Рассвет

Сейчас я оглядываюсь назад и вспоминаю слова Елизара. Еще утром я хотела очернить Елизара в своих мыслях, чтобы возникшие чувства к нему погасли, не оставляя ни единого следа. Но сейчас я понимаю, что была глупа. От мыслей, что у этого чистого и доброго человека не было матери в детстве, а отец не мог уделить ему должного внимания, я готова разорвать себя в клочья или скинуться с самого высокого утеса. Этот человек, который неожиданно появился в моей жизни, вырос без ласки и любви, которые были у меня. Мама. Я люблю свою маму. Это добрейший на земле человек, который никогда не оставит меня в беде. Моя мама полна ласки и добра. У Елизара не было этого родного тепла. У меня накатываются слезы, как только представлю маленького мальчика лет четырех в черной шубке, в валенках, в большой шапке, бредущего по пустынным ночным улицам деревни в поисках мамы, которой нет. Каково же ему было? Что он чувствовал, когда детишки в школе мастерили мамам подарки на восьмое марта, а ему свой подарок подарить было некому? Каково ощущать себя одиноким ребенком в этом холодном мире? Каково говорить первое слово "мама", обращаясь в пустоту? Кого он звал, когда ему было больно, ведь в детстве мы всегда пищим "мама", если нам что-то нужно. От этих печальных и наполненных болью мыслей мне жутко захотелось прильнуть к своей маме, вдохнуть ее сладкий запах и не отпускать ее до тех пор, пока не онемеют руки. Я хочу сказать ей, как сильно я ее люблю. И я непременно скажу ей это. Я быстро набрала на телефоне номер, который знала наизусть, ведь — повторюсь — мы по любому пустяку бежим к маме, чтобы просить ее помощи и совета. Гудки в телефоне показались мне мучительно долгими. — Да, — раздался мамин голос, добрый нежный и ласковый. — Здравствуй, мамулечка! — мой голос дрогнул, к горлу подкатил ком. Хорошо, что она не видит моих слез. — Ты плачешь? — заботливо спросила мама, будто почувствовав мою душу на таком далеком расстоянии от дома. — Нет, ты что! — успокоила ее я. Не хочу ее волновать. — Я хотела спросить, как у вас с папой дела. Я давно не звонила вам. Бабушка каждый вечер с тобой разговаривает, а я нет. Прости меня, пожалуйста. — Не извиняйся, дорогая. Я понимаю, что тебе там весело, и вы с Максом вечно что-нибудь придумываете. Мы с папой в гостях. Наши мужчины наконец-то достроили гараж у дяди Саши, и он повез всех нас на шашлыки на Волгу. Днем купались, сейчас у костра греемся, скоро домой поедем. Папа передает тебе большой и жирный привет (смеется). Вчера я закрыла несколько банок компота. Закрывалка сломалась, пришлось хорошенько помучиться. Устала! Как у кукамайки здоровье? Я ее спрашиваю, а она все время говорит: "Хорошо, бегаю!". — Сойдет. Сегодня не жаловалась. Вчера Максим приходил. Она вокруг нас бегала, словно мы маленькие: все хотела лишнюю ложку супа в рот положить, — смеюсь я, вспоминая вчерашний день. — Потом мы с ним валялись на полу, приходили в себя. — Она такая, — засмеялась мама. — А дедушка что? — Дедушка сказал, что завтра козлятник будет переносить на чердак в сарае. Он у него подсох в огороде. Максима, скорее всего, попросят помочь. — Ясненько. Ну ладно, Кристин, я пошла, а то здесь помощь с ухой нужна. — Хорошо, пока, мамуль. — Пока, дочь, береги себя. — И ты себя, мамочка. Папе привет! — Хорошо. Не грусти там, отсыпайся, пока есть возможность. — Не хочется спать в такую хорошую погоду. — Ну ладно, я пошла. Береги себя. Целую. — Я тоже тебя, — ласково сказала я и с счастливой улыбкой нажала на красную кнопку. Вот оно счастье — иметь любимую семью. Я рада, что родители не тухнут дома, а выбрались в свет с компанией друзей. Иногда мне жалко было на них смотреть, когда