'77
Белобрысый, сидя на покрытом засохшей грязью турнике, гогочет на всю детскую площадку, пока его лучший друг, согнув тощего пацана пополам и сунув головой в кривое оконное отверстие такого же кривого сарайчика, толкается бёдрами в обтянутый джинсами зад. Из тёмной дыры, помимо запаха сырости и трупной вони разлагающийся крысы, доносится болезненные стоны и отборные маты. — Мне интересно, — пыхтит Стив, из-за стараний высунув кончик языка и не обращая никакого внимания на оскорбления в свою сторону. — Хер Роттена на вкус такой же гнилой, а? – один из его толчков оказывается таким сильным, что откуда-то сверху отваливается небольшая дощечка и шмякается в лужу рядом. — Эй, полегче! — позади выражает своё беспокойство Кук. — Там же всё-таки малышня играет. Малышня же почти вся разбежалась, как только трое переростков оккупировало территорию, сначала устроив погоню, а после публичную демонстрацию того, как спариваются неандертальцы. Теперь остатки смельчаков, облепив весящую на канате огромную шину, наблюдают за происходящим и поддерживают возгласами будто футбольные болельщики на стадионе. Причём трудно сказать, что в этих оболтусах кто-то нашёл своего любимчика — скорее ребятня от смертельной скуки в своём захолустье готова радоваться даже подобному цирку уродов. Стив прислушивается к словам приятеля и замедляет темп, чем пользуется его жертва: извернувшись, пинает пяткой тяжёлого ботинка в район коленки и вырывается из хватки, несясь со всех ног в сторону сваленного в кучу хлама возле песочницы. Когда в его руках оказывается ржавая труба, он взмахивает ею в воздухе и громогласно объявляет: — Тебе пиздец! Роли меняются на глазах у зрителей, и теперь Сид становится хищником, охотящимся за своей добычей, что бегает не так быстро, но умудряется вцепиться в выступ плоской крыши домушки и под скрип хлипко сколоченных досок взобраться на верх. Сиду лень куда-то лезть, поэтому интерес к мести тут же пропадает. Вместо этого он разворачивается к детишкам, подставляет трубу к своему паху и шутит, что это его хер. Публика незамедлительно приходит в щенячий восторг. — Ну что за сборище кретинов? — бурчит себе под нос Джон, сидящий на лавочке поодаль, и отворачивается от позорников, всем своим видом стараясь показать, что с теми больными пацанами он незнаком. Тем временем мелюзга совсем теряет страх, с боевым кличем хватает по железяке и присоединяется к бесноватым игрищам. Один из них, пацанёнок лет десяти с чумазым лицом и в ободранной на правом плече куртке, пытается со всего размаху вдарить по животу своего долговязого оппонента, но Сид вовремя отскакивает и весело смеётся. А если бы не успел? Джон всё-таки решает вмешаться и предлагает куда-нибудь сходить. — Стриптиз-бар? — тут же и не раздумывая откликается Стив, зажимая в подмышке тонкую шею дёргающегося сопляка, который кроет матом не хуже панка. — Чтобы нас снова попытались избить за твою жалкую попытку полапать какую-то из шлюх? Ну уж нет, спасибо. Уставший от беготни Сид плюхается рядом с Роттеном, бедром закрывая коряво вырезанное на деревянной палке «Джонси пидор», и достаёт из кармана косухи изрядно помятый Сникерс. Стив бросает затею издеваться над мелочью и решает продолжить издеваться над Вишесом, поэтому подходит к неразлучной двойке и ставит грязный ботинок на скамью. — Кстати, про шлюх: жопа Вишеса хорошо отрабатывает своё место в группе? Сид, с аппетитным чавканьем прожёвывая шоколадный батончик, простодушно отвечает: — Трахаться в жопу — мерзко. — А за щеку брать не мерзко? С турника позади раздаётся смех. — Вы можете говорить о чём-то ещё, кроме ебли, свиньи