круга общения… Кто-то неродной, не близкий.       — Хочешь, дам подсказку? Чимин выплевывает быстрее, чем мозг успевает отработать информацию:       — Да. Да. Потому что правда интересно. Чимин бы не стал вообще разговаривать с Тэхёном, но в больной голове его долго жужжащей пчелой беспокоит один гребаный вопрос: «кто, черт возьми, второй?». Тэхён вновь противно улыбается:       — Именно с этим человеком вы заступились за девушку в клубе уже в этом году… Пак хмурится, его заторможенность раздражает самого себя, все из-за полученных травм. Но потом его лицо вытягивается в удивлении.       — Не-ет, — нервно хмыкнув, отвечает Чимин, переводя взгляд с Тэхёна на фигуру — и обратно. — Нет! — рявкает он с уже, порядком, расшатанными нервами. — Не правда. Я не верю тебе. Ты лжешь. Молчаливая фигура подозрительно опускает голову, впервые за все это время продемонстрировав хоть какое-то движение телом. Пака это не успокаивает, а заставляет сжаться все нутро до, кажется, микроскопических размеров. Его тело напряжено до кончиков пальцев на ногах, его голова ужасно болит, его тошнит, его сердце бешено бьется, и он должен смело валяться с таким состоянием уже при смерти в реанимации… Но…       — Чимин! — Тэхён громко смеется, наигранно сгибаясь пополам. — Твоя отчаянная попытка верить до конца в людей порой действительно поражает! И как ты до сих пор жил в этом грязном мире… Ким смахивает напускные слезы от смеха, снова подходит к замершей фигуре, сдергивает капюшон худи с чужой головы, а затем резким движением откидывает солнечные очки куда-то на пол, и сдергивает со всей силой черную балаклаву. Сердце в моменте противно замирает, а рот мгновенно наполняется слюной от очередного желания вырвать прямо сейчас на пол. Потому что отчаянье захлестывает с головой. Несправедливость. Она медленно начинает душить на пару с чувством того, что парня предали. Теперь стены противного подвала будто резко отдают холодом со всех сторон. А в голове созревает рой разных мыслей.       — Ты, — голос дрожит, словно тень от горящей свечки, в глазах мгновенно появляется эта никчемная жалостливая влажность. — Правда ты… Хосок стоит, опустив голову, словно нашкодивший ребенок. А Пак смотрит. Моргнув один короткий раз, парень ощущает, как по щекам скатываются мокрые капли. Чимин шумно втягивает носом воздух, теперь наплевав на боль в ребрах. Гораздо важнее теперь то, что под ними. Это не разбитое от любви сердце, нет, не в этой ситуации… Это что-то за гранью, что-то ценнее.       — Хосок… Посмотри мне в глаза, — просит шепотом Пак, боясь начала сильной истерики в себе. Чон стоит все также неподвижно, тогда Тэхён хватает его за волосы и поднимает голову, заставляя взглянуть на связанного парня.       — Что же ты просьбы лучшего друга-то не выполняешь, а? — говорит Ким.       — Скажи, что это неправда… Что он тебя просто заставил сейчас здесь стоять… — игнорируя слова мужчины, умоляет Пак.       — Это правда, Чимин! — отвечает Тэхён.       — Заткнись хоть на минуту, прошу тебя! — истерично рявкает Пак, пока мелко трясется всем телом от накатившего напряжения. — Хосок, — он вновь обращается к парню.       — Прости, Чимин, — отвечает тихо Чон. Чимин вздрагивает так, будто бы получил вторую пощечину. Только вот теперь она еще больнее предыдущей, еще жестче, еще яростнее. Пак сжимает и разжимает кулаки, дергается на стуле:       — Нет! Ты же мой лучший друг! Мы же с тобой со школы… Ты… Хосок, почему?! Почему, черт возьми?! Громкий и срывающийся на истерику голос обволакивает все помещение. Нижняя губа в конце последнего предложения дрожит, и Чимин громко всхлипывает. Сердце бьется так сильно, будто вот-вот остановится. Пак пытался сдержать свои чувства до последнего, но они бушевали внутри, заставляя пониманию дойти до конца — его предали. Тэхён оставляет голову Чона, медленно обходя Чимина:       — Ваше дело по избиению сотрудника полиции вел я. Точнее, попросил одного хорошего судью, чтобы дело отдали мне. Я добился вам обычного штрафа. Но мне в голову пришла гениальная идея, — Ким останавливается позади Пака, положив руки ему на плечи. — Почему бы не начать шантажировать твоего великолепного друга?..       — Он сказал, что если я не буду помогать ему, то он меня посадит, — неожиданно подает тихий голос Хосок. Пак не перестает смотреть на него с полными слез глазами. Он поджимает пальцы ног и не может поверить в то, что все это время, что его кошмарил его преследователь… Его собственный лучший друг содействовал ему. Лучший друг. Теперь это словосочетание не должно употребляться вместе с именем «Чон Хосок».       — Мне просто ничего не оставалось…       — «Ничего не оставалось»? — перебивает Пак, выплевывая слова заплаканным голосом. — Ты… Ты выбрал обречь меня на страдания! Ты проложил путь к тому, чтобы моя психика стала искалеченной.       — По-твоему, мне надо было согласиться на тюрьму?! — Чон резко поднимает голову и хмурит брови. — Ты бы поступил как в моей ситуации, благородный? Чимин хмурится, и дрожащими губами произносит:       — Я бы обезопасил тебя, будь ты на моем месте. Я бы обратился в полицию, к знакомым, предупредил бы тебя, в конце концов! Делал бы хоть что-то, чтобы помочь.. А ты… Ты просто урод, Хосок. Ты еще и содействовал… — Пак краснеет от злости и истерики.       — О-о да, — протягивает довольно Тэхён, все еще сжимая итак больные плечи Пака. Тот избавиться от прикосновений никак не может. — Именно он подкладывал тебе записки. Он сообщал мне, когда ты собирался в полицию. Именно он, — Ким шепчет громко на ухо парню. — Был за рулем той машины. Чимин часто дышит и ногтями впивается в собственные ладони. Той машины. Та ночь, когда его сбили возле полицейского участка.       — Ты мне дал наркоту, чтобы я это сделал! — кричит Чон, всплеснув руками. — Это было не моим желанием — довести его до больницы! — парень указывает пальцем на привязанного заложника.       — Пытаешься переложить всю ответственность на меня? — хмыкает Ким. — Ты же собственными руками это сделал.       — Как ты мог? — Чимин громко шмыгает носом. Его тело жутко лихорадит. — Ты же стоял тогда в палате возле меня, и чуть ли не плакал… Неужели ничего искреннего с твоей стороны все это время не было? Ты сам брал и прокапывал мне путь вниз — под землю.       — Чимин, я правда сожалел! — Хосок дергается, но остаётся стоять на месте, кинув взгляд на Кима. — Он мне дал таблетки, чтобы я это сделал, а когда я протрезвел, меня душа сжирала за то, что я вообще посмел совершить покушение… Пак не верит. Он опускает голову, жмурится и вертит головой. Чимин будто в гребанном фильме, где все родные ему люди вдруг оказались вообще не теми, за кого себя выдавали. Чимину хочется кричать, крушить, ломать. Ему хочется взмолиться к небу, и спросить, за что ему это все. Чем он заслужил такое предательство в своей жизни. Когда друг, которому Чимин, казалось, доверил бы свою жизнь, взял — и убил все доверие, убил моральную составляющую, чуть не убил физически… А потом стоял в больнице, «плакал», говорил, как ему жаль. Пак старается глубоко дышать, чтобы окончательно не сойти с ума. Он погружен в настолько глубокое потрясенное эмоциональное состояние, что ему правда кажется, что у него едет крыша. И дальше без специального лечения он точно не сможет существовать… Теперь уже никогда… Тэхён весело и громко смеется:       — Смотри-ка, твой друг даже сейчас тебе врет. Он плакал и нервничал тогда не потому, что переживал за тебя, а поскольку боялся, что вскроется, что это он тебя чуть не убил. Юнги ведь, наш замечательный, отважный и неподкупный коп, обещал разобраться как следует в этом деле… При упоминании имени инспектора Пак будто возвращается на миг в реальность и с громким, хриплым в легких, как у больного туберкулезом, вздохом, набирается смелости, заерзав на стуле так, чтобы скинуть, наконец, с себя чужие руки:       — Отвали. Ким убирает ладони, но все еще остаётся стоять позади.       — Кто напал на Юнги? — рявкает грубо Чимин, смотря красными и заплаканными глазами на Чона. — Отвечай, сука, тоже ты?!       — Не-ет, это уже я, — гордо произносит Тэхён, показываясь, наконец, перед связанным парнем. — Ты же знаешь наверняка, что я сказал тогда на французском, да? — ухмыляется Ким. — Наверное, задаешься вопросом, почему на французском? Так это Хосок научил, — улыбается мужчина, посмотрев на вновь опустившего голову Чона. — И именно он мне сказал тогда, что вы в клубе. Именно он показал мне где черный вход, чтобы я знал, куда вести твоего Юнги. А уже я подослал девушку, которая пальчиком поманила твоего инспектора ненаглядного.       — За что его?! — кричит Чимин с уже больным горлом от воплей. — Вы его чуть не убили! За что?       — За то, что нос свой сует туда, куда ему не следует! — теперь кричит и Ким. — Правильный коп, молодец какой. Только он мне сильно мешал. И Хосок должен был нормально втереться ему в доверие и сделать так, чтобы он перестал расследовать это дело. Только вот, этот болван, — мужчина нервно всплескивает руками в сторону стоящего парня. — Все проебал и не справился. И действовать пришлось уже радикально. Пришлось. Слово-то какое, будто под дулом пистолета кто-то заставлял Тэхёна все это совершать. Чимин плюет под ноги мужчины скопленной во рту слюной, почти попадает на блестящие дорогие туфли. Жалеет, что промахнулся. Ким только ухмыляется.       — Какие же вы суки. Горите в аду, вам все воздастся по заслугам! Вас посадят на пожизненное… Тэхён начинает снова громко смеяться, из-за чего притихший Хосок слегка вздрагивает.       — Боже, Чимин, да выйди ты уже из своих розовых иллюзий! Ты ведь прекрасно все понял: кто я и какая у меня власть.       — Но ты не всесильный! — перебивает его Пак. — Ты обычный адвокат, а не президент. Спустись с небес на землю, тебе лечиться надо!       — Тем не менее, у меня полно связей, — игнорируя последнюю реплику парня, отвечает важно Тэхён.       — Но даже такого, как ты, по справедливости можно посадить, — сквозь сжатые зубы отвечает с ненавистью в голосе Чимин. И будто в завершении слов связанного парня, до этого, будто, богом забытого места, долетают звуки. Звуки. Пока Чимин лежал здесь, он ничего никогда не слышал. Сколько бы он не желал хоть что-то услышать, чтобы не сойти с ума, в упор никаких звуков здесь даже мимолетно не пролетало. А сейчас… Тэхён резко оборачивается в сторону приоткрытой двери. Чимин оборачивается тоже, шмыгнув носом, потом обратно на Кима. Видит промелькнувший… Не то настороженность, не то испуг, буквально тенью пролетевшие. И внутри, казалось, мертвого сухого поля, сквозь плотные тучи стал пробиваться совсем тоненький и слабенький лучик света, который несёт в себе отголоски надежды.       — Что это было? — тихо спрашивает Тэхён, развернувшись к Хосоку. — Что это было, я тебя спрашиваю? Чон смотрит с опущенными уголками губ и отвечает короткое:       — Я не знаю.       — Так метнись и проверь, стоит он, — приказывает Ким. Перед тем, как уйти, Хосок кидает взгляд на хмурого Чимина и моргает ему быстро два раза. Пак не выдает непонимания своим выражением лица, поэтому Тэхён ничего не замечает. Тот вновь подходит к Чимину и становится позади стула.       — Не боишься?.. — хриплым голосом на грани шепота спрашивает Пак. Тэхён громко хмыкает:       — Не меняй нас с тобой местами, малыш. Чимин тоже выдавливает из себя нервную и покалеченную ухмылку, смотря куда-то перед собой. Сначала Паку кажется, что чутье его обманывает, поскольку больше никаких звуков он не слышит. И маленький луч надежды внутри уже хочет потухнуть обратно. Но стоит только прикрыть на секунду глаза, прислушиваясь к собственному сердцебиению, которое отдается слишком громко в перепонках, и он… слышит. Совсем рядом.       — Чимин!! Вот он. Момент, когда за продолжительной плохой погодой настает, наконец, солнце. Которого априори не должно было здесь быть. Пока еще не такое теплое, но уже родное. Пак открывает глаза и поворачивает голову в сторону крикнувшей его имя старшей сестры. На лице Лии изображен ужас. А еще она заплаканная, и слезы эти лились не один день… Сколько же Чимин был здесь? Рядом с сестрой стоит не менее уставший Чонгук. У того пролегли мешки под глазами, будто от очень долгой бессонницы. Пак тянет дрожащие губы в стороны, пытаясь хоть как-то улыбнуться. Губы трескаются и ранки на них вновь пускают малюсенькие капли крови. Но Чимин не обращает на это внимания, ему вообще кажется, что Чонгук с Лией — это какой-то мираж. Когда ты долго-долго идешь по пустыне без еды и воды, и начинаешь видеть галлюцинации. Но даже если это все и глупое воображение работает, значит ли, что теперь Пак точно умирает? На волосах появляется крепкая хватка, которая больно дергает назад. Чимин от этого жмурится, прикрывает глаза и вновь открывает — Чонгук с Лией на месте, у двери. Значит, не мираж? Значит, он не умирает?       — Стоять! — кричит Тэхён. У горла Чимина появляется какой-то небольшой острый предмет.       — Я так и знала, урод, что это ты все сделал! Пропал также неожиданно, как и мой Чимин, — в голосе сестры слышится истерика и ярость. Пак с запрокинутой головой замечает краем глаза, что Лия пытается дернуться в сторону Кима, но ее сдерживают руки Чонгука.       — Стой на месте, иначе я ему горло перережу! Истеричка, ненавижу тебя, — злостно выплевывает Тэхён. — Всегда тебя ненавидел!       — Лия, — одними губами шепчет Пак.       — Закрой рот, — Ким коротко дергает его за волосы.       — Маленький мой, я тут, я рядом, скоро все закончится… Тэхён безумно широко открывает глаза и не менее безумно улыбается:       — Не-ет, ничего не закончится так просто. Мы с Чимином улетаем. Сидела бы ты дома спокойно — не пострадала бы, а теперь придется убить тебя и… твоего напарника. Последнее словосочетание он говорит брезгливо. Пак дергается в его руках, но Ким надавливает лезвием на тонкую кожу шеи чуть сильнее.       — Лучше сдайся, Тэхён, отпусти его… И сдайся полиции сам, — говорит теперь Чонгук. — Есть все доказательства против тебя, нет смысла дергаться… Чимин плакать готов от этих голосов. Находясь в этом проклятом месте, он уже мысленно хоронил себя и прощался со своими любимыми людьми. А теперь он выть готов и, как в детстве, убежать в объятия тех, кого он до безумия любит. Он так рад их услышать…       — Я еще тебя не слушал. Ты будешь первым, кого я убью на глазах у этого ангела, — указывая головой в сторону Чимина, отвечает сумасшедше Тэхён. — Ты посмел осквернить его… Но ты не достоин и взгляда с его стороны в твою.       — Ты слышишь себя вообще? Больной ублюдок! — вновь заводится сестра. — Знала бы я с самого начала какой ты…       — То? То что? Не смеши, Лия, ты бы ничего не сделала против меня, — улыбнувшись, отвечает Ким. — Хосок! Но на имя никто не отзывается. Тогда Тэхён кричит еще пару раз, и только потом слышит, наконец, быстрый топот сюда, в подвал. Но будто не только одного человека.       — Забудь о Хосоке, он же нас и позвал, — отвечает Лия. И сразу после ее слов в подвале показываются еще два человека.       — Руки за голову! — кричит Юнги, стоя с поднятым в руке пистолетом. — Бросил нож и отошел! Рядом с инспектором стоит, видимо, его помощник — другой полицейский. Они оба находятся в бронежилетах. Чимин теперь точно расплакаться готов. Вот они — вообще все здесь. И если бы Паку предложили умереть сейчас, он бы уже не шел так отчаянно на данный шаг, а точно бы подумал несколько раз. Но Тэхён лишь хрипло смеется:       — А вот и наш «живучий» коп пожаловал, ну конечно… А Хосок, я смотрю, отчаянный, раз посмел сдать меня…       — Не волнуйся, он итак сядет, без твоей помощи, — выплевывает Мин, все еще стоя с пушкой в руке, нацеленной