— А как ты поняла… ну, что ты такая? — спросила, завернувшись в одеяло по подбородок, Настя.
Кристина повернулась лицом к ней, точно так же завёрнутая в простыню, и посмотрела на неё внимательно, отмечая шрамы на обеих бровях, тёмные круги под глазами и растрескавшиеся губы. Глядя на Настю, Кристина не могла сказать, что та ей дохуя нравилась. Нравились ей другие: тонкие, звонкие, кроткие, чтобы ебало завалили, когда надо. Настя была тяжелоатлеткой и твердолобой махиной, тело её было как сталь, не гнулось как надо, не дрожало под руками Кристины, вечно норовило взять контроль; голос у неё был прокуренный, низкий и пронзительный до гула в ушах; лицо — грубое, безэмоциональное, угрюмое. Они были в этом, возможно, похожи — не были они девочками в классическом понимании, были свои братаны, и в постели это сказалось явно. Уже на этапе поцелуев они не могли уступить друг другу, и Кристине, как наиболее нахрапистой, пришлось забрать инициативу силой, подмяв Настю под себя.
Настя ей не нравилась, как тёлка. Скорее, Настя просто была доступным вариантом, а Кристина была в поиске себя и не находила других таких баб.
— Я всегда была такой. — пожала плечами Кристина, недоумевая. — Ты про чё?
— Бля, я имею в виду, типа… Когда ты поняла?
Кристина точной даты не помнила, она даже не знала наверняка, ей просто было легче думать, что она родилась такая дефектная и ей с этим жить. Ну, не для неё вся эта тема с мужиком, белым платьем и десятком детей в коммуналке, кому от этого хуже? Вон, Новосёлова до экзаменов не дотерпела, уже пузатая ходит, много счастья, что ли? Лёха, долбаеб, от неё свинтил тут же. Кристине такой радости не нужно.
Но, наверное, она поняла ещё в детстве. Ей было лет шесть и она сидела в гостиной, прямо перед телевизором, стоявшим на маленькой тумбе, а родители о чём-то спорили на диване. И когда Кристина подняла глаза вверх, она увидела пару на экране — мужчину и женщину. Женщина сидела, хуй его знает, на пианино, наверное, в ночной сорочке, рыжая, длинноволосая, со стройными ногами, совсем как кукла. Одна из тех кукол, которые Кристина видела в витринах магазинов, куда они никогда не заходили. Она была такой красивой, такой улыбчивой, смеялась заливисто, но по-другому, по-особенному, будто бы заигрывая, и в Кристине уже тогда ожило безумное восхищение, восторг перед чужой красотой.
Мужчина там тоже был. Но в глазах Кристины, он скорее мешал, потому что всякий раз, стоило ему открыть рот, камера смещалась с красивой девушки на него, и Кристина теряла любой интерес.
— В школе. — отмахнулась Кристина. И это была, отчасти, правда.
Девочки в школе ей нравились тоже — их защищать хотелось. Были те, которым Кристина косы отрезала и плевала в портфель, но были ещё и те, за кем она носила сумки, кому открывала двери, за кого дралась на переменах с самого первого класса. Новосёлова, курица эта, ей всегда нравилась. Ходила в школу в пышных сарафанах и рубашках с рюшами, с этими огромными бантами, а глазищи у неё просто огроменные, да и пахла она сладко, как карамельное яблоко. Но проблема таких девочек была в том, что Кристина им не нравилась. Им нравились ебланы, как Лёшка, с хуем наперевес и без мозгов. И кто тут виноват?
— Я бы про тебя не подумала так. — сказала вдруг Настя, закурив.
— Да и я про тебя тоже. — фыркнула Кристина. — У тебя же был этот цветочный лох на побегушках.
— Славик? Глист этот ебаный? — скривилась в отвращении Настя. — Я ему даже не даю. Так, на тачке гоняем, башляет за всё, ничё не просит. Чё с мужиками ещё делать?
