Рассвет

Небо окрасилось алыми красками рассвета. За иоковскими холмами на востоке скоро взойдет солнце. Огромная пылающая звезда, которая насытит летний день теплом и светом. Воздух начал дрожать передо мной. Картина реальности стала расплываться, оставляя четкой лишь кучку темных сосен, служащих входом в лес Красной Звезды. Я чувствую усталость. Почему я устала? Что заставило меня устать, ведь я… я бегу. Снова бегу, сломя голову, навстречу черным соснам и непроглядной тьме. Я должна сломать стену, выросшую передо мной. Но как? Взрыв. Раскаты грома сотрясли мир, и он стал рассыпаться передо мной. — Нет! — кричу я и пытаюсь остановить разрушение. Красная Звезда, лес, сосны начали падать вниз, как кусочки мозаики, оставляя после себя белоснежную стену, будто лист бумаги. Мир исчезал, стекая к моим ногам, превращаясь в утреннюю росу. Я со всей силы бью по белой стене, в надежде остановить это. Я должна успеть! Этого не может происходить! Медленно по белому полотну поползли тени: тени деревьев позади меня, травинок. Оборачиваюсь назад, зная, что ждет меня там. Медленно и лениво из-за холмов встает ослепительно-яркое солнце. Красный горячий диск вышел из-за горизонта и замер, будто насмехается над моим поражением. Грохот. — Ах, зараза! — раздался громкий возглас бабушки. Я вскакиваю с кровати и в страхе озираюсь вокруг. Я уже не на лугах — я дома. Передо мной стоит бабушка с ярким пакетом в руках и со страхом смотрит на меня. Никакой белой стены. — Разбудила? — спросила она после пары секунд молчания. — Да, — кивнула я. — Ну ладно, тогда пойдешь со мной на почту. Одевайся, чай и пироги на столе, а я с дедом на улице посижу. Сегодня погода лучше, чем вчера, — с этими словами бабушка вышла из моей комнаты. Интересно, она так специально сделала или это вышло случайно? Зная свою бабушку, я бы рассмотрела оба варианта. Кстати, Макс и кукамайка — очень хитрые манипуляторы! Интересно, в кого они такие пошли? Медленно и лениво поднявшись с мягкой и теплой кровати, я направилась к шкафу с одеждой. Что бы мне такого надеть? Хм, может новую клетчатую рубашку? Я постирала ее вчера после прогулки с Елизаром и повесила сушиться в баню, возможно, она уже высохла. Обычно я ношу широкие джинсы, чтобы прикрыть все недостатки моей фигуры, но сегодня мне жутко хочется примерить обтягивающие джинсы, которые купила мне мама. Сначала человек меняет свой имидж, а потом меняется сам. Возможно, и меня ждет некое обновление. С этими мыслями я вытащила джинсы из шкафа. Заправив постель, я выпила приготовленную для меня чашку чая и кусочек малинового пирога и выбежала на улицу. Бабушка с дедушкой сидели на скамейке перед домом и о чем-то шептались. Они похожи на двух голубков, спрятавшихся под тополями от дождя. — Все я готова! — подбежала я к бабушке. По серому небу плыли тяжелые дождливые тучи. Иоковское отделение почты находится на другом конце деревни за рыночной площадью. Это небольшое кирпичное здание, спрятавшееся между огромными елями. Каждый год председатель колхоза обещает спилить их, но это лишь слова. В конце каждого месяца, а именно в день платы коммунальных услуг, все жители деревни собираются около почты, чтобы поговорить и обсудить повышение тарифов и поделиться мудростями экономии, и заодно оплатить все счета. Кто-то начнет хвастаться тем, что меньше всего тратит, кто-то начнет оправдываться, будто в этом месяце пришлось забыть об экономии и печь пироги внукам. Если вы наивно думаете, что люди в деревнях и селах неграмотные, то вы глубоко ошибаетесь, ибо эти люди смотрят новости и читают газеты гораздо чаще, чем вы. — Народу-то сколько! — кукамайка сердито посмотрела на площадку перед зданием почты. Спрятавшись под старыми елями от дождя, пожилые сельчане