озабоченные? — брезгливо морщится Джон. — А у тебя, что, уже встало? — обращается к нему Стив. На такое парирование Сид смеётся как-то особенно заливисто и, решив проверить сказанное, тянется рукой к промежности близ сидящего. Джон тут же вскакивает на ноги и угрожающе вскидывает в воздух два пальца. — О, Сидни соскучился по члену? — с издевательским сюсюканьем спрашивает Стив. Со словами «На, возьми у меня!» он хватается за взлохмаченные тёмные волосы и пытается наклонить голову к собственному паху. Тот лягается и мотает башкой, в очередной раз шлёт на хуй. Джон с секунду смотрит на дерущихся олигофренов, а потом молча направляется прочь с детской площадки. Отдаляющуюся сгорбленную фигуру замечает Кук. — Да ладно, Роттен, мы же просто шутим! — кричит извиняющимся тоном ему в след и спешно спрыгивает с труб на землю. — Ребят, серьёзно, давайте куда-нибудь двинемся. Сид предлагает паб, остальные двое соглашаются. Пацаны срываются с места и бегут за Джоном, прыгают на него сзади, обнимают за плечи и увлекают за собой. На детской площадке становится вновь тихо.* * *
В пабе душно, но Джон, ссутулившись, упрямо пальто не снимает, как и тёмные очки, а шляпу с широкими полями только сильнее надвигает на нос. Он пристально следит за всеми, кто его окружает, ожидая получить оскорбление или харчок в лицо. Кулак в печень или нож под ребро. И больше всего его огорчает не сам факт опасности, а что опасность эту представляет рабочий класс, то есть свои же. А в пятницу вечером в маленьком пабе маленького провинциального городишка, где завтра четвёрке предстоит сыграть гиг в каком-то зашарпанном клубе, работяг навалом: и все пьяные и весёлые, значит, вывести их из себя будет крайней легко. Например, одним своим лицом того самого рыжего панка, который ругается с излюбленного ящика и ещё говнит Её Величество с крошечных сцен. Жалкое стадо баранов не понимает, что он и ради них старается. — Ты так к себе ещё больше внимания привлекаешь, — шепчет, наклонившись в его сторону, Куки. — Может, снимешь свою маскировку? — Да? Умнее ничего не придумал? — фыркает Джон, нервно отхлёбывая эль из массивной кружки. — Меня по рыжему шухеру за километр спалят. — А я предлагал тебе снова перекраситься в чёрный, — произносит Сид заплетающимся языком, вклиниваясь между Полом и Джоном и наваливаясь локтями на барную стойку. — Тогда лучше снова ножом в голень. Сид поворачивается в его сторону и смотрит так усердно сосредоточенно, хотя у самого глаза в кучу, и резким движением пытается снять шляпу с головы приятеля. Бледная рука тут же прижимает шляпу к макушке, а сам Джон раздражённо шипит: — Сид, отъебись. — Не бойся, я защищу тебя, — уверяет Вишес с серьёзным выражением лица, на которое только способен человек, выпивший две трети литровой бутылки водки. — О, брось, ты даже не можешь защитить себя от Толстяка Джонси. Толстяк Джонси, отлучившийся поссать добрых двадцать минут назад, возвращается с довольной рожей, а его широкие ладони лежат на поясницах двух не менее довольных девчонок, что не сразу скажешь, кто кого подцепил. Пол, завидев их, с оживлением встаёт в позу обольстителя и как можно обворожительней улыбается. Внимание Вишеса тоже переключается, и он с кривой улыбкой говорит девкам: — Не трахайтесь с ним, у него мандавошки. — Не слушайте его, у него слабоумие. Чтобы подтвердить слова Стива, Сид склоняет голову вбок, косит глаза и пускает слюну, что белой кляксой разбивается о чёрную потёртую куртку. Реакцию получает вполне ожидаемую: всеобщий смех и только оваций за остроумие не хватает. Сразу становится понятно, что девчонки в курсе, с