Этого Кристина, на самом деле, не понимала тоже. Кристине были противны они все, ей было тяжело коммуницировать с мужчинами на улицах, ей было сложно уважать учителей мужского пола, ей был ненавистен её собственный отец, а брата она постоянно хотела задушить голыми руками, чтобы, сука, задыхался и синел под давлением, зная, каково это — быть беспомощным и слабым. Но нет. К сожалению, живя в настоящем мире, Кристина не могла позволить себе такой роскоши. Несмотря на то, что отец был готов продать её за пузырь водяры, а брат хотел подложить её под своих кентов, неправа осталась бы Кристина и она это знала. Оставалось только терпеть.
— Нихуя. — выдохнула Кристина, отобрав у Насти сигарету. — Нихуя с ними не сделаешь. Давай, собирайся, пахан скоро приедет.
Она в тот день просчитала всё по минутам — он должен был приехать в два часа дня, а на часах было ровно полвторого, когда они с Настей поднялись с кровати и начали одеваться. И, как сейчас, Кристина помнила, что та надела свои летние шорты со спортивным лифчиком, держа в руках футболку, а сама Кристина успела натянуть только трусы с майкой. Дверь с громким хлопком о стену распахнулась. Отец открыл её с ноги, уже выпивший, напару с Денисом, уебаном — тот всё подначивал папашу, на уши приседал ему, подливая масла в огонь.
— Ты чё, тварина конченая, страх потеряла?! На моей койке, шлюха, девок дерёшь?!
— Вот потаскуха, бать! Всыпь ей! Всыпь, это же болезнь, она психическая какая-то!
— Ты в глаза мне смотри, Кристина, блять, ты чем думала?! Мразь!
Ремень он выдернул из шлевок резво, со свистом, а Кристина, окаменев, даже не заметила. Она не заметила и того, как Настя унеслась тогда из домика так же быстро, наверное, с тем же звуком, как грёбаный Соник. Первый удар пришёлся по животу, ремень обжёг низ и заставил согнуться, а отец добавил кулаком по спине, уронив Кристину на колени. Она хотела кричать, но не могла, знала — солдаты не кричат. А её воспитали, как солдата: исполнять приказы, не кутить, не раскрывать рта без разрешения, ни о чём никого не просить.
Ремень был добротный, армейский, кожаный, им её уже хлестали в детстве за потраченные не на хлеб, а на жвачки деньги; за опробованное случайно пиво из банки; за выуженную из отцовской тарелки ложку. За что только не. Но в этот раз, папаша душу отвёл точно — она плакала, правда, беззвучно, но плакала, не в состоянии удержать слёз боли. А он бил, и бил, и бил, стрелки часов неумолимо шли вперёд, по кругу, а Кристина считала секунды, чтобы не потерять нахуй рассудок.
— Как мне на улицу показываться, блядина ты позорная?! — вопрошал в гневе отец. Ей ответить было нечего, да и не могла она, она могла только воздух глотать, немигающим взором пялясь перед собой. — Ты гнида, блять, гнида опущенная! Лесбуха!
— Мало ей! — не унимался Денис. — По лицу надо, чтобы девки не велись на морду!
— Сдурел, блять?! — рявкнул вдруг на него тот, и Денис отшатнулся — Кристина, уже лёжа лицом на полу, увидела, как его ноги в стоптанных шлёпках сделали два порывистых шага назад. Кристина судорожно вдохнула, выдохнула со всхлипом, боясь шевельнуться. Спина горела. — Замуж её отдавать изуродованной потом?! По лицу, блять. Тебе по лицу надо, хуйло, за то, что за малолетней шмарой этой не следишь. Твоя сестра! Твоя кровь! Мужика ей найди!
— Бать…
— Сука! — и вот досталось и Денису тоже, уже по роже.
