спаси и потуси

— Четыреста восемьдесят два. — Четыреста восемьдесят четыре. — Хоро-ош! — пьяно протянул кто-то сзади, хлопнув Егорова по спине. — Четыреста восемьдесят пять. — Четыреста восемьдесят шесть. — Четыреста восемьдесят семь… Бля-ать, — Смолин обессиленно уронил голову на руки, признавая проигрыш. — Пей давай, — напомнил Женя, отклоняясь назад. Смолин посмотрел на него с долей ненависти, но всё-таки откупорил свою термокружку и сделал большой глоток. — А теперь с тостом, — довольно усмехнулся Егоров. — Спаси и потуси, — повторил тост Смолин и глотнул второй раз, едва не подавившись. — Товарищ комиссар, Женька младенцев избивает! — Лена постучала кулаком по перегородке плацкарта. Всё-таки предложение поиграть в «семёрочку» в поезде было гениальным, и уж куда лучше, чем запланированный комиссаром тимбилдинг, который все дружно послали к чертям. Вообще, чисто в теории, это можно было считать первым коллективным решением отряда, пополненного новой кровью. Но «семёрочка» ощущение себя командой закрепила: конечно, регулярно приходилось слышать просьбы быть потише, но студенты их успешно игнорировали. Десятка, обозначающая возможность придумать тост, произносить который нужно было каждый раз, когда пьёшь, выпала Жене почти сразу, и игра резко стала веселее. Перваки, гордо отстаивавшие звание уже-полноценных-стройотрядовцев, втянулись, конечно, не сразу, но постепенно и они прониклись, и даже на третьей выпавшей семёрке потребовали играть против правил: не прекращать называть по порядку все цифры, кроме тех, которые делились на семь или оканчивались на семь, когда кто-то ошибался. Ошибавшийся просто выпивал и выходил из «круга», а игра продолжалась. В конце концов Женя остался в гордом одиночестве против второкурсника Смолина. Выиграть у Смолина было принципиально. Женя отстаивал не только свою честь, но и честь «ветеранов» отряда, с которым выезжал уже восьмой раз подряд. Смолин держался долго. Но, по справедливому замечанию Вилены, шансов у него было маловато — Егоров играл в эту игру, когда Сережа ещё только-только сдавал ЕГЭ. На стук Лены Дэн всё-таки пришёл из соседнего закутка плацкарта, с осуждением осмотрел свой слегка пьяный отряд, напомнил, что через полтора часа им высаживаться, и ушёл обратно. Было принято тяжёлое, но необходимое решение: всё-таки игру прекратить, убраться и начать потихоньку трезветь. Всё же они были не просто студентами на каникулах, а представителями стройотряда и не должны были ударить в грязь лицом перед представителями… другого образа жизни. Женя во внутреннюю кухню отряда не лез, категорически отстаивая свое право ничего не решать. Даже званья звеньевого не стал добиваться. Но теперь, узнав, куда их направили после того, как им отказала гидроэлектростанция, где они должны были работать, немного жалел, что не имел возможности влиять на решения. Он понимал, разумеется, всю отчаянность положения отряда, но всё-таки отправлять московских студентов на ремонт монастыря где-то в глуши… Это же насколько отчаяться должны были и комиссар, и монахи? Складываться было долго и тяжело, особенно тем, кому в «семёрочке» везло меньше, чем Жене. Однако опыт всё-таки делал своё дело. Пока Дэн приносил последние извинения проводнице за поведение своего отряда, этот самый отряд по давно сформированному алгоритму «выброса» сложил палатки, знамёна и прочие общие вещи в тамбуре. На станции, где им предстояло сойти, поезд стоял всего две минуты, и выброситься за такое короткое время было настоящим искусством, которым отряд владел. Ну, по крайней мере, ветераны. Ася на правах замкомиссара быстро объяснила новичкам, что сначала нужно пулей вылететь с собственными рюкзаками, затем сформировать цепь передачи общих вещей и сложить всё на перроне, а кто что потащит потом, уже не так важно. Поезд начал медленно тормозить, как раз когда они в последний раз проверили, не забыли ли чего. Отряд построился, помог друг другу надеть рюкзаки, принял положение «высокого старта», и Женя почувствовал привычное для этого момента нервное предвкушение. Наверное, так