You could have been my queen

Она устала. Она так устала. Шури ведь не должна была править. Она не была для этого рождена. Сначала был жив отец, затем королем стал Т'Чалла, а когда умер брат, всю тяжесть короны взяла на себя мать. Тогда в разъедающем сердце и разум горе змеей проскользнула подлая мысль: "Как хорошо, что мне не нужно этим заниматься". Как она себя за нее презирала... Теперь нет ни брата, ни горячо любимой мамы, а она — Черная пантера и королева. Одна за всех. Порой девушке малодушно хотелось, чтобы род прервался на ее семье — чтобы они ушли в земли предков вместе, взявшись за руки. Но потом она вспоминала о маленьком племяннике, об этом лучике света, так похожем на Т'Чаллу. Она должна сохранить Ваканду и Черную пантеру для него. Но, Баст, иногда это так тяжело, почти невыносимо. И очень одиноко. Она раньше никогда не задумывалась об этой стороне власти. Даже Окойе почти перестала над ней подшучивать. "Не положено", — отвечала генерал, но темные глаза ее смеялись и это немного примиряло Шури со всеобщим пиететом и почтительным расстоянием, что теперь неизменно отделяло ее от других людей. Она больше не была принцессой-бунтаркой, талантливой изобретательницей (о, это было ее особой болью — то, как мало времени она теперь проводит в лаборатории). Она была королевой Ваканды, одной из сверхдержав этого мира. Но королевам тоже положены маленькие слабости. Девушка не помнит, когда начала сбегать на этот тихий, уединенный берег, куда впервые ее привела мать. Она приходит сюда в самые трудные моменты, садится лицом к воде, слушает шум волн, зарывается пальцами в теплый влажный песок. И становится легче. Роящиеся дикими пчелами мысли покидают голову. Тяготы отступают перед первозданной красотой и незыблемостью этого места. Здесь она снова становится собой — может услышать смех Т'Чаллы, почувствовать ласковое прикосновение мамы. — Шури? Черная пантера резко открывает глаза, отчаянно желая, чтобы этот голос оказался игрой ее воображения. Но нет. Вот он сидит перед ней, с тревогой заглядывая в глаза. Нэмор. Само его присутствие в этом месте кощунственно. И пусть она пощадила его, это не значит, что он прощен, а ее боль забыта. — Пришел убить меня? — вырывается само собой. Это ли ее голос? Полный выдержанного яда. Он дергается, как от боли. "Как", потому что он не способен испытывать боль. Точно не от слов какой-то девчонки вроде нее. — Я думал, что мы решили этот вопрос, когда я сдался, а Ваканда взяла Талокан под крыло. — Его голос спокоен и мягок, но есть там нотки тщательно замаскированной, но такой искренней обиды. И это приводит ее в бешенство. Да как он смеет?! Будто и не было ничего, будто он не убил... Ей чудится тихий-тихий мамин вздох. — Прости. — Она расслабляет до судорог сжатые пальцы, выпуская комья песка и злобу. Как говорится? Есть время разбрасывать камни, и время собирать. — Я... Мне сложно видеть тебя, — честно говорит она и добавляет едва слышно, — и не вспоминать. "Я все еще ненавижу тебя". Она не произносит этих слов, но они громко срываются в бездонную пропасть между ними. — Я понимаю. Если бы он попросил прощения, она бы рассмеялась ему в лицо. Если бы он сказал, что ему жаль, она бы разъярилась и, Баст знает, что было бы дальше. Но эти тихие два слова... Она разрыдалась как маленький ребенок, пряча лицо в коленях, обхватывая себя руками, словно желая укрыться от всего мира. Мужчина рядом молчал и не пытался ее утешить, коснуться, за что она была ему благодарна. Она плакала и плакала, то затихая, то опять срываясь в рыдания, тоскливый вой. Она потеряла счет времени, но все имеет свойство заканчиваться. Иссякают и слезы. Тогда она поднимается, чувствуя себя столетней старухой, и молча покидает берег. Подводный владыка остается за ее спиной сгорбившийся и раздавленный. Наверное, тоже ощущает себя старым. В отличие от Шури ему действительно сотни лет.

***

В следующий раз слез нет. Королева не видела и не слышала, скорее почувствовала кожей, как он появился, сел неподалеку. Она не смотрит на него — не хочет, но ей и не нужно. Она и так знает, когда он смотрит за горизонт, а когда на нее. Подобная связь рождается за годы дружбы или за часы, минуты, считанные мгновения настоящей чистой ненависти. Ненависти от всего сердца. Забавно. Они не сказали друг другу ни слова. Вернее, она не говорит ему ни слова, а сам он не смеет нарушать молчание, признавая ее власть. Правильно, здесь царствует она. И надо бы велеть ему убираться, не показываться боле без веской причины, но язык отяжелел, а губы слиплись. Тишина ощущается такой естественной и единственно правильной, что Шури продолжает молчать. И не гонит его. Прошли недели, прежде чем она посмотрела на него по собственной воле. Месяцы, прежде чем заговорила. Все это время он приходил и тихо опускался на песок на предупредительном расстоянии, как будто сидеть вот так с ней было смыслом его существования. Девушке даже начало казаться, что он перестает существовать, когда она уходит. Как захлопнутая книга. Как убранная в ящик игрушка. Но эта иллюзия рассыпается, стоит ей заговорить с ним. — Зачем ты приходишь? — спрашивает она. По ощущениям прошли годы — время здесь как будто текло иначе, словно само пространство старалось облегчить ее боль, подлатать пробитое в нескольких местах сердце. — Я не могу не, — просто отвечает он. — Почему? — Потому что боюсь. — Чего? — Того, что, если перестану приходить, ты исчезнешь. Обратишься морской пеной, — под конец его голос почти неразличим. Шури смеется. Громко, заливисто, как умеет она одна. Тому, насколько похожие мысли их посещали — какие, однако, глупости. Краем глаза она замечает робкую улыбку короля подводного мира и это неожиданно ее трогает. — Ты знаешь сказки Андерсена? — Со смехом что-то треснуло в ней. Может, корка застарелой боли, покрывшая ее сердце еще в тот год, когда убили отца? — Я живу под водой, а не на другой планете, — мягко замечает он. — И правда. — Девушка неожиданно находит в себе силы улыбнуться ему. В солнечных лучах, ласкающих лицо, она чувствует улыбку Рамонды.

