Пузырь причинной повествовательности

I. ЗАНОЗА В СЕДАЛИЩЕ

Бывают на свете дни, когда не ладится ничего, за что ни возьмись, когда упорядоченное течение жизни уподобляется водопаду и норовит раздолбать утлую лодочку твоего бытия в мелкие щепки, дни, в которые лучше не рисковать выходить из дому и вообще ни за что не браться. Приметы подобных дней я вроде бы научился заранее смутно улавливать по едва ощутимым переменам в контурах предметов вокруг. Всё будто слегка изменяется, становится чуть насыщенней. Меняется сама рисовка реальности. Так было в день моего знакомства с Харухи. В день, когда время грозило свернуться петлёю, повторившись по кругу тысячи и тысячи раз. В день, когда Юки переписала действительность. Я должен был по идее давно уже научиться предчувствовать шум приближающегося водопада, но тем не менее почему-то в день пятого мая я не ощущал ничего. Потому что приблизившиеся ненароком события затрагивали только меня? Или потому что масштаб их выглядел больно уж мелким, касаясь лишь моего самолюбия, но не жизни и уж тем более не безопасности сущего? Не буду гадать. Знаю лишь, что в тот проклятый день я, как обычно, улучил для себя минуту пребывания наедине с заветным компьютером, тем самым компьютером, память которого вот уже много месяцев хранила в себе сокровенные снимки. Асахина-сан, божество и мечта. Вот снимок, где Харухи безжалостно сорвала с неё часть одежды, вынудив меня фотографировать. Вот снимок, где Микуру прижимает стыдливо руки к почти обнажённой груди, выглядя застенчивой горничной из извращённейших этти... Микуру... Чувствуя, как меня переполняют раздумья, всё сильней и сильней отдаляющиеся от благоговейного трепета перед божеством, я скрестил руки на животе, ощущая, как ладони дрожат, как они норовят переместиться всё ниже. «Что, если она з н а л а? — взметнулся в уме моём давний водоворот крайне липких, кружащих голову мыслей, касающихся вполне себе зрелой ипостаси Асахины-сан. — Я ведь даже понятия не имею, о чём я — возможный будущий я — мог в дальнейшем ей рассказать. Что, если она знала обо всех деталях моего нынешнего времяпровождения, знала во всех подробностях даже о том, что я делаю и что я думаю прямо сейчас?» Мысль эта, такая нереалистичная, но такая пьянящая, шипучей струёй ударила в разум, я учащённо задышал со слабым присвистом, рука моя скользнула вниз под пояс джинсов... М-микуру... Кажется, с уст моих сорвался слабый стон, смешавшийся воедино с лязгом дверного замка. — О, привет колокольне. Что это ты делаешь тут?

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Харухи. Воплощение занозы в седалище и одновременно в мозгу, главная беда мироздания и отдельно моя. Не то чтобы у неё не было искупающих вредность качеств, но часть их проявляется только лишь пару раз в месяц, а о другой части лучше думать вечером перед сном. — Ничего. Рука моя уже выскользнула из брюк, лицо было, надеюсь, абсолютно невозмутимо, разве что краска могла выдать волнение. Так, вроде бы босс-кнопку я нажал рефлекторно, свернув все приложения. Надо бы их закрыть, но это попозже, когда отвлеку Харухи разговором. Что она делает здесь сама, хотелось бы знать? Вроде бы они с Юки собирались погрузиться в подготовку очередной части рекламной кампании. — Мы уже закончили. — Судзумия-сан шагнула величественно за стол, бесцеремонно оттеснив меня от компьютера и даже помешав сделать ключевое движение мышью. — Ну-ка, что это тут у тебя? Ого... Личико её становилось всё более и более насупленным по мере просмотра снимков, по моему же лицу явно растекался всё сильней и сильнее румянец. Я опустился безвольно на соседний стул поодаль, не имея ни малейшего представления, что она скажет. Харухи непредсказуема. Может, просто выплюнет равнодушно «Ну ты и извращенец», с фырканьем закроет снимки и никогда больше не упомянет об этом? Хотя думать об этом было неимоверно позорно, на миг мне захотелось, чтобы всё завершилось так просто. — То есть ты не удалил эти кадры, — констатировала сквозь зубы Судзумия, хмуро созерцая один из них, представлявший собой торжество мягкой эротики. — Так, получается? Она посмотрела на меня, лицо её выражало смесь негодования и странной настойчивости, кулачки её слабо сжались и тут же разжались. — Эй, я к тебе обращаюсь, — нахмурилась ещё сильней Харухи. — Что эти фото делают здесь до сих пор? Или тебе так нравится любоваться знойными формами нашей Микуру-тян? Я сглотнул слюну. Ох, отстала бы она от меня по-хорошему. — «Отстать»? — Словно не веря ушам и желая расслышать чётче, Судзумия выпрямилась и сделала шаг ко мне. — Быть может, мне тогда стоит поведать об этих снимках собственно самой Асахине? Или же Юки Нагато, кто знает, быть может, ты и на нас с ней постоянно наяриваешь? Холод пронёсся по моей спине изморозью, мне представилось, как кумир моих грёз узнаёт об этих мечтах не понарошку, а въяве. Ожило в памяти её полузаплаканное личико с одного кадра, следом представился отчего-то сосредоточенно-бесстрастный лик Юки с оттенком едва заметной то ли тревоги, то ли укора. — Н-н... не надо. — Язык слушался с трудом. — Так ты будешь отвечать на мой вопрос или нет? — Харухи сердито облокотилась на ту самую парту, за которой я в данный момент сидел. Спокойно. Надо овладеть собой и не наговорить гадостей. — Да. Лицо моё искривилось. Придётся сделать усилие над собой и выдавить наружу хоть что-нибудь, чтобы утихомирить эту сорвавшуюся с цепи психопатку. — Мне нравится любоваться формами Микуру-тян. — Удивительно, как легко удалось произнести это словно бы даже с выражением великосветской скуки, хотя румянец всё равно наверняка меня выдал. — Хочешь ещё что-либо узнать? Вникнуть в графические детали моих эрогенных фантазий? Зря я это спросил. Харухи неожиданно улыбнулась, подперев голову руками, просияла так, будто бригада SOS официально получила статус главного кружка Японии. Глаза её миндально блеснули. — Скажи, а... о чём именно ты фантазируешь, рассматривая эти снимки? Что представляешь себе, разглядывая нашу Микурочку? Признайся, Кён. Ладони её переплелись под подбородком, она созерцала меня словно бы слегка затуманенным взором, как какое-то невиданное видение. Я ощутил отчего-то слабую пульсацию крови чуть ниже пояса — отголосок столь грубо ей прерванного недавно занятия? — и вспышку гнева. — Скачай лучше какую-нибудь хентайную мангу, если тебе не хватает в жизни извратов. Мои... грёзы совершенно обыденны и не содержат изысков. Каюсь, вторую фразу я добавил в испуге, чтобы хоть чуть-чуть смягчить эффект первой. Мне всё-таки было страшно её чересчур злить. Ресницы Харухи лишь еле заметно вздрогнули, а в глазах её тускло засветилось что-то лукавое. — Эх, Кён, Кён, — покачала она головой, печально вздохнув. — Сразу видно, что ты не читал Карнеги. Знаешь, как действует механизм завоёвывания друзей и оказывания влияния на людей? Человек есть то, что о нём думают. Ты не поверяешь мне свои тайны — значит, ты мне не доверяешь. Ты мне не доверяешь — значит, я делаю вывод, что недостойна доверия. Я недостойна доверия — значит, я могу действительно всё рассказать о твоих секретах Микуру, Юки и Коидзуми. Улыбка её оставалась такой же беспечной, разве что став ещё более неприкрыто-стервозной. — Понимаешь логическую цепочку? Не понять было бы трудно. Прямее мог быть только откровенный шантаж. — Так ты мне расскажешь? Опустив взор в парту, я приоткрыл рот, набирая в грудь воздуха. «Прости меня, Микуру». — Ну... мне нравится представлять Асахину-сан... б-без одежды. — Меня бросило в краску. Умом я понимал, что это едва ли не самое безобидное и шаблонное, что можно придумать, Харухи не докажет даже, что это мой собственный рассказ, а не её глупая выдумка, но всё равно — произносить вслух