чувствуют себя перед выходом в открытый космос. Поезд остановился. — На старт… — Дэн стоял в тамбуре возле горы вещей, вжавшись в стену. — Внимание… Дверь с шипением поехала в сторону, пуская в душный вагон жаркий августовский воздух. — Марш! Марш! Марш! Дэн спрыгнул на низкую платформу, чуть не упал, но, тут же отстегнув рюкзак и отбросив его подальше, встал помогать спускаться девчонкам. Жене тоже помог, наверное, второпях не разглядев. Егоров прикусил задетую гордость, понимая, что прыжок с полутораметровой ступеньки вагона, с Жениной-то грацией, мог стать смертельно опасным трюком. Егоров тоже скинул рюкзак в общую кучу, встал в цепочку выброса и принялся ловить вылетающие из дверей палатки. Из соседнего тамбура высунулась проводница с красным кружком на палке. Ради них задерживали поезд. Последним выгрузили знамя отряда. Дэн воткнул его в гору рюкзаков и сел прямо на горячие бетонные плиты платформы. Дверь зашипела и закрылась, поезд понёсся прочь. — Всё взяли? — спросил Дэн. — Я, походу, тапок забыл, — сокрушенно протянул Смолин. — Розовый был, красивый. — Ребят, вы бы знали, как со стороны ржачно выглядите… Женя обернулся. Сашка стоял на платформе, одной рукой сжимая лямку валяющегося на плитах рюкзака. Он приехал со стороны своего родного Нижнего Тагила другим поездом. — Гитару взял? — деловито уточнил Казьмин, не здороваясь и сразу переходя к делу. — Две. — Откуда две? — Помнишь, Ваню отчислили? — дождавшись кивка Саши, Женя продолжил. — Его гитара у меня теперь зимует. Он разрешил, если что. — Ну круто… То есть, я на соло, а ты мне подыгрывать будешь? — Ой, обойдёшься… Женя наклонился над своим рюкзаком и вытащил из бокового кармана термокружку, унизанную браслетами: — За приезд? — предложил он. — Что там? — Казьмин раньше не был таким разборчивым, но, наверное, сказывались жара и усталость от переезда. Трое суток в плацкарте — не шутка. — Портвейн-лайт, — Женя сунул кружку ему в руки. — Вино белое и газировка. — Я не буду, я на колесах. — Вот это вы в Тагиле развлекаетесь… Ксанакс? Экстази? Или героин уже в таблетках делают? — Другие колеса, Жень, не ори. Саша сделал ему дикие глаза, и Егоров только сейчас заметил, каким усталым выглядел Казьмин. Даже на сессии, когда они оба спали по три часа перед экзаменами, Сашка выглядел более свежим, чем после двух месяцев лета. — Психотропные, что ли? — шепотом уточнил Женя. — Антидепрессанты. Вот уж действительно выход в открытый космос. В дикую вселенную, где антидепрессанты — не набившее оскомину слово из сериалов о грустных подростках, что-то далёкое и, казалось, к Жениной жизни никакого отношения не имеющее, а то, что принимает его лучший друг Сашка Казьмин, который, казалось, даже на грусть не способен. Жене показалось, что его оглушило. Казьмин пощёлкал пальцами у него перед лицом: — Земля вызывает Егорова! Я не умер, я просто не пью. — Ну, знаешь… — Скажешь, что умер для тебя как человек, я тебя тресну. — Да нет же, блин, Саш… Ну как так-то… Они говорили чуть в стороне, и внимания на них не обращали. По крайней мере, в сторону их точно никто не смотрел и про антидепрессанты не услышал. Женя коротко обнял Сашу поперёк груди. Всё-таки депрессия депрессией, а лучшего друга,с которым они столько не виделись, обнять надо. — А можно мне ликбез какой-то? — Я нормальный, Жень. Просто, ну… Иногда меня лучше не трогать. — Стоп-слово? — Что «стоп-слово»? — После которого я пойму, что тебя не надо трогать. — Красный, блять… — Казьмин посмотрел на Женю, как на идиота. — Я не буду такой фигнёй заниматься. Это палево. — А, то есть… Женя забрал у него кружку, просто чтобы занять руки, и пропустил Сашкино богохульство. Когда Женя поднял на Казьмина глаза, то увидел на его воротнике значок отряда в самом неподобающем виде: перевернутым вверх ногами. Факел на нём теперь был похож на метлу. — Ты что творишь? — уточнил Женя. — Если значок повернут вот так, — Саша как ни в чем не бывало дёрнул себя за воротник, — это значит «отъебись». — Я-то, может, и отстану… — Егоров критически осмотрел значок. — Но зато Дэн сразу же