какими кретинами их свела судьба и даже если у тех правда лобковые вши и проблемы с мозгами, то они всё равно согласятся на топорный перепих в обоссанном толчке. Джон закатывает глаза, потому что от таких его тошнит и смотреть на них не может. А пацаны, разумеется, только рады присунуть, поэтому вьются вокруг как стервятники, жаждущие урвать свой кусок мяса. Хоть Сиду по большему счёту тоже плевать на смазливых пташек — бухать ему куда интереснее — но внимание он любит и поднасрать Стиву только рад, так что старается, как может. Джон подпирает голову рукой и со смертельно скучающим видом наблюдает за разыгрывающим представлением: тупые шутки, примитивный флирт, недвусмысленные прикосновения, пьяный смех. В какой-то момент даже кажется, что они все впятером заваляться в койку. Но к удивлению одна из девчонок выпадает из разговора, наклоняется вперёд – Джон только сейчас замечает, что у неё практически нет сисек — и говорит: — А Джонни в реальной жизни оказывается тихоня. — Ну конечно, — саркастически усмехается Стив прямо в кружку. — Послушайте его, когда они с Вишесом концерты друг для друга устраивают у себя в номере. — Ага, — поддакивает Пол, живо вклиниваясь в разговор. — Как они тогда разнесли всю комнату в Вулвергемптоне, что нас чуть не выгнали из отеля, а? Вот же у Макларена в тот день полыхало! — Да я про другие их «концерты». Ночные, ну? — Стив двигает кулаком у рта и толкается языком в щёку. Приятель его смекает и начинает ржать. Сид, который выпадает из реальности с каждым глотком водки, заторможено выдаёт: «Чё?» — Ты не переживай, всё нормально. Мы ж совсем не против. Просто, понимаешь, обидно, когда крутого музыканта вынуждают уйти, а вместо него притаскивают давалку, которая за всю жизнь в руках, кроме своего и чужого хера, ничего не держала. Девчонки хихикают, переглядываются и совсем не чувствуют, как атмосфера стала вдруг напряжённой. Кто ж этих панков знает, какие у них шутки? А Стив и не пытается выглядеть весёлым, брови хмурит и продолжает лакать свою пинту пива, которая на вкус как моча. Пьяному в дрова Сиду требуется пару секунд, чтобы осмыслить услышанное, а потом он ударяет дном бутылки по стойке и орёт: — Я же сказал, что мы не ебёмся, гондон! Хули тебе не понятно? Рядом стоящие головы оборачиваются, кто-то предпочитает на всякий случай отойти. Пташки хихикать перестают, но бежать пока не думают. — Всё мне с тобой понятно, — совершенно спокойно отвечает Стив и глядит пьяными глазами с вызовом прямо на него. Пол, желая предотвратить надвигающийся пиздец, спешно тянется к водке в руке Вишеса и несмело произносит: — Тебе, наверное, уже хватит. А у Вишеса на него ноль внимания. Не смотрит он даже на Стива, который всё продолжает самодовольно ухмыляться. Его взор прикован к бледному лицу и всё, что видит – мутные блики в тёмных очках и заинтригованную улыбку. Нет, не хватит. Яростно морщась, он толкает обидчика в грудь. Тот подобное ожидал, уже ни раз видел эту перекошенную от злости морду, поэтому на ногах удерживается, за что Джон ему тайно благодарен, ибо нелёгкая туша свалилась бы прямо на него позади сидящего. — Хочешь силами помериться? — бычиться Стив и со всей дури пихает в хлипкую грудь. У тощего пацана ноги вообще не держат, поэтому отлетает назад, зато успевает ухватиться за барную стойку, спасая себя от падения и чудом удерживая в руке бутылку. Но вместо него со стойки стремительно вниз летит пепельница, со звоном разбиваясь и осколками рассыпаясь под многочисленными ногами, с грохотом валится стул и опрокидывается пинта пива Кука. Золотистая хмельная жидкость расползается по отполированной