подобные слова о богине за её же спиной? — П-представлять... её... хм-м... принимающей душ или ванну. — В ушах у меня зашумело, идея выдумать какую-нибудь банальную глупость уже не казалась удачной. — Представлять, как она... э-э-э... балуется с туалетным утёнком. В лицо мне с новой силой бросилась краска, я задышал учащённо. Голос мой доносился до меня самого как будто издалека. — Балуется? — Улыбка её вновь стала чуть шире, она моргнула. — Как? Я сглотнул ещё раз слюну, в очередной раз задумавшись, стоит ли мне плыть по течению дальше в своей утлой лодочке. Но разве я не лишился вёсел в тот самый миг, когда Харухи села за компьютер? — Игрушка к ней подплывает в наполненной чуть менее чем наполовину ванне, утёнок... тыкается... н-надувным клювиком м-между ног. — Кадык мой всухую дёрнулся. — Микуру-тян... к-краснеет слегка, схватив и чуть отодвинув игрушку... а п-потом... Во рту у меня пересохло, я смолк, не в силах продолжить. Что со мной, образы моего же воображения захватили власть надо мной и обрели собственную судьбу? — И? — поинтересовалась, склонив голову набок, Харухи. — Что дальше? — Ни... чего. — Язык повиновался с трудом. — Просто... тискает игрушку. Колени мои под столом дёрнулись, сдвинувшись и тут же раздвинувшись, рискуя выдать меня. В воображении всё ещё стояло разрумянившееся личико Асахины-сан, втиснувшей голову утёнка в самый низ живота, её сладостно приоткрытый ротик. Я и понятия не имел, как буду себя ощущать, озвучивая вслух хоть частицу подобного. Сладость кощунства, нега предательства, преступления священной черты, лишь малую часть чего я, оказывается, ощущал при рассматривании заветных снимков? — Мило, — недоверчиво дёрнула носиком тем временем Харухи. — Хотя и до крайности примитивно. Такой клишированный сюжет о девушке в ванной, замени мысленно в нём имена, помести на место Микурочки любую иную особу — что изменится? Не впервые меня охватывало подозрение, что не только Юки Нагато читает иногда мои мысли. — А как насчёт фантазий, касающихся, — Судзумия понизила голос и одновременно чуть наклонилась вперёд, глаза её слабо сверкнули, — собственно Асахины-тян? Связанных с самой её сутью, с этими снимками? Быть не может, чтобы у тебя таких не было. Я приоткрыл было рот, потом снова закрыл. «Прости, это чересчур личное»? Я уже не был уверен, что смогу выдумать что-либо, мне придётся рассказывать правду и от этой мысли меня странно трясло, в то время как личико Харухи продолжало сиять невозмутимой улыбкой. — Может, не надо? Да, я всё же нашёл в себе силы на возражение, но Судзумия даже не стала пытаться спорить всерьёз со мной. Она лишь иронично хмыкнула, дёрнув носиком и кивнув в сторону покинутого мною недавно столика. — Сядь за компьютер. Перелистывай фото и говори. Какие фантазии они у тебя вызывали, что ты прокручивал в голове, созерцая их. Встать было ожидаемо нелегко, Харухи же ещё и присела на край моей парты так, что бёдра её предстали в самом соблазнительном ракурсе. Облизнулась, скользнув взглядом по моим брюкам в те краткие мгновенья, пока я старался как можно быстрее перебраться с одного сидения на другое. Ладонь моя легла на пластиковый корпус мыши, колени сдвинулись. Может, попробовать удалить сейчас все эти снимки? А, всё равно не успею. — Ну же, Кён. — Голос Харухи был неимоверно сладок. Она шагнула чуть ближе, глядя, как я вывожу на экран фото стоящей на коленках Асахины-сан в костюме горничной. — Смелее. О чём ты думаешь, глядя на это чудо? Я закусил губу. Нет, это невыносимо. — Или ты хочешь, — почти что нежно прощебетала зараза из моих еженощных кошмаров, — чтобы Нагато и Асахина проведали обо всём? Веки мои зажмурились.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Мне, — в мыслях я просил прощения, вновь пламенно умолял о прощении стоящую предо мной на коленях Микуру, — нравится... иногда п-представлять... Асахину-сан... униженной. Представлять её в-в качестве... горничной или служанки, отчитывающейся передо мной за реальную или мнимую провинность. Голос мой стал стабильнее, вновь возникло странное жуткое чувство, что я себя слышу со стороны. История, помимо воли моей начавшая набирать в воображении всё больше красок? — Она смотрит на меня с мольбой, прося не наказывать её сильно за огрехи в уборке. — Я сам смотрел сейчас на снимок примерно с той же эмоцией, будто бы умоляя Асахину-сан во что бы то ни стало простить меня. — Я улыбаюсь и говорю ей, что никогда бы не поднял руку или... финансовые рычаги... на столь невинную леди. Она продолжает со страхом смотреть, я беру её за ладонь... и говорю ей, что буду признателен, если она... распространит своё прилежанье в уборке на мои брюки. Прижимаю... спереди к себе её п-пальчики... Замолкаю. Не столько даже от стыда — на миг я как будто забыл о внимательной слушательнице? — сколько от наплыва чрезмерно ярких образов и ощущений. — И? — напоминает о своём существовании Харухи. Я вновь прикусываю ненадолго губу. — Она... ш-шевелит пальцами от смущения и стыда. Это безумно приятно, я... р-расстёгиваю молнию. Её ладонь под моим нажимом проникает глубже, я тихо м-млею, но... но... м-мое д-достоинство не может долго оставаться в брюках. Я извлекаю его наружу... оно... оказывается прямо перед жалобным личиком Асахины-сан... я нам-мекаю ей на... необходимость проведения... влажной уборки... Мне хочется провалиться сквозь землю. При произнесении вслух эти грёзы звучали значительно хуже, чем казались внутри моей головы. Быть может, по той причине, что в фантазиях я не особенно часто использовал речь, ограничиваясь картинками и полунамёками? Колени мои снова на долю мгновенья сдвигаются. Почему я не в силах прервать эту дурацкую исповедь? — Ну ты и изврат, Кён. — Странно, но в голосе Харухи как будто даже не слышно особого отвращения. Скорее — мурлыкающая нега и исследовательский интерес. — Ну а как тебе эта картинка? О чём ты грезишь, на неё глядя? Я распахнул глаза и кинул беспомощный взгляд на экран. Дыхание моё перехватило, выбранный Харухи снимок изображал Микуру в столь бесстыдно короткой юбочке, а неимоверно длинные её ноги столь откровенно обращёнными к зрителю, что спокойно смотреть было решительно невозможно. Взор её на этом кадре был скорее великосветски-встревоженным, чем испуганным или молящим, как если бы в её будуар зашли совсем неожиданно в минуту переодевания. Впрочем, вид её ослепительных бёдер мешал зрителю смотреть ей прямо в глаза. — Ну? Я приоткрыл рот, набирая в лёгкие больше воздуха. Сказать правду? Попытаться солгать? Язык мой вновь двинулся сам в путь помимо сознания. — Её... ноги... бёдра и ягодицы просто сводят с ума. — Смолкнув на пару секунд, снова сжав на мгновение бёдра, я ощутил боковым зрением на себе неослабевающий взгляд Судзумии. — М-мне... д-даже хотелось порой, — признался я неожиданно для себя, — коснуться их. Коснуться или... ил-ли поцеловать. — Фу, как это пошло, — фыркнула Харухи, явно ничуть не сопереживая моему желанию сгореть заживо до мельчайшего атома. — Сказал бы уж просто «Мечтаю отлизать каждый пальчик на сладких ножках Микурочки». Меня как ошпарило. Харухи, недовольно наклонив голову, потянулась рукою в карман и извлекла оттуда телефон. — Надо, я думаю, позвонить ей и вызвать её прямо сюда, — погрозила она мобильником в воздух. — Ей лучше знать, какие фантазии о талисмане команды у одного из её участников. Рука моя сама собой вскинулась по направлению к собеседнице. — Эй. — Возражение вылетело почти на рефлексе. — Не надо... Харухи ехидно нахмурилась, теребя телефон. — Так чего тебе хочется при взгляде на этот снимок? Ты не признался вслух. Я перевёл взгляд на экран. «Сука». — Я, — прозвучало это до необыкновенности тихо, — м-мечтаю... отли... На следующем слове