Кристина не знала, травмировало ли это её, она вообще никогда о случившемся в таком ключе не думала, для неё это было воспитанием, пусть и уебанским. Она получила тогда за дело, правда же? Привела Настюху на дачу отца, спалила, что лесбиянка, тот и взбычился, что не так-то? Не убил же он её. Кристине даже легче от этой мысли — что убить мог бы, но не стал. Даже как будто бы хорошо.
А Лиле — нет.
Лиля так заревела, когда услышала всю эту историю, что Кристине самой поплохело — нахрена Лиля выпрашивала у неё подробности? Кристина даже взглянула на это с иной стороны. Вот, случись такое с Лилей, что тогда? Что бы она почувствовала? Ответа не было. Это случилось не с Лилей, а предугадать свою реакцию на выдуманную ситуацию Кристина словно была не способна — было бы ей жаль? Как брошенных на улице собак, как голодающих пенсионерок, как избитых изнемождённых детей. Кристина поймала себя внезапно на том, что жалости в ней оказалось катастрофически мало. Ей Лилю жаль не было, но она могла её пожалеть, если той это было нужно. Это считалось?
— Это же просто… ужасный удар по психике, Кристина. — заплакала Лиля, но тут же постаралась взять себя в руки, вздыхая и обнимая её утешительно. Словно это не ей здесь поддержка нужна. Лиля вообще была такая раздражающе мягенькая, чуть надави и расползётся розовой кашицей, иной раз тянуло подзатыльник влепить, но Кристина себе не разрешала — Лилю защищать надо. Это было уже как установка.
— Ровно всё. — погладила её по затылку она. Кристина в это верила, верила свято, как фанатики в Бога и родители в своих детишек-наркоманов — с ней всё было в норме. Это по ночам её почти не будило, не било по мозгам, всего-то надо с отцом и братом не пересекаться, иначе дело кончится пьяной поножовщиной. Но всё было под контролем.
— Ты можешь мне всё рассказывать. — поклялась Лиля, и Кристина, обнимая её, усмехнулась в недоверии. Рассказать и выслушивать потом этот дикий скулёж? Лиля в этом плане Кристине напоминала маму, мамуля у неё была такой же ранимой и уязвимой, иногда до абсурда. Били Кристину, а плакала мама, стоя при этом где-то в углу. — Я тебя так люблю. — повторяла она одно и то же.
Что вообще значило её “люблю”? Кристина любила множество вещей. Она любила толстовки с капюшоном, любила Человека-паука, любила мамкину стряпню, любила свою тачку, любила бухать. И Лилю она, каким-то образом, тоже любила. С Лилей было хорошо, спокойно, от Лили угрозы не исходило, не крутила она ей, не указывала, что делать, как Маша, сучка. И Лиля не была такой, как Настя-Кира тоже, с Лилей за главенство бороться не требовалось, у них главной негласно являлась Кристина. Лиля была тихой, воспитанной, приятной для неё девочкой — ничего лишнего.
Девочка. Ну да, совсем девочка ещё.
Кристина не задумывалась о возрасте, точнее, об их разнице, но периодически натыкалась на яркие маркеры — на школьную форму, на эти хвосты с белыми резинками, на незрелую реакцию в виде слёз, на слова, которые та использовала. Нельзя было сказать, что это не вызывало дискомфорта, просто для Кристины ключевым было то, что Лиля была юридически взрослой.
И физически. Кристина ещё тогда, на мойке, стоя с телефоном Арчи в руках, отметила для себя, что та выглядела будто старше за счёт сформирорвавшейся фигуры и макияжа. У Лили была красивая полная грудь, стройные ровные ноги, у неё был тонкий голос, и когда она стонала, Кристина хотела больше и больше. Лиля быстро училась, очень старалась, была хорошей любовницей. Наверное, потому что Кристина её практически слепила под себя и свои нужды?.. Да неважно.
Лиля была взрослой.
— И я тебя люблю.
У Кристины были чувства: ревность, стремление защищать, привязанность, а значит, Кристина любила её. Не то чтобы ей было с кого брать пример, поэтому она двигалась от того, что было. Она давала Лиле то, что у неё было.