поверхности и капает вниз. Сам стакан от смертельной участи Кук успевает спасти. Улыбки с чистеньких лиц пташек исчезают. Теперь они перепуганы, тихонечко отходят назад, вжимаясь в возмущённых работяг. Кто-то из толпы предлагает панкам выйти на улицу и устраивать разборки там. Кто-то решает красочно выразить своё негодование по поводу стычки, что портит всем настроение. Сиду, конечно же, похуй на работяг с их нытьём. Он с кряхтением поднимается на ноги – Пол в этом ему помогает, — и снова тараном прёт на Стива, который решает отступить и поднимает руки вверх в примирительном жесте. И не потому что боится, — с хера ли ему дрыщавого торчка боятся? — а просто потому что беспокоится, что его девки сейчас в страхе убегут, вот так нагло обломав с перепихом. Откуда-то сзади выпрыгивает бритый коренастый парень с не менее бешенными глазами, чем у Вишеса. Он загораживает Стива своим широким телом, словно тот главная жертва вечера, и тычет мясистым пальцем в пацана напротив: — Живо съебался отсюда! В Сида тыкать пальцем бесполезно, поэтому он спешит предложить свой вариант, призывно хватает себя за яйца и гаркает: — Можешь съебаться на мой хуй! Предложение отклоняется кулаком в морду. Тот отлетает вправо, снова падает на барную стойку, а после всё-таки валится на пол. В этот раз бутылке с водкой не везёт, и она со звоном разбивается в дребезги, фонтаном обливая и панка и все близ стоящие ноги. Валяясь в луже едкой жидкости, Сид подбирает особо крупный осколок некогда бутылки, и крепко сжимает, что режущие грани впиваются в ладонь. Встаёт на ноги уже самостоятельно. Кук рядом настороженно смотрит то на него, махающего стеклом вокруг себя, то на своего лучшего друга, у которого на роже написано, как он хер положил на происходящую вакханалию, что стала в их жизни обыденной штукой. Из-за спины Стива выглядывает Джон, но его тщательная маскировка не позволяет узнать о его эмоциях. По крайней мере лыбу довольную не давит. Несколько мгновений никто не двигается. Но стоит Сиду шевельнуться вперёд, как хватают сзади, скрючивая руки, и кто-то спереди, воспользовавшись случаем, снова заезжает по лицу. Пацан болезненно стонет. Старина Куки решается повторно примерить на себе роль спасателя и пытается разнять дерущихся. Что-то там бормочет, вероятно что-то из разряда: «Давайте жить дружно», но от него отмахиваются как от назойливой мухи, чтобы снова попытаться вдарить Сиду. Тот каким-то образом умудряется увернуться и бьёт лбом в ухо нападающего. За такую вольность ему заряжают коленкой в живот, выбивая из лёгких воздух. Пацан хрипит, сгибается пополам, кашляет. С его разбитых губ вытягиваются кровавые нитки. Кто-то из толпы кричит в возмущении: «Да вызовите кто-нибудь полицию!» Упоминание о ненавистных служителях порядка, которые являются в этой стране не больше, чем цепными собаками Её Величества, заставляет Роттена зашевелится. До этого момента он находил ситуацию забавной из-за её дебильности и не желал даже мараться в этом дерьме, но теперь встаёт реальная угроза оказаться в обезьяннике и проебать завтрашний гиг. Он торопливо спрыгивает со стула, хлопает Джонса по плечу и шепчет взволнованно: — Ты слышал? Нужно вытаскивать Сида и валить отсюда! — Забей, только Вишеса и загребут, — отмахивается тот и допивает своё пиво, после чего с громким стуком ставит кружку и протяжённо рыгает. Но вдруг беспокойство овладевает им, и он оглядывается по сторонам — ищет своих очаровательных пташек, а их нет — и всё вселенское разочарование отражается на его пьяной морде. А какие планы были! От нахлынувшей досады из-за испорченного вечера он машет