cursed coin

Рейна Таргариен тасует колоду таро неуверенно, будто ожидает подвоха. Карты чувствуют её слабость. Серена, её однокурсница с вестеросского направления, рядом рассчитывает циклы луны. Рейну раздражает то, как при этом карандаш стучит по столешнице, раздражает шорох переворачиваемой страницы учебника. Но Рейна не может её прогнать — сама позвала вместе позаниматься. Рейна вытаскивает карту, смотрит на неё и чертыхается. Восемнадцатый старший аркан, Луна. Карта сомнений и потаённых страхов, её карта. Из всех семидесяти восьми арканов именно Луна отражает её суть. А Рейне хотелось бы быть мудрой, как Верховная жрица. Эти арканы близки, но не тождественны, потому Рейне так это всё не нравится. Она снова тасует колоду в надежде, что та принесёт ей сегодня что-то получше. В горле пересохло, и ей отчаянно хочется выпить. «Сейчас только час дня», — напоминает она себе. — «Нам ещё нужно закончить задание». Сбежать с пары, чтобы подготовить сложное задание на другую пару, звучит не так отчаянно, как сбежать, чтобы напиться. Но очень хочется. На самом деле у Рейны другая ломка, но алкоголь отлично её притупляет. Серена дышит слишком громко, замечает Рейна. И вообще не вписывается в её квартиру: аура неподходящая. Серена слишком зажатая и чересчур ответственная. Только страх не сдать завтра задание оказался сильнее беспокойства по поводу прогула. В квартире Рейны атмосфера беспечной юности и праздника. Тут должен звенеть смех и звон хрусталя. Но сегодня, куда ни кинь, везде Луна. И в задании, и в жизни Рейны. Серена переворачивает очередную страницу, Рейна скрипит зубами и готовится вытащить новую карту, когда неожиданно звонят в дверь. Серена вопросительно смотрит на Рейну, Рейна никого не ждёт. Она откладывает колоду и идёт открывать дверь. Серена бросает ей испуганное: «Может, не будешь открывать?» Боги, она в самом деле думает, что из-за прогула за ними придут аж сюда? На её пороге стоит неожиданный гость — Эйгон-старший с бутылкой борского золотого. Рейна знает, что он живёт этажом выше. Порой они сталкивались в лифте, обмениваясь лишь коротким приветственным кивком. В дни же, когда дети с Эйгоном, Джейхейра радостно кидается ей на шею, а Джейхейрис с Мейлором наперебой рассказывают о своих успехах. Но даже в таких случаях они с Эйгоном вряд ли обменялись за время соседства не более, чем парой слов. Рейна мысленно вопрошает свою богиню: «И это твой ответ на все мои вопросы?» — Страшилка, как насчёт выпить? — спрашивает Эйгон-старший. Рейна мысленно чертыхается на это прозвище. Страсть к хорошему вину у неё в крови — от отца. Что же перевесит, думает она, неприязнь к Эйгону или желание выпить? — Сейчас только час дня, — говорит она то ли ему, то ли самой себе. — Это значит нет? — по лицу Эйгона невозможно ничего прочитать. — Мы делаем твоё дурацкое задание, — добавляет Рейна — Это значит нет? — снова спрашивает Эйгон. «Блять», — думает она, снова глядя на соблазнительную бутылку в руках Эйгона и перебирает в уме другие аргументы. Вся её семья его терпеть не может. Почему же? Кажется, он отбитый напрочь. Так Джекейрис говорит. Но разве они не все такие? Таргариен — синоним слова ёбнутый. Это у них в крови. Он алкоголик? Рейне ли судить об этом? На этой неделе она ни одного дня не была трезвой. По пальцам одной руки можно сосчитать количество дней, когда она была трезвой в этом месяце. Каждый по-своему справляется с тем, что является членом этой семьи. По крайней мере, он хорошо относится к своим детям, стало быть, хоть что-то хорошее в нём есть. Потерпит ли Рейна его болтовню один раз ради