что-то бурно обсуждали. Со стороны они выглядели смешно и мило: они оживленно махали руками, трясли головами, что-то выкрикивали или смеялись. — А я стираю после двенадцати, потому что ночью дешевле, — громче всех сказала бабушка в зеленом плаще. — Ночью? А мне не жалко лишних ста рублей, я лучше высплюсь. Тем более, не у всех машинки автоматы, — отмахнулась рукой бабушка в красном платочке. — Кто последний? — спросила громко кукамайка. — Я последняя, — выкрикнула баба Нюра, еще одна наша дальняя родственница. — Много что ли народа перед тобой? — подошла к ней бабушка. Естественно, хвостиком за ней прибежала я. — Нет, человек пять, все уже прошли, вот обсуждаем последние новости, — усмехнулась баба Нюра. — Все жалуются и жалуются, будто больше нечего обсуждать! Баба Нюра — маленькая полненькая женщина, с носом картошкой. В детстве она всегда приносила мне конфеты, поэтому мое доверие для нее было не проблемой. — Люди, которые никогда ничего сами не делали, всегда чем-то недовольны, — покосилась в сторону галдевших кукамайка. — Как поживает Валерик? — Сойдет, вчера жаловался на давление, — сказала баба Нюра, рисуя круги на сырой земле своей палкой. — У меня тоже вчера скакало давление, наверное, были магнитные бури, — предположила кукамайка и поправила дождевик. — Нам и осталось-то не так уж и много, — печально изрекла баба Нюра, но, посмотрев на меня, улыбнулась. — Не говорите так, — не сдержалась я, не хочу думать о том, что кто-то из этих прекрасных людей исчезнет. — Мы ведь не бессмертные, мы давно готовы к смерти, сейчас ваше время жить, — сказала бабушка. — Наша очередь подошла, — кукамайка указала на пустую дверь отделения почты и медленно, не дожидаясь меня, поднялась по ступенькам. Мне не хочется верить её словам, не хочется думать об этом. Совсем не хочу. Но как бы я ни старалась выгнать эти мысли из головы, они всегда будут со мной. Кукамайке уже 71 год, а кукащейке 74... они не молоды... Для деревенских людей возраст, в котором находятся мои старики, тот самый возраст, когда кто-то идет дальше, а кто-то останавливается в памяти и исчезает. Это страшный возраст. Я все еще помню те времена, когда бабушка казалась мне молодой и сильной, и будто время не касалось этого человека, но сейчас мне приходится все чаще и чаще сталкиваться с тем, что любой мой отъезд домой, может быть последним отъездом, который увидит дедушка или бабушка. Они улыбаются, пытаются показаться храбрыми, но я не верю, что они лишены страха, страха неизвестности и конца. А быть может, к старости мы лишаемся такой эмоции, как страх? Не знаю. Мне грустно, я не хочу об этом думать. — Вот все бумажки, — протянула в окошко квитанции кукамайка. — Вот денежки, пересчитай, а то мало ли, — усмехнулась бабушка. Бабушка казалась беззаботной и веселой. Я молода и глупа, они прожили мой этап и встретились лицом к лицу с проблемами намного серьезнее, чем что надеть или как быть, если жизнь кажется невыносимо тяжелой. Они росли в деревне, росли во времена Великой Отечественной войны — у них не было времени думать о самоубийстве или жаловаться на одиночество. Они были счастливы, что отцы подарили им жизни ценою своей. Мы часто жалуемся на свою судьбу. Говорим, что она несправедлива к нам. Но ведь мы даже понятия не имеем, как жилось до нас, как жилось нашим бабушкам и дедушка. Не думаю, что они сидели и жаловались друг другу на какую-то судьбу или ее несправедливость к ним. У нас есть все! Абсолютно все! Люди даже перестают мыть посуду, за них это делают машины. Полки магазинов ломятся от еды. А что было у них? Что было у поколения перед нами? Чипсы? Айфоны? Крутые машины? Ничего! Дедушка рассказывал, как он и его друзья ходили на работу валить лес, как прятали ягнят в