напуганной барменше и просит плеснуть ему ещё. С этим кретином всё понятно, нужно действовать самому — собственно, как обычно. Джон не умеет драться, да и не любит это дело, поэтому лезет в гущу событий в надежде, что получится вытащить Сида без травм или хотя бы своим видом вдохновит на какие-то действия Кука, который пока что бестолково топчется на месте. Но не успевает Роттен приблизиться к своему непутёвому приятелю, как его с силой швыряют в сторону свирепой толпы, что в драку не лезет, но гулом поддерживает весь происходящий мордобой. Джон замечает, как прошедший мимо грузный бородач с лёгкостью оттаскивает разъярённых посетителей от валяющегося на мокром, грязном полу пацана, хватает за шкирку потрёпанной куртки и, цедя сквозь зубы ругательства, утаскивает в сторону выхода. Обмякшие кости выбрасывают на тротуар словно мешок с мусором. Тот расшибает колени и сдирает кожу с ладоней и без того испачканных кровью. Лоб блаженно утыкается в мокрый и прохладный после дождя бетон, разбитые губы сплёвывает розоватую слюну рядом, а кожа мажет красным серость под собой. После душного паба свежесть позднего вечера отрезвляет поплывший мозг, но недостаточно, чтобы сполна почувствовать боль после побоев. Когда позади раздаются хлопок парадной двери и приближающиеся торопливые шаги, Сид пытается встать хотя бы на колени и сжимает пальцы в кулак, не осознавая даже, что спасительного осколка от бутылки нет – он выронил его ещё в пабе. Его непослушное тело пытаются поднять и поставить на ноги, и Сид с рыком шлёт на хуй, взмахивает рукой, пытаясь ударить или хотя бы оттолкнуть, но выходит вяло – так прилёг на пару мгновений и теперь не хочется двигаться вообще, лучше бы лежал целую вечность и что бы никто не трогал. — Эй, успокойся, это я. Этот голос Вишес узнает даже будучи под сильным ширевом, поэтому напряжение улетучивается как по команде, а на покалеченной морде расцветает привычная глупая улыбка: — Круто я их, а? Роттен на это только хмурится сильнее, наконец-то поднимает невменяемого приятеля на ноги и, крепко удерживая под локоть, торопливо уводит за собой через дорогу. Он постоянно оглядывается, проверяя, нет ли за ними погони, но даже никого не увидев, ему спокойней не становится. Он старается идти так быстро, насколько может позволить себе подобный шаг бухой в хлам Сид. Никто из пацанов понятия не имеет, куда идти — оба впервые в этом захудалом городишке. На улице совсем темнеет и фонари горят вовсю, отсвечивая жёлтым от мощённой старой улицы. Заворачивают в узкий переулок. Джон прислоняется спиной к стене за мусорным контейнером и, сняв солнцезащитные очки, измотанно трёт лицо. Лишь бы те гондоны не стали писать заявление на этого гондона, что шатается рядом и возбуждённо трясёт своей дурной головой. Блядский Джонси, который всё никак не уймётся со своими дебильными подъёбами. И чего так взъелся? Неужто унылый Мэтлок-Хуетлок был так важен для этого оболтуса, что плешь проел им обоим после его ухода? Так пусть валит к его «мажорным пиздюкам», а у Роттена ещё куча талантливых корешей, которые отлично будут смотреться рядом с ним на сцене. Он смотрит на Сида, что маячит перед ним, пиная мусор под ногами, что-то бормочет сам себе и дебильно хихикает чёрным ртом — в полумраке кровь на зубах выглядит особенно зловеще. Пустая бутылка резко отлетает от тяжёлого ботинка и со звоном разбивается о кирпичную стену, заставляя Джона вздрогнуть. — Сидни! Сид послушно останавливается, слегка пошатываясь на месте. Он тыльной стороной ладони вытирает кровавые сопли под носом, размазывая их ещё сильнее по разбитой щеке, и подходит к