cursed coin

Люцерису хочется закурить, но уже слишком поздно. В храме курить нельзя. Он ступает необутый по холодному мраморному полу и чуть дрожит от холода. На нём лёгкая туника цвета морской волны с изображением морского коня. Морской конь - герб дома Веларионов - красуется и на стене храма, вместе с тринадцатью другими, представляющими крупнейшие из домов Валирии. Одиннадцать из них сгинули во времена Рока Валирии, а один - Селтигары - больше не поклоняются древним богам. Но этот храм полностью повторяет Аногрион, самый большой храм в столице древней Валирии. Прежде чем войти в Молитвенный круг, Люцерис по очереди обходит жрецов, которые ему сегодня прислуживают. Это называется круг Очищения: мыслей, эмоций. Нельзя обращаться к богам, не отринув мирское. Жрецов четверо, все они дети в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Когда-то Люцерис и сам был прислужником в этом храме. У первой, девочки с огненно-рыжими волосами и веснушками, одетой в алую тунику, в руках чаша с горящим огнём. "Hen se perzys īlon ry māzigon", - говорит девочка. Люцерис подносит к огню руки, ощущая жар и позволяя этому жару пройти сквозь него. Далее, по кругу, он подходит ко второму жрецу, мальчику лет тринадцати в зелёном одеянии. У того в руках чаша с землёй. "Hen se tegon īlon ry māzigon", - говорит он. Люцерис опускает руки в чашу, земля оказывается тёплой и влажной, с мелкими листочками внутри. Третья по счёту - маленькая жрица с волосами цвета пшеницы, на ней жёлтая туника, а в руках у неё чаша с воскуривающимися травами - шалфеем и миррой. "Hen se air īlon ry māzigon", - еле слышно произносит она. Люцерис позволяет травам наполнить свои лёгкие, потом идёт к мальчику в голубом одеянии. Он самый младший из прислужников и сейчас его "луна молчания" - месяц, который юные жрецы проводят в молчании. В его чаше - вода, и свою фразу он произносит одними губами. Люцерис шепчет вместо мальчика: "Hen se nykeēdar īlon ry māzigon", - и омывает в чаше руки и лицо. Когда круг Очищения пройден, девочка в жёлтой тунике и мальчик в зелёной, представляющие воздух и землю, уходят, оставив свои чаши на алтаре - небольшом мраморном столе в центре Молитвенного круга. Оставшаяся девочка начинает петь без слов, её чистый вокал в храме звучит слишком громко, как кажется Люцерису. У жертвенного алтаря в центре круга пританцовывает овца, заранее подготовленная для церемонии. Люцерис надеется, что жертвоприношение пройдёт без особых проблем. Пение овцу постепенно успокаивает, и вскоре мальчик, давший обет молчания, безболезненно перерезает ей артерию. Кровь льётся в заранее подготовленную чашу, мальчик осторожно поддерживает тушу животного одной рукой. Через несколько минут девочка перестаёт петь, забирает у мальчика чашу с кровью и подходит к Люцерису. Мальчик аккуратно кладёт овцу на алтарь и уходит. Люцерис опускается на колени, закрывает глаза и чувствует, как девочка выводит на его лице узоры ещё тёплой кровью. Когда девочка заканчивает, она кладёт на алтарь чашу с кровью и тоже уходит, а Люцерис поднимается с колен и медленно, одну за другой мысленно зажигает стоящие на алтаре четырнадцать свечей. Они символизируют Четырнадцать Огней, вулканы древней Валирии. Люцерис даже не успевает подумать о том, что может не получиться, в нынешней ситуации ему ничего не остаётся, кроме как верить в свою магию. И своего бога. Люцерис трижды повторяет молитву призыва, чувствуя, как кровь на его лице быстро превращается в корочку, неприятно стягивая кожу. На третий раз волосы на его затылке становятся дыбом. В тишине слышно, как капает кровь на алтарь. Огонь над свечами начинает плясать, рисуя на мраморных стенах сюрреалистичные тени. Арракс ответил. Люцерис достаёт из кармана туники лист с другой молитвой, той, которую наизусть не знает. Он делает шаг к алтарю, находит чашу с солью, берёт пригоршню и кидает в чашу со всё ещё горящим огнём. Огонь искрит и дымит в ответ. Люцерис читает про себя мольбу к Арраксу, потом повторяет вслух - уже не глядя в листок. Он не сразу находит сложенную вчетверо свою старую алую тунику на алтаре, та уже выпачкалась кровью овцы и стала