на Тэхёна. — Благодаря Хосоку, у нас много доказательств, Ким Тэхён, подтверждающие твои совершенные противозаконные действия. И не только в отношении Пак Чимина. А также твои коррупционные схемы. Так что отпираться нет смысла. Брось нож, отойди от Чимина и руки за голову. Ты арестован. Рука Кима дрожит, Пак это чувствует. Его волосы наконец-то медленно разжимают, давая каплю облегчения. Но Чимин не спешит дергаться, так как нож все еще упирается ему в горло. Парень смотрит на каждого, кто здесь стоит сквозь муть в глазах, и видит во взглядах любимых людей чистый и искренний ужас, тревогу, любовь и беспокойство. Они все будто не спали сутками и плакали. Тосковали, как это же делал и Чимин здесь… Нож упирается неожиданно сильнее, и Пак чувствует острую боль вспышкой в районе шеи. Юнги хмурится и быстрым действием выстреливает Тэхёну в ногу. Тот, видать, этого совсем не ожидал, поэтому громко вскрикивает, роняет нож из рук куда-то вниз, рядом с ногами Пака, и валится на пол, зажимая ногу руками в районе колена. Чимин, кажется, все это время не дышал, потому что только сейчас он тяжело выдыхает, мелко поежившись всем телом. К нему тут же подбегает Лия, наклоняется к лицу, мягко взяв его в свои руки, вытирает слезы, и целует сотни раз: в лоб, в щеки, подбородок, волосы. Она, еле дотрагиваясь, проходится по пластыре на губе, по мелким ссадинам. Затем нежная рука невесомо касается бинта в районе затылка. Пак видит, как Лия хочет сильно расплакаться, но она держится из последних сил. Чимин целует ее в ответ. Лия присаживается на корточки и судорожно, дрожащими руками приступает развязывать веревку на ногах. Но узлы слишком тугие, и сама веревка крепкая... Поэтому к ней на помощь приходит помощник Юнги, достав небольшой нож. Чонгук же подбегает к Паку со спины, попутно больно пнув по ранению лежащего Тэхёна, отчего тот громко вскрикивает. Затем Чон быстро целует Чимина в голову, также невесомо коснувшись бинта на голове парня, и, взяв себя в руки, приступает развязывать веревки на руках.       — Чонгук! — внезапно раздаётся голос Юнги. Чимин, с выстрелившей болью в черепе, поворачивает голову на шум, и не успевает в точности заметить тот момент, когда происходит выстрел. Только вот не с пистолета инспектора…       — Юнги!! — голос Пака срывается окончательно. Помощник-полицейский принимает положение «стоя» и стреляет в руку Тэхёна, отчего тот роняет свою пушку, которую до этого, видимо, прятал где-то рядом с собой. Чимин извивается на стуле, скидывая развязанные веревки, и кидается к упавшему мужчине. Пак коленами больно проезжается по полу, смотрит ошарашено на шею Юнги, сразу же прижимая рукой ранение. Чимин чувствует, как обильно течет чужая кровь, но сейчас ему не противно… Ему страшно. Это был именно тот страх, который парализует каждую клетку тела и заставляет двигаться и действовать необдуманно, резво. Смотреть на то, как мужчина закашливается, и с уголков рта начинает течь кровь, было невыносимо.       — Юнги… Пака мелко потряхивает, его жутко лихорадит, с глаз текут слезы. Голова пульсирует, словно оголенный нерв. Он практически не разбирает, что на самом деле происходит. Просто мутно видит Юнги с закрытыми глазами, кровью во рту и кровавой кашей на шее. А кровь мужчина теряет очень быстро. В животе скручивается противный тяжелый узел, заставляя испытывать чувство тошноты. Чимин сглатывает противную солено-горькую слюну. Он судорожно прижимает уже полностью кровавые ладони к ране, они соскальзывают из-за обилия крови, но он упорно давит ими, пытаясь остановить кровоизлияние. Чимин плохо помнит, как рядом оказывается помощник Юнги, прикладывая какую-то темную ткань на шею мужчины. Пака кто-то с силой оттаскивает назад, но Чимин хватается за руку Юнги, пачкая еще теплые ладони того, что-то крича. Голова будто сейчас взорвется. Пак чувствует, что темный туман настигает его разум. И, упав в чужие руки, он ощущает, как грудь вздымается в последних нескольких вздохах, глаза закрываются. Его тело, его нутро… В этот раз сильного всплеска стресса организм уже не выдержал. И сквозь грунт этого состояния пробивается мотылек звука. Звука сирен скорой помощи, и будто сотен голосов…