своему приятелю почти вплотную, пряча руки в дырявых карманах косухи. Запах водки, пота и сигарет смешивается с вонью, исходящей от рядом стоящей помойки и сырости самого переулка — вся эта какофония разъедает чувствительные глаза и пробирается в пазухи, что Джон отходит в сторону. Сид следует за ним. — Весело было, согласись? — В насилии нет ничего весёлого, — мрачно отзывается Роттен, на всякий случай оборачиваясь назад, дабы убедиться, что за ними никто не приехал. — Только озлобленные дегенераты могут находить в этом удовольствие. — Но я видел, как ты смеялся, — блаженно улыбается Сид и смотрит на него сверху вниз, когда прижимает к стене, вынуждая остановиться. — Я смеялся, когда ты бычился на Джонси, а не когда полез в драку со всем пабом, тупой ты кретин! — Ну, значит, я тебя всё-таки развеселил. Ободранная коленка, выглядывающая из дырки джинсов, протискивается между чужих брюк, а бедро вжимается в промежность между полами распахнутого пальто; расхераченный нос, забравшись за высокий колючий ворот, мягко ведёт по обнажённой шее и с хлюпаньем вдыхает трепетный аромат, из-за которого внизу живота приятно щекочет. Джон, брезгливо поморщившись, наклоняется в сторону и отчеканивает: — Даже не думай. — Почему? — Потому что я не собираюсь трахаться с тобой в засратом переулке как какая-то дешёвая шлюха. К тому же на твою расквашенную рожу у меня не встанет даже под виагрой. Сид отстраняется и смотрит на него с оскорблённым видом, на что Джон бы в любом другом случае рассмеялся, если не вся эта ситуация с полицаями, которая удерживает его в напряжении. — Ну ты и пизда. Но, несмотря на свой вердикт, Вишес продолжает стоять рядом, нарушая чужие личные границы, и глядит себе куда-то под ноги, со всё ещё упирающейся коленкой в промежность напротив – ему нравится ощущать тепло исходящее от тела. Когда вновь шмыгает кровью и тянется ладонью к носу, Роттен перехватывает его за запястье и близко подносит пятерню к прищуренным глазам. — Подожди. Шарит по карманам в поисках спичек, зажигает одну и поднимает над нервно подрагивающей окровавленной рукой. Пятнадцати секунд тусклого света хватает, чтобы внимательно осмотреть и ощупать. — Мне не больно. — Потому что ты в говно или потому что кровь не твоя? В ответ молчит, видимо, сам не знает точно. Спичка гаснет. Они так и стоят в тишине, не проронив и слова, погружённый каждый в свои мысли — если Вишес вообще в том состоянии, чтобы о чём-нибудь думать. Когда Джон шуршит одеждой, желая отыскать курево, из другого конца переулка доносится оживлённый разговор каких-то пацанов, проходящих мимо под фонарными столбами. — Эй! Фигуры останавливаются и смотрят в их сторону, после чего слышится неуверенное: «Роттен?» — Нахуя ты их зовёшь? — узнав голос Кука, Сид строит такую мину будто ему в рот говна наложили. – Они постоянно меня гнобят, заебали. — Пол тебя не трогает. — Ага, зато шестерит перед ебучим Стивом. Ненавижу, блять, обоих. Оба подошедших пацана чистенькие и целёхонькие, будто в их уютном мирке и не было мордобоя с кровавыми соплями. Счастливые пиздец, что аж тошно. Возможно, говнюкам удалось отыскать тех пташек — а, может, и других — и склонить к пьяному соитию в сортире. — Полицейских никто не вызывал. Всё в норме, — бодренько сообщает старина Куки, переводя довольные глазёнки с одной угрюмой морды на другую, но побитую. — А вы тут что, сосались? Или сосал только один? — и локоть Стива игриво толкает, конечно же, Вишеса. — Сейчас ты у меня будешь сосать. — А в отель возвращаться ещё не собираетесь? — старина Куки даже шаг вперёд делает, чтобы два особо косых обратили на него