влажной. Люцерис и её подбрасывает в чашу с огнём, она на глазах чернеет и тлеет, запах жжёной ткани тут же заполняет всё вокруг. "Ivestragon se ruarza", - повторяет Люцерис последнюю строчку молитвы. Становится нечем дышать. Он чувствует себя загнанным в ловушку. Только не сейчас, не время, ну пожалуйста! Люцерис хватает ртом воздух, пытается успокоиться, но пульс только ещё больше ускоряется. Чёртов Эйгон со своим ритуалом! Нельзя было Люцерису это делать. Он опирается руками об алтарь, но всё равно не удерживается на ногах и сползает вниз. Люцерис теряет сознание. Той ночью было необычайно холодно. Люцерис ёжился в своей маленькой койке - в храме все послушники вели аскетический образ жизни. Люцерису, с детства привыкшему совсем к другим условиям, всё ещё было неуютно, хотя прошёл уже целый месяц. Через небольшое окно видно полный круг луны. Десять вечера - слишком рано для сна, но отбой был час назад, потому остальные мальчики в комнате уже спали, когда появился старший жрец и коротко сказал: “Aōha dohaeragon iksos jorrāelatan". Люцерис только кивнул: говорить ему не положено, уже две недели, как он дал обет молчания. Он поправил постель и натянул свою тунику, алую с изображением трёхглавого дракона. Мать настаивала на том, чтобы они с Джекейрисом в храме носили только цвета Таргариенов. Люцерису это казалось оскорблением отца, Лейнора Велариона, но он не смел ослушаться Рейниру. Если уж его вызвали посреди ночи, значит, кому-то понадобилось срочно провести ритуал. Старший жрец подтвердил его слова, когда Люцерис вышел из кельи. А ещё добавил, что тот, кто пришёл в этот час в храм, от помощи отказался, потому Верховный жрец распорядился разбудить только Люцериса. Люцерис расценил это как наказ проследить за вторгшимся в храм. Не то, чтобы Люцерис пользовался особым уважением старших жрецов, просто кто бы ни пришёл в этот час, он принадлежит к семье Люцериса, а, значит, допустит его к своему ритуалу. На то, по крайней мере, рассчитывали Верховный жрец и остальные. Что-то подсказывало Люцерису, что они ошиблись. Старший жрец оставляет его перед входом в главный зал, и Люцерис толкает массивные двери. Ему хочется выругаться, когда он видит Эймонда, но Люцерис сдерживается. Эймонд уже внутри Молитвенного круга, одетый в свою церемониальную тунику, с нанесёнными кровью на лицо узорами, а принесённая в жертву овца лежала на алтаре. Свечи на алтаре сиротливо сдвинуты в сторону - Вхагар не любит огня. Эймонд обернулся на звук, узнал Люцериса и нахмурился. - Skoro syt issi ao kesīr, taoba? - спросил Эймонд. Люцерис кивнул на повязку на своей левой руке - знак, что говорить ему не позволено. - Pōnta jittan ao se ao kostagon't gīda ȳzaldrīzes? - уточнил Эймонд, будто не веря в происходящее. Люцерис кивнул в ответ, подходя ближе. Он подумал, что хуже уже всё равно не будет. А потом Эймонд заметил цвет его туники. - Что же, для Стронга не нашлось другого одеяния? - Эймонд умудряется всегда бить по самому больному. Люцерис прикусил губу раньше, чем успел ответить. Ему нельзя говорить. Эймонд произнёс что-то ещё, Люцерис пропустил это мимо ушей. А потом сказал то, на что Люцерис просто не смог не отреагировать: - Веларионы перестали лгать миру и самим себе и наконец вычеркнули тебя из семьи? - Ты просто завидуешь, - не выдержал Люцерис. - В отличие от тебя, каждый из троих моих отцов меня любил. А о твоём существовании Визерис забывал постоянно. Он и сам не заметил, когда и как оказался внутри Молитвенного круга. Эймонд впервые в жизни выглядел растерянным. Потому что Люцерис ему ответил? Или… - Какого чёрта ты призвал своего бога в мой Молитвенный круг? - голос у Эймонда дрожал будто бы от страха. Люцерис обратил внимание на свечи на алтаре: все четырнадцать горели неровными огнями. - Ты уже призвал Вхагар? - Люцерис и сам испугался не на шутку, когда Эймонд кивнул. “Блять”, - выругался Люцерис. Нельзя нести в Молитвенный круг мирское. Это самое главное правило. Но они с Эймондом всегда нарушают все правила, стоит им оказаться в одном месте. Нельзя в один Молитвенный круг призывать двух враждующих богов. Это не просто правило, это