начнёт интересоваться, почему ты не по форме… — Ну что ж… — Саша посмотрел на безоблачное небо. — Придётся… — Нет, идея со значком нормальная, просто надо какой-то другой так поворачивать. На куртке у Казьмина были ещё значки — за выезды. Но все они, в отличие от отрядного, в форме геральдического щита, были квадратными, и разглядеть в темноте, как они там повернуты, было бы невозможно. — Ладно, — Женя отколол от своей спецовки значок на гвоздике — блестящего золотого дракончика сложной формы. — Будешь над ним так издеваться. Никто, кроме меня, не заметит. — Это же твой любимый… — У меня много ещё, а ты мой лучший друг. Не хочу лезть, когда ты не готов, — Женя проткнул гвоздиком дракончика воротник спецовки Казьмина. — Кошмар, теперь все будут считать, что я тоже фанаточка Эпидемии… — Не заставляй меня материться, — прошипел сквозь зубы Егоров, закрепляя значок. — Пока они не возьмут тебя вокалистом, я отказываюсь слушать этот бред. Женя почувствовал, как щеки вспыхнули, но промолчал. — Давайте, стройтесь! — позвал Дэн. По сельской дороге, погромыхивая на ухабах и вздымая клубы пыли, ехал грузовичок. Рюкзаки разобрали, кое-как выстроились в шеренгу. Ася с флагом в руках встала рядом с Дэном. — Равняйсь… Саша торопливо вернул оба значка в нормальное положение. — Смирно. Грузовичок остановился, из кабины вылез мужик в растянутой камуфляжной футболке: — Факел? — уточнил он. — Отряд Факел, приветствие Александру Степановичу! — Александру! Степановичу! Привет! — и три синхронных хлопка сотрясли перрон. Уж что-что, а отрядные кричалки были у Факела натренированы. Впечатлённый, но немного смущённый Александр Степанович скромно потёр потную лысую голову: — Ну вы это, грузитесь… Девчонок в кабину, а парням в кузове придётся. Девчонки в количестве четырёх штук забрались в кабину. Женю попытались запихнуть туда же, но в этот раз он упёрся. Александр Степанович выглядел не то как бывший военный, не то как бывший зэк. В любом случае Егоров понимал, что его внешность водителю точно не понравится, и с порога нарываться на конфликт не хотелось. Так что вместо него в качестве сопровождающего девушек в кабину запихнули Смолина, который заявил, что его в кузове укачает. Помимо девушек и Серёжи, в кабину погрузили обе гитары. Всё остальное поехало в кузове. Скамеек внутри предусмотрено не было, сели на рюкзаках. Дно было в опилках: наверное, перед тем как везти студентов, там возили дрова. Трясло сильно. Держаться было особо не за что. Разве что за опоры по бокам, но их хватило не всем. Женя был в числе счастливчиков, а вот Казьмину пришлось вцепиться в него. За самого Казьмина уцепился новенький. Женя помнил о нём только то, что его звали Яриком и он постоянно забывал тост, так что вынужден был почти каждый раз выпивать дважды. Выглядел он неважно. Делали свое дело и усталость, и душная теснота грузовика, и жара. Воспользовавшись тем, что Казьмин крепко держал его за куртку, Ярик подполз к краю тента и немного его отогнул, вдыхая почти свежий, лишь немного пыльный и загазованный воздух и пуская его в кузов. Постепенно то ли дорога стала чуть более езженной, то ли они привыкли. Казьмин даже заснуть умудрился, не отпуская при этом ни Ярика, ни Женю. В конце концов спустя часа два они приехали. Дэн откинул тент, и они вывалились наружу, покачиваясь. Грузовик стоял под стенами монастыря, укрытыми лесами. Наверняка без лесов смотрелось бы эффектнее, но и сейчас в свете начинавшего садиться солнца монастырь выглядел впечатляюще. Блестели кресты церквей и медные щеколды на дверях, широкая река огибала стены и текла мимо с величественным спокойствием. Возле ворот стояло несколько грузовичков, похожих на тот, на котором приехали студенты. Кое-где возились рабочие. — Отряд! Александру Степановичу за то, что довёз… — Ура! Ура! Ура! Александр Степанович тревожно обернулся к воротам. Там, среди серых комбинезонов рабочих, стояла фигура в чёрном. Монах стоял далеко, но холод его взгляда пронимал даже отсюда. — Вы бы потише, ребят… — попросил Александр Степанович. — Божьи люди тишину любят.