они сидели на выходных перед телевизором, если по дому не было дел. Они ведь еще молодые и должны весело проводить время, а мама любит пообщаться с людьми. Тепло разливается по всему моему телу. Широкая блаженная улыбка ни сходит с него уже в течение часа. Я пересказала бабушке наш разговор, потому что она заметила его. А сейчас я лежу на диване в обнимку с бабушкой, как в далеком детстве, и смотрю по телевизору какой-то воскресный фильм. От бабушки веет лаской и нежностью мамы, а как иначе, ведь она тоже в свое время была мамой такой же глупой, молодой и эмоциональной девочки. По росе на паутинках бегали маленькие солнышки. Предрассветный туман давно рассеялся, а звезды уже померкли на голубом потолке мира. Алое предрассветное небо выцвело, становясь голубым. Мои тапочки, которыми меня снабдила бабушка, промокли насквозь, но холода я не чувствовала. — Знаешь, о чем я сейчас жутко жалею? — прервал тишину мой брат. — О чем же? — поинтересовалась я. — Я думаю, что мы поступили глупо, не проверив следы в овраге в тот же день, — выдохнул Макс. — Да, я тоже, — призналась я. — Сейчас мы можем лишь полагать, что те волки существуют на самом деле, но за эти недели после стольких дождей от них не могло остаться ничего. — Правда, я вот думаю... — Никакого большого леса Макс! — прервала я его, пока он не начал своими хитрыми уловками выманивать из меня информацию. — Хорошо-хорошо. Но есть у меня тут одна идейка... — Нет! Никаких идей! И не смей идти туда один. Вообще перестань думать об этих волках. Я и сама, признаться честно, готова была начать молиться, лишь бы увидеть их снова и на этот раз сделать пару кадров, подтверждающих их существование, но рисковать своей жизнью ни в коем случае не нужно. Этот сумасшедший считает, что очень интересно найти огромных волков, да и обнаружение нового вида гигантов внесет наши имена в учебники истории и биологии. — Знаешь, — начала я, — я совсем не хочу, чтобы их обнаружил еще кто-то. Вдруг им удалось выжить только оттого, что их пока никто не заметил. Помнишь сумчатых волков? А сколько еще видов животных человечество уничтожило "из интереса"? — Да, в этот раз ты права. Наверное, оставив в покое этих странных волков, мы сохраним один вид животных. Но также помни, — голос Макса стал грозным и мрачным. Он принял такой вид, будто оглашает тяжелый приговор. — Смерть невиновного человека, исчезновение людей — на нашей совести. Мы видели их. Мы не знаем, жили ли они раньше здесь или только что прибыли, но мы видели их и... — Нам никто не поверит. Я буду надеяться на то, что никто так и не столкнется с ними, а они сжалятся над теми людьми. Если они объявят себя, то тогда... — Тогда на наших руках будет чужая кровь... — Нет, не будет ничьей крови. В лес не ходят по одному. Если мы услышим о чем-то странном, то тогда сразу же обратимся к взрослым. Мы расскажем им. Придумаем что-нибудь. А пока я не хочу об этом думать. Нам и так с тобой сегодня придется заметно попотеть, перетаскивая козлятник на чердачный сеновал. — Я всё же остаюсь при своем: это дело опасно оставлять в тайне. Я не стану рисковать своей жизнью — это я тебе обещаю, — остался при своем мнении Макс. — Давай тогда поговорим о чем-нибудь другом. — Хорошо, — согласился брат. Но войти в обычное русло беседы у нас так и не получилось: ни Макс, ни я не могли придумать что-то нейтральное. Я все еще думала о тех волках, он, вероятно, тоже. Я понимаю его рвение разузнать об этом больше, ведь это именно те приключения, которых мы ждали всю жизнь, но мечты — одно, а реальная опасность — совсем другое. Я не прощу себе, если из-за моего рвения к приключениям произойдет что-то плохое с моей семьей. Это