***

Серость улицы неприятно давит на глаза. Чимин бы, честно, окрасил кисточкой небо — обратно в голубой, и траву — в зеленый, и солнце бы еще добавил. Хотя, быть может, оно есть на небе?.. Пак просто теперь не разбирает красок. Для него все померкло в один миг. Черные розы идеально вписываются в серость и мрачность окружающей местности. Кладбище на удивление пустует. Может, это связано с тем, что в будние дни в большинстве своем люди работают, а ходят на кладбище по выходным?..       — Покойся с миром. Тихий голос звучит будто слишком громко. Чимин смотрит на черно-белую фотографию на надгробной плите, натянув на голову капюшон черной мастерки. На плечах появляются руки, которые прижимают податливое тело с выпотрошенными эмоциями к себе.       — Он в лучшем мире, — также тихо произносит Чонгук куда-то поверх головы Пака.       — Он ушел туда рано и несправедливо… Чимин громко вздыхает, пытаясь не расплакаться. Плакать теперь ему нельзя, чтобы не подвергать нервную систему сильному стрессу. Но не плакать он не может. После сильных эмоциональных потрясений его нервы настолько сильно расшатались, что, при малейшей, даже незначительной проблеме, он начинает плакать. Просто на ровном месте.       — Зато Тэхёну все воздалось по заслугам именно благодаря ему… — шепчет Чонгук, рассматривая темно-серую надгробную плиту с надписью о памяти и любви. А еще у Пака случаются панические атаки. Чаще по ночам. Чонгук в такие моменты тоже просыпается, и помогает, следуя советам врачей, прийти в себя.       — Не произноси это имя… — просит тихо Чимин. У Чимина, как выяснилось при всех прошедших обследованиях, и вправду было сотрясение мозга. И все лечение, что он проходил после покушения возле полицейского участка, пошло насмарку. Потому что все произошедшие события вновь нанесли урон голове, которую Пак должен был беречь. И у этого «урона» есть очень больные последствия. В первую очередь, психологические. Теперь Чимин не может спокойно спать без специальных таблеток. Панические атаки и судороги стали его спутниками по ночам. Тошнота и головокружение преследуют нечасто, но от них избавиться так просто полностью уже не получится. А неприязнь от прикосновений чужих людей будто под кожу каждый раз въедается.       — Ничего, скоро ты поедешь в Лондон, тебе там помогут, — мягко произносит Чон, поглаживая парня по плечу. — А потом вернёшься ко мне, сюда. И заживем мы с тобой… Собаку купим, — Чонгук улыбается. Чимин улыбается тоже, но чуть слабее. В Лондоне он пробудет ровно месяц. Лия нашла там хороший психологический центр-санаторий. Побеседовав по телефону с Лондонской клиникой, сестра договорилась отправить туда Пака, объяснив врачу все, что произошло с парнем. Те с удовольствием ждут нового пациента, пообещав, что смогут помочь «вылечить» его голову. Точнее, ее психологическую составляющую. И отправится Пак туда, как только закончит «физическое» лечение головы: таблетки, капельницы, уколы…       — Меня успокаивает хотя бы тот факт, что они, наконец, вместе, — проговаривает пустым голосом Чимин. Чонгук продолжает мягко поглаживать парня по плечу. Затем целует в висок и говорит:       — Пойдем, солнышко. Пусть он будет спокоен. Пак коротко кивает, парни берутся за руки, переплетая пальцы между собой, и Чимин, уже на выходе из кладбища, оборачивается назад. «Дорогому и любимому сыну и брату. Мин Донджин, мы тебя любим и скучаем. Покойся с миром». А рядом, со свежими черными розами возле плиты, такое больное: «Любимому сыну и лучшему инспектору от родителей и коллег. Мин Юнги, мы тебя любим и скучаем. Спи спокойно». Чимин отворачивается и молча смаргивает тихие слезы…