бутылочки борского золотого? Ну, конечно, да. А что до обвинений в его неразборчивости, так ей ведь с ним не спать, какая разница? Опять-таки, в их семье сексуальная жизнь — какой-то театр абсурда. Рейнира была родной племянницей её отца, и вот, у них трое общих детей. Эйгон и сам был женат на родной сестре, «потому что родители так велели». Осуждать в этом случае тоже глупо. — Это значит да, но мне надо избавится от Серены, — отвечает наконец Рейна. Она впускает его внутрь и открывает дверь в кухню, совмещённую со столовой, а сама идёт в гостиную. — У нас проблемы? — Серена выглядит запуганной. — Нет. Вот только… Планы поменялись, — у Рейны снова пересыхает горло. — Точнее, я кое о чём забыла. Пришёл мой кузен, я обещала ему помочь в одном деле… — Какой кузен? — Серена щурится. «Тот, для которого ты сейчас готовишь домашку», — мысленно отвечает Рейна, но вслух говорит другое: — Ты его не знаешь. Так вот, мне нужно ему помочь, поэтому позаниматься не получится, прости, — «ага, помочь прикончить винишко». — Мне так не хочется, но я ведь обещала… Мне ужасно неловко, но я никак не могу от него избавиться. Он не самый приятный человек. Рейна сочиняет на ходу и притворяется крайне несчастной. На месте Серены она бы ни за что не поверила в этот бред. Но Серена ведётся, она ещё с полминуты смотрит на Рейну, вникая в смысл сказанного, потом начинает уверять, что всё в порядке, и спешно собирает вещи. Через пару минут Рейна уже с облегчением закрывает за ней дверь. Луна — карта тайн, думает она. Кухню от столовой в квартире Рейны визуально отделяет барная стойка. Во всех других ситуациях приёмы пищи и/или алкоголя происходят либо у барной стойки на высоких стульях, либо в столовой зоне. Эйгона она находит на полу между барной стойкой, облокотившегося на неё, и кухонным гарнитуром. Она принимает такие условия и садится напротив — тоже на пол, спиной к плите. Эйгон молча передаёт ей уже вскрытую бутылку, и Рейна отпивает с горла. Жидкость приятно растекается во рту, язык и нёбо сразу слегка немеет. Она обожает это ощущение и потому улыбается уголками губ. — А ты, оказывается, знаешь толк в алкоголе, страшилка, — говорит Эйгон, глядя на неё пристально. Рейна в ответ смотрит на него исподлобья: — Нельзя использовать обидные прозвища в этой квартире, Эйгон. Эйгон кривляется, надув щёки, и Рейна невольно узнаёт в этом маленького Мейлора. Перед прошлым семестром Рейна съехала от Рейнис и Корлиса, но когда она ещё жила с ними, часто виделась с детьми Эйгона и Хелейны. Сейчас они лишь мельком сталкиваются, и Рейна только и успевает замечать, как они быстро растут. Впрочем, то же можно сказать и о её младших — Эйгоне-младшем, Визерисе-младшем и Висенье. Когда ты не живёшь с детьми под одной крышей, они меняются слишком быстро, а ты остаёшься прежней. — Как может быть обидным то, что не несёт в себе намерения обидеть? — спрашивает Эйгон. Рейна чертыхается про себя, делает ещё один глоток, думает о том, зачем она во всё это ввязалась, и только потом уточняет: — Что значит «не несёт в себе намерения обидеть»? Как это вообще возможно? Взгляд Эйгона начинает бегать по кухне, когда он говорит: — Ну то и значит. Это ж очевидная неправда, как можно на это обидеться? Рейна передаёт ему обратно бутылку, смотрит, как он делает глоток, затем всё же говорит: — Очень даже может. Никто не знает, что происходит в твоей голове, когда ты это говоришь, Эйгон. Негативные слова несут неприятный окрас и причиняют боль. Всегда. — А как же дружеское общение? Взаимные подколки и прочее? — У тебя есть друзья, Эйгон? — безжалостно уточняет