свой фокус. — Ты с такими идеями лучше к Джонни обращайся, — произносит Стив и это явно не ответ на прозвучавший вопрос. — Хуёни, сука. — Всё, сдулся? — Смотри, блять, как я сдулся! — и сжатый кулак с засохшей кровью замахивается для удара, как его перехватывают за локоть и отводят в сторону. Джон против физического насилия, а вот моральное — всегда пожалуйста. — У тебя какие-то проблемы, Джонси? — от раздражения его взгляд становится маниакальным, а слова резкими и отрывистыми. — Бесишься, что за пару месяцев Сид привлёк к себе столько внимания, а ты всё ещё просто гитарист на заднем плане? Быть музыкантом в группе, где вокалист — эгоцентричный подонок с яркой внешностью, — неблагодарное дело, а если появляется ещё один жадный до внимания псих — так совсем гиблое. А ведь Стив старается и он-то знает, что вырос как музыкант и не ворует почти. У него смысл жизни наконец-то появился, с чего он сам в знатном ахуе, и готов стать лучшим человеком. По крайней мере лучше, чем был до пистолетов. Но музыка теперь не на первом месте. Единственное, что волнует публику, газетчиков и Макларена — имидж. И всё из-за этих двоих. Когда ушёл Глен, всё пошло по пизде. Стив взрывается. Он орёт и взмахивает руками, иногда позволяет себе толкать рыжего, но тот в ответ не рукоприкладствует. Его оружие — слова, а они, сука, бьют очень метко и застревают в голове назойливой пластинкой. Роттен отлично чувствует человека, а двух лет тесного общения и многочисленных ссор ему хватает сполна, чтобы выучить все слабые места и с садистским удовольствием потом тыкать в них иголкой. Пацаны кричат так, что где-то запертая во дворах собака, не выдержав пьяного гомона, начинает лаять вместе с ними — видимо просит, чтобы заткнулись. На фоне старается ржать как можно громче Вишес: его смех раздаётся на особенно понравившихся ему моментах. «Сид, по крайней мере, умеет читать». Слышать, как за него впрягается его лучший друг — приятно и даже гордость берёт. Крутой мистер Роттен сейчас всех размажет, ибо нехуй лезть к Джонам. Когда у Стива краснеет лицо, а его ноздри раздуваются от бешенства, Джон гаденько скалится, даже не скрывая, что наслаждается произведённым эффектом. Наверное, это и есть последняя капля, упавшая на переполненную чашу терпения, и вот руки хватают за грудки и встряхивают тощее тело как тряпичную куклу. Их затыкает внезапный пронзительный свист, что, когда стихает, у всей четвёртки ещё с минуту звенит в ушах. Первым повисшую тишину прерывает Сид и хмуро глядит на Пола: — Чё шумишь, придурок? А тот говорит так осторожно, будто пытается освободить заложников: — Давайте вернёмся в отель, — потом обводит взглядом всю мрачную троицу и добавляет: — Нам нужно выспаться перед гигом. Кук в конфликты с пацанами по группе не вступает, а если атмосфера накаляется, то всегда старается дать заднюю или перевести всё в шутку — они же все друзья, в конце-то концов. Как вообще можно грызться, когда они вчетвером против всей ёбанной Англии вместе с Королевой, мать её? Поэтому на него и пялятся, как на конченного долбоёба. Но Стив выпускает из хватки пальто, отходит назад и нервно закуривает, стараясь на самодовольную рожу не смотреть. Слышит, как Сид посмеивается, но не может расслышать, что тот спизданул Роттену, наклонившись к нему. Джон, немного погодя, произносит: — Нам нужно поймать такси. У кого сколько? Вся четвёрка шарит по собственным карманам, чуть ли не выворачивая их наизнанку. Трое протягивают остатки мелочи, которые не успели спустить на алкашку в пабе. Сид протягивает измазанную в шоколаде обёртку от съеденного Сникерса. На такси им хватает.