дело нужно забыть. Солнце высоко поднялось над горизонтом, роса постепенно высохла, а от розового утра не осталось и следа. Завершив свою утреннюю прогулку, мы вернулись домой, чтобы помочь деду. Кукащейка переворачивал высушенную солнцем скошенную траву, чтобы просушить ее от росы. На сеновале нельзя хранить мокрую траву — из-за нее начнет гнить остальное сено. Половина нашего огорода занимал козлятник, специально посеянный дедушкой, чтобы скашивать его на протяжении лета и иногда обеспечивать скотину свежей зеленой травой. За лето и осень дед успевал накосить три партии — козлятник растет быстро. Партия, которую он сейчас переворачивал, была одной из тех, что постепенно заполняют сеновал на чердаке конюшни и других сараев. Немного отдохнув и перекусив, мы с Максом отправились на помощь деду. Макса часто запрягали помогать моим старикам, но он не ворчал, потому что обычно мы много разговаривали с дедом о всякой всячине. Нагрузив на вилы сухого сена, я неслась через тропинку рядом с картошкой во двор, а там подавала сено деду на чердак, а он распределял его по всем углам. Макс же поступил умнее и, чтобы не терять сена по пути, он взял веревку, связал ее концы вместе, а в середину положил столько сена, сколько сможет унести. После него я тоже решила пользоваться вязанкой — так было быстрее и качественнее. Правда, деду теперь уже приходилось подавать саму вязанку, чтобы он выгружал сено на сеновал сам, но наша разница во времени позволяла нам такую роскошь — Макс приходил в тот самый момент, когда дед уже распределял мое сено и ждал следующей партии. Физическая нагрузка всегда помогает отвлечься от переживаний или тревог. Самое лучшее лекарство от всего на свете — работа. Когда я носила сено, я думала только о том, что могу сделать дальше. Мою голову не терзали назойливые страхи и волнения. Быть может, так на меня повлияло общество Макса, но я часто замечала за собой, что когда я занята каким-то делом, реже думаю о страхах и волнениях. Скорее всего, это эффект от работы — от помощи, которую я могу предоставить родным. Разве не это счастье: жить в маленькой деревушке, выполнять обычные дела, дышать свежим и чистым воздухом, просыпаться вместе с солнцем, засыпать со звездами. Я думаю именно в этом. — Мы короли и королевы, — усмехнулся дед, опускаясь в тень яблоневого сада. — Какие же мы короли? — удивилась я этой фразе. — Не мешай, — положил руку на мое плечо Макс. Он любит рассказы деда о молодых годах. — Не короли? — вопросительно посмотрел на меня дед. — А кто же мы по-твоему? — Ну... — протянула я, не зная, что сказать. — В нашу молодость все было другим. Сейчас мы частенько ворчим, видя современную молодежь, но на самом деле мы просто завидуем, что наше время прошло, а вы не повторяете наших подвигов, — задумчиво сказал дед. — Каких, кукащей? — По телевизору без конца крутят недовольных жизнью вандалов, уделяя им много внимания, поэтому они и ведут себя так. Каждый хочет выделиться. А вот мы... правда, среди нас тоже были такие. Они всегда были и будут. Жалко, конечно, но мир никогда не будет идеальным. Да и зачем это нужно?! Помню, в детстве у нас было развлечение... Мы пасли лошадей, чтобы те не сбежали... В наше время у колхоза было много лошадей. И частенько нас мальчишек брали на работу, смотреть за лошадьми до самой зимы. Так вот, мы выбирали самую буйную лошадь, взбирались на нее и считали, кто дольше продержится. А она была такая, что современная молодежь и близко бы не подошла. А мы что? Мы ничего не боялись. Горячие были, не то что сейчас. — Ты выигрывал? — резко спросила я у дедушки, представляя, как его трясет и кидает в разные стороны. — Если бы, — засмеялся