Рейна. Кажется, если она об этом не скажет сейчас, никто другой этого не сделает. — Разумеется, у меня их полно! — заявляет он, прежде чем сделать очередной глоток и передать бутылку Рейне. — Те, кто ходит на твои тусы ради халявного бухла, не в счёт. Кто в твоей жизни был готов приехать и забрать тебя с самой упоротой вечеринки? — Только Эймонд, — тихо отвечает Эйгон. В этот момент он кажется безумно одиноким. — Эймонд был твоим братом. И даже он с трудом выносил твою компанию. Как думаешь, вы бы продолжали общаться, если бы он был жив? — Рейна возвращает ему бутылку, будто это может скрасить её жестокие слова. Эйгон качает головой, он не смотрит на Рейну. — Я думала, ты мудак, а оказывается, просто ребёнок, которого забыли научить, как общаться с людьми. И это не было бы проблемой, если б не тот факт, что тебе уже не десять. У тебя есть дети, которые перенимают твою манеру общения. У тебя есть студенты, которые к тебе прислушиваются. Знаешь, сколько моих однокурсников с твоей лёгкой подачи зовут меня страшилкой? Все. Разница только в том, что каждый из них точно знает, что это меня заденет, — признаётся она, забирая так и не тронутую Эйгоном в этот раз бутылку. Рейна делает глоток, потом ещё один. Эйгон молчит. Он сейчас уйдёт, да? Никто не хочет слышать неприглядную правду о себе. Удивительно, но напряжения она не чувствует. Эйгон забирает у неё винишко, делает глоток, потом вдруг произносит, глядя ей прямо в глаза: — Прости. Рейна улыбается ему в ответ: — Извинения приняты, — она снова пьёт. Потом решается спросить: — Если оскорбления людей как таковые не входят в сферу твоих интересов, что же тогда тебе нравится? Должно же у них быть хоть что-то общее помимо цвета волос, они ведь родственники, думает Рейна. И, делая очередной глоток борского золотого, она понимает, что гораздо больше, чем она всегда полагала. — Тебе правда интересно? — удивляется Эйгон. Рейна кивает. Ей начинает казаться, что никто прежде не задавал ему такого вопроса. Эйгон молча выставляет перед собой руку, ладонью вверх. Рейна щурится, не понимая, что он этим хочет сказать. Потом замечает, что из его ладони льётся солнечный свет. Его лучи становятся всё ярче. — Солнечный свет, — говорит Эйгон, Рейна знает, что это имя его божества. Магия, догадывается она. С каждым мгновением свечение усиливается, становится теплее. Рейна не может противостоять магии. Это её тайная страсть. Одержимость. Потом она почти бездумно тянет руку к свету, впитывает его в себя, сливается с ним в единое целое. Её магия — воровство. Своих способностей у Рейны нет, она только отражает чужие. Ей всегда мало, она постоянно жаждет больше. Это мания, которая не оставляет её ни на мгновение. Только алкоголь помогает с этим желанием обладать справиться хотя бы ненадолго. Она воровка. Утешает лишь то, что в этой ситуации Рейна не по собственной воле. Её обокрали первой. Когда магия Эйгона медленно перетекает к Рейне, она чувствует удовлетворение, улыбается, пока свет проникает в каждую клеточку её тела, пронизывает насквозь. Её кожа начинает светиться изнутри. Люди не любят, когда Рейна крадёт их магию, пусть и всего на мгновение. Рейну не зовут на совместные ритуалы. Вот и Эйгон наверное сейчас будет на неё ругаться. Рейна почти готова к этому, когда сияние постепенно притупляется. — Прости, я не удержалась, — начинает оправдываться Рейна. Вместо этого он смотрит на неё с восхищением: — Это было… невероятно! Рейна вдруг начинает смеяться, звонко и с ноткой безумия. Вместе с тем светом по её телу разливалось счастье, и теперь оно прочно угнездилось где-то внутри.