голос мой почти смолк, я сглотнул слюну и облизал пересохшие губы. — Повтори, — насупилась ещё сильнее Харухи. На неё разозлившись — и отчего-то едва ли не втрое сильней на себя? — я решил сменить стилистику выражений. — Я, — теперь голос мой стал слегка чётче, — м-мечтаю... коснуться губами... божественных ног Асахины-сан. — Лицо моё запылало огнём. Что за бред я несу? Эти слова по факту не лучше ей продиктованных. — Провести кончиком языка... по... каждому обворожительному и неповторимому её пальчику. Тяжело задышав, я кинул исподлобья взгляд на Судзумию — «Ну что, съела?». Та лишь просто рассмеялась мелким катящимся тальком, прикрыв рот ладошкой. — Ну, так тоже можно. Зубы мои стиснулись, чуть не прикусив изнутри щёки. Мне стало ясно, что я продолжаю играть по её указке, словно следуя по маршруту, прочерченному некоей сторонней силой. Уж не начала ли эта заноза снова играть с самою природой действительности? На миг мне стало искренне жаль трёхцветного кота Сямисена, я ощутил себя чуть ли не собратом его по несчастью. — Перелистни снимок, — велела Харухи мягко. Голос её звучал уже не особо сердито, я решил повиноваться, не дожидаясь новых угроз. В конце концов, если я нахожусь в безумном эротическом сне потерявшей тормоза одноклассницы, есть ли у меня выбор? Клавиша «вправо». Я моргнул. Кадр этот я не ожидал тут увидеть, вроде бы давно выученная мной их последовательность была совершенно другой. Отведя взор не без усилия от испуганной Микуру-тян в эротических чулочках с задранной неприлично юбочкой, через силу салютующей пальцами зрителям, я покосился с недоумением на Судзумию. — Внезапно? — Хихикнув, она показала язык. — Я поставила сортировку снимков «по размеру файла», чтобы порядок их был для тебя неожиданным. Как тебе эта жаркая фотка? — Н-ну... Мне не очень-то хотелось делиться верными сведениями. Вдруг мне стало казаться, что я и без этого растрепал уже чересчур многое. — По правде говоря, мне её жалко. — И не заводит? — Зубки Харухи белоснежно блеснули. — Ты вроде бы говорил, что тебе нравится представлять её унижаемой. Представлять заплаканной. Эй, это твои слова! — Ну... — Взгляд мой невольно притягивался к фотке опять и опять. К тому закутку под юбкой, что был прикрыт левым бедром Асахины-сан, чуть приподнятым и тесно придвинутым к правому. — Д-да, но... — Тебе бы хотелось, чтобы Микуру-тян на этом снимке раздвинула перед тобой ножки? — облизнув губы, метко предположила Судзумия. — Только честно, Кён. Взор её снова стал пристальным, она улыбалась, агрессивно поигрывая мобильником. — Хотелось бы. — Сжав зубы, ощутив опять жар на лице и разозлившись сам на себя, я ехидно добавил: — Понимаю, что это абсолютно патологическое и ненормальное медицински желание для проходящего процесс полового созревания гетеросексуального парня. Брови Харухи взмыли вверх двумя красивыми дугами: — То есть ты не считаешь это чем-то извращённым и ненормальным? Как хорошо, а то я уж было подумала, что ты смертельно стесняешься этого. Я фыркнул. — Мне показалось, — добавила она вкрадчиво, — что ты просто сгораешь от стыда заживо, Кён, озвучивая вслух свои личные... и очень жаркие... фантазии о Микуру-тян. Это не так? Язык замёрз у меня во рту, Судзумия вместе со стулом придвинулась ближе, её нагие колени коснулись моих. Чего она добивается? Чего ради вообще весь этот глупый допрос? — Скажи это, — тихо велела она. Правое её колено чуть елознуло по моему, я снова ощутил, как брюки мои готовы взорваться. — То, что ты хочешь, чтобы Микурочка сделала. Глядя на эту фотку. Я её ненавидел в это мгновение, но кровь отлила от моего мозга, я не мог даже толком дышать под взглядом этой насмешницы, не то что отчётливо думать. Ощущения были смутно похожи на те, что я испытывал — в грёзах — мысленно себе представляя, что старшая ипостась Микуру в курсе всего? — Я... — мне удалось захватить немного воздуха, — хотел бы... чтобы Асахина-сан на этой фотографии... раздвинула передо мной к-коленки. Кажется, голос мой всё же чуть дрогнул. Я дал петуха? — Перелистни. — Мирный голос Судзумии стал почти что медовым. — Тебе же ведь так сильно нравится созерцать её великолепные снимки. Не став отвечать на откровенно риторическую её реплику, я ткнул вспотевшим пальцем ещё раз в клавишу «вправо». И сцепил зубы. — Как она хороша, — голос Харухи отвлёк меня от желания стиснуть вновь под её взглядом колени. — Её запунцовевшее личико, вся её фигурка, выпрямившаяся перед зрителем, стыдливо прижатая к груди левая ладонь, другая рука, вжатая почему-то аккурат прямиком между бёдер... О чём ты раздумываешь, глядя на неё, Кён? — Ты знаешь. Нагое бедро Судзумии Харухи, сидящей уже почти совсем рядом, потёрлось чуть-чуть о моё. — Скажи мне. — Она беззаботно и солнечно улыбнулась, совсем как в прежние дни. — Пожалуйста. Я приоткрыл рот, закрыл, попытался сглотнуть снова слюну. «Если старшая ипостась Асахины-сан действительно знает...» — пронеслось беспомощно в голове. — Это... в-выглядит так, как будто... Асахина-сан ласкает себя. — Сказать это оказалось легче, чем я думал, хотя голова всё же вновь закружилась. — Как если бы... её... поймали вдруг нежданно за этим... — Ты бы хотел увидеть, как Микуру-тян делает это? — Ладонь Харухи легла мне на колено, я замер весь мокрый, чересчур ярко представив, что будет — и что она обнаружит — если рука её двинется выше. — Скажи это, Кён. — Да, — выдохнул я. Просто короткое «да». У меня не было больше сил даже пытаться изображать сарказм. — Что именно «это»? — Ладонь Харухи таки чуть двинулась выше, я вздрогнул, трепеща и одновременно частью себя желая, чтобы она не остановилась. — Скажи это сразу всей фразой. Без каких-либо эвфемизмов. Я зажмурился. Тёплые пальцы Судзумии сжали моё бедро. Пощекотали. — Я... ох. — Ну да, разве и так не было очевидно всё время, что она меня вынудит произнести это всё? — Я бы... хотел увидеть, как... Микуру-тян... м-м-м-мастурб-бирует... Щёки мои горели, как если бы жидкий свинец скатывался раскалёнными каплями с моего лица на пол. Я не хотел открывать глаза, не хотел вообще возвращаться в реальность. — Тебе нравится мысленно представлять себе девочек, занимающихся чем-то подобным? — Пальцы Харухи, замершие было на шаге от заветного межеумка, потеребили тем временем рельеф моих брюк, что я ощутил благодаря натянутой ткани даже чересчур хорошо. — Да, Кён?.. — Д-да. Ещё одно предельно простое признание, краткое и убогое. Колени мои всё-таки сжались. — Ох, да-а-а... — почти простонал я. Харухи наклонила чуть голову, рассматривая меня с добродушной иронией. Свободная её рука взлетела к столу, палец её коснулся многострадальной указательной клавиши. — В чём-то я тебя понимаю. — Ресницы её слабо дрогнули, а на экране возникла неповторимейшая Асахина-сан в полупрозрачном тёмном сверхкратком халатике, эротически прилегающем к самым потаённым её местам. — Скажи, а тебе самому... нравится... заниматься чем-либо при просмотре этой и других фотографий? Или ты просто так смотришь? Кончики её пальцев её щекотнули меня вновь под столом, невинным вроде бы образом, но вновь натянув подозрительно материю брюк рядом с сакраментальнейшим местом. — Ммм. Рука её выпорхнула из-под моего стола, отчего колени мои прижались друг к другу на мгновенье сильнее. — Покажи мне, Кён. — Снова клавиша «вправо», снова перелистывание снимка. — Открой мне, чем ты при этом занят. Асахина-сан в пляжном алом костюме, тоненькие трусики и миниатюрные чашечки топика. Рука, вскидывающаяся со смущённым задором в неуверенном жесте отдания чести. — П о к а ж и. Если... если стесняешься сказать вслух. Раздвинутые коленки, стоящая на них застенчивая прекрасная Микуру, умоляюще глядящая опять в камеру. Её ротик, жалобно приоткрытый, её