погребе, потому что тогда был высокий налог на живность, как радовались, когда мама пекла блинчики из картофельных очисток. Мы думаем о самоубийстве или забиваем свою голову другими «глобальными проблемами» типа, как выйти замуж за миллионера. Грубо говоря, мы живем в мире, где думать не о чем. Мы можем жить ярче и счастливее, но не хотим. Нам мало того, что есть сейчас в двадцать первом веке, нам подавай большего. А что будет, если кого-то перевести в то время? Что с ним будет? Мне кажется, что этот человек станет лучше. Было бы полезно иногда перекидывать в прошлое тех, кто жалуется на жизнь и отсутствие смысла. Им нужен смысл в этой жизни? Пускай перемещаются в мир, где нет супермаркетов, а чтобы прокормить семью, нужно с утра до ночи работать в поле. Пускай попробуют пожить в мире, где ели гнилую картошку, потому что выбирать особо не приходилось. Мне и самой стыдно вспоминать, как я раньше жаловалась на свою тяжелую судьбу, хоть та была совсем не тяжелой. Да, мир жесток, но, когда он был добр к нам, мы сами и порождали эту жестокость. После почты я старалась как можно больше говорить с кукамайкой и часто говорила, что люблю её. Я расспрашивала её о молодости, о детстве. Удивительно, но она светилась, рассказывая мне о временах, когда не было ни телевизоров, ни телефонов, ни игровых приставок. То детство, где они носили зимой легкие шубки и работали наравне со взрослыми, было светлым и удивительно неповторимым. Бабушка рассказала, как они ходили за хлебом в город пешком и однажды притворились какими-то серьезными тетками, чтобы обойти очередь. Во времена, когда магнитол в машинах почти не было, они пели в кузове грузовиков, которые их везли на работу. Кукамайка с таким сиянием все это рассказывала, что мне стало жутко завидно. Почему я не родилась в те времена? Жизнь была нелегкой, но она была ярче и интереснее. — У каждой деревни был свой праздник, на который жители других деревушек приходили к ним в гости, — улыбнулась она. — Ох, мы тогда гуляли! Потом приходили к нам! Пели, танцевали, веселились! Совсем не так, как сейчас. Тогда мы были искренне рады, что к нам пришли гости, чтобы повеселиться и вспомнить много интересного из прошлого. А что сейчас молодежь? Напивается и давай все ломать! Никакого понятия о веселье! Только ломай, убивай да дебоширь. — Да, так и есть, — согласилась я с кукамайкой. В очередной раз она права. Правда, не все молодые люди такие, но все же, то, что упомянула бабушка, встречается намного чаще. — Вернулись? — вскочил с дивана при виде нас дедушка. — Да, вернулись, — устало села на диван бабушка и закрыла глаза. С каждым годом ей все тяжелее и тяжелее даются такие прогулки. — Народу около почты немерено! — Как всегда обсуждают новости и бытовые проблемы? — усмехнулся дедушка. — А что им там делать?! Нюру повстречала, говорит, что вчера Валерику тоже плохо было, — тяжело дыша, сказала бабушка. — Да уж, в его-то годы! — сказал дедушка и включил телевизор, по первому каналу шли новости. — Да, тут в наши-то еле ходим, — задумчиво произнесла бабушка. Больше они ни о чем не говорили. Бабушка заснула, а дед смотрел телевизор. Когда я убедилась, что бабушка крепко спит, я подкралась к деду и спросила у него, не приходил ли кто. Но ответ был отрицательным. Значит, сегодня Елизар не приходил. Да и номер моего телефона он не попросил, чтобы договориться о новой встрече. А может быть, он и не хотел его записывать. Но стоит признать, что погода сегодня не самая подходящая для прогулок. Скорее всего, он проводит этот день со своей девушкой, ведь надо же ему всё-таки уделять ей должное внимание. А я всего лишь друг. День прошел скучно, без особых ярких моментов, но я была дома вместе с моими родными. На плите стоит кастрюля