***
Я снова за дубовым столом. Флористическим столом, на минуточку. Представьте, вот сейчас начну, как долбаная фея Динь-Динь, раскидывать пыльцу и делать все прекрасным — не дождетесь. Я выжат, словно скукоженный лимон, затерявшийся в картонной коробке на полках армянской лавки, где-то под слоями нового урожая картошки. Да, именно так. Перепутали, бросили цитрус к овощам — и забыли. Вот и меня никто не помнит. Я тоже хорош. Драл я в хвост и гриву все эти воспоминания, сантименты, человеческие отношения вместе с прочей белибердой, отвечающей за мораль. А потрахаться… С удовольствием. Только с кем? Искать случайных связей мне тупо влом, а сам ко мне никто не прискачет, будто антилопа на отполированных копытах, энергично выкручивая пируэты хвостиком. Во мне уже пятый бокал кофе просто потому, что могу себе это позволить. Ну, нет же разницы, чем травить бренное тело? Особенно если оно принадлежит тебе. Мотор давит болью чуть влево, чувствует недоумение — плевать, нам с ним не привыкать. Всю жизнь охуеваю. И почему бы не продолжить? Пожилая женщина с лиловой проседью важно осматривает розы. Мне проще всего послать ее в сраку, но я уважаю старость, плюсом должен проявлять подобающие манеры. Кому должен — непонятно… и все же. — Вы определились с выбором? — спрашиваю с вежливой улыбкой. В нее вложено все терпение, спокойствие и такт, собранные в последней нервной клетке. — Мне кажется, они недостаточно свежие, — морща нос, отвечает эта «кошелка». Кажется ей… Ну, перекрестись! Я напрягаю желваки на скулах — не дай Бог начнут ходить ходуном и выдадут мое раздражение. Снова растягиваюсь в самой милой улыбке, которую только смог выдавить, и продолжаю работать. Кем? Пиздаболом? Не суть. — Что вы такое говорите? Посмотрите, какая яркая зеленая листва. Какой плотный бутон. А этот алый цвет выглядит благородно и изысканно. Лучше выбора вам не найти, — лапша на ушах женщины, как золотые цыганские серьги, тянет к земле. — Кстати, поставка в нашем салоне была буквально вчера. Так что вам не о чем беспокоиться, — опять оголение верхнего ряда зубов. У меня уже челюсть сводит. — Ох, молодой человек, вы такой обходительный, — она сально касается моей руки. Я сжимаю секатор — костяшки пальцев белеют от напряжения. — Так и быть, поверю вам на слово. Я со скоростью света заворачиваю розы в отвратительную прозрачную слюду. Завязываю широкую атласную ленту, желаю удачного дня, наконец выпроваживаю лиловоголовую женщину вон из помещения — с добротой в глазах, с дежурным оскалом, со слащавым «До свидания». Отыгрываю роль по полной программе. Жухлый вечер наступил незаметно. Так же, как боль в коленях, в спине, в висках и тоска, набившая оскомину на сердце. Я выронил сигарету. Ползаю под прилавком, старательно выискивая пропажу — колокольчик отвлекает. Дурацкий звенящий звук со стороны входной двери раздражающей мухой разволновал барабанные перепонки. Где, блядь, мои тишина и спокойствие? Я выныриваю из-под прилавка, наспех поправляю взъерошенные волосы и, твою ж мать, натыкаюсь глазами на Принца. На долбаного смердящего красотой мудака. Он смотрит на меня идеальными голубыми глазами, такими, что ликер «Блю Кюрасао» позарился бы не раздумывая. Бархатно произносит: — Здравствуйте. — Здравствуйте, — все-таки выжимаю из себя взаимное приветствие, а стоило бы погнать его к черту. И вот я, растрепанный, в помятом флористическом фартуке, уставился на Принца своими угольками из глазниц, а он на меня своими безупречными сапфирами — никто не моргает. Он весь вылизанный, с иголочки, в дорогом костюме, ароматный, и я: заебанный, с остатками цветочных шипов на рукавах и зелеными разводами на воротнике рубашки. Тишина умопомрачительная. Под такой аккомпанемент неугодным бедолагам мозги в заброшках выносят. Принц опускает взгляд на мою грудь — или мудак, я еще не определился — на бейджик с именем. Говорит: — Кристофер? — Он самый, — я также бросаю взгляд на буковки на кусочке пластика, приколотого к одежде. — Вы что-то хотели? — пора уже заканчивать эту бессмысленную пантомиму с примесью нелепого диалога. — А, да, — Принц на секунду замялся. Ему такое не под стать. — Белые гвоздики. Есть в наличии? — Есть, — я открываю дверь холодильника, — сколько вам? — Все, что будет в вазоне. Ну вы посмотрите! Денег-то залетный не жалеет. И куда такой намылился? Я копошусь с цветами, в мыслях возмущаюсь: от происходящего, от усталости, от никчемности бытия. Выхожу наружу с охапкой гвоздик, бережно укладываю на стол и принимаюсь за дело. Голос Принца выдергивает из привычного транса, отвлекает от методичных движений руками. — Можно перевязать букет черной лентой? — Конечно, — сухо отвечаю я. Черная лоснящаяся ткань опоясала ломкие стебли. Контраст белоснежных головок и темного атласа выглядит изыскано. Я аккуратно вручаю букет в протянутые руки. Говорю: — Осторожно, гвоздики очень хрупкие. — Спасибо, — Принц улыбается. — Я Габриэль, будем знакомы. — Одной рукой придерживает цветы, другую протягивает мне. — А, да… — опешив на долю секунды, торможу, после накрываю своей ладонью его, — удачного вечера, — скомкано бросаю вслед. И на кой черт мне его имя? Я тяжело вздыхаю, смотрю на удаляющуюся спину — таких обычно провожают завистливым взглядом. Мудак с обложки. Я скрещиваю пальцы в замок, упираюсь лбом в нервный узел рук. Тяжело обрушиваюсь на засаленный стул. Слышу звук заводящегося мотора. Мокрый снег не намерен прекращать мерзкое падение, и моя диафрагма вновь сокращается. Унылый выдох вырывается на свободу. Я думал, Принц собирается на званый ужин, а он, похоже, на кладбище. Хотя кто там разберет? Клал я на чужие дела. Мне бы со своими проблемами разобраться. Сегодня точно буду коротать время с преданными друзьями. Алкоголь и сигареты ничего от меня не требуют и не ждут, как и я от них. Бессмысленно… Все бессмысленно, как снег, который превращается в мокрую грязную кашу. Как рисунок на подошве, что будет месить эту слякоть, так и не оставив рельефного следа. Как встречи… Расставания… Завтрашний день.01
22 ноября 2022 г. в 20:47
Мусорные баки выстроились в ровный ряд. Мокрый снег вперемешку с дождем оседает на полиэтиленовые пакеты с отходами — остатки пищи, использованные салфетки, расчлененные упаковки, ранее призывно шелестящие, и прочее дерьмо.
Я стою под гнетом этой непогоды и курю. От сырости спасает капюшон, от ветра — нихрена. Никотин ловко проникает в организм, токсично разбавляя тоску, засевшую в венах. Едкий дым наполняет легкие и резво устремляется на волю. Твою мать! Как же хочется стать табачным маревом, раствориться в пространстве, предварительно послав все к чертям — разлететься на рваные молекулы.