блестящие нежные алые губки. Я беззвучно застонал. — Правильно, кун-колокольня. Только сейчас я вдруг понял, что ладонь моя нырнула под стол, явно стремясь занять освобождённое Судзумией место. Закусил губу, пытаясь остановить себя, но Харухи между тем опять поменяла на экране изображение. Асахина Микуру в полупрозрачном купальном костюме, облегающем тело и позволяющем просвечивать соскам. Приложившая в шутливом упрёке ладонь к виску, глядя на меня с полуиронией, как её старшее альтер эго? — Не останавливайся. Как приторно сладок голос этой воплощённой занозы. Я вновь застонал беззвучно, видя уголком глаза, как Харухи встала и отошла зачем-то от парты. Мне было всё равно, я не мог себя больше сдерживать, тем более что Судзумия включила режим автоматического перелистывания? Микуру, прижавшая, хотя и со слегка смущённым видом, ладонь к топику. Микуру, сжавшая туго бёдра и зажавшая между них свою правую руку. О нет!.. Один из первейших, если не самый первый снимок божественной Асахины-сан, от вида которого рот мой сам собой приоткрылся, а пальцы яростно заходили ходуном под столом. Трогательная невинно-юная леди в белейшем белье, с неловкостью, надеждой и шоком смотрящая в объектив. — Мммммммм... ах!.. — выдохнул я, кажется, просунув бессознательно под резинку брюк всю свою руку. — О да... Ас-сахина-сан!!. Пальцы мои захлюпали, наслаждение стало безумным, пронизывая белым заревом мозг и глаза нисколько не в меньшей степени, чем пятерню и пах. Я застонал, чувствуя, что ни разу, никак, никогда ещё прежде не приближался к чему-либо схожему, хотя фотоснимки Асахины Микуру ввергали меня в нирвану неоднократно. Пальцы мои вновь конвульсивно сжались, потом — одновременно с исторжением моими лёгкими новой порции воздуха — сжались ещё раз. Щёку вдруг ни с сего вдруг ожгло адским пламенем, чувство огня было на этот раз уже неподдельно физическим, пронзающим болью. Левую — а затем правую. — Грязный изврат! — воскликнула Харухи с явно наигранным гневом, я, ничего уже толком не понимая, выдернул полурефлекторно из штанов руку. — Вот это увидит Микурочка! Я жалко моргнул, пытаясь вернуть себе ясность мышления, пах мой заливало раскалённым свинцом от отчаянной тяги продолжить, колени мои дрожали, норовя то сдвинуться, то раздвинуться. Мне в глаза бросился серебристый мобильник в правой ладони Судзумии. Палец Харухи коснулся сенсорного экрана. — Да, — констатировала с удовлетворённым видом она, резко сменив интонацию. — Видеоролик и вправду получился отменный, длиной минут пять. Вернее, два ролика, финал с уберфапом я записала отдельно, можно будет потом для прикола выдать второй ролик за первый. О, я уверена, Микуру-тян заценит их оба.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Не сказать, чтобы я даже особенно испугался. Всё происходящее мне показалось сперва воплощённым театром абсурда, я не мог на краю несостоявшегося оргазма толком осмыслить происходящее. Часть моего сознания полагала, что Харухи вряд ли сделает это и просто пытается от меня чего-то добиться, другая часть разума — боялась непредсказуемой психопатки и не менее отчётливо понимала, что если видео всё-таки попадёт к Асахине — мне не выжить. — Ты не сделаешь этого! — услышал я словно со стороны свой звереющий голос. — Почему нет? — самодовольно скрестила руки на груди Харухи. — Микурочка должна знать, с каким извратом связалась. — Я не такой! — Вот мы сейчас отошлём ей это и послушаем, что она скажет. — Ах ты... — я с рычанием выпрямился, ощутив в тот же миг боль в паху от прерванного почти у финала занятия. Судзумия хихикнула. — Запись в «облаке», она велась туда изначально, а для удаления её нужен код. Можешь забрать смарт, если желаешь, это ничего не изменит. Я бессильно сжал и разжал кулаки, после чего рухнул обратно на стул. Ну да, в отсутствии дешёвой предусмотрительности по ходу глупых шпионских игрищ её никто ещё не обвинял. Пах снова скрючило болью, поза стоящей напротив с гневно-торжествующим видом Харухи вдруг показалась мне необыкновенно притягивающей. Я свёл ещё раз вместе колени, скрипнув зубами. — И ты не извратник? — Она оказалась едва ли не в полушаге от меня, склонилась, почти дыша на меня, глаза её откровенно сверкали иронией. — Рука твоя чуть ли не сама собой тянется туда при виде любой симпатичной девушки, признай это. Каждой. Я сжал зубы крепче, чтобы не сорваться и не наговорить глупостей, Судзумия же принялась с задумчиво-презрительным видом рыться в сумочке. — И я ещё собиралась попросить помощи у тебя в сортировке и обработке самых лучших из снимков, на которых мы с Нагато и Микуру позировали для новой рекламной кампании. Ну, по большей части с Нагато. Что за стыд! Я и не подозревала тогда, что планирую показать эти фото бесстыжему извращенцу. Она извлекла из сумочки и кинула гневно на клавиатуру стопку листов, верхний из которых заставил меня моргнуть и вцепиться пальцами обеих рук на всякий случай в краешек парты. Юки, Микуру и Судзумия вместе втроём в предельно минималистичных костюмчиках? Полупрозрачных, пляжных и разноцветных, не скрывающих почти ничего, демонстрирующих жаркую плоть? — Нравится? — Харухи рассматривала меня со странным хмуро-въедливым торжеством. Стояла она так близко, что ножка её, то ли случайно, то ли умышленно, располагалась почти что меж моих бёдер и мешала их сдвинуть. — Листай тогда дальше, чего уж там. Я перевернул страницу. Юки, стоящая на коленях, смотрящая на зрителя со странно томным выражением личика. Как, каким образом Харухи могла развести её на подобное? В руке Нагато держала снятые с себя очки, при этом — я готов был поклясться — касаясь губами их скобы, облизывая её. Мои собственные колени чуть дрогнули. — Дальше, — велела безжалостно Харухи. — Не останавливайся, если уж так пошло дело. Смотри уж тогда, любуйся. Я перевернул лист опять. Хрустально-невинная Юки Нагато в образе горничной — хотя никто бы не спутал её кристаллическую невинность с трогательной беззащитной невинностью Асахины-сан. Нагато почти в том же костюме, тянущая юбочку вверх, обнажающая — я не поверил глазам — подтяжки эротического белья. Как её заставили нацепить на себя такое? Юки на фоне снега. Невинный вроде бы снимок, хотя выставляющий во всей красе её бёдра. Но если чуть приглядеться — заметной становится белёсая лямочка трусиков. Я прикусил губу. — Что, впечатляет? — Харухи по-прежнему была до неуютного рядом, ей было достаточно сделать полшага, чтобы ощутить коленом моё нынешнее настроение. — Держу пари, тебе безумно хочется ныне запустить руку вниз. Ты же ведь извращенец, ты же ведь в принципе неспособен рассматривать фотографии девушек без задних мыслей об этом. Пытаясь отвлечься от её слов — а может, от своего собственного безумного состояния? — я перевернул ещё несколько раз листы. Перевернул — и сразу же пожалел. Юки, полуприсевшая на корточки, раскинувшая широко колени. Личико её выражает задумчивость, рука же её возлегает на правом бедре. Юки, стоящая на коленках к зрителю передом, даже на четвереньках, хотя и не приоткрывшая ротик, но взирающая на меня с непередаваемым выражением. Юки, присевшая снова на корточки, но не отвернувшаяся от объектива. Ладонь её при этом вольно лежит уже даже не на бедре, а прямиком между оных... Я еле слышно застонал. — Давай же, — почти шепнула Судзумия, ножка её между моих коленей слабо дёрнулась. — Действуй. Так ведь полагается грязному извращенцу? Не надо сдерживать себя. Голосок её сделался строже: — Или мне отослать сделанное видео Микуру? Губа моя вновь оказалась прикушенной, последний бастион пал. Угроза, пусть даже нелепая и алогичная, снесла загражденья рассудка, рука моя ринулась вниз, пальцы через брюки сжали бугор, стиснули ещё и ещё, в то время