***

С того дня они общаются все больше. Она рассказывает о нелегких буднях королевы. Он — о головной боли короля. Иногда Шури вспоминает, сбивается с мысли и надолго замыкается в себе. Ей сложно не винить себя за разговоры и смех со вчерашним врагом. И тогда все начинается с начала. Нэмор отступает с пониманием и терпеливо ждет, когда она вновь заговорит с ним. Вот только каждый новый раз дается ему все сложнее. Все болезненнее. Она против воли замечает муку в темных глазах и это — почему, Баст?! — ранит ее. В конце концов девушка вспоминает о желании и твердом решении двигаться дальше, напоминает себе: время собирать камни, и вновь находит в себе силы улыбаться. Они говорят обо всем на свете. Особенно им нравится говорить о своих народах, сравнивать культуры, находить параллели. Юная королева смеется все чаще — ее раны затягиваются, и правитель Талокана готов провести на этом пляже всю вечность за одну только надежду, что однажды она посмотрит на него без боли и горечи сожалений. — О чем думаешь? — спрашивает девушка, замечая его рассеянный взгляд. — Ты сможешь когда-нибудь простить меня? — растерявшись, подводный владыка озвучивает давно вертящийся на кончике языка вопрос и тут же об этом жалеет. Но отступать поздно и он пристально смотрит ей в глаза. — Тебе обязательно все портить? — Она кривится и отворачивается, чтобы уйти. Это и ее слова ранят больнее когтей Черной пантеры. И, кажется, это больше, чем он может выдержать. Он ловит ее за руку, касаясь ее впервые за год общения. Шури замирает, не понимая, что чувствует, что должна чувствовать. — Пожалуйста, я должен знать, — шепчет он прислоняясь лбом к ее лбу, сдаваясь на ее милость. Совсем как в день их битвы. Дочь Рамонды задрожала, чувствуя, насколько он сейчас уязвим, убийца ее матери, ее вчерашний враг. "Прощение, милая — это величайший дар", — слышится ей в шуме волн. "Но он его не заслуживает", — с горячностью юности возражает она. "Величайший дар для тебя, доченька. Не держи свое сердце в клетке боли и обиды". "'Но как?". "Последуй моему примеру. Отпусти, как отпустила я", — шепчет ветер. И Шури понимает. — Не ходи за мной, — говорит она ему, отстраняясь. Черная пантера заходит в воду и ныряет. Плывет как можно дальше до тех пор, пока совсем не выбивается из сил. Выныривает, переворачивается на спину, позволяя слезам течь и становиться частью океана. Она оплакивает даже не мать — себя. Выдыхает, когда слез не остается: "Спасибо, мама. Спасибо, что и после смерти не оставляешь меня". И тихо шепчет: — Нэмор. Он всплывает рядом, с тревогой и потаенной нежностью глядя на ее лицо. Ей так хорошо, как будто она носила весь мир на плечах, а теперь скинула его, позволяя гравитации делать свою работу. Как будто впервые за долгое время может дышать полной грудью. Девушка смеется легко и свободно. — Вернемся на берег? — она устало прикрывает глаза. Мужчина кивает, осторожно берет ее под плечи и колени и плавно взлетает. Ей хорошо в его сильных руках и она не чувствует за это вину. Они возвращаются на теплый песок. Солнце заходит за горизонт — раскрашивая небо во все оттенки граната и золота. Король подводного мира не спешит выпускать ее из объятий, его мышцы напряжены, словно он готовится отбить атаку... или ждет, когда она начнет вырываться и кричать. Но время идет — солнце опускается все ниже, укладываясь спать, и тянет за собой, как одеяло, сиреневые сумерки — а она не шелохнется. Бывший недруг расслабляется и тихо зовет: — Шури? — Я прощаю тебя, — еле слышно произносит она. Его руки сильно сжимаются вокруг нее, но он тут же ослабляет хватку, испугавшись, что сделал больно. Но грозная владычица не замечает, поскольку спит. Так сладко, как могут только дети. Нэмору хочется унести ее, уложить поудобнее, но "похищение" королевы точно будет расценено вакандцами как объявление войны. Поэтому он располагается как можно комфортнее для нее, готовясь стеречь ее сон. Хорошо, что мутантам вроде них не грозит ни переохлаждение, ни простуда.