***
Были ли они в отношениях? Считалось ли что-то из того, что Кристина делала в свободное время, изменой? Если у неё были, условно, Лена, Вика и Таня, с которыми она была знакома до Лили и которых она трахала ещё до того, как Лиля научилась пользоваться тампонами, было ли это так неправильно?
Кристина не рисковала заниматься самоанализом, так жить проще. Иначе вскрылось бы, что она моральный урод или что похлеще.
Она знала, что Лиля скорее всего расстроилась бы этому, потому не палилась и никогда в этом не признавалась, это же своего рода забота. Лиля бы не закрыла все её потребности, слишком молоденькая и неопытная, пресная даже. Те условные Лена, Вика и Таня ей были интересны как сексуальные партнёрши, они были оторвы, от которых крышу сносило напрочь, но Кристина ведь не рассматривала их всерьёз. Она не пасла их днём и ночью, ей было всё равно, с кем они спят параллельно, она не утирала им слёзы, не выслушивала нытьё про родителей и проблемы в жизни. Она им не доверяла. Они просто ебались и расходились. Лиля была другой, даже для Кристины, она несла другую функцию. Её Кристина хотела оставить себе, отточить до идеала для удобства и жить с ней счастливо.
Были ли они в отношениях?
— Чё за Мишель?
Лиля удивлённо повернулась к ней, встревоженная и точно застанная врасплох, от чего у Кристины щёлкнул тумблер в голове, и она додумала для себя, что это за Мишель и как они связаны. Лиля запоздало опустила чайник на плиту, опустилась за стол напротив смущённо.
Что ты, сука, скрываешь? Чё ты, блять, молчишь?
— Ты язык проглотила или чё? — не выдержала Кристина. — Я говорю, кто это? Сердечки под фотками оставляет, ты с ней болтаешь, фотка общая. Откуда?
— Из школы. — еле слышно отозвалась Лиля. — Одноклассница.
— У тебя все одноклассницы, а потом они дома у тебя по ночам висят. — напомнила неприязненно Кристина. — Телефон дай сюда.
— Зачем? — опешила та. — Ты же не думаешь, что я с ней что-то… Да мы даже не подруги!
— Лиза тоже не подруга? — сощурилась Кристина недоверчиво, протянув ладонь. — Трубу давай, сказала.
Лиля казалась разочарованной, но вины в её выражении лица было больше, и она, опечаленно опустив голову, выполнила приказ. Как хороший солдат. Хороший солдат должен исполнять приказы, не кутить, не раскрывать рта без разрешения, ни о чём никого не просить. Так было правильно.
Скрестив руки на груди, Лиля ожидала, когда Кристина успокоится, но Кристина, прошерстив коротенькую переписку с Мишель и не найдя ничего, кроме обсуждения домашней работы и тупой Лизы, пошла дальше. В инстаграме у Лили была куча запросов на переписку от всяких старых уродов, вроде женатых мужиков с детьми, на них она не отвечала. Зато она много общалась с Лизой, прямо таки каждый день, и даже при огромном желании Кристина бы не прочитала всё. Однако.
— Эта щеглуха тебе советы по отношениям даёт?
— Мишель? — не поняла её Лиля.
— Ты дурой не прикидывайся, блять, я про Лизу. — прошипела Кристина, повернув телефон экраном к ней.
— Отдай. — вздохнула Лиля, попытавшись забрать тот, но она не позволила. — Это нечестно.
— А пиздеть про меня за спиной честно? Кристина это, Кристина то, блять, а эта педовка и рада, в трусы к тебе залезет, как только я съебусь с дороги.
— Чего? — возмутилась та, повысив голос, и это, как красная тряпка для быка, вдарило Кристине по нервам. — Ты вообще понимаешь…
— Ебало закрой! — прикрикнула она, и Лиля тут же осела, побледнев. Глаза забавно округлились, брови взмыли вверх, и она застыла с приоткрытым ртом в полной растерянности.