сама собой очевидная истина для тех, кто не собирается умереть самой мучительной смертью. На затылке у Люцериса волосы встали дыбом. Он нутром почуял присутствие потустороннего. По залу пронёсся порыв ветра, огонь над каждой из свечей поднялся гораздо выше, чем положено, и заплясал с неистовством. Люцерис оглянулся на тени, безумствовавшие на стенах. Он пытался привлечь внимание Арракса, успокаивая своего бога: “Lykiri!” Арракс слушать не хотел. Люцерис слышал, как за его спиной Эймонд говорил с Вхагар. Казалось, холодный ветер, властвующий над всем вокруг, проник под кожу. С алтаря слетали чаши одна за другой, разметая сначала соль, потом землю. Часть свечей погасла, но над несколькими из них огонь тянулся всё выше, к самому потолку. Погасшая свеча полетела в сторону Люцериса и больно ударила его скулу раньше, чем он успел увернуться. Люцерис видел, как Эймонд, продолжая что-то кричать на валирийском, пытался привлечь к себе внимание разъярённой богини, безжалостно разрезая кожу на своём предплечье. “Блять”, - снова выругался Люцерис, но это совсем не помогало. Люцерис невольно закрыл руками лицо и пригнулся к полу, когда с алтаря поднялась в воздух туша овцы и разлетелась ошмётками по всему залу. Его обрызгало кровью и внутренностями. Люцерис с трудом сдерживал тошноту. Тем временем Эймонд повторял слова своей молитвы, Люцерис едва разбирал слова. Он малодушно надеялся, что кто-нибудь из старших жрецов придёт на помощь, но в глубине души понимал, что этого не будет. Они сами виноваты в произошедшем, а у жрецов нет власти над богами. Не боги служат жрецам, а жрецы - богам. И только лишь валирийцы могут усмирить богов, потому что они по своей природе ближе к богам, чем к обычным смертным. Так не раз говорила Рейнира. Ветер не утихал, и Люцерису показалось, что источник ветра внутри комнаты, а не снаружи. Он вытер кровь с лица рукавом туники, прежде чем открыть глаза и посмотреть вверх. Там и в самом деле будто разверзлась бездна. Люцерис в очередной раз содрогнулся. Они открыли портал в обитель богов? Он оглянулся на Эймонда. Тот, измазанный в крови с ног до головы, включая свои серебристые длинные волосы, бледный, едва стоявший на ногах, просил богов смилостивиться над ними. Боги вполне могут забрать их жизни, подумал Люцерис. И всё потому, что они не проявили должного уважения. Люцерису нужно было развернуться и уйти, когда он увидел Эймонда. У них не было ни единого шанса не поругаться. Остался ли хоть один на выживание? Люцерис выпрямился и стал повторять слова молитвы вслед за Эймондом. Кровь капала ему в рот, и он отплёвывался, как мог, между словами. Это было невыносимо и длилось целую вечность. И в то же время слишком быстро, Люцерис едва успевал осознавать происходящее. В какой-то момент порыв ветра сбил Люцериса с ног, и он перестал понимать, что происходит. Когда пришёл в себя и подскочил на ноги, оказалось, что Эймонда затягивало во всё ещё открытый портал. Люцерис поймал его руки и попытался удержать. - Только попробуй меня отпустить, мальчишка! - закричал Эймонд. Люцерис ничего не успел ответить - его тоже подняло в воздух. Ещё чуть-чуть, и они оба окажутся в обители богов! Ходили слухи, что туда затягивало нерадивых младших жрецов и не слишком удачливых Таргариенов, которые так и не смогли наладить связь со своими богами, но никто и никогда оттуда не возвращался. Люцерис успел заметить странную решимость на лице Эймонда, когда тот вдруг сказал: - Пообещай, что вытащишь меня оттуда. - Что… - только и успел пробормотать Люцерис, потому что Эймонд отпустил его руку. Люцерис упал на пол, едва успел пробормотать: “Обещаю”, - когда последний порыв ветра поднял его в воздух и отшвырнул его к ближайшей стене. Всё вокруг померкло. Люцерис откашливается, всё ещё чувствуя на языке отвратительный вкус крови. Он медленно поднимается на ноги и осознаёт себя в настоящем. Арракс выполнил его просьбу и покинул Молитвенный круг. Люцериса мутит, но в целом он понимает, что ритуал, который предложил ему Эйгон, сработал. Люцерис благодарит Арракса и тушит свечи. Теперь Люцерис знает, что должен делать, вот только пока не знает, как.