как глаза мои вперились в личико задумчиво-грустной девочки в непристойной позе. В мозгу мелькнула на самом краю позорно-сладкая мысль: «Я мастурбирую на Юки Нагато...» — Да, Кён, — проворковала чуть слышно фея моих кошмаров, чуть отстранившись, отойдя от стола. — Вот так, правильно. Смотри дальше. Перелистывание страницы было движением скорее рефлекторным, чем обдуманным, так же как и сиплый вздох, вырвавшийся из моих лёгких. Следующий кадр — о, Юки! — изображал девочку-информосущность с ещё откровеннее вжатой в низ живота рукой, хотя низа живота уже не было видно, но о направлении руки было легко догадаться, взглянув на стыдливое личико Нагато. Как если бы её и вправду застали за интимным занятием секундах в пяти от финала? Ладонь моя двинулась ниже под резинку трусов. Тихое хихиканье Харухи предварило следующие снимки, где Юки в тончайшем купальнике уже почти что в открытую ласкала себя сквозь нижнюю лямку рукой. Следом возник кадр, где Нагато предстала моим глазам в тончайших трусиках и топике, куда более ажурных, чем всё, виденное мною на ней когда-либо прежде. — Юк-ки!.. Нет. Это было выше моих сил. Нагато без топика? Нагато, взирающая на меня со снимка словно бы со слабым укором, полуприкрыв и в то же время как бы лаская правой рукою грудь?! — О-о-о-оооооох!.. Я застонал, зажмурившись, рука моя пошла вразнос, пальцы мои словно сошли в этот миг с ума. — Умничка, кун-колокольня, — прошелестело откуда-то приторно. — Не останавливайся. Тебе ведь всегда хотелось видеть её такой? — Юки, Юки, Ю... ааааах. Юки... Я попытался остановить себя, сдержаться на самом краю. Чего эта стерва хочет? Чтобы я предал себя? Выдал ещё на себя компромата? Не снимает ли она меня и сейчас телефоном? Кинув мутный взгляд в её сторону, я увидел лишь ясно сияющую улыбку и мягко поблескивающие карие стервозные очи. Не то чтобы я был особо способен сейчас подмечать детали? Улыбка её неумолимо расширилась: — Тебе же ведь нравится, Кён. Признайся, ты ведь... всегда... желал увидеть её обнажённой? — Не-ет. — Я прикусил губу. Мне вспомнилось мимоходом отпущенное мной давнее замечание во время её измывательств над Микуру, замечание в духе «Лучше бы ты Нагато помучала». Грёзы сбываются? — Желал, — блеснули глаза Судзумии. — И ты это знаешь. Ну же, давай, произнеси это вслух. — Заче-ем? — почти что проныл я. Харухи скрестила на груди руки, возвышаясь передо мною прямо как воплощение Немезиды. — Я хочу, чтобы ты показал свою грязную извращённую натуру. Я считаю, что беспринципный извращенец не должен скрывать от всех своё нутро. Напротив, он должен показывать его как можно шире. Глаза её вновь сверкнули, она извлекла телефон из кармана и медленно, размеренно погладила его корпус. — Или мне всё-таки одарить Микуру Асахину прямо в следующую минуту доступом к «облаку»? Пальцы её щекотнули серебряный пластик, я сглотнул слюну, чувствуя себя так, будто с каждым мгновеньем погружаюсь всё глубже в неаппетитные дебри канализационных труб. Приоткрыл снова рот, поймав себя на мысли, что рука моя по-прежнему в брюках, отчего захотелось стонать, я опять ощутил себя несчастным трёхцветным котом. — Мне, — проклятье, взгляд сам собой коснулся безумной эротической фотографии, а пальцы сами собою пошевелились, — всегда х-хотелось... увидеть Юк-ки Нагато... обнажённой. — Ты бы хотел, чтобы она встала перед тобой на коленки. — Харухи говорила, а в сознании у меня вспыхивали кадр за кадром прежние нелепые фотоснимки, кадры с Юки, стоящей на коленях, Юки, касающейся губами дужки своих очков. — Чтобы она наклонила головку. Чтобы... хорошенькие губки Нагато... коснулись твоего члена... Ладонь моя уже не в силах была остановиться. — Да, Кён?.. Горячая искра на миг словно обожгла меня снизу, как я ни старался удерживаться на грани. — Д-да, — выдохнул я. Я закусил щеку, в глазах моих выступили слёзы. — Скажи это сам, — последовал неумолимый приказ. Пальцы мои задрожали, мне показалось, что я натурально теряю рассудок, что плоть моя готова извергнуться пламенем в любое мгновенье. — Я... — Нет, нет и нет. Сдержаться, во что бы то ни стало сдержаться. — Х-хотел бы, чтобы Юки Нагато... встала передо мной на колени. Чтобы губы Юки... о-ооооох... коснулись м-моего члеееееена... Я зажмурился, застонал тонко как раздавленный туалетный утёнок, чувствуя балансирование на самой грани, чувствуя новую влагу на своих и так уже насквозь мокрых пальцах — влагу пока только смазки или уже чего-то другого? Что будет, если девочка-робот, кристально бесстрастная воплощённая инфоструктура инопланетного разума, услышит всё это? Чья-то ладонь — ну как «чья», Судзумии, само собой разумеется? — коснулась нежно моего плеча, успокоительным жестом провела по нему. Я задышал чаще, чувствуя, как от неожиданности часть возбуждения оставила меня и мне действительно стало почему-то чуточку легче. — Бедный, озабоченный Кён. Послышался шелест. — Как тяжело быть таким извращённым. — Кажется, она положила на стол новую папку. — Скажи, а о чём ты думаешь... глядя на этот вот снимок? Голосок Харухи прозвучал с вкрадчиво-заговорщицкой искрой, провокационной лукавинкой. Я с неохотою приподнял опять отяжелевшие веки. О небо. Нет, это была уже не полуголая Юки, девушки в кадре были на этот раз хотя бы формально одеты. Но мне от этого не было ни капельки легче. Сама Судзумия Харухи и рядом с нею Нагато, обе в тончайших бикини на пляже, шокируя взгляд изобилием жарких обнажённых форм и упругостей. — Какие мысли приходят тебе на ум в этот раз, кун-колокольня? — напомнила о себе Харухи. Вкрадчиво и еле слышно, но тем не менее крайне настойчиво. — Чего тебе... хочется при взгляде на это изображение? Я попытался расслабить дрогнувшую было ладонь, попытался отвести взор от безумно нагих бёдер Юки и Харухи, от вытянутых будто бы прямо к зрителю ножек последней. Взгляд Юки, кстати, на этом снимке был смущённо-неловким, как если бы её сфотографировали невовремя без её воли, но взор Харухи был смеющимся и явно провокационным. «Вот же зараза». — Да, Кён?.. Тяжело дыша, я провёл языком по губам. — Ножки. — Я помолчал немного, собираясь с мыслями. Попробовать отомстить хоть таким манером, искупать демонстративно в скабрёзных репризах уже саму эту стерву? — То, как они у тебя... вытянуты вперёд. Так и рисуется... в воображении... как они устремляются к зрителю, как эти ступни... н-непристойно стискиваются... в-вокруг его члена... Я закрыл рот, весь полыхая, адруг осознав, что намерение унизить Харухи эдаким образом было нелепо. Напротив, я лишь вновь унизил себя, подкормив попутно её самолюбие? — Как это нехорошо и совершенно недисциплинированно, Кён. — Смех её был подобен лёгкому звону серебряного колокольчика, зубы мои сами собой снова стиснулись, я ненавидел её всё сильнее с каждым мгновением. — Ты себе воображаешь в уме, как я, капитан твоей команды... отдрачиваю тебе ножками. А Юки Нагато смотрит? Я зажмурился, на миг было и впрямь вообразив себе это, ладонь Харухи тем временем вновь метнулась вперёд и перелистнула страницу альбома. Новая фотография, изображающая опять Судзумию и Нагато, но уже в полицейской форме. В ультракоротком варианте женской полицейской формы, если выражаться точнее. Юки даже сжимала в руке пистолет, Харухи ещё и приподняла ехидно колено, подняла ступню, словно готовясь прямо сейчас воплотить мою грязную грёзу в реальность. — Ты ведь сейчас, — Судзумия деликатно понизила голос, скрывая издёвку, — тоже... мысленно представляешь, как я... дрочу тебе ножкой?.. Я не мог отвести взгляд от её ступни в босоножке, от её чуть утратившей контакт с подошвой пяточки, от её тонких крохотных пальчиков. — Да, — слетело чуть слышным выдохом ярости с моих губ. — Да. Пауза, нарушаемая лишь моим гулким