дедушка. — Много раз вылетал да обратно взбирался. "Жив же", — думал я. Иногда на реку лошадей водили, когда еще запруды больше были. Раньше все овраги чистые были, без ив. Это сейчас все запустили. Никому нет дела до речки. Мы стары, а молодым хоть бы хны. А знаете почему я бы хотел быть современной молодежью? — Почему же? — с детским азартом, в один голос спросили мы. — Ваши гаджеты-шмаджеты. Интересные, однако, штуки сейчас придумали. Обучиться наравне с вами мы уже не можем, но штуки эти ваши очень интересные: всегда музыка есть, связь, погода, в маленькой коробочке карты от всего мира, все можно узнать из интернета, — мечтательно заявил он. — А я был бы не против попробовать укротить лошадь, — размечтался Макс. — А ну-ка, дурьи головы, даже не думайте, — сурово приказал дед. — Еще чего не хватало. Что-нибудь случится с вами — мы с ума сойдем. — Работа закончилась, давайте-ка трапезничать! — откуда ни возьмись в саду появилась бабушка. — О, королева моя! — игриво засмеялся дед. — С ума что ли сошел? — покосилась на деда бабушка. Теперь понятно, в кого я такая ласковая и милая — совсем не в бабушку. — Эх, — скрипя встал с земли дед, — пойдёмте. Мы, недолго думая, пошли за стариками, за вкусняшками бабушки. Я никогда раньше не задумывалась над тем, что было бы, если бы старики снова стали молодыми. Уверена — они были теми еще красавцами, но какие они были по характеру? Не знаю, как бабушка, но у дедушки в молодости был скверный характер. Бабушка рассказывала, какой он был, когда морщины казались чем-то заоблачным. Мой дедушка не был спокойным, не был сострадающим, у него была горячая кровь — полная противоположность себе сейчас. А вот про бабушку я ничего не знаю — она никогда не рассказывала о своей молодости. Были случаи, когда она вскользь о чем-то упоминала, но полноценного рассказа я никогда не слышала. Пришел летний вечер. За горизонт медленно опустилось красное солнце, и на небе выступили первые сверкающие звезды. С сумерками в овраги спустился туман, вслед за последними огненными полосами небесного светила. Мои ноги чувствуют росу. Я стараюсь не дышать громко, чтобы услышать засыпание природы. Постепенно голоса птиц стихли, и поднялась песня сверчков. В гуще ивы засияли земные звезды, их было мало, но я их видела — светлячки. Завтра наступит через несколько часов, но я уже не тороплюсь прощаться с этими летними вечерами. Внутри меня что-то чувствует любовь к этому лету, что-то твердит, будто эти дни подходят к концу. Недолго еще любоваться всем этим. Недолго мне видеть иоковскую долину на закате. Почему же это? Сны этой ночью ко мне так и не пришли. Я несколько раз просыпалась от жары, поднявшейся днем. Когда я пошла открывать окно, чтобы впустить ночную прохладу, мне вдруг захотелось выйти на улицу. Была ночь, а я боюсь ночи, но сегодня внутренний голос подсказывал мне, что ничего опасного в этой темноте нет, скорее, в ней прячутся новые прекрасности нашего мира. Накинув на себя лишь одну из огромных рубашек деда, я без шума прокралась на кухню, а оттуда в сени. С веранды доносился знакомый мне храп деда, отчего я даже прикрыла рот ладонью, чтобы не засмеяться во весь голос. От скрипа уличной двери дед не проснулся: ну и хорошо. Я ожидала непроглядную тьму, но, как оказалось, на улице было светло. Не все летние ночи пропитаны тьмой, некоторые из них светлы и добры. Отойдя от света соседского фонаря, я вступила в тень ночи у нашей липы. Признаться честно, раньше я никогда не решалась выходить и во двор ночью, а сейчас совершенно забыла о страхе. Миллиарды солнц сверкали в далеких галактиках, принося свой свет на землю. Скорее всего, некоторые из них давно