Птаха из Стигга

Утро для барда началось весьма неожиданно и крайне странно, если уж совсем мягко выражаться. Разбудил его всё тот же конь которого он отвязал накануне, а ночью с ним же прятался от дождя. Причём сделал он это самым наглым образом — сначала, хорошенько пнув Лютика в бок, а после, не дождавшись реакции от парня, начал жевать его волосы. "Ну это уже ни в какие ворота!" Акт вопиющего безобразия бард прервал резким ударом по наглой лошадиной морде. Конь с подобным отношением был ожидаемо не согласен. Он тут, видите ли, охотится, а человек, мало того, что в наглую дрыхнет, так ещё и кулаками машет. Бард же о ситуации, и уж тем более мыслях животного, был не в курсе. Хотя едва ли это что-то могло изменить, так как по мнению менестреля было ещё слишком рано для подъёма. В конце концов, он не с Геральтом, а значит и торопиться, в попытке не отстать от ведьмака, не нужно. Впрочем, поколотить обнаглевшую скотину не вышло, тот, не долго расстраиваясь, вцепился в штанину и, хорошенько протерев пещеру тушкой своего нового хозяина, выволок человека на улицу, затолкнув того в кусты. Там бард проснулся окончательно, роса ещё не высохла, а после кустов, из которых бард вылез промокшим насквозь, спать перехотелось окончательно. —Дьявол! Конь, услышав своё имя, подошёл ближе и вопросительно всхрапнул, явно интересуясь, что от него хотят, и махнул головой так, что едва не сбил Лютика обратно в кусты. Бард интеллект животного не оценил, отряхнувшись от не успевших впитаться капель на одежде и, пихнув жеребца, направился обратно в импровизированное укрытие. То, что он увидел в пещере, заставило его оглянуться и выглянуть из пещеры. В последний раз подобную картину приходилось наблюдать во время совместных походов с ведьмаком. Рядом с лежанкой барда лежали две заячьи тушки и, судя по виду, вполне свежих, чудом не пострадавшие в том безобразии, что учинили менестрель и конь. Но вопреки ожиданиям, Геральта, поблизости не наблюдалось, да и произошедшее вчера, ещё очень живо сидело в памяти. Поэтому, быстро откинув бывшего спутника из списка благодетелей, Юлиан повернулся к единственному оставшемуся подозреваемому — вороному жеребцу. После более детального осмотра животного, естественно, с безопасного расстояния, менестрель даже немного испугался. Из-за смеси растерянности, испуга и удивления, тактическое отступление провалилось ещё в начале. Лютик умудрился запутаться в ногах и не очень грациозно скатиться вглубь полупещеры. Попытка встать окончилась неудачным падением на его уникальный магнит для неприятностей разной степени паскудности, из-за чего взвыл так, как виконту не полагается, чем и привлёк к себе внимание животного. У вороного вдруг обнаружились красные, с узким вертикальным зрачком, глаза. Но куда больше поражало наличие едва заметных, но вряд ли менее опасных из-за этого, клыков. Конь было сунувшийся в пещеру, только фыркнул и закатил глаза так и не поняв, что именно могло так напугать человека. Долго стоять и пялиться он не стал, потеряв всякий интерес к происшествию. Впрочем, всё его внимание вернулось к его утренней добыче, которую он и поспешил переложить к ногам барда. После чего тварь, как его мысленно окрестил для себя менестрель, отошла вглубь природного укрытия и улеглась, выжидательно уставившись на Лютика. На несколько мгновений почудилось, что он понял неозвученный вопрос во взгляде красных змеиных глаз. "Ну и чего расселся? Мы сегодня есть будем или как?" Не то чтобы Лютик был экспертом в общении с лошадьми, за этим, скорее, к Геральту, но фантазия живо восполняла недостаток знаний. Правда, осмотрев предложенный фронт работы, бард пришёл к неутешительному выводу: придётся вспоминать всё, чему его учил дед. А ведь, разве прося спокойной жизни, он хотел слишком много? Собрать хворост оказалось не проблемой, этот навык он так и не утратил, ведьмак часто пренебрегал остановками в населённых пунктах. А вот как потрошить бедное зверьё он уже успел подзабыть и вспоминать пришлось в процессе. Вторую тушку оказалось разделать гораздо легче, чем первую, видимо, что-то да вспомнилось. Правда, собираться с духом пришлось около получаса, за которые он неожиданно обнаружил у Дьявола словарный запас, по содержанию напоминавший Геральта. Поправка: весьма недовольного Геральта. Впрочем, спустя ещё полчаса, когда последние приготовления для готовки были окончены, Лютик вспомнил, что собирая хворост нужно было покрутить головой в поисках каких-нибудь трав. Мясо на открытом огне, да ещё и зайчатина, получалась сухой, а без трав ещё и ужасно пресной. Но скрепя сердцем, бард всё же решил обойтись в этот раз без них, есть хотелось неимоверно, так что должно было сгодиться. На камне сидел молодой мужчина, точивший клинок. Его серебристые волосы были собраны в низкий хвост, прикрывая уши, а несколько непослушных прядей выбились и спадали на лицо. Порой он бросал короткие косые взгляды на сидящего напротив ребёнка. Тот, будто не замечая взглядов взрослого, сидел сгорбившись и уставившись на сжатую в кулачке заячью ножку. От вида еды аппетит будто испарился, хотя ещё пару часов назад организм требовал пищи. А теперь от одного взгляда на жареное мясо, и ребёнка воротило. А предсмертный крик бедного животного всё ещё эхом стоял в ушах. Мужчине подобное поведение, ожидаемо, не нравилось, на его взгляд мальчишка был слишком слаб и мягок, что было недопустимо. — Не собираешься есть, тогда начинай убирать лагерь и мы продолжим тренировки. Ребёнок в ответ только прерывисто вздохнул, изо всех сил подавляя всхлипы. Плакать было не столько бесполезно, сколько сулило нешуточные проблемы... Вот только эту секундную слабость всё же заметили и без внимания не оставили: — Прекращай ныть, ты не человеческая девка, чтобы тратить время на сопли! Юлиан! — мужчина скривился, а после добавил, — следующего разделаешь сам... Хотя, нет. Ты сам обеспечишь себя едой. Поймаешь, убьёшь и выпотрошишь. Услышал меня?! Юлиан вздрогнул, услышав свой приговор, но кивнул, он уже понял, что сопротивляться так же опасно, как и плакать. Пользы никакой, только новые издевательства. Но всё же он нашёл в себе немного упрямства, чтобы поднять голову и взглянуть на родственника. У них были почти похожие глаза... Ещё совсем тёплое и ласковое осеннее море столкнулось с таким же, но оно уже не первое десятилетие было сковано льдом. Мужчину это раздражало... А спустя несколько дней родственник и вовсе исчез, и оставив ребёнка в чаще, на другом краю континента от дома. —Выберешься, если захочешь, тракт там. Всё, что услышал маленький Юлиан, прежде чем серебряноволосый растворился среди деревьев. Он будто утренний туман, и растаял, стоило моргнуть; и как бы Юлиан ни пытался найти его, так и не смог. Своё бесполезное занятие он бросил уже спустя пол дня. Теперь нужно было выйти к тракту, вот только, он, кажется, потерял направление... На то, чтобы выбраться, ребёнок потратил около месяца. За проведённое в одиночестве, как он думал, время, он всё же научился давить в себе неуместную жалость, пускай и от части. Как оказалось, жить ему хотелось не меньше тех зайцев и белок, что он убивал ради пропитания. Тогда он ещё не знал, что это будет, пожалуй, самым лучшим временем за все тренировки. Дед обещал научить его прогрызать себе дорогу в эту жизнь и он учил... Дьявол, понаблюдав за мытарствами человека, решил перебраться поближе. Барда настолько близкое соседство напрягало, и он, поминутно поглядывал то за мясом, то за вороным. Жеребцу на человека было глубоко по барабану, куда больше его интересовали внутренности зайцев. То, что Лютик смотрел на жеребца круглыми, не то от испуга, не то от удивления, глазами его нисколько не смущало. Менестреля же гастрономические пристрастия потенциально травоядного животного смущали, да ещё как... Впрочем, голод оказался не тёткой и вскоре Барду предстояло открыть в себе неслыханную смелость. Спокойно поесть не получилось, вороной так и норовил слямзить кусок зайчатины из рук человека. Лютик с подобным произволом был не согласен от слова совсем, у него на этот самый кусок были свои далеко идущие планы. Завязалась очередная потасовка, в пылу которой бард увлёкся настолько, что уже и забыть успел о плотоядных склонностях жеребца. Итогом сего неблагодарного мероприятия стали сразу несколько открытий. Первое: у вороной скотины оказались ещё и когти, которые, не присматриваясь, можно было принять за копыто. Собственно, продемонстрировав ещё одну не лошадиную запчасть, конь попытался схватить острыми когтями человека, но только располосовал его куртку. Второе: Юлиан, будучи напуганным, злым и загнанным в угол, становился похож на кошку, дикую, к слову. Такой же вёрткий и больно дерётся. Красная куртка оказалась располосована самым варварским образом, и едва ли её уже можно было спасти. Бард пребывал в трауре, совершенно не обращая внимания на жеребца и оплакивая свою потерю. Дьявол же, отхватив по носу, теперь баюкал пострадавшую часть тела. Обиженно всхрапывал и жалуясь на подобное отношение к своей персоне. Вот только стояло Лютику выглянуть на улицу, и он тут же поспешил начать собираться, они и так пробыли в пещере слишком долго, не хватало только тут поселиться. Дьявол, заметив отсутствие должного внимания к своей персоне, наконец прекратил устраивать драму. Он быстро отвлёкся на Лютика, уже практически полностью собравшего свои немногочисленные пожитки. Когда руки барда дошли до седла, то он задумался, поднимая взгляд на коня. Животному часть упряжи не нравилась, но на фоне уздечки была вполне терпимой. Впрочем, седаку без седла могло прийтись не сладко, а так... Вороной недовольно всхрапнул, но к человеку все же подошёл, даже встал боком для удобства. Лютик, и не собиравшийся путешествовать в компании этого странного животного, был несколько удивлён таким поведением. Кажется, всё уже решили за него и согласие тут роли не играло. Впрочем, конь, видимо, решил пойти на мировую, и так как вместо недовольства из-за медлительности менестреля, он лишь мягко ткнулся клыкастой мордой в грудь барда. Юлиан от подобного растерялся только сильнее, руки машинально взметнулись вверх, зарываясь в густую и длинную гриву. К тому же, шерсть у жеребца тоже оказалась мягкой и приятной на ощупь. А когда горячий и мягкий нос ткнулся в ладонь, бард, кажется, растаял окончательно. Сейчас животное уже и не казалось настолько страшным, скорее необычным. От такого близкого контакта и проявленого доверия, стало тепло. К тому же, однажды, он уже смог рассмотреть за монстром вполне себе человека, точнее, не совсем человека, но, впрочем, сути это не меняло. — Значит, Дьявол, да? Жеребец на это ответил мягким тычком в бок и снова махнул головой на свою спину. — Это значит да? — Лютик рассмеялся, похлопав животное по шее. — Нам, друг, торопиться некуда, так что спокойно. Дьявол закатил глаза и тряхнул головой, нетерпеливо перебирая ногами. По его мнению, они уже практически остались здесь ночевать. Лютик, вздохнув, всё же поднял седло, стараясь надеть упряжь побыстрее, что бы конь наконец успокоился. Правда, с первого раза закрепить седло у него не вышло. Выслушав недовольство со стороны животного, бард стал исправлять ошибки и раза с пятого у него это получилось. Как бы не хотелось признавать, но уроки из детства и юности сейчас были как никогда кстати... К тому же, были подозрения, что опыт из той несчастливой поры понадобится ему едва ли не в полном объёме. Теперь у него был только он сам, если не считать Дьявола. — А всё не так уж и плохо, да? — Лютик улыбнулся, но в этот раз как-то натянуто. Вороной же, придирчиво обнюхав упряжь, потянул зазевавшегося человека за волосы, едва не отхватив по наглой морде в очередной раз. Но барда это всё же привело в чувства, отвлекая от съедающей его тоски. Он и сам не понимал по чём именно он тоскует, но предчувствие было не из лучших. Приладив свою поклажу к седлу и, тряхнул головой разгоняя дурные мысли, менестрель вскочил на седло. Уздечку он выбросил ещё на поляне, когда отвязал Дьявола, впрочем, он бы в жизни не нацепил это пыточное приспособление на животное. По его мнению это было истинным живодёрством. Оглянувшись на свой ночлег, бард на пару секунд задумался, что было бы не плохо прибрать. Но возвращаться он считал плохой приметой, в его жизни и так уже полно проблем, возможно, стоит перестраховаться и не собирать себе новых. Да и некогда отточенные рефлексы сейчас спали, и проснутся ещё не скоро. По крайней мере он на это надеялся. Ведь вместе со всем этим добром, проснулся бы и тот, кого он так отчаянно усыплял под ледяной коркой в подсознании. Эту встречу хотелось оттянуть на какое-нибудь отдалённое будущее. Жизнь барда ему нравилась, более того, это было именно то, чего был лишён он настоящий. Пускай ледяной панцирь и пошёл трещинами, но время пока ещё было. Лютику отчаянно хотелось жить, а пробуждение Юлиана было равносильно смерти... За ним не гнались, так что не было нужды брать больше, чем нужно и углублять трещины. Дед бы был недоволен. Хотя, плевать на этого сумасшедшего, на отца тоже плевать. Именно из-за этих двоих он был ненужным. Будучи неспособным дать им желаемое, он был расценён как мусор. Поступили они с ним соответственно... Впрочем, себя он не жалел, жаль было только мать, обременённую грузом вины перед собой за то, что она не смогла защитить любимого сына. А вот отца он готов был ненавидеть. Лютик, обычно не склонный копить эмоции слишком долго, особенно негативные, желал виконту де Леттенхофу не самую лёгкую кончину под старость лет. Старик не пустил его даже на похороны, как и ранее не допускал сына к больной матери. Что случилось с ней бард не знал. Ему сложно было поверить в то, что женщины, подарившей ему жизнь, уже нет в живых. Всегда отличавшаяся крепким здоровьем, старавшаяся никогда не унывать, с достоинством втречавшая любые трудности, и вдруг, скончалась. Впрочем, кроме отца, во всём он ещё винил и деда, тот тоже сыграл немаловажную роль во всей этой истории. Не влезь он тогда со своим желанием воспитать из Юлиана равного себе и своей дочери, то, возможно, ничего бы и не было. Не было бы этой бесконечной тоски из ниоткуда ощущения что он, как и говорил дед... Лишний и бесполезный. Воспоминания о матери всколыхнули его больше, чем когда-либо прежде. Слова, брошенные Геральтом в гневе, особенно остро врезались в и без того сломанную душу. Оставленный и вновь изгнанный, он медленно возвращался к тому с чего начинал. Туда где не было места барду Лютику, потому что он не умел выживать. Выживать умел Юлиан, его знания помогали менестрелю держаться на плаву. Но пока рядом с поэтом был ведьмак, эти знания заимствовались и забывались, позволяя не будить спящую суть. Так что же с ним станет теперь?..