Не море топит корабли

Последнее, что Эймонд помнил, — несущееся навстречу Божье Око и Деймона Таргариена, занесшего над ним Темную Сестру. Падение. И боль. И жадную воду. Воду? Он не мог помнить воду. Человек с пронзенным черепом не мог помнить ничего. Но Эймонд помнил. Вода обступила его со всех сторон. Хватала за волосы, страстно оттягивая голову. Заливалась в щели доспехов. Ласкала кожу ледяными прикосновениями. Заползала в уши, в ноздри, в горло, в пустую глазницу. Эймонд не сопротивлялся — руки и ноги безвольно обвисли под тяжестью намокшей одежды и стали. Его тянуло на дно. Глаз и рот жгло солью. Вода в Божьем Оке не соленая — значит, вокруг клубилась кровь. Потом чьи-то сильные руки обхватили его поперек груди. Деймон Таргариен — никак не оставит его в покое. Эймонд бессильно шлепнул его по плечу и снова обвис. Он дышал водой, нет — темнотой. Темнотой — а потом ударившими в глаза солнечными лучами. И опять темнотой. Его ударило в грудь. Снова. Снова. К губам прижалось что-то теплое. Удар. Удар. Удар. Ворвавшийся в рот поток влажного воздуха. "Оставь меня в покое", — попытался проскрежетать Эймонд расплющенными губами, но не смог. В горле заклокотала вода. Горячее прикосновение убралось с губ, и кто-то повернул его голову набок. Как раз вовремя — соленый поток рванул наружу. В изувеченную щеку впивались мокрые маленькие песчинки. Вода текла. И текла. И потом он закашлялся, хлопая губами и жадно хватая воздух. На лицо упала тень. Эймонд разлепил глаз, уставившись на фигуру, которая закрыла от него солнце. В голове снова помутнилось — он не верил в то, что видел. — Стронг? — выдохнуло надтреснутое изумлениее. Харвин Стронг — с его копной курчавых волос, мрачным изгибом рта и непомерно широкими плечами. Он не сгорел в Харренхолле? Опять какая-то игра Лариса Стронга? Но от его слов лицо Харвина потемнело, а губы — сложились в самое невероятное сочетание слогов: — Люцерис Веларион, если тебе будет угодно. Такое могло привидеться лишь в посмертном бреду. Эймонд уже выкашлял из себя всю воду, но теперь — снова захлебнулся. Это какая-то шутка. Не особенно смешная, но что взять с... С кого? Не с Харвина, нет. Теперь Эймонд видел, что лицо хоть и похожее, но другое. Моложе. Острее. И на широкой челюсти — только тень щетины. Сперва он списал несоответствия на то, что давно не видел Костолома, но уже осознал свою ошибку. Впрочем, на заморыша, смерть которого ознаменовала начало войны, незнакомец тоже не походил — просто потому, что Люцерис Веларион был мертв, сдох со своим драконом в пасти Вхагар. Эймонд лично позаботился о том, чтобы мальчишка никогда не вырос, никогда не стал мужчиной. И этим загорелым здоровяком с обвисшими под тяжестью воды кудрями он тоже стать не мог. Но тогда — почему Эймонд здесь? — Где мы? — прошелестел он ссохшимися губами. — Дрифтмарк, — мужчина нахмурился. — Кто ты такой? Выглядишь, как Таргариен, но... Кое-что могло бы убедить Эймонда. Это одно появилось в небе, прорезав воздух криком, который ни с чем не спутаешь. Дракон. Громоздкий силуэт пронесся над ними, роняя крылатую тень, и тяжело опустился на песок, подняв бурый шторм и протряся Эймонда и склонившегося над ним человека до костей. Эймонд молча вытаращился на жемчужно-серую чешую, гадая: это уже смерть или еще только безумие. Он снова посмотрел на Стронга, дожидающегося ответа. Медленно, но неотвратимо губы разъехались в насмешливом оскале: — Все-таки вымахал в силача-костолома, ну кто бы мог подумать. Да и дракон вымахал, что уж тут. Не до размеров Вхагар, но в этом безумном мире Вхагар не было. Зато был Арракс, устроившийся на песке и лениво наблюдающий за ними раскосыми золотистыми глазами. Во взгляде Стронга полыхнул гнев, но голос остался спокойным: — Поосторожнее с языком, парень. Я начинаю думать, что чересчур опрометчиво бросился тебе на выручку. Эймонд снова прошелся по нему глазом. Дублета на нем не было, только облепившая бугры