погасли, оставляя после себя лишь память. Они как люди, давно умершие, но сохранившие свое доброе имя в истории. Останется ли в истории мое имя? Кем я стану в будущем? Что я оставлю после себя? Фамилию своего мужа и детей? Не знаю. Туманы опустились на землю — поднялись из оврагов. Вдалеке, за иоковскими лесами, на севере еле светится небо — это мои родные Тетюши — мой небольшой городок, в котором я родилась. А вот на северо-западе темнеет без единого огонька Красная Звезда. Никакого намека на свет. От вида корявых черных мрачных теней мне стало не по себе. Как они могут жить там, в этой тьме? Ночь не так страшна, если её не бояться. Ночь не так темна, если видеть в ней свет. — Кто там был? — подошла я к бабушке, когда она договорила с кем-то по телефону и положила его на стол. — Маша, звала на день рождения Миши, — сказала грустным тоном кукамайка и тяжело села на диван. — Она стол приготовила, а их дети не смогли приехать, — упомянула она о папе и дяде Макса. У его деда день рождения. — Зовет всех нас в гости. — Круто! — обрадовалась я возможности сходить к Максу. — Тогда пойдем! — Если бы. Мне сегодня что-то тяжеловато, погода что ли меняется. Славе (старший брат бабушки и деда Макса) тоже нездоровится. Миша теперь наш единственный младший брат... раньше нас было больше, — с болью в голосе сказала бабушка. — Может быть, таблетку, кукамай? — присела я рядом с бабушкой, изучая её лицо. Бабушка поникла. Почему же она так печалится? — День рождения... — прошептала она себе под нос. — Сколько этих дней рождения у нас осталось? — обратилась она к себе. От этих слов у меня поднялся ком в горле. Я поняла, что её гложет — она сердилась на свое здоровье, которое предало её в такой день, в день, когда её младшему брату исполняется 68, а она даже не может пройти полдеревни, чтобы лично поздравить его в этот день. Они постарели, миновали те дни, когда они с легкостью в течение пятнадцати минут могли добежать друг до друга, чтобы поздравить с днем рождения. Их стало меньше: кто-то из них умер в молодости, кто-то в детстве, а кого-то унесла болезнь. С каждым годом они боятся, что могут не увидеть на календаре даты рождения их родных, когда-то вышедших из одного дома. — Ну что, пойдем к именинникам? — вошел в гостиную дед с улыбкой от уха до уха. — Не знаю, — опустила голову бабушка. — Боюсь, я не смогу дойти. — Эх, жалко нельзя на лошади ехать, — обреченно изрек дед. — Почему? — поинтересовалась у него я. — Колесо сломалось. — Ах, была не была! — резко поднялась с дивана бабушка. — Один раз живем! Как-нибудь доползем! — засмеялась она и пошла в чулан, чтобы найти какое-нибудь новое полотенце или рубашку в подарок. Дед широко заулыбался и пошел переодеваться. Эта перемена в них тронула меня. Эта жизнь в их глазах, доброта и какая-то старая любовь заставила меня чуть ли не всплакнуть. — У меня только один младший брат, который всегда приходит к нам на помощь! — зашла в дом бабушка, неся рубашку для дяди Миши и яркий платок для тети Маши. — Я готов! — вышел из комнаты дед в чистой рубашке и в новых брюках, которые надевал лишь «на выход». — Кристина, надень что-нибудь красивое! — скомандовала бабушка и сама пошла переодеваться. В доме поднялась суматоха: дед наполнил маленькое лукошко куриными яйцами, которых было у нас полным-полно, бабушка взяла небольшую баночку грибов, приготовленных собственным способом, я же пыталась найти что-нибудь подходящее для праздника, но не очень яркое. Наша маленькая семейка выбирается в свет! Собравшись, мы медленно пошли околицей, но вдруг бабушке пришла еще одна идея. Кукамайка свернула в чей-то огород и направилась по тропинке, ведущей на главную улицу деревни. Бабушка