сердцебиением. Найдя в себе силы чуть повернуть голову, я заметил вдруг почему-то на лице Судзумии Харухи странно-тихую мечтательную улыбку. — Вот, значит, как. — Она потёрлась коленом чуть о моё колено, отчего дыхание моё на миг замерло, после чего встала и отступила на несколько шагов к окну. — В твоих скользких фантазиях присутствуют не только Нагато и Асахина. Ты вводишь в них в том числе и даже меня, своего непосредственного руководителя. Бёдра её сдвинулись вместе, словно занимая наиболее удобное положение для обзора, уголки её губ дрогнули. — Так, Кён? Я смотрел на неё не дыша, взгляд мой курсировал по её телу, с лучезарно улыбающегося личика спархивая на туго обтянутую платьем грудь и еле скрытые короткой юбочкой ягодицы. — Не расскажешь? — Улыбка её расширилась, ножки чуть шевельнулись. — Ну, не секретничай. Какие мысли, какие желания или грёзы я у тебя одним только видом своим вызываю? Дыхание моё возобновилось, а ладонь моя — я с запозданием осознал вновь, где она всё это время уютно лежала? — ещё пару раз дрогнула. «Стерва». — Если ты боишься быть откровенным, то я напомню тебе, что ты сегодня и так уже переступил некоторую черту. — Всё так же безмятежно улыбаясь, Судзумия погладила сумочку, карман с телефоном. — Асахина-сан, вне всяких сомнений, оценит твою откровенность. И Юки Нагато тоже. Она прислонилась к залитому солнечным светом подоконнику, окинула меня насмешливым взглядом едва ли не с головы до ног. — Так ты не раскроешься предо мною, Кён? Лицо моё искривилось, наверное, как мозговая кора. «Ты напросилась». Я закрыл глаза и снова открыл. Посмотрел на неё, чувствуя слабый гул в голове, дыша тяжело и медленно, готовясь собрать максимальное количество яда в себе для каждого слова. — Меня давно бесят твои упругие формы, твои колышущиеся телеса под этой фривольной матроской. — Именно так, как можно злее, как можно желчней, словно отрыгивая инопланетную кислоту каждым звуком. — Эти нелепо скульптурные бёдра вызывают желание, — практически сплюнул я, — задрать силой едва прикрывающую их юбчонку, залезть под неё рукою, просунуть пальцы в трусы и жёстко их протолкнуть меж ног глубже, всё глубже и глубже, трахая тебя ими, так, чтобы в глазах твоих выступили горькие слёзы. Я говорил всё быстрей и быстрее, чувствуя, что иначе утрачу запал, не смогу продолжать, в то время как похоть и ненависть внутри меня смешанным вихрем яростно рвались наружу. — Наклонить твою глупую голову ниже, провести по твоим губам членом ещё и ещё, отшлёпать их этой упругой колбаской. Нажатием на твоё горлышко вынудить тебя их приоткрыть, всунуть её тебе в рот по самые гланды, чтобы ты захрипела. Я смолк на секунду, дыша тяжело и гулко, любуясь представшей моему мысленному взору безумной картиной. — О да, я бы обкончал тебя всю. Покрыл тебя всю целиком вместе с шмотками твоими своим липким семенем, чтобы знали... лидера нашего клуба. После чего... разорвал бы ткань этой убогой матроски, вцепился бы пальцами в грудь... р-расцарапал соски... Плечо моё конвульсивно задрожало, я вдруг осознал, что мой голос, такой самоуверенный и циничный вначале, звучит теперь чуть ли не жалобно. Пальцы же — мирно дремавшие было на своём скабрёзном посту? — вот уже как почти с полминуты гуляют беспокойно над брюками. «На глазах Харухи». Судзумия продолжала улыбаться как ни в чём не бывало, переступив с ноги на ногу, ресницы её только лишь опустились на миг, скрыв сиянье очей. «Как она и хотела». Жуткое осознание пронзило мой мозг целиком, я понял внезапно, что с самого входа Харухи в комнату все события вели только лишь к этому мигу, к пробитию моей скорлупы, к исчезновению всех и всяких защит. Ей хотелось увидеть меня, жалко на неё мастурбирующего, утратившего всякий апломб и текущего смазкой на кончики собственных пальцев от одного только вида её стройных ножек? — Вот, стало быть, как, Кён. — Она сделала несколько шагов ко мне и к моему столику, присела на его краешек, как бы случайно сдвинув так юбку, что обнажённое едва ли не до ягодиц колено оказалось прямо пред моим взором. — Вот, значит, чем ты грезишь по вечерам. Пригасив свет, улёгшись в постель, запускаешь себе в трусы руку и воображаешь в фантазиях... раздвинутые бёдра капитана собственной команды? «Ей это н р а в и т с я». Просто эротический сон. Быть может, переписанная Харухи в очередной раз реальность. Овеществлённая непристойная грёза, порнографический бред сошедшей с ума психопатки. Рука моя — нет, не та, что осталась под столиком, не та, что ещё несколько раз стиснула плоть в брюках? — словно сама собой легла агрессивно на колено Судзумии. «Сон, в сюжете которого я её сексуальный раб?» Пальцы мои двинулись выше и обхватили крепче нагое бедро. — Да. — В голосе моём снова звенела лютая ненависть, я не разделял уже сон и явь, мне плевать было, насколько реально всё окружающее. — Бесстыже раскинутые нелепо пухлые бёдра капитана бредовой команды. И я не просто з-запускаю себе руку в трусы, — процедил зло я, — я дрочу на тебя, вульгарно дрочу самым непристойным и отъявленно пошлым образом. Горло моё сжало на миг пониманием, что и в ярости я подыгрываю Судзумии, подыгрываю её скотскому плану, но остановить себя было не в моей власти. — Каждую ночь, — голос мой сорвался, — каждую ночь я сдираю в мыслях с тебя твои школьные шмотки, ставлю тебя на колени и учу тебя уму-разуму. — Каждую ночь?.. Харухи вздёрнула бровь, я сцепил челюсти. Здесь я немного приврал, но мне хотелось сорвать фаянсовую маску насмешливости с этой надменной куклы, увидеть на её личике хоть что-то неотрепетированное. — Каждую. Рука моя поднялась выше, я рванул резко за край её юбки. Молния оказалась вовсе не так прочна, как можно было того ожидать? — Эй! — словно бы лёгкий протест. Тень испуга во вздрогнувшем голосе. Ткань её платья отказалась расходиться послушно по швам, но вид уже полностью нагих ягодиц взбеленил меня, я проскользнул пятернёй меж её диких бёдер, запустил пальцы под ленточку трусиков. — Да, стерва. — Её нежные ткани оказались податливыми и влажными, чему, впрочем, я не был особенно удивлён. Быть может, она начала намокать ещё минут десять назад, ещё когда вынудила меня обозреть фото божественной Асахины? — Тебе это нравится. Ты обожаешь слушать про это. Обожаешь, когда тебя трахают в уши. Но, может быть, твоя жаркая дырочка жаждет почувствовать это не с помощью одной только лишь слуховой мембраны? Пальцы мои сдвинулись и раздвинулись вилочкой, провернулись внутри склизкого устья, Судзумия Харухи на мгновение почти задохнулась. — К... К-кён!.. — Что? Я растопырил шалашиком руку, другая моя ладонь тем временем вынырнула из-под стола и странствовала по пуговицам платья слабо дрожащей Судзумии. Её встревоженное дыхание, жар её влаги и пот её бёдер пьянили меня. — Что-то не так? На миг задержавшись на верхних пуговицах, пальцы мои слегка сжались, ощутив через ткань упругую плоть. «Не носит топа?» — мозг мой затопило почти что первобытной яростью. — Вот, значит, как. — Я не узнавал своего собственного голоса, не узнавал своих интонаций. — Ну правильно, капитану отважной команды «SOS» ни к чему лифчик, шлюхи не носят лифчиков. Но тогда ей и трусики ни к чему. Резкий рывок сдёрнул вниз полоску белья дециметра на три, Харухи заморгала часто, сдвинув невольно колени. Но это ей ни капли не помогло, ещё пара рывков вынудила белое кружево оказаться на полу. Следующий рывок достался воротнику её платья, уже расстёгнутого. Он бы сорвал с неё форму, да локти невовремя помешали. — Подняла руки! — прикрикнул я на неё. — Быстро! Обиженно поджав губу, Харухи повиновалась, выглядела она при этом уже скорее задумчивой, чем встревоженной. Я рванул ещё раз нетерпеливо ворот школьного облачения. Голая. Мой