cursed coin

Предательское море зовёт его всю ночь прибоем сквозь раскрытые настежь двери балкона. Люцерису хочется броситься вниз, но Алин и Рейна всю ночь от него не отходят, кровать у Рейны достаточно большая, чтобы поместились все. Они не говорят с ним, каждый в своих мыслях, но Люцерис и не хочет слов. Он слышит, как сперва выравнивается дыхание Алина, потом и Рейны. Рейна спит тревожно, просыпаясь от любого движения, будь то Алин или же сам Люцерис. Мысли не отпускают Люцериса ни на мгновение. Он думает, думает, думает. Его мыслям вторят волны. Думает о том, когда в его жизни всё пошло не так. Явно не сегодня. Вероятно, он бракованный был с самого рождения. Люцерис забывается сном лишь под утро, когда над морем уже брезжит рассвет. Лучи солнца окрашивают тот кусочек неба, что он видит, всеми оттенками розового и кроваво-красного. Люцерис чувствует, как губы растягиваются в улыбке, прежде чем окончательно проваливается в сон. Люцерис просыпается достаточно поздно, часы на прикроватной тумбочке показывают половину третьего. У него болит голова и ему кажется, что всё вокруг липкое и неприятное. Из другой комнаты слышатся голоса, но Люцерис не хочет прислушиваться. Он садится на кровати и вдруг замечает кровь. Он поднимает левую руку и понимает, что давний шрам на ладони вдруг разошёлся. Но так ведь не бывает? Рана почти не кровит, но простыни он запачкал основательно. — Блять… — ругается Люцерис и проводит большим пальцем правой руки по повреждённой ладони. Линия пореза ровная. Он сам это сделал, понимает Люцерис. Сам порезал, снова использовав нож из ниоткуда. Так же, как и много лет назад. Люцерис отрывает от уже явно испорченной футболки небольшую полоску ткани и перевязывает ладонь. Он не мог порезаться по неосторожности, нож так не работает. Это было осознанное действие. Раньше на его теле часто после сна появлялись порезы и ушибы, даже синяки, но впервые Люцерис был уверен, что сам покалечил себя. Значит ли это, что он опасен для себя? Окружающих? Если об этом узнает Деймон, его снова отправят в лечебницу. Скрыть это от Рейны не получится, но отцу она его сдаст только в том случае, если будет слишком сильно переживать. Он не знает ещё, что сказать, но попытается что-то сымпровизировать. Когда Люцерис поднимается с кровати, в висках начинает пульсировать боль. Пить вчера было не лучшей его идеей. И дело даже не столько в головной боли, сколько в навязчивых мыслях о самоубийстве, которые посещали его всю прошедшую ночь. — Зачем Люку пить антидепрессанты? — спрашивает Алин. Люцерис застывает на пороге комнаты. Они говорят о нём. — Чтобы справляться с тревожкой, — просто отвечает Рейна. — Откуда у него тревожка? — разумеется, Алин не в курсе. Вряд ли дед рассказывал своим детям, какой бракованный генофонд им достался. Он вытаскивает чистую посуду из посудомойки и тщательно её протирает полотенцем, будто не доверяет машине важную миссию сушки. — Оттуда же, откуда и у нас всех, — Рейна тасует в руках свою любимую колоду таро, на Алина она даже не смотрит. — Просто ему в силу различных травматических ситуаций в его прошлом гораздо тяжелее с этим справляться. Алин застывает на словах про всех, а когда Рейна заканчивает свою мысль, откладывает чистую чашку и спрашивает: — Что значит, «у нас всех»?! — Что безумие передаётся через валирийскую кровь вместе со способностью взывать к древним богам, — отвечает Люцерис, привлекая к себе внимание. Оба оборачиваются к нему и разве что рот от удивления не открывают. — Блять, — наконец, вспоминает, как разговаривать Рейна. — Что? — кажется, миссия не волновать Рейну провалена. Она вскакивает с места, кладёт таро на столик и побегает к нему. — Что случилось? Ты поранился? — и начинает осматривать его лицо, обхватив пальцами за подбородок. Он ошарашенно поднимает наскоро перевязанную руку. — У тебя всё лицо перепачкано кровью, бро, — говорит Алин. Люцерис ругается и делает шаг назад, чтобы вырваться из крепкой хватки Рейны. Да, надо было сначала посмотреть в зеркало. Минут через двадцать, после того, как Люцерис принимает душ и надевает приготовленную Рейной худи, они сидят все трое на кухне, Рейна