Волчья пасть

      Сколько Лиля помнила, всегда были только они вдвоём — она и старший брат. Мама и отец пропадали то на работе, то по хозяйству, и решали с ней самые важные вопросы: закупиться одеждой к школе, отправить на дополнительные занятия, если Лиля где-то не успевает, проверить, чтобы она была накормлена и причёсана.              И хоть Артур был придурком, он был старше на целых девять лет и всегда старался по мере возможности развеселить и поддержать Лилю. В Артуре не было злости, не было желчи, в нём вообще было мало плохого, он никогда не поднимал на Лилю руку или же голос. Он был отличным братом для неё, с самого её детства. До переломного момента. Наверное, Лиля перестала быть хорошей сестрой в то же самое время.              — Чё ты, принцесса? — Артур рухнул рядом на диван, заранее подтянув спортивные штаны у колен, и обхватил её неприятно за плечи, притянув.              От него опять несло пивом и сигаретами, а ещё потом, и Лилю откровенно тошнило от него каждый раз, когда он возвращался от друзей. У неё были все причины раздражаться, у него были все причины пить, и возразить им друг другу по большему счёту всегда оказывалось нечем.              Артур, почувствовав лёгкое сопротивление, неудовлетворённо пробубнил, почёсывая щетину на усталом лице:              — Мы одни с тобой остались, а ты нос воротишь, дура. Умру я, чё делать будешь?              — Чё захочу. — проворчала Лиля, отодвинувшись упрямо, и хмуро уткнулась в учебник химии.              Она пялилась туда почти второй час, но информация тяжело усваивалась, Лиля была плоха в точных науках, и если термины и основные законы она могла вызубрить, то с задачами было гораздо сложнее. Но Лиля не сдавалась, она должна была закончить выпускной класс с идеальным аттестатом и выбраться из маленького города, иначе ей грозила жизнь вдали от цивилизации с такими, как…              — Сегодня Кристина за тебя спрашивала. — зевнул Артур, сложив руки на груди и поджавшись, как замерзший голубь, готовясь заснуть.              Лиля вздрогнула. Пальцы сжали твёрдый переплёт книги, сердце, кажется, пропустило удар, а к щекам прилило тепло. Кристина. Лиля не видела её четыре года, не меньше, несмотря на то, что они вернулись месяцев семь назад. Они ни разу не пересеклись ни в торговом комплексе, единственном на весь городок, ни в парке, ни даже у речки, когда был сезон в конце августа. Не то чтобы Лиля искала или ждала, просто…              — Что спрашивала? — осмелилась Лиля. Это не было настолько важно, но она всё равно загорелась любопытством. Кристина была одним самых ярких воспоминаний из тех времён, когда всё было легко и беззаботно, и если бы Лиля вернулась туда хоть на секунду, этого было бы достаточно.              — Да там, — отмахнулся сонно Артур, и Лиля увесисто толкнула его в плечо, — Спрашивала, чё ты, где ты. Они с мамкой в Сочи ездили, потом у родственников Новый год встречали, и там у неё закрутилось с каким-то типом, ну, короче… Говорит, не видела тебя давненько. Она до сих пор на той мойке, прикинь?              Любое подобие улыбки сползло с помрачневшего лица, в груди, под рёбрами, образовалась тёмная пустота. Лиля отпрянула, захлопнув учебник, и мотнула рассеянно головой, прогоняя нелепые мысли. Конечно, у Кристины был кто-то. Она же взрослая, ей уже… Сколько ей вообще лет? Она была старше Артура на год, вечно подшучивала, что тот был её сынком и «пиздюком». Боже, да ей было двадцать семь! Не будет удивительно, если у неё уже дети есть! О чём вообще Лиля думала?              — Стабильность. — прошептала глухо Лиля, поникнув. Её огорчение было неуместным и глупым. Это же так по-детски. А Лиля уже не маленькая, она не хотела, чтобы её так воспринимали.              — Фотки твои показывал, хвастался, какая ты выросла, — пьяно бормотал Артур, проваливаясь в дремоту снова, и Лиля, вновь взбудораженная донельзя, хлопнула его по щеке звонко, будя, — Чё, чё тебе?              — И что она? Какие фотки? — завозилась Лиля, ёрзая на месте. Не дай боже что-то из тех, которые Лиля скидывала ему во время уроков в шутку, с лохматой головой и с ужасных ракурсов.              — С инсты, — успокоил он её, — Говорит, красавица, расцвела, туда-сюда, невеста уже. Ну, поняла. Тётя Кристина как обычно…              Лиля в ответ промолчала, глянув на него недовольно и смущённо вспыхнув. На этом диалог прервался, и она ушла к себе, продолжить корпеть над химией, однако одно не давало ей покоя.              