персональный злой гений, заноза в заду и вековечная Немезида, восседающая совершенно нагою на краю моей парты. Зубы мои тихо скрипнули, по спине прошли мурашки от мысли, что я натворил, запоздало явились сомнения, стоило ли всё это делать. Коленки Судзумии качнулись из стороны в сторону, глаза её тускло блеснули. Она смотрела на меня с ожиданием, с какой-то странной хмурой насупленностью. — Нравится? — Она дёрнула носом, чуть развернулась, поворачиваясь ступнями прямо ко мне. — Ты ведь такою меня себе представлял? Ножки её снова слегка передвинулись, прежде чем я успел осознать её цели и замыслы, свисающие с парты ступни коснулись — через ткань брюк — вздувающегося там пузыря. — Так, — бровь её скептически приподнялась, — согласно твоим фантазиям, капитан твоей команды должна была... отдрочить тебе ножками? Она слабо прищурилась, сверля меня взглядом, миниатюрные пальчики её ступни выписали круг по моим брюкам, я застонал. Выпрямившись, я схватил эту куклу за руки, сжал что есть силы запястья. Отшвырнув её руки в сторону, раздвинул ей силой колени. — Да, сучка, — произносят сами собой мои губы, я опрокидываю её обмякшее тело на спину, уже не владея собой. — Я тебя выебу. Выебу прямо на парте, выебу без кондома, хочешь ты того или нет. Харухи приглушенно стонет, бёдра её обхватывают меня, пальцы мои вцепляются почти до крови ей в плечи. — Н-но... Ккё-ё-ён... — Она закусывает губу, задвигавшись подо мной резче, задёргавшись всё учащающимися рывками. — А как же... т-твоя в-высокая страсть к Асахине-сан?.. Хрипя от переполнившей меня ненависти, я вдвигаюсь в неё, вдвигаюсь без жалости и снисхождения, вхожу с чавком и хлюпаньем, разрывая клокочущую нежную плоть. Рот мой приоткрывается, я кричу, пронзая её, вульгарным движением накалывая её как шмат мяса на свой раскалённый поршень, накалывая её всё крепче и жёстче, чувствуя с каждым мигом, как ярость во мне с победным рычанием гарцует кругами, вспыхивает зигзагами белого пламени, сплетаясь в ослепительно яркие цветы и узоры. — Су-у-уу-уука!.. Я распахиваю рот ещё шире, пытаясь выпросить мысленно у Микуру-тян прощение, но предо мной стоит лишь личико Харухи, в мыслях и наяву, её смеющееся лицо и лучезарно сияющие подобно двум звёздам глаза. Со стоном я ускоряю движения, будто пытаясь пришпилить стерву к столу, с парты вниз сыплется пара каких-то книжек, Судзумия стонет сама, ноги её раскинулись влево и вправо подобно пластмассовым палочкам Барби. — Аа-аа-аа-ааа-а-а-ах!.. Её выгибает на миг почти что дугою, пальцы мои вцепляются крепче ей в плечи, я опрокидываю её на парту назад головой — и, вновь ввинтившись электродрелью меж её раздвинутых ножек, прямо вглубь взмокшего и теперь уже слегка приподнятого таза, вторгаюсь со шмяканьем в её влажные ткани, штурмую раз за разом её алое лоно, слыша при этом краем сознания, как бьётся с гулким стуком о парту её голова. — Кё-ё-ё-ёёён!.. Что это было, не то полукрик, не то полувзвизг? — Вот тебе, владычица нового мира! — выдыхаю я, хриплю гневно сквозь текущие слюной губы, прежде чем череда ярких вспышек пронзает наконец наслажденьем мой разум, после чего сознание моё растворяется.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Ты действительно извращенец. Голос Судзумии спокоен и деловит, можно подумать, будто она говорит о погоде, а не лежит совершенно нагая рядом со мной на столе, дыша прерывисто мне в правое ухо. Ширина столешницы вызывает у меня некоторое удивление, но секунду спустя я вспоминаю, что парта эта всегда была довольно широкой, будучи составлена некогда сразу из двух. Интересно, а вчера она тоже «была всегда довольно широкой»? — Прости. Мне, наверное, надо и впрямь извиниться пред нею, как бы там ни было. Всё-таки она вполне могла зареветь сейчас — или попытаться меня придушить. — Хочешь сказать, что раскаиваешься? — В словах Харухи слышится откровенный скепсис. — Что сожалеешь о своём возмутительном проступке? Как бы в качестве иллюстрации она берёт меня за руку, кладёт мою ладонь себе на обнажённую грудь. Что-то в моём теле вздрагивает, поток крови изменяется. — Нет. — Кажется, модуляция моего голоса снова стала чужой. — Ты только что изнасиловал лидера своей команды, — облизывает губы Судзумия, рука её сдвигает немного мою ладонь в сторону, под пальцами моими оказывается её влажный сосок. — И ты не ощущаешь ни малейшего стыда за содеянное? Голос её звучит стервозно-капризно, она поджимает губки, изучая моё лицо. Я сглатываю слюну, которой почти нет в горле, призывая всех несуществующих ками помочь мне сохранить ясность разума. — Я... всегда хотел этого. — Кажется, это правда. Прости меня, Микуру. — С момента, когда... когда мы только познакомились. — Я знала. Склонив голову набок, смотрю недоумённо на Харухи. Она улыбается. — Моя первая мысль: «Вот ещё одно одноклеточное, способное лишь держать под партою руки в штанах, мечтая о ногах одноклассниц». Но ты держался неплохо для инфузории, даже не кидая в мою сторону липких взоров. Заинтересовавшись и заговорив о будущем кружке, я обнаружила, что ты и в целом сносно эмулируешь разумное существо. На мгновенье она смежает веки, в глазах её что-то ехидно вспыхивает. — Тем сильнее было моё желание сорвать с тебя маску. Я бы должен был разозлиться, накричать на Судзумию или обиженно смолкнуть. Но мне припоминается вовремя, что вообще-то меня заслуженно считают в моём классе флегматиком. — Если я так примитивен, откуда волна интереса? — Боюсь, несмотря на попытку выглядеть отстранённым, неприязнь и сарказм смогли-таки вторгнуться в мои интонации. Рука Харухи обвивается нежно вокруг моих плеч, кончик носа утыкается тёплым клювиком в шею. — Кён, ты же ведь понимаешь, — шепчет лукаво она, шепчет чуть слышно, — ты не только примитивен. В этом весь интерес. Противостоянье. Контраст. Созерцанье того, как скептичный зануда оборачивается трясущимся от похоти мальчиком с ладонью в брюках. Кончик её языка касается мочки моего уха, она тихо смеётся. — Разве не этот же самый эффект противостояния полюсов завораживал тебя тридцатью минутами ранее при просмотре фотоколлекции с Асахиной? Мне становится стыдно, дыхание моё замедляется. «Прости меня, Микуру, — вновь думаю я. — Меж нами теперь навеки встанет ещё одна тайна, уже не из тех, о которых можно легко позабыть». Я поднимаюсь, стараясь не смотреть на Судзумию, нашариваю взглядом брюки, сброшенные вниз в начале безумной оргии. Тянет сказать вслух что-либо резкое и обидное, но действительно глупо прикидываться, что я не хотел этого, так же как глупо прикидываться, что я не чувствую ничего к возлежащей на столе и ехидно рассматривающей меня задаваке. Нет смысла. — Стало неловко? — угадывает с ходу мой настрой Харухи. — Пойдёшь к Асахине-сан и будешь пред ней мысленно или вслух извиняться? «Микурочка, извини, я тут изнасиловал немножко нашу капитаншу с её нелепыми бёдрами, но это ничего не значит, ты для меня божество»? Зубы мои сцепляются, сердце невольно начинает перегонять кровь чаще. — А что, я теперь должен быть твоим секс-рабом пожизненно? — бросаю со злостью через плечо, одеваясь. Судзумия хихикает, руки её тянутся к сумочке. — Почему бы и нет, «облако» с компроматом по-прежнему у меня и даже чуть-чуть увеличилось за счёт непрерывно ведущейся видеозаписи. Мысль интересная. Только в этом нет надобности, я и так теперь знаю, какой ты, а ещё знаю, что это теперь прекрасно знаешь и ты и уже никогда не забудешь. Рука её отстраняется от сумочки и тянется к моей шевелюре, пальцы её зарываются глубоко в мои волосы. — Ты теперь м о й. Мой в любое мгновение, без всякого компромата, мой всегда, когда бы я этого ни захотела. Тихий, подобный журчанию ручейка, смех. — Маска, — она взъерошивает мне причёску, — отброшена.

