Стеклянный мальчик

Май оглушает победными салютами и первыми тёплыми грозами. Голос хрипит от надгробных речей, поминальные обеды горьким комом стоят в горле. Перед глазами всё расплывается — то ли от осевших на ресницах невыплаканных по ушедшим слёз, то ли от банальной магловской аллергии. Весна. Гарри разрывается между Хогвартсом, Визенгамотом и Гриммо, 12, к собственному ужасу едва не просыпая суд над Малфоями. Хорошо хоть, что парадная, специально купленная по этому случаю мантия заранее тщательно отглажена Кричером да написанная недовольно вздохнувшей Гермионой речь вызубрена, как молитва, — и ночью разбуди, ни разу не запнётся. Да только никому его старания оказываются не нужны: Гарри сейчас на волне славы, национальный герой и спаситель, ему вся магическая Британия с придыханием в рот смотрит, не то что перед шестым курсом. Но Гарри всё равно произносит свою речь до конца, не отрывая от Драко пристального взгляда. Его Стеклянный мальчик снова чист — Тьма ушла, растаяла, не оставив после себя даже призрачного следа. И пусть грани пока сверкают не так ярко, как раньше, Гарри знает, что время и любовь способны творить настоящие чудеса, перед которыми все их махания палочками — жалкие цирковые фокусы. И всем сердцем надеется, что у него всё обязательно получится. Он ждёт непростительно долго — один день, четыре часа и двадцать шесть минут — прежде чем решается послать сову. Ему безумно стыдно: руки дрожат, отчего строчки выходят криво, а буквы то жмутся друг к другу, то разъезжаются на полстроки, перо сажает кляксы и рвёт пергамент, но страх, что он опоздает, сильнее. На ожидание ответа уходят последние силы, прочитать короткую записку удаётся далеко не с первого раза, не сорваться раньше обговоренного часа — труднее, чем победить Волдеморта. Малфой-мэнор встречает его звенящей тишиной и разрухой: хрустят под ногами изрешечённые бомбардой садовые дорожки, опасливо тянут к небу скрюченные ветки обгоревшие деревья, воздух пропитан могильным смрадом с покрытого ряской пруда. Дом выстужен, мрачен; в гулких коридорах гуляет ветер, прячась от неожиданного гостя в тяжёлых, пропахших гарью портьерах. Его принимают в малой гостиной. Здесь почти уютно: мебель оттёрта от пыли, в старинных канделябрах оплывают медовым воском свечи, на столе исходит ароматным паром заварочный чайник. Блондинистое семейство смотрит на него настороженно. Гарри мнётся, не зная, как начать разговор. На помощь неожиданно приходит Нарцисса: — Мистер Поттер, позвольте мне ещё раз поблагодарить вас… Гарри торопливо — и весьма невежливо — отмахивается: — Не нужно, миссис Малфой. Я так устал от войны и хочу, чтобы всё наконец закончилось. Хочу просто жить… Чаепитие длится недолго. Первым, сославшись на нездоровье, сбегает Люциус, так и не допив свой чай, за ним бесшумной тенью выскальзывает Нарцисса. Они остаются с Драко одни. Тот сидит, низко склонив голову, бледный до синевы, вцепившись мелко подрагивающими пальцами в подлокотники кресла. У Гарри сердце сжимается от боли и щемящей нежности: разжать бы их один за другим, согреть в собственных ладонях и никогда больше не отпускать… Дышать вдруг становится в разы тяжелее, мозг накрывает паникой: «А если… если мне всё это привиделось? Если никогда ничего и не было? Что делать? Как сказать?.. Не могу… Бежать! Бежать немедленно!» — Мне, пожалуй, пора, — с трудом протискивается сквозь сведённое судорогой горло. — Надеюсь, мы больше не враги. Желаю всего наилучшего. Одеревеневшие ноги почти не слушаются. Пять шагов от кресла — уже подвиг, а как дойти до двери? — Гарри! — прилетает в спину, срабатывая не хуже Ступефая. Что-то набатом грохочет в ушах — собственная кровь? Или стук каблуков домашних туфель будущего хозяина Малфой-мэнора? Разве стеклянные мальчики могут так громко топать? Им надлежит передвигаться осторожно, сопровождая каждый шаг мелодичным звоном. Бездонные серые глаза смотрят пристально, тонкие губы, едва разжимаясь, выдыхают: — Я тоже устал… молчать. Гарри не выдерживает: качнувшись вперёд, утыкается в худое плечо покрытым испариной лбом, стискивает в кулаке чужой тонкий джемпер, жарко шепчет, зажмурившись: — Я тебя люблю… Стеклянный мальчик Драко Малфой медленно отстраняется, щекотно касается его щеки кончиками пальцев, улыбается новой, незнакомой — живой — улыбкой. И разлетается на тысячи осколков.