обрабатывает его рану и перевязывает. Алин сидит по другую сторону стола, старается не смотреть на окровавленные бинты и потому задаёт новый вопрос: — Откуда у нас в крови безумство? И что это вообще значит? — Века инцеста, — отзывается Рейна, не поднимая головы. — Эксперименты в области евгеники древних валирийцев, — добавляет Люцерис. Одно другому не противоречит. — И… Мы все сумасшедшие? — Алин не то, чтобы напуган, но явно обеспокоен. — Готово! — наконец, объявляет Рейна, отпускает руку Люцериса и поднимается, чтоб убрать со стола аптечку. — Ну… Относительно. У каждого своя фишка. Какое-то расстройство или мания, — поясняет Люцерис. — Например? — У отца эксплозивное расстройство, у Бейлы — пищевого поведения, у Джоффри нарколепсия, у Джейса возбудимое расстройство, — перечисляет Рейна. — А у тебя? — Я зависима от магии, ты ещё не заметил? — отвечает Рейна. — Допустим, — в голосе Алина всё ещё слышится сомнение. — А про меня что скажете? Я за собой ничего такого не замечал. Люцерис переглядывается с Рейной. Кое-что у него точно есть. — Вероятно, обсессивно-компульсивное, но я, знаешь ли, не врач, — откликается Рейна. — Как у Дейрона, — добавляет Люцерис. — Я не… Ладно. Хорошо. Допустим. Хотя я сильно сомневаюсь. А что по поводу деда? И Аддама? — Ну, у Корлиса нарциссическое расстройство. Насчёт Аддама… — Рейна снова смотрит на Люцериса, будто спрашивает у него. — Паранойя? Люцерис пожимает плечами: — Ты же сама сказала, мы не врачи. Но вероятность такая есть. Алин надолго замолкает: переваривает. Наверное, не стоило вот так на него всё это взваливать. Но во-первых, он теперь один из них, а во-вторых, он бы всё равно так или иначе узнал. — Не переживай, — пытается приободрить его Люцерис. — Исторически доказано, что самое страшное — это тревожка. Тебе с ОКР ничего не грозит. — Исторически? — переспрашивает Алин. — Ну да, знаешь ведь, Безумный король, тот, из-за которого случилось восстание, — отвечает Рейна. Вот, что значит, дети учителя истории. — Он так боялся, что его свергнут, что заминировал всю столицу. А потом его дочь, пытаясь вернуть власть, её подорвала. Обычно тревожка в нашей родословной передаётся от родителя к ребёнку, у которого прогрессирует. — Значит, когда у тебя будут… — начинает Алин. — Нет, — резко обрывает его Люцерис. Рейна оборачивается на него и понимает, что последнюю фразу говорить не стоило. — Я в этой истории ребёнок, — мрачно добавляет Люцерис.

***

В понедельник днём, перед третьей парой, Люцерису звонит доктор Меллос. Он никогда раньше не звонил сам. Люцерис прикусывает губу, не понимая, что пошло не так в идеально отлаженной системе. — Вероятно, следовало сообщить твоей бабушке, но я решил сначала побеседовать с тобой, — говорит доктор, и Люцерис начинает тяжело дышать. Что не так? Что он опять натворил? — Мне пришла выписка из аптеки, — продолжает Меллос. — Оказалось, что в прошлом месяце ты взял три баночки антидепрессанта. — Простите? — Люцерис в уме считает, сколько он мог выпить адов за последний месяц. Не три баночки, вряд ли. Даже с его потреблением. Он пытается сбивчиво объяснить это доктору Меллосу. Если лишняя баночка потерялась где-то дома, это одно дело, а если Люцерис в самом деле их закончил, это пиздец. Доктор отзывает рецепт и рекомендует в таком случае поискать потерянную баночку дома. Если антидепрессанты не найдутся, доктор будет вынужден рассказать бабушке, возможно, сменить антидепрессанты раньше или даже госпитализировать Люцериса. Он понимает, как хуёво звучит перспектива найти якобы потерянные антидепрессанты, и понимает, что ему придётся сказать и как жить в ближайший месяц. Если правда выяснится, Деймон отправит его лечебницу. Снова. Люцерис машинально бьёт по стене кулаком свободной левой руки и морщится от боли. О порезе на ладони он напрочь забыл. Бинт пропитывается кровью. Люцерис кладёт трубку и заходит в аудиторию, всё ещё глядя на окровавленный бинт. Он коротко здоровается с мейстером Талли, та обеспокоенно смотрит на него. Люцерис садится на первом ряду, прямо напротив неё. — Что с твоей рукой? — спрашивает она. В аудитории ещё никого нет, пара должна начаться только через десять минут. Шейра Талли — почти член семьи. Когда ты преподаёшь валирийскую магию, ты либо сам валириец, либо окружаешь себя ими. Вот и мейстер Талли — девушка его тёти Хелейны. Когда три года назад Хелейна развелась с Эйгоном и съехалась с Шейрой Талли, Алисенту чуть удар не хватил. Она даже хотела взять опекунство над детьми, но Хелейна и тут проявила твёрдость, кажется, впервые в жизни. А ещё Хелейна, в отличие от остальных членов своей семьи, хорошо относилась к Люцерису и совершенно не препятствовала тому, что младшие дети Рейниры дружат с её детьми. Алисента проклинала день, когда позволила Хелейне стать мейстером Цитадели под руководством Рейнис. Люцерису вдруг стало интересно, что сказала Алисента, когда и Эйгон решил преподавать. Шейра преподаёт теорию огня — ещё одна фундаментальная дисциплина в изучении валирийской магии. Огонь, соль и кровь — сама суть валирийской магии, потому эти предметы: теория огня, теория соли и теория крови — изучаются годами. Шейре двадцать семь, она рыжая и веснушчатая и почему-то считает Люцериса своим лучшим студентом, поэтому относится к нему вдвое лучше, чем он того заслуживает. — Небольшой порез, ничего страшного, — отмахивается Люцерис. — И как же ты порезался? — продолжает мейстер Талли. — Во сне, — отвечает Люцерис, не подумав. И лишь потом спохватывается, но сказанного не воротишь. — Во сне? Очень странно. Я бы посоветовала тебе обратиться к специалисту по магии крови. Вряд ли стоит оставлять это без внимания, — она хмурится, явно насторожившись из-за его состояния. — К сожалению, Бисбери ещё болеет, — отвечает он, явно игнорируя тот факт, что тот больше не преподаёт теорию крови. Шейра прицокивает языком, но всё же говорит: — У нас теперь новый специалист по магии крови, — Люцерис слышит в её голосе неодобрение и про себя усмехается. Странно было бы, если б она была в хороших отношениях с Эйгоном. — И, как это ни удивительно, специалист неплохой. Люцерис ничего не отвечает, а Шейра уточняет: — Разве ты не ходишь на его занятия? — Хожу, но мы взаимно друг друга игнорируем. И по мне, так гораздо лучше, — на этом их диалог прерывается, потому что в аудитории начинают собираться остальные второкурсники. Теория огня — одна из любимых пар у Люцериса. Но как и в любой магии, и тут у него возникают серьёзные проблемы. Шейра Талли считает своим долгом разгадать эту сложную загадку. «У тебя огромный потенциал, не понимаю, почему ты не можешь его использовать в полной мере», — часто повторяет она и вместо практики загружает его теорией. Люцерис написал столько эссе на тему огня, что до конца жизни хватит. Зато эту дисциплину ему не нужно пересдавать, он вполне успешно получает по ней зачёт третий семестр подряд. — Слушай, а ты случайно не принимаешь никаких психотропов? — вдруг спрашивает Талли после занятия, давая ему новое дополнительное задание. — Что? — переспрашивает Люцерис. Она серьёзно о таком спрашивает? — Ну ты ведь знаешь, психотропы притупляют магические способности, — говорит она. Люцерис не знает. Хотя Рейна говорила нечто подобное на выходных. — Хелейна пропивает курс антидепрессантов, когда у неё передоз магии. Нет так нет, неважно. Ты всё-таки поговори с Эйгоном по поводу руки. — Последний раз, когда он высказал своё экспертное мнение, это звучало как: «Судя по количеству крови, ты либо принёс моего брата в жертву, либо вы с ним поженились. Но так как его нет, полагаю, первый вариант более очевиден». Думаю, я обойдусь без его ебанутых умозаключений, мейстер Талли. — Обычно после жертвоприношения остаётся хотя бы тело, — говорит Шейра задумчиво. — Так что… — Предполагаете второй вариант? — засмеялся Люцерис. — Ну, брак — не единственная кровная клятва, а у тебя проблемы именно с ними, — она указывает на его руку. Люцерис прикусывает губу, чтобы не выругаться: вот, на что это похоже — кровная клятва. Почему никто никогда ему об этом не говорил? Точно так же, как и не говорил о том, что ады лишают его магических способностей. Это был какой-то заговор Меллоса с Деймоном и Рейнис? О таком важном моменте они, все трое, вряд ли могли коллективно забыть. Он понимает, что так проявляется их забота по отношению к нему, но быть в неведении ему не нравится. — Люк, ты разве не опаздываешь? — спрашивает Талли, внезапно обратив внимание на время. — Куда? — удивился он. Это — последняя пара на сегодня. — Рейнис сказала, что сегодня за девочками приглядываешь ты. А уроки у них заканчиваются через десять минут. — А почему бабушка сказала об этом всем, кроме меня? — поражённо спрашивает Люцерис. Вероятно, присмотреть за Джейхейрой и Висеньей в понимании Рейнис звучит как идеальное наказание за то, что он не ночевал дома в пятницу и даже не предупредил об этом. Мейстер Талли пожимает плечами и, когда он уже выходит из аудитории, снова настойчиво повторяет совет насчёт Эйгона. Пока они едут домой, девочки болтают о чём-то своём, лишь изредка что-то спрашивая у Люцериса. Если Рейнис считает это наказанием, то зря. Надо было ему ещё мальчишек подсунуть, вот тогда он бы точно взмолил о пощаде. Эйгон-младший и Визерис-младший — исчадия ада, не иначе. Если к ним прибавить ещё Хелейниных Джейхейриса и Мейлора, Люцерис точно предпочёл бы скинуться в море с балкона Рейны. — Люцерис, смотри, какой браслет мне сплела Джейхейра, — показывает Висенья украшение на своём запястье. Она сейчас как раз в том возрасте, когда ей нравится выговаривать сложные слова, поэтому последние несколько месяцев она всех зовёт исключительно полными именами. — Люк, смотри, что мне Висенья сплела, — Джейхейра тоже протягивает ему свою руку. Страстью к сложным именам она уже не страдает. Люцерису кажется, что браслеты абсолютно одинаковые, но он всё равно ими искренне восхищается. Пока они едут, Люцерис вспоминает, как просил в субботу Рейну впервые в жизни посмотреть его кармические задачи. Она отказала. Кажется, она никому в этом не отказывала. Она сказала, что не может проверить его, потому что в нём слишком много психотропов. Он тогда не понял, что речь не только об алкоголе, но и об адах, которые он принимает горстями. И которые возможно теперь принимать не сможет, потому что у него осталось около десяти таблеток. Это его пугает, но он не позволяет себе об этом по-настоящему задуматься. Нельзя пугать девочек. Дома он оставляет девочек в гостиной на первом этаже, даёт распоряжение насчёт обеда и поднимается в свою комнату. Надо перевязать рану, пока девочки не увидели кровь. Уже в десяти шагах от комнаты он понимает, что-то не так. Дверь приоткрыта, оттуда доносится шуршание. Обычно комнаты убирают по утрам. Там никого не может быть сейчас. — Он никогда их не считает, всё под контролем, Нетти, — слышит Люцерис голос Джоффри. Какого чёрта? — Давай только не как в прошлый раз, сумму мы ведь обговорили. И тут Люцерис наконец всё понимает. Он резко заходит в комнату и отбирает телефон из рук Джоффри. Чёртова Нетти. Чёртов Джоффри. Серьёзно? — Он, может, и не считает таблетки, но его психиатр — да. Найди себе другого дилера вместо четырнадцатилетнего пацана, Нетти, — выговаривает Люцерис и кладёт трубку. Джоффри выглядит напуганным, но вместо объяснений спрашивает: — Какого чёрта ты пришёл так рано? Люцерис хватает его за шиворот и выволакивает из комнаты: — Можешь больше не искать у меня таблетки, Джоффри. Меллос отозвал рецепт на этот месяц. — А так можно вообще? — удивляется Джоффри. Потом до него доходит. — Подожди, а что ты будешь теперь делать? — Вероятно, расскажу обо всём Деймону, Джоффри. Ты ведь понимаешь, что это не игрушки. Я не выживу без адов, Джофф, — Люцерис понимает, что ничего не скажет Деймону, но только так можно повлиять на этого ребёнка. Джоффри порывается ещё что-то сказать, но Люцерис закрывает дверь комнаты прям перед его носом. Значит, всё это время Джоффри таскал у него таблетки и сбывал Нетти, которая вечно под кайфом. И что ему теперь делать с этой информацией? Наверное, лучше было бы не знать, что его обкрадывает его младший брат. И теперь он остаётся по этой причине без таблеток на целый месяц. Чудесно. Люцерис понимает, что ады теперь нужно экономить, и вместо привычных трёх пьёт одну таблетку. Может быть, это знак, что они ему не нужны? Ведь они не то, чтобы сильно помогают. И, может, тогда он сумеет во всём разобраться?