вкусного супа, буфет забит вкусностями, шерстяные носки на ногах сохраняют тепло, как зимой или в далеком детстве. Уютно. Что еще нужно для полного счастья? Хорошая музыка и интересная книга. Вечером я вышла из комнаты, дабы провести оставшийся вечер рядом с экраном телевизора. "Санта-Манта" сегодня была не такой уж и скучной. На самом деле, мне даже стало интересно, что будет завтра. Хотя можно прочитать в интернете краткое содержание завтрашней серии, но у нас здесь интернета нет. Оказывается, семья главной героини была бедной, поэтому она не могла выйти замуж за богатого возлюбленного — родители богатея были против. Обычная ситуация, которая встречается и по сей день. Богатство. Что такое богатство? Самое распространенное определение это — материальное богатство. Но я не могу с этим согласиться. Моя семья отнюдь не богатая. Бывали времена, когда у нас не было денег на хлеб, но, к счастью, мы это пережили. В то время папа сидел без работы, а мама трудилась за копейки. Само собой, на троих людей жалких четырех тысяч не хватало, ведь помимо еды приходится так же оплачивать коммунальные услуги. Я очень сильно боялась того, что надо мной в школе будут смеяться, будто я нищенка, а в нашем классе людей, которые могут так поступить, предостаточно. Тогда была зима, и я боялась, что мы останемся без тепла и света. К счастью, те времена прошли, и сейчас папа работает и зарабатывает хорошо. Сейчас, когда я слышу от родителей, что кто-то из их друзей одолжил у них пятьсот рублей, мое сердце обливается кровью. Я помню наши темные времена, и мне искренне жаль этих людей. Становится жутко страшно, когда сталкиваешься с такой ситуацией, боишься думать о том, что будет через пару дней, надеешься только на то, что лежит в погребе. А взрослые, каково им? Ведь то, что переживаем мы, лишь малая часть. Родителям приходится думать о том, чтобы их детишки не голодали в школе, чтобы им было с чем выпить чаю утром. Голод не тетка... А ведь где-то есть люди, выбрасывающие еду, в то время, как в некоторых странах дети никогда не пробовали чизбургера из Макдональдса. Да какой там Макдональдс, они даже не пробовали сгущенки. Мне хотелось бы накормить весь мир, но я не могу этого сделать, так как у меня нет средств на это. Недавно я наткнулась в интернете на видео, показывающее жизнь одной женщины, не имеющей официального места жительства. Закадровый голос рассказывал, что раньше у нее был дом, еда, красивая одежда, но потом все ушло. Свои последние дни ей приходится проживать в подъездах домов с бутылкой водки. Неужели это нормально? Если вспомнить времена Великой Отечественной войны? Если вспомнить, как жили люди в блокадном Ленинграде, то можно сойти с ума. Это сейчас мы не осознаем в полной мере весь ужас той жизни, ведь мы можем потянуться к ручке холодильника и взять что-нибудь сытного. Как-то на днях кукащейка смотрел передачу о блокаде. Я видела лишь одно мгновенье, но оно долго вертелось в моей голове — замерзшие трупы на улицах со взбухшими животами. По улицам ходили замерзшие люди, маленькие худющие детишки тащили большие санки с водой, а прямо в метре от них были разбросаны трупы. Ужас. Не дай бог нам увидеть такое. Да и вообще, не дай господь, увидеть войну вновь. То были страшные годы, просто ужасные. Сейчас, лениво рассказывая о тех днях на уроках истории, чтобы получить оценку, мы даже не представляем себе, про что рассказываем. Для нас это лишь повод, чтобы поднять свой балл. Иногда мне бывает за это стыдно, но у меня самой бывают времена, когда я забываю об этом, а ведь в нашей семье погиб не один человек в те годы. От этих мыслей мне стало невыносимо больно. По щекам покатились слезы. Хорошо, что громко орет телевизор, и меня никто не замечает.