Никакая Кристина ей не тётя! Одна тётя у них была, это Оля с маминой стороны, и ничего общего между той и Кристиной Лиля не видела, а так как провести параллель было невозможно, то и воспринимать она Кристину как тётю не будет. Она уже не ребёнок, в конце концов.              Да, когда ей было тринадцать лет, она называла Кристину тётей с непривычки. Но это уже в прошлом. Как и многое другое, хорошее и сейчас бесполезное, было тоже в прошлом.              Лиля помнила её отчётливо до пугающих мелочей: и тембр голоса, и шрамы на руках, и точный оттенок волос. Кристина захаживала к ним в гости редко, но метко, и мама её обожала, несмотря на то, что Кристина и пила, и курила, и матом ругалась. Скорее всего, из-за природного обаяния Кристины, которого той было не занимать. Она знала охренеть как много забавных историй, анекдотов и давала хорошие советы, была настоящей душой компании, приковывая всё внимание к себе.              Естественно, Кристина в упор не видела Лилю, только здоровалась и спрашивала, как у неё дела в школе и не обижает ли кто, так, для галочки. Это, по сути, ничего и не значило, но Лиля хранила в памяти каждый разговор.              — Будут приставать всякие черти, ты мне свистни, я им резво всыплю, — Кристина пообещала ей это в один из особенно богатых на спиртное вечеров. И сидела близко-близко, обдавая перегаром и пошатываясь, а омерзения, как Артур, она при этом не вызывала. Только лёгкую панику.              — Всыпешь? — не поняла её Лиля, улыбнувшись потерянно.              — Отхуярю, чтоб мамка родная не узнала. Будут клюквенным соком, пидоры, ссать, — поклялась со смехом та, и Лиля застыла в шоке от услышанного, потому что, судя по рассказам той же Кристины, это была правда. Она была на такое способна. Но в тот же момент Кристина погладила её по волосам, растрепала те и подмигнула ей весело, совсем беззлобно, — Сестрёнка Арчи – моя сестрёнка, хули. За тебя, — и с этим она опрокинула в себя очередную стопку водки, — малая.              И Лиля под её журящим, хитрым, взрослым взглядом всегда терялась, пунцовела и глупела, и сколько бы книжек она ни прочитала, изо рта её вырывалось лишь хихиканье да ерунда, и даже в глаза ей посмотреть она не осмеливалась. Пусть и хотелось.              А потом они уехали, и не было уже никакой Кристины, да и дела уже до неё не было, потому что жизнь резко изменилась, перевернулась и вдарила своим хвостом Лиле по лицу, не иначе. Потому что папа умер, мама ушла в траур и они оставили квартиру в Питкяранте, переехав в Петрозаводск, который был побольше, но не поярче. Артур всегда много работал, но после смерти отца, с которым никто из них, по сути, не был близок, он ушёл с головой в труд и выпивку. Пил после каждой смены, возвращался жутко пьяный, и Лиля ненавидела его за это так сильно, хотя, будь её воля, она бы запила сама. Никто из них толком и не говорил про папу, говорить было нечего — тот проводил большую часть времени на заводе, они его практически не видели, но и зла он никому не делал. Просто была бесконечная горечь от того, что и исправить уже ничего не получится.              Возможно, Артур поэтому и пил.              Мама же, напротив, безвылазно сидела в изоляции и ничего не делала, и примерно за год состарилась на десять лет. Без сомнений, с мамой они хотя бы общались, Лиля что-то о ней знала, она могла поделиться с той секретами и переживаниями, но мама всё же не всегда была с ней мягка, не всегда её понимала и принимала. Бывало, она кричала на Лилю отборным матом, махала кулаками, после слезно извиняясь, и не простить её было невозможно. Нечто в их связи так же было нарушено, а Лиля не знала, что и как ей это починить.              Мама не терпела жалости к себе, не позволяла себя жалеть, но плакала каждую ночь, и Лиля, лёжа за стеной в соседней спальне, плакала вместе с ней, впиваясь зубами в подушку. В коридоре звенел ключами Артур, возвращаясь с очередной попойки. Соседи сверху весело отмечали что-то, увлечённо обсуждали что-то, яростно выясняли что-то — у них менялось настроение и отношения, а у Лили дома всё повторялось из раза в раз. Мама рыдала, Лиля глотала слёзы от обиды на жизнь, а Артур заливал горе и отмалчивался. Никто так и не решился ничего обсудить, никто никого толком не поддержал, были лишь тяжёлые вздохи и сказки о том, что на том свете все они встретятся. Лиля не верила. Более того, она не знала, хочет ли.              