мышц рубаха — кое-кто не пренебрегал тренировками, а может — часто выходил в море. При таком раскладе Стронг без труда переломит Эймонду шею. "Парень". Сколько ему лет теперь? Должно быть не меньше двадцати. Может, это все — посмертие? Может, где-то здесь найдется и отец? Эймонд бы с удовольствием рассказал гниющему старику, до чего Семь Королевств довела его нерешительность и как ярко горели охватившие страну пожары. — А чего же ты бросаешься на выручку кому попало? Так и в чьи-нибудь зубы угодить недолго. — Такие хищные рыбы тут не водятся. — Уверен? Может быть, одна лежит прямо перед тобой. Это заставило Стронга усмехнуться — до дрожи знакомой дерзкой усмешкой. — Кто? Ты? Ты на хищную рыбу не тянешь. Только на паршивого пловца, да еще и неблагодарного. А ведь мне пришлось бросить свою лодку. — Лодку? — Лодку. Сам ее сколотил, знаешь ли. Рыбачил. И где мне ее теперь искать? Эймонд медленно пошевелил руками. Сил почти не было, его хватит только на один рывок. — Попробуй на драконе. "Или в Седьмом Пекле." Стронг не улыбнулся. — Ты мне не ответил. Кто ты такой? Кто он? Тут — может, и никто. Но там, откуда пришел... Эймонд сунул руку за пояс и выхватил кинжал — молниеносно, как бросившаяся на добычу змея. Сталь блеснула, поймав солнечный луч. Уши обжег драконий рев. — Тот, кто тебя убил! Но клинок не вспорол чужое горло. Вообще ничего не вспорол, даже воздух — железные тиски сдавили запястье, выкручивая кисть до слепящей белой боли. Пальцы разжались. Кинжал упал в песок. Эймонд рванулся, но борьба была неравной. Несколько мгновений он еще извивался, но потом — уткнулся лицом в песок. Волосы набились в рот, на зубах скрипело, и сверху навалилась такая тяжесть, что чудом не треснули ребра. Чужое дыхание обожгло ухо: — Разве так благодарят своих спасителей? — Ты мертв, — процедил Эймонд, царапая губы мокрым песком. — Ты мертв и никого не смог спасти. "Уж точно не меня." — Мертв? Меня по-всякому называли, но мертвецом, кажется, впервые. — Я и не так могу тебя назвать, бастард. Тяжелая ладонь надавила на затылок, грозя сломать нос. Повязка не обвивала голову привычной лентой — унесло озером или морем, — и Эймонд чуть не застонал при мысли, как долго и муторно придется вычищать песок из пустой глазницы. — Можешь. Но не станешь. Для начала ты отправишься к лорду Дрифтмарка и попробуешь объяснить ему, с чего ты решил, что зарезать его внука будет хорошей идеей. Лорду Дрифтмарка? Насколько Эймонд знал, Морской Змей был жив. Стало не по себе — чуждое и неприятное чувство, которое Эймонд старался гнать на подступах. Что это, если не посмертие? И кто — они? — Скажи мне одну вещь, — прорычал Эймонд, зачерпывая ртом мелкие камешки. — Кто сейчас сидит на Железном Троне? Этот вопрос застал Стронга врасплох — он нашелся с ответом не сразу. — Бейлон Таргариен, первый этого имени, кто же еще? Эймонд выдохнул — резко и почти с облегчением. Хвала Семерым. Он все понял правильно. И снова — непрошенная улыбка врезалась в губы, несмотря на зудящий шрам, несмотря на ноющую боль в руке и унизительное положение побежденного щенка. — Я так и знал. Это королевство мертвецов. Тогда понятно, что я здесь забыл. — Мертвецов? — Стронг его не понял, или притворился, что не понял. — Ну не знаю. Мне ты кажешься вполне живым. "Потому что ты так и остался глупым, глупым мальчишкой", — устало подумал Эймонд. Вот и славно. В этом мире маленькие мертвые мальчики вырастали в глупых здоровяков? Замечательно. — Я расскажу тебе правду, — пообещал Эймонд мокрому песку под губами. — Когда-нибудь. — Уж надеюсь. Руки за спиной стянуло что-то тугое — его собственный пояс. Пришпиливающая к земле тяжесть исчезла, и одним рывком Стронг вздернул Эймонда на ноги. Тот покачнулся, но устоял, шатаясь и дрожа, как в лихорадке. — Идти можешь? Или мне опять тебя тащить? — Только если до Семи Пекл, — Эймонд с вызовом улыбнулся палящему в лицо солнцу. Если Чужой хочет поиграть, он поиграет.