опиралась на самодельную трость, но всё равно летела впереди нас с дедушкой. Куда же она собирается? Как только мы вышли к деревянному дому, обитому голубыми досками и с разнообразными резными узорами из дерева, я поняла, что задумала бабушка. Ничего не стесняясь, бабушка сразу же залетела в дом и из открытого окна послышались голоса. — Давайте шустро собирайтесь! — громко крикнула моя бабушка. — Маша! Здравствуй! — поздоровалась жена дяди Славы. — Здарова-здарова! Собирайтесь! Мы идем к Мише, — напирала бабушка. — У меня что-то сердце сегодня шалит, — раздался хриплый мужской голос дяди Славы (старший брат бабушки). — У меня тоже, но это не отговорка, чтобы не идти на день рождения нашего младшего брата! — сказала кукамайка, и в доме что-то загрохотало. — Нет, Маш, я не могу, — возразил старший брат. — Папироску в руках держать можешь, значит и до них дойдешь! — сурово прогремела бабушка. — Ну... — пыталась что-то вставить тетя Лидия. — Ну-ка! Не каркай тут! Собирайтесь, а то за уши поведу. Быть может, это последний день рождения Миши, который мы увидим. Через десять минут мы уже шли огромной компанией по широкой сельской улице, громко напевая чувашские песни. Эмоций, которые заполнили меня при виде этой оживившейся компании стариков, я никогда не чувствовала. У меня появилось такое чувство, будто это мой день рождения, и, скорее всего, все они это чувствовали. Дядя Слава взял свою старую гармошку, не выдающую уже и половину своих былых звуков. Но ни пошатанное здоровье, ни отсутствие звуков в гармошке не могли испортить настроения. Некоторые бабульки, сидевшие на скамейке, интересовались у нас, куда это мы собрались. Большая толпа шла к дому Антоновых, чтобы поздравить дядю Мишу; бабушка, не стесняясь звала всех, кто был близок нашим семьям. Такого я никогда не видела! Песня лилась по всей улице, бабушки и дедушки в красивых нарядах спускались вниз по улице вместе с нами, держа в руках подарки. У всех на лицах были только улыбки. Это шествие в гости напоминало огромный флешмоб, но он не был подставным. Этот «флешмоб» был искренним и душевным. Он был направлен на то, чтобы поднять настроение близким и вспомнить былые времена. Это последняя надежда, это праздник жизни и песни. Сердце громко стучало в груди, а рот был раскрыт, ожидая своей вороны. Я шла сзади, чтобы видеть всех. Скорее всего, нас уже слышат Антоновы и догадываются, что эта толпа направляется к ним. Никаких подарков не нужно, если есть такое внимание. "Сегодня увидимся?" — пришло сообщение от Елизара. "Скорее всего, да. Позже напишу", — ответила я. Когда мы дошли до Антоновых, нас уже ждали перед домом, а в саду стоял большой стол, ломящийся от самых разных блюд — тетя Маша любит пробовать что-то новое и экспериментировать со старым. Около дома нас ждали не только хозяева дома и их внук, а также сами дети — папа Макса и его дядя со своими семьями. Из сада вылетели наши родственники, живущие в нижней части деревни. В какой-то момент я даже замерла от вида всех этих людей — половина деревни, пересилив свои «боли», пришли на день рождения, опасаясь, что это будет в последний раз. Все старики сияли, все их морщины стерлись с лица. Разговоры о плохом здоровье так и не всплыли в пределах стола, только поздравления и море воспоминаний о молодости. Страх смерти не заходил в этот сад, старые обиды забылись. Я и Макс наблюдали за этим и сияли, наслаждаясь этим добром и теплом. Завтра многие из них не смогут подняться с кровати, но их сердца еще долго будут греть воспоминания об этом дне. Быть может, для кого-то это последний большой праздник, но никто не думал об этом или просто не осмеливался сказать это вслух.