II. ПОМОЩЬ ПО-ДРУЖЕСКИ

Я сижу за столом, вяло слушаю преподавателя и пытаюсь понять в какой по счёту действительности нахожусь. В той, которую изменила Харухи, в той, которую создала Юки, или какой-то ещё? Бедный трёхцветный кот. — Привет, Кён, — застенчиво опустила глаза пятью минутами раньше Микуру Асахина, когда мы встретились в коридоре. Она залилась почему-то румянцем, как в общем-то часто ей свойственно, но тут этот румянец заставил смутиться и меня. — Ты... не хочешь случайно взглянуть, какую новую презентацию я придумала по поручению Харухи? Мой упавший не менее низко взор коснулся невольно её ножек, коснулся бёдер. Щёки мои обожгло огнём почти как от пощёчины, вспомнились слова, которые я произносил на запись недавно под смеющимся взглядом Судзумии. «Я предал её». Моя рука, движущаяся меж ног под объективом телефона, имя Асахины, срывающееся с уст вновь и вновь. Видеозапись, которую в любое мгновенье может увидеть Микуру. «И мне это п о н р а в и л о с ь». — Прости, — кашлянул я, отведя взор, но даже краем глаза видя, как личико Асахины-сан обиженно искривляется, одновременно чувствуя, как что-то противоестественное происходит в моих брюках, — мне надо в класс. Из-за... нашей долбаной капитанши... я слишком много времени провёл в офисе клуба и, боюсь, учитель взял меня на карандаш. Теперь я сижу, пытаюсь слушать преподавателя и изгнать из головы навязчивые липкие мысли. Что со мной сделала Харухи? Знала ли она заранее, как проделанное мной под её принуждением отзовётся на моих чувствах к Асахине, не было ли это частью тонкого плана? «Нет, вряд ли». Вроде бы психологическое манипулирование никогда не было сильной её стороной, скорее она казалась отчуждённой социопаткой. Хотя я где-то читал, что социопаты часто харизматичны и умеют управлять окружающими, но тонкое манипулирование — дело иное. — …важным устройством математиков эпохи Возрождения были: зафиксированная смотровая щель, стеклянная поверхность или решётка, и нить для установки точек, стремящихся к нулю. Замечательно. Стремящихся к нулю, получается. Придётся поискать для чертежа в пенале линейку.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Прекрасно, значит, все в сборе, — Судзумия ликующе взмахнула рукою, одновременно показав мне украдкой язык, я с отсутствующим видом отвернулся. Интересно, учитывая невероятную сдержанность и просто безупречную конспиративность лидера нашего клуба, сколько времени пройдёт, прежде чем меня начнут в открытую спрашивать об отношениях между ней и мною? — Так, Микуру-тян, — распорядилась она, — берёт снимки новых моделей белья с показа мод в Париже и прикидывает, что из этого будет лучше смотреться на мне с Асахиной. Я — составляю заранее планы будущих сессий. Нагато у нас технарь, она будет выбирать экспозицию и освещение. «Нагато». Кареглазая девочка с пепельными волосами неясно-противоестественного оттенка — стоит чуть отвести взор или расфокусировать внимание, как они начинают казаться откровенно сиреневыми? — сидела как всегда скромно за своим столиком. Уловив мой взор, она повернула голову и спокойно на меня посмотрела. «Блинский блин». Юки Нагато, дружащая с электроникой, бесконтактно подсоединяющаяся к Интернету и шепчущая заклинания на ассемблере. Мне захотелось не то тихо застонать, не то выдрать прямо при всех из головы клок волос. Конечно, видеозаписи, хранящиеся где-то в «облаке» ввиду интриг Харухи, вовсе не обязаны были являться для Нагато секретом. Если она и не знает о них, то это лишь вопрос случая и дело времени, особенно учитывая чувствительность её к моим мыслям. Она повернулась обратно к листкам бумаги, на которых были какие-то расчерченные эскизы. Личико её было как обычно непроницаемым — хотя скорее с еле заметным уклоном не в минус, а в плюс. Не будь я сейчас как на иглах и желай я побаловать себя оптимизмом, я мог бы это назвать едва уловимой тенью улыбки? — Готово, Судзумия-сан, — прощебетала Микуру, протягивая один из листов Харухи. — Это только первая партия. — Плетёнка, расходящаяся при ходьбе? — наморщила нос Судзумия. — Ну ничего, Кёну понравится визировать результат, он у нас любит такое. — Эй! — возмутился я рефлекторно. Она далеко не впервые подкалывала меня подобным вот образом, так что ответ был чисто автоматическим. — Поиздевайся лучше над Коидзуми. Мой собрат по полу лишь извиняючись улыбнулся, за что мне его захотелось прибить. Порой мне казалось, что лишь он один — ну и сама Харухи? — получает искреннее удовольствие от безумия, что здесь творится. Секундою позже мне вновь припомнилось произошедшее в этой комнате за несколько часов до того, мелочная обида схлынула, сменившись чувствами куда более зябкими. Как там успела выразиться не так давно Харухи? «Маска отброшена». Что она будет делать со мной, зная всю правду? Правду, наверное, в общем-то очевидную для любого парня-тинейджера, но из-за разницы между девичьей и мальчишеской психологией долго для неё остававшуюся на уровне домыслов? Будет издеваться надо мной и подкалывать при каждой возможности? Будет вновь соблазнять втихаря при каждом уединении — я отчего-то заранее чувствую, что едва ли смогу ей противиться? Нелепо, девчонки, в отличие от парней, куда больше помешаны на Отношениях, чем на Солоновато-Сладких Перепихонах. «Впрочем, какие уж там отношения, — пальцы мои сжались в кулаки, — просто эта собственница полагает, что ей должно принадлежать всё». На миг я опять ощутил себя котом Сямисеном, пожалел себя и его. Мгновением позже я вспомнил о присутствии Юки, ощутив снова перед нею неловкость. — Так, превосходно, мы с Микуру-тян теперь отлучаемся минут на двадцать, чтобы попудрить нос и обсудить некоторые технические аспекты. Никто не уходит, все сидят на месте и ждут продолжения. Коидзуми фыркнул и покосился в мою сторону, словно предлагая обменяться саркастичными репликами, я против обыкновения промолчал. Харухи с Микуру скрылись за дверью, минут через пять в мобильнике моего одноклассника что-то приглушенно загудело. — О, это по мою душу. — Глаза его распахнулись, он читал SMS. — Похоже, в потустороннем мире что-то подгнило. Меня вызывают на внеочередное совещание. Это он о сопряжённых пространствах? Встав, Коидзуми потянулся до хруста, ухмыльнувшись с неповторимым цинизмом: — Ну, я полагаю, Судзумия-сан не особо обидится, если к её возвращению в комнате окажется игрушкою меньше. Главное, чтобы остались любимые? Зубы мои лишь скрипнули бессильно, из-за тормознутости я даже не сообразил сразу, что бы ответить едкого, прежде чем за ним тоже захлопнулась дверь. Я не сразу заставил себя взглянуть на Нагато, с которой мы остались наедине. Личико её оставалось таким же нейтральным, исчезла и едва уловимая полуулыбка. — Прости. Вот так, напрямую. Не буду гадать, что известно ей, а что нет, всё равно она всё узнает, как только захочет. — Пожалуйста, — добавил зачем-то я. Комок в горле едва удалось сглотнуть, Юки же лишь подняла на меня взгляд и зачем-то поправила снова присутствующие на ней очки. «Наверное, остались на ней после той незапамятной фотосессии». Лицо её оставалось невыразительным, в нём угадывалась рассеянность и как бы тень лёгкого недоумения. «За что?» — как бы спрашивали меня её очи. — Ты знаешь. Щёки мои снова запылали огнём. — Если и не знаешь, то... узнаешь всё равно. Связавшись с собой из будущего, или проверив т-телефоны... — Язык мой завяз, я прикусил его чуть не до боли. Что я несу? Зачем я сам ей даю все эти наводки? — Я не... не должен был. Я вовсе не хотел... Юки Нагато опустила на несколько мгновений глаза, словно бы уходя в иной мир, в недоступное простым смертным измерение Вычислительных Технологий. После чего — подняла снова взор и с невозмутимым видом выпрямилась, сделав несколько шагов ко мне. Я отступил на шаг, упёршись спиною в стенку, взгляд её вовсе не был обличающим или укоряющим, мессейдж его был таким, что я не сразу даже посмел распознать его смысл. «Не хотел?» — спрашивала безмолвно меня в этот раз Нагато. Она сняла с себя очки, положив их на подоконник. Мне вдруг вспомнилось почти такое же её движение в день нашего знакомства, когда я ещё сказал ей, что очки не мой фетиш. «Каков же твой фетиш?» — спросила Юки тогда. Что она имела в виду? Я зажмурился на миг, взмокнув, чувствуя, что не могу врать под прицелом этих внимательно-строгих глаз. Да, я этого хотел, хотