согласие на искренность.

Заходя в «Сухой закон», Олег уже знает, кого там увидит. Это преследовало его до середины апреля — тяжкое, каменно-шейное — он тоже здесь будет. Не потому что уже был до этого, не потому что Валик и его друг, не потому что ему интересно. Это сидело на уровень глубже логики, где-то между скользким предчувствием и интуицией — Олег знал, что они встретятся ещё раз. Крутил в голове вопросы. И совершенно точно не был готов. Отзывалось липким привкусом собственного идиотства в пятнадцать — тогда с Настей, сумбурной бывшей от нечего делать и навязанного желания поебаться, тоже надо было поговорить. Они ходили по одним школьным коридорам, изредка переглядываясь, и Олега преследовало гнетущее ощущение — надо выцепить, расставить все точки, сказать, что мы больше друг другу никто. Не было сил — казалось, что после этого начнётся новый этап, сложный, полный сожалений о прошлом, в котором она ещё была, а теперь — нет. Это было будущее. Будущее пугало. В итоге Настя подошла сама. Смахнула отросшие до плеч волосы и бросила, глядя ему через плечо «Олег, надо поговорить». Говорила она — Олег хмуро кивал и, отмахнувшись беглым «мне нечего тебе сказать», ушёл. Сказать хотелось многое. Но она так смотрела, что слова не собирались в связные, описывающие чувства предложения — вместо них было только «бля, я не могу так». Настя злобно вперилась ему в переносицу взглядом — «скажи как!». Олег не смог. Он чувствовал, осознавал тяжесть в груди — и это оказалось невыразимо. С того так и не проговоренного момента будущее наступило. Будущее отпечаталось — стоит стать чуть логичней, складывать слова как цифры на математике, потому что твоё внутреннее не поймут. Можно быть искренним и на языке логарифмов — это окажется проще. Олег складывал числа как мог — и его не понимал в упор. Не хватало, может быть, одной переменной. Выцепить в абсолютно пустых, почти глупых глазах икс — и все бы срослось в ровную аксиому «ты такой, потому что». Олег понял даже Марго, достаточно было полистать ее истории сутки — она много работает на удаленке, тоже скрытная, но скорее потому, что у неё много подписчиков. Она в себя верит — этого достаточно, чтобы проникнуться. Да, покажет только то, что считает нужным, но ведь покажет. С этим Разумовским все сложно. Олег даже не уверен, что он реально художник — скорее делает вид. Создаёт приятную картинку — нелюдимый, творческий, единственный близкий человек — Марго. Такой загадкой быстро проникаешься. Настолько, что через пару дней листания его инсты в перерывах Олег почти был уверен, что Шурик его наебал — у Валика был другой человек. Лица быстро стираются из памяти, и кажется, что это просто массовая галлюцинация. Никакого реального Серёжи не существует, есть только Сергей Разумовский, который живет с Марго в двухэтажной квартире с окном на крышу (интересно сколько платит) и ночует в мастерской чаще, чем дома. Который идеально красивый, носит закрытые вещи и наперевес этому — кучу украшений. Олег моргает у студии через неделю после этой странной тусовки — но кольца и закрытые вещи были и тогда. Это незначительная часть, кочующая из образа в образ — даёт понять, что человек был один и тот же. Он естественный только в своей отстраненности — может выбрать линию поведения для каждого. И почему-то решил стать долбоебом в компании, вроде как, друзей. Ну точнее двух друзей и двух возможно знакомых. Простейшая математика — всего лишь взять что-то среднее между всеми вероятными полярностями. Но Сергей Разумовский — это, блять, какой-то вышмат. На вторую неделю это ещё сильнее — Олег переводит эскиз, кажется, двадцатилетней Вике-студентке, и заводит стандартный диалог — а почему именно это выбрала? Там всегда два варианта — либо по приколу, либо долгий самоанализ, и в любом случае можно помолчать, глубокомысленно кивая, пока рука сама уже ведёт линию. Эскиз сегодня странный — явно сделанный под неё, максимально абстрактный и, кажется, выводящий из линий костёр с тонким «не сдавайся» внизу, написанным чьей-то рукой. Последнее Олег переводит на трансфер аккуратней всего — это ведь, наверное, писала мама или друзья, это о ком-то близком, что захотелось вбить прямо под кожу. Вряд ли она обрадуется, если буква будет под другим наклоном. — Хуй знает с чего начать, — девушка поводит плечами, рассматривая фиолетовые контуры на предплечье перед зеркалом — крутит пару раз рукой и наконец кивает. — Начни с простого, — осматривает ещё раз рабочее место и открывает чёрную краску — ну, поехали. — Сама рисовала? — Нет, я не умею. Это Разумовский рисовал, может знаешь. Рука вздрагивает, и краска растекается пятном по пленке — Олег матерится сквозь зубы. Он что теперь будет появляться везде? Да и вообще — он же так распинался про ненависть к татуировкам. Этой девочке пришлось продать квартиру, чтобы недопонятый гений — человек искусства, художник между прочим! — согласился сделать товаром не собственную картину, а какой-то эскиз? — Знаю, — тянет почти недовольно — рука опасно вздрагивает над контуром. Приходится глубоко вдохнуть, чтобы наконец сосредоточиться на работе. — Сколько заплатила? — Ты чего, нисколько, — Вика тихо шипит, когда игла в первый раз пробивает кожу. — Я просто… Короче, я просто очень давно на него подписана, и, ну, он уже родным каким-то стал. Потом осенью у меня был ебаный период, я уже хотела себе вены вскрыть, начала ему на истории отвечать. Сначала просто так, а потом прорвало, написала огромное сообщение типа извини, я сейчас на грани самоубийства, держусь только на твоих историях, спасибо, тыры-пыры. Думала проигнорит, а он меня поддержал, предложил контакты хорошего психотерапевта скинуть. Олег хмурится — он? Нет, это вообще последнее, что он мог сделать — скорее всего сидел бы и ржал, максимум показал Марго — смотри, очередная бедная девочка. Он на кухне Невского успел покрыть хуями все хорошее, что только услышал, — и если он не умеет радоваться с другими, то грустить тем более. Это же простой нарциссизм — хорошо должно быть только мне, плохо — тем более, вы все не дотягиваете. Ладно, может быть Марго в виде исключения. Какое ему дело до очередной девочки в своём директе. При таком количестве подписчиков должно быть все равно на один потерянный лайк. — Не похоже на него. — Я тоже так думала. А потом мы с ним зимой встретились пару раз, я рассказала, что хочу татуировку с ним связать, и он предложил эскиз набросать. Потом пропал на пару месяцев, в марте скинул, ну и я сразу тебе написала. Он вообще очень классный, мне сначала страшно было даже сообщения писать, а с ним так просто общаться оказалось! Олег усмехается. Ну да, просто. Тебя он, наверное, пожалел, не стал сначала бросать пару презрительных фразочек, чтобы потом спросить про траву и разозлиться — им не заинтересовались должным образом! Ты ведь его знала, изначально была фанаткой — и он на этом сыграл. После личного общения ты точно будешь следить за ним ещё несколько лет. Потом подумаешь, что надоело — и не сможешь бросить, он ведь столько для тебя сделал. Бля, а что если Сергей Разумовский — это тоталитарная секта? Олег улыбается — нет, слишком много чести. Все ещё хороший манипулятор с пустыми глазами. Позволяет видеть в себе любого, потому что сам никем не является. Забавно. Но Валик же в нем что-то увидел. Он конечно ведомый — но не настолько, чтобы терпеть токсичное отношение к себе так долго. Знакомы с РГИСИ — а РГИСИ Валик закончил года четыре назад. Достаточно долго, чтобы поиграть в театре, открыть свой и выкинуть из жизни одного долбоеба. На ждать так долго, чтобы понять, у Олега нет никакого терпения. Не хочет — и правда не надо. Не замечать одного человека в компании не так сложно. — Фразу тоже он писал? — Олег всматривается в узкие, наклонённые влево буквы — «а» написана по-разному, с прописной сбиваясь на печатную. — Он, — девочка улыбается. — Я не просила, сказал, что могу убрать если что. Вместо оплаты попросил фотку татухи и какую-нибудь хорошую историю — сижу вот вспоминаю. Могу рассказать как я удачно прошла курс терапии и легко слезла с таблеток, не знаю. — Только это хорошее? Вика ещё полтора часа вспоминает что-то хорошее, сбиваясь на учебу, диплом в следующем году и иногда — как она пила кофе с Разумовским, и он травил старые байки из общаги, так и не сказав на кого учился — но это понятно, наверное в Штиглица! Олег кивает — и старается уже быстрее закончить, потому что от незримого присутствия его рядом хочется скрыться. Как обычно делает фотку, закидывает в историю с отметкой — и весь день мечтает, чтобы это быстрей удалилось. С ним таким абсолютно полярным тяжело даже через экран и сообщение Валика «жду тебя четырнадцатого на Чернышевской». Потому что, блять, не замечать его всё-таки сложно. Сергей больше не Разумовский, но уже не Серёжа — Олег видит его как только входит во второй зал. Он сидит с краю стола, пьёт сидр из трубочки и явно не горит желанием разговаривать — вяло поднимает ладонь в приветствии. Шурик тут же подсаживается к Марго — он всё-таки нашёл в себе смелость написать ей после Невского, и теперь часто отвлекался на переписку в телеге. В один из вечеров прямо перед закрытием говорит, недоуменно подняв голову, — ты знал, что Марго участвовала в разработке телеграмма? Олег сразу понимает и почему она много работает, и почему так уверена в себе. Трудно быть забитой айтишницей, когда на тебе держится социальная сеть. Не понимает только что такого в Разумовском, что Марго постоянно с ним. Олег сидит и пытается найти хоть что-то в человеке напротив — в безучастном выражении лица, в наглухо застегнутой чёрной рубашке, в по меньшей мере десяти кольцах. Он снова выглядит идеальной копией себя — и никак не провоцирует, потому что так и не открыл рот до самого начала. — Дорогие друзья, — Валик появляется из ниоткуда, заставляя оторваться от задумчивой складки между бровей. — Я рад приветствовать вас на иммерсивном спектакле «Трое». Действие будет происходить в обоих залах, после чего вас ждёт обсуждение. Предлагаю начать. Разумовский будто отмирает. Поворачивается к залу, подперев голову рукой — открывается острый профиль, кривая линия стрижки видится ещё яснее, чем было до этого. И всего на секунду — в его глазах проскакивает интерес. Олег правда пытается не смотреть. Он смотрит туда, где Валик на фоне зелёной стены бара сменяется Дашей из его театра, и все происходит как во сне — в соседнем зале бормочет Митя, третий актёр, слышится хлопок двери, пока здесь — изящная девушка в чёрном платье читает свой монолог. Но иногда смотрит — на Шурика, то и дело затягивающегося электронкой, на улыбающуюся Марго, и на него — вдруг ставшего из скучающей задумчивости втянутым в представление. Он не отводит взгляд даже когда актеры меняются, отмахивается, когда Марго толкает к нему свой под — он там, он внутри. Олег, следя за монологами, пытается оказаться внутри у него. — Давайте танцевать! — Даша соскакивает с притащенного из соседнего зала стула, вскинув руки в такт какой-то французской песне. Марго оживляется. — Потанцуете со мной, Сергей? Он вздрагивает от руки на плече и, почти виновато поджав губы, качает головой. Марго только смеётся. — Ну и ладно! Шурик, пойдём? И вот его два раза просить точно не надо. Разумовский с почти вежливой улыбкой снимает как они кружатся по залу. Потом толкает Шурику телефон — «скажи инсту свою». Тот дрожащими пальцами, ошибившись два раза, всё-таки вбивает свой ник, и Олег знает, что на дальнейший спектакль ему будет глубоко поебать. Его ведь отметил — прости господи! — сам Сергей Разумовский. Нет, Олег либо единственно умный, либо единственно тупой. Почему вы все боготворите человека, который ничего из себя не представляет? В нем нет ничего исключительного — разве что внешность. И навязанная гениальность в работах. Олег полистал ещё парочку — и не нашёл ничего. Как будто это должно работать только на тех, кто его знает лично или влюблённо смотрит на страничку в интернете — в чем тогда смысл? Это ведь искусство. Оно должно вызывать хоть что-то, а не пустоту. После отсмеявшейся Даши в зал вваливается Митя, и Олег всё-таки отводит глаза. — Я вообще-то не люблю секс, — выдаёт он, потушив сигарету. — Мне нравятся прикосновения. Когда касаются тебя. И когда ты. Олег отрывается от Мити всего на секунду — этого достаточно, чтобы заметить. Разумовский улыбается, чуть поджав губы — мягко, так, что становится ясно — он понимает. Он внутри, и его зацепило. Оттого менее удивительно — или наоборот — когда от хлопка пистолетного выстрела он дергается почти в ужасе, и Марго кладёт ему ладонь на плечо. Он сдавленно усмехается. И с первыми аплодисментами тянется в рюкзак, чтобы достать оттуда солнечные очки. Олег знает — он заметил. Он понимает — его слабость было видно, и старается это скрыть. От Олега, от всех вокруг — не важно. В нем что-то есть. Это что-то не задавить разными масками и пылью в глаза — оно прорывается в хорошо сыгранных монологах, тянется вслед за повествованием. Может он и не человек искусства со стороны создателя, но он ярко чувствует. Это уже интересней. Олег улыбается. Не такой ты и хороший манипулятор. — Солнце светит идентично всем, но ебанутым больше? — Валик, весь дрожащий от восторга ещё не отзвучавшего спектакля, падает на диван рядом с Олегом. Разумовский растягивает губы в фальшивой улыбке. — Где там твой мент? Я его не заметил, — Олег напрягается. Это ответка — ты может и не хотел, но задел, извиняйся. Валик про это уже полгода рассказывает — к нему после спектакля у служебки подошёл один парень, долго восторгался увиденным. Потом пришёл на другой спектакль — подарил цветы. Потом написал. И теперь всем приходится слушать какой этот Дима невероятный и как сложно сказать ему это в лицо, гуляя по Питеру со стаканчиком кофе. Шурик даже написал Валику признание, но тот не отправил. — У него дежурство сегодня, не смог отпроситься, — Валик не перестаёт улыбаться, и Олег думает — бля, может во мне проблема? Может он не сказал ничего такого, просто это не вписывается в привычные нормы? Бля, это же Разумовский. Конечно не вписывается. Никуда и походу по собственной воле. — Я тебе уже говорил, что встречаться с ментами — гиблое дело. — Проверял? — Олег говорит раньше, чем успевает подумать, потому что его это бесит. Хватит уже вести себя так, будто ты лучше всех. Тебе про нас явно рассказывали, причём хорошее, ты знаешь Валика — хватит строить из себя хуй пойми что. Стань обычным. Стань понятным. Мне не нужно знать тебя полностью — всего лишь одна переменная, и сможем продолжить пить. — Да, ебался с ментом, чтобы на меня не заводили дело, — Разумовский говорит с таким серьезным лицом, что в это можно поверить. Но Марго рядом смеётся и зовёт покурить — она его знает. А ещё знает, что этого не было. Понятно зачем она рядом с ним. Она — лакмусовая бумажка, проявляющая все скрытое. Она — игрек в уравнении, потому что то вдруг с двумя переменными. И с ней хотя бы все просто. Олег на обсуждение не идёт, только заказывает себе сидр, радуясь, что в этот раз оставил машину у дома. Можно выпить. Можно — пусть вскользь — но выспросить интересное. Он знает, что скажет Валику потом, лично, и это будет почти сеансом у психолога — я не знаю, что именно ты сделал, но мне понравилось. Хочу расписать почему. Не хочу рядом с другими людьми. Разумовский, видимо, остаётся по той же причине. Олег смотрит на него — на солнечные очки на носу, на фальшивую улыбку телефону — ему явно никто важный не пишет, потому что единственный, кто мог, сейчас сидит в соседнем зале. В горле застревает дрожь — почти как в разговоре с Настей. Когда я пытаюсь понять человека, изначально ставящего себя выше в какой-то смутной социальной иерархии, мне становится страшно, ведь никто не поймёт меня. — Слушай, — решает всё-таки прервать тишину после половины бокала, такой она кажется давящей. — Нам ведь все равно придётся общаться, у нас теперь, типа, компания общая. Почему ты так себя ведёшь? Разумовский сначала вздрагивает, сильнее сжимая в пальцах корпус телефона. А потом поворачивается, сняв очки, — и Олег думает, что это, блять, зря. Он не собирается говорить. Он снова стремительно пустеет — голубые глаза не выражают ничего, только скуку. Ему это не нужно, и правильно. Это Олегу нужно — хочется, чтобы все было понятно. Хочется, чтобы все было идеально. Хочется ровную прямую цифр на математике. Непоколебимые, штампованные строчки в договоре на хоть какую-то искренность. Осталась лишь одна подпись. Всего лишь одна. — Потому что я опасен для общества, — Разумовский зло скалится, проговаривая слова почти по слогам. И тут же невозмутимо откидывается на спинку дивана. — Все, я ответил на твой вопрос? — Нет, — за секунду до надетой обратно брони Олегу кажется, что он вздрогнул — еле заметно, но искренне, тонкие пальцы, сжимающие дужку очков, покачнулись в воздухе. Только секунды мало. Олег искренне жалеет, что здесь нет Марго или Шурика — они точно поняли бы больше. Валик бы почувствовал — но не сказал из дружеской солидарности. А вот Шурик живет чистой эмоцией. Он бы хоть что-нибудь прояснил. Валик влетает в зал с улыбкой до ушей, таща за собой Митю и Дашу. Быстро кивает Марго — снимай, и останавливается у расписанной стены. Олег улыбается — он ещё в первую встречу рассказал, что мечтает сыграть в «законе» спектакль, а потом наконец расписаться на этой актёрской стене. Он уже тогда был признанным актером, но мечтал о конкретном месте, чтобы признать себя самому. Олег смотрит на такую искреннюю, сквозящую из улыбок радость, и даже забывает, что напротив него сидит такой непонятный, странный во всем Разумовский. Вспоминает только в два часа ночи, когда стоит у микроволновки, ожидая пока погреется эта несчастная недельная картошка, и листает инсту. У него новые истории — несколько из бара, и вдруг — реклама подкаста на канале Юли Пчелкиной — «Сергей Разумовский: о популярности, одиночестве и фильмах Годара». Олег слушает в пол уха все эти шутки типа «нет, мы с Марго не встречаемся, просто долго дружим, живем вместе, короче секс без обязательств», он больше цепляется к визуальной картинке. Убедиться в своей правоте, познать полностью — ты не достоин ни внимания, ни попыток к сближению, потому что в тебе нет ничего. По началу даже почти получается. Да, он там шутит, ведёт себя довольно мило, но это можно списать на вежливость и все ещё нарциссизм — после Пчёлкиной по ощущениям только к Дудю, у неё же эти подкасты одни из самых популярных. С темы прошедшей зимы съезжает быстро — дал себе время подумать, остаться в одиночестве, очень продуктивно тусовался в Карелии — ну да, конечно. Или не хочется рассказывать хоть что-то о себе, а не о том, что вышло из-под таких гениальных рук. А потом Юля уводит его на тему кино — «у тебя такая хорошая насмотренность, я постоянно говорю с тобой и нахожу для себя что-то новое, что повлияло?» — Я всегда довольно скептически относился к кино, а потом в студенческие годы познакомился с Калигари, обязательно сходи к нему на спектакль, кстати, ну и с Марго. Валик советовал, Марго загоралась идеей что-то посмотреть — ну насмотрели дохера разных картин. Помню, в какой-то момент мы начали включать Годара каждый раз, когда уставали из-за учебы. Не знаю, это было самое счастливое время, я так хорошо себя чувствовать уже не буду никогда. Олег аж перематывает назад, чтобы всмотреться ещё раз — во влюблённую в прошлое улыбку, в нервно крутящие кольцо пальцы, а потом — в глаза. Олег смотрит — и не верит, потому что человек на экране чувствует вдруг много и ярко, так, как ни разу до этого. Олег смотрит — и перед ним как будто снова сидит другой человек.