Исполнять приказы и не говорить без разрешения — вот функции хорошего солдата.
Но они ведь не солдаты? Кристина больше не в отцовском доме. В её жизни больше не действуют армейские устои. Ей здесь никто не угрожал.
— Прости, — опустив телефон на стол, Кристина взяла Лилю за дрожащие руки, сжав те в своих, и вкрадчиво прошептала, вглядываясь в опустошённое лицо той. — я не хотела… вот так.
— Всё хорошо. — еле слышно отозвалась Лиля. Но ничего не было хорошо, и это стало лишь очевиднее, когда она отвернулась, избегая столкнуться взором.
Чайник вскипел, засвистев, и Лиля торопливо поднялась, выпутавшись из хватки Кристины, чтобы выключить газ. Кристина же сжала ладони в кулаки, удержав себя от очередного всплеска агрессии — хотелось схватить, усадить обратно и вцепиться в её запястья, чтобы Лиля поняла, что делать что-либо она будет тогда, когда ей будет разрешено, а не когда, сука, вздумается. Чтобы она её уважала, чтобы она боялась оступиться сама.
И с некоторым сожалением, Кристина услышала в этом отголоски отцовского воспитания.
— Чай будешь? — тихо спросила Лиля, доставая с верхней полки кружки, и Кристина задержала взгляд на её ляжках, выглянувших из-под задравшейся юбки домашнего сарафана. Скользнула выше — к стройному, мягенькому туловищу, узким плечам. Мелкая. Такую и бить жалко.
— Давай. — без желания, с убийственным чувством недосказанности, осевшим на языке, кивнула Кристина.
Такую бить нельзя.
***
Они въехали в квартиру, как она и пообещала, в конце апреля. Тридцатого числа пацаны завезли ей диванчик, стол со стульями и кровать, остальная мебель была в хате, а эту она взяла задёшево на рынке. Квартирка была уютной, светлой, правда, не просторной, но только для двоих. Для них двоих.
Кристина прошлась по коридору, прикоснулась к выкрашенной в светло-розовый стене с осторожностью, словно та могла потрескаться под её ладонью. Светло-розовый должен был понравиться Лиле, она ведь вся такая девочка. Кристине вот было похуй на цвет стен. Её больше интересовала её коллекция комиксов в шкафу в гостиной — те там стояли, как почти что главное достояние всего дома. Помимо шкафа и дивана в гостиной, по сути, ничего больше и не было. Так же как и в спальне, помимо кровати и шифоньера, пока что не было излишеств. Пока что.
Главным достоянием этого места должна была стать Лиля. Лиля должна была ждать её тут после работы, создавать уют, комфорт и быть для неё хорошей безопасной девочкой. Кристина могла её обеспечить, там дело за малым — на нелегалке не попасться, тачки сбывать без номеров, как раньше делали, и нормально. Даст ей явно больше, чем Арчи на своём сраном заводе. Больше, чем Питер, в котором Лиле всё равно ничего не светит.
Блять, она так её любила. Наверное, это был первый человек, который любил и её в ответ тоже.
Они не съехались сразу, но Лиля перевезла часть своих вещей для ночёвок: запасную зубную щётку, две ночнушки, нижнее бельё и своё розовое полотенце. Этого было достаточно для начала, наверное, хотя Кристину подмывало заявиться к Арчи и поставить его перед фактом, задавить его морально тем, что он ёбаный увалень, подвергающий маленькую сестру опасности. Это была правда.
Лиля рассказала ей, что однажды провела всю ночь, прижимая свою дверь спиной, чтобы к ней не смогли ворваться его бухие дружки. И Кристина серьёзно обеспокоилась тем, что Арчи настолько безответственно относился к вопросу о содержании
ребёнка.
Нет, не ребёнка. Подростка. Своей сестры.
— Ты никогда не думала… Знаешь, о том, чтобы пожениться? — глупо, влюблённо поинтересовалась Лиля, перевернувшись на живот, чтобы посмотреть Кристине в глаза.
Кристина, лёжа с задранной за головой рукой, курила, стряхивая пепел в кружку на тумбочке, и была абсолютно счастлива. Эта ночь так сильно отличалась от секса у Лили, где ей надо было торопиться, пока Арчи не привалил обратно с работы — сегодня всё было так, как хотелось ей. Она оттягивала заключительный момент до тех пор, пока Лиля не начала плакать от удовольствия и невозможности кончить, и нечто садистичное в ней ликовало. Лиля в её руках была как пластилин, она так правильно выгибалась, раскрывалась и звучала, что в Кристине крепла гордость — она её научила.
Лиля дрожала под ней так, как этого ожидала Кристина; она заглядывала ей в глаза и отвечала на поцелуи так, как это было нужно Кристине; Лиля не позволяла себе никаких вольностей, не хватала Кристину за волосы, не прижималась к ней без разрешения, не лезла первой. Делала только то, что можно было, двигалась и лизала, целовала, ласкала в том темпе, который задавала Кристина. И пусть это были выученные моменты, в этом была душа. Кристина сделала её такой для себя. Не для кого-то, сука, ещё, а для себя и своего наслаждения.
— Кристин. — позвала так же мурлычаще Лиля.
Когда Кристина поняла услышанное, её взгляд метнулся к Лилиному лицу в непонимании. Пожениться, блять? Она нахмурилась, и тогда Лиля, тревожная и покорная, поспешила объясниться.
— Знаешь, во многих странах это законно. Нормально. Я думаю, было бы здорово.
Больше похоже на издёвку. В каких странах это было законно? Не у них точно. А зарубеж ехать, чтобы расписаться, и слоняться так хуй пойми где Кристина не собиралась. Ей было комфортно тут. Она жила здесь как-то всю жизнь, и снова пытать удачу не хотела. Не могла.
— Это шутка, что ли? — сухо, без эмоций спросила Кристина, и Лиля, судя по её напряжённым плечам и погрустневшей моське, уже пожалела о своём вопросе. — А свадебку ещё не хочешь? — добавила язвительно Кристина. — Ну, чё за цирк, Ляль? Не тринадцать же лет тебе.
Несильно больше.
— Лесбийские браки разрешены в тридцати двух странах. — пробормотала обиженно Лиля. И это так раздражало Кристину в ней — она была по-подростковому узколобой, не прям тупой, но до тупости наивной. Это были детские фантазии, не более, а Лиля, в силу возраста, это не осознавала.
— Ага, и Карелия номер один в топе по пидорским свадьбам.
— Зачем ты так? — разочарованно вздохнула Лиля, перекатившись уже на бок и отвернувшись от неё, а Кристина вновь буквально поймала себя в порыве дёрнуть ту на себя. Встряхнуть, наорать, сказать, что когда с ней говорят, нужно смотреть в глаза. Сказать, что её характер тут никому не усрался, и если она будет выёбываться, её отходят ремнём. Но так же нельзя. Это было неправильно.
— Семья это для мужчины и женщины, — заключила твёрдо Кристина, и её тон спорить не позволял. Хотя бы так, голосом, она хотела поставить Лилю на место. — бабы не женятся. Запомни, и не вздумай снова мне мозги ебать. Поняла?
— Поняла. — огрызнулась та, и мысленно Кристина отвесила ей такой сильный подзатыльник, что она слетела нахуй с постели на пол, зализывать раны. Малолетняя, блять, овца со своими выебонами. Если бы Кристина позволила себе подобное, её бы уже...
Блять. Кристина прикрыла устало глаза, выбросила раздражённо дотлевшую сигарету в кружку. Она же никогда не ударит Лилю, верно? Нет. Кристина мягко погладила ту по плечу, притянув в объятия, поцеловала в висок, и почувствовала, как Лиля тает, расслабляясь, поддаваясь, как обычно. Кристина её не ударит, ни в коем случае, никогда в жизни. Она себя контролирует. Всё было под контролем.