До смерти отца разлад не ощущался так остро.              Лиля хотела бы, чтобы её семья была похожа на те, что им показывали в телевизоре: чтобы у них были насыщенные разговорами ужины, смешные шутки только для них, чтобы они каждый праздник садились у камина и просматривали семейный альбом. Но они, скорее, сожительствовали, у них не было близости и единства. Их связывала лишь кровь, и вкус упущенных возможностей оседал горечью на языке, чувство несправедливости лилось из глаз беспрерывным потоком.              Когда умерла и мама, Лиля уже не плакала так сильно, ей просто хотелось обо всём забыть, забыть о том, какое мороженое той нравилось, какой цвет был её любимым, какие цветы она ждала на каждое восьмое марта. Лиля прорыдала после похорон всю ночь, зарывшись лицом в мамин излюбленный ситцевый шарф, от которого пахло её духами, и свернулась вокруг того, так и заснув лишь под утро. Артур на кухне точно так же плакал, но беззвучно, запивая всё водкой и изредка выдыхая что-то навзрыд. Они снова были порознь, и им снова было нечего друг другу сказать.              Когда Лиля проснулась на полу своей спальни, замёрзшая и отёкшая от плача, ей показалось, что что-то в ней погибло, и сил лить слёзы просто не осталось.              Они вернулись в Питкяранту, и Лиля даже не попрощалась с одноклассниками, когда забирала документы со школы. Она сидела в коридоре у кабинета директора, игнорируя всех знакомых, что проходили мимо и пытались заговорить, просто пялилась себе под ноги упёрто и равнодушно. Артур тогда разбирался с формальностями, насколько мог, будучи единственным опекуном. Официально. Так как иначе Лилю забрали бы в приют, а оставаться одному, как он признался ей в пьяном бреду, Артуру было страшно. Ему было страшно.              — Я просто… — заревел в ту ночь он, ткнувшись щетинистым лицом ей в колени, пока Лиля неподвижно сидела на диване, — Я просто так боялся стать таким же ёбаным увальнем, как папа, и в итоге… Я ещё хуже. Я, блять, так подвёл тебя и маму.              И Лилю так больно царапнуло её упоминание изнутри, что она сжалась, скривилась в подступающей истерике и, в порыве ярости, оттолкнула Артура от себя, убежав в свою комнату. И это было началом конца, в то мгновение их взаимоотношения окончательно развалились, под ногами разверзся асфальт, щебень посыпался на голову, а Лиля и не заметила, загрузив себя учёбой и книжками, убежав в другие миры. Там, где она могла быть волшебницей, спасительницей магического царства, последней надеждой человечества.              Наверное, проблема была и в Лиле тоже — она не была готова сталкиваться с правдой. И в старом доме, где не были завешаны зеркала, можно было сделать вид, что ни папы, ни мамы никогда не было. И не теряла она никого, и скучать ей не по кому.              В старую школу её приняли быстро, вспомнили так же, и никаких сложностей ни с одноклассниками, ни с учителями не возникало. Если в седьмом классе кто-то мог позволить себе неприятную шуточку или даже издёвку, то сейчас, повзрослев и прозрев, все стали относиться серьёзнее и к учёбе, и к окружающим. Что было как никогда кстати, потому что мириться с чужими загонами и оскорблениями Лиля была не намерена. Она мало что могла сделать сама, но у неё всегда был Артур, на голову отбитый и помешанный на пацанских понятиях, из-за которых Лиля никогда не обращалась к нему за помощью. Чревато было.              Иногда она сомневалась, что они вообще родные, настолько разными они были: Лиля не слушала дворовый рэп, не глушила самогон из горла, не испытывала тяги к разрушению и противозаконным действиям, вроде пьяного вождения и воровства, а Артур — железно да. У Артура к тому же была тупейшая любовь к своей развалюхе, пикапу девяностого года, доставшемуся ему от отца. Тот стал неотъемлемой частью их жизни настолько давно, что Лиля и не помнит точного дня. Пикап шатался, в нём вечно что-то звенело, но брат только умничал, что с годами Лиля поймёт, насколько механика важна и ценна, что машина «как женщина». Куда ей до него, двадцатишестилетного умника. Хорошо лишь, что он подвозил её в школу, Лиля терпеть не могла автобусы и местный контингент.              Однако среди одноклассниц была одна девочка, которая ей искренне нравилась — Лиля отлично сходилась с Лизой: та точно так же любила классическую и фикциональную литературу и играла на гитаре собственные песни, в то время как Лиля писала стихи, и они были совместимы по всем критериям. Ей никогда не было скучно с Лизой, но бывали ситуации, где Лиза позволяла себе лишнего, неприятно обзывая её или же во всеуслышание заявляя о чём-то, что Лиля рассказала по секрету лишь ей. Например, о том, что Лиле в шестом классе нравилась их учительница математики. Ещё Лиза любила умничать, но это были мелочи. На фоне остального.              Они с Лизой были мечтательницами, и самой большой их мечтой на двоих был побег из бермудского треугольника, в котором их семьи застряли поколения назад. Лиля была уверена, что она ни за что и никогда не изменит своего решения, что она закончит школу и поедет поступать куда-то далеко, в Питер, быть может, а может, вообще в Москву, и сделает свою жизнь достойной. И у неё не будет никакой болезненной привязки к Питкяранте, как у Артура, она не будет тянуться сюда снова и снова, как прикормленная во дворе собака.              В субботу утром Лилю разбудил громкий гогот на кухне, грохот посуды и нецензурщина, грязная и похабная. Лиля голос узнала сразу, понеслась в ванную — приводить себя в порядок, и, едва умывшись и пригладив волосы ладонями, выскочила, как была, в пижаме, в коридор. И увидела, и в ту же секунду пропала.              Кристина сидела за столом, задрав одно колено, и поигрывала банкой пива в твёрдой, жёсткой руке, как тогда, четыре года назад. Почти не изменилась — тот же смех, тот же прищур и даже осанка та же. Только взор был какой-то усталый, улыбка слабая, и волосы будто потускнели.              Лиля выпрямила спину, приподняла подбородок, взволнованно, как первоклассница на самом первом своём звонке, и прикусила нервно губы, сцепив пальцы в замок позади себя. Она не видела её четыре года! Наверняка, ей есть что рассказать, ей есть что сказать, раз она её не узнала на фотографиях — и Лиля сгорала от нетерпения, в ожидании оценки.              — Ну, невеста же, блять, — протянула довольно Кристина, и Лиля глупо заулыбалась, расцвела, покраснев, как дурочка, стараясь не верещать. Артур толкнул Кристину в плечо, мотнув строго головой, но та отмахнулась, — Ебало завали, Арчи, тут вообще песня. Эй, Ляля, — позвала она вдруг, совершенно по-новому, и Лиля даже растерялась от неожиданности, — тебе лет сколько-то?              — Семнадцать. — робко пройдя вперёд, прощебетала Лиля, и опустилась напротив, чувствуя, как колени дрожат. Теперь, когда она выросла, всё будет по-новому.              — Я же говорю, невеста, — Кристина скользнула по ней взглядом. И от взгляда её стало тревожно, жарко и хорошо. Артур и бровью не повёл, достал из холодильника йогурт, бросив тот в Лилю, и Кристина резко перехватила бутылочку налету, тут же стукнув Артура по руке увесисто. Лиля даже опомниться не успела, йогурт бы точно прилетел ей куда-то в ключицу! — Нельзя так с ней, ты чё? Не видишь, девушка уже, погалантней, Арчи.              — Да это Лилька! — возмутился он, потирая ушибленную ладонь, и отвернулся, следя за картошкой на огне. — Какая нахер девушка? Ты ёбнулась?              Кристина поморщилась, закатив на него глаза, и со смешком протянула ей бутылочку:              — Ты уже не Лилька, — и снова скользнула взглядом, ниже и ниже, к вырезу у пижамной майки.              Лиля дрожаще потянулась за йогуртом и чуть было не выронила тот, когда чужие пальцы пригладили шероховато её кожу, и ту обдало огнём. Кристина усмехнулась, когда почувствовала, как она вздрогнула крупно всем телом. Жар перетёк с щёк на шею, жар заклубился внизу живота, побежав по бёдрам. Всякое благоразумие испарилось.              Боже, помилуй. Господи.              — Лялечка. — не отрывая взгляда от её груди, проговорила хрипло Кристина, и неожиданно ни Артура, ни проклятого бермудского треугольника, ни мира вокруг не стало.              Лиле снова было тринадцать лет, они снова сидели на прокуренном диване, и Кристина обещала ей убить за неё любого. Лиля снова была отчаянно влюблена в самый первый раз. Кристина вернулась, вернулась с громом барабанов и рёвом фанфар, и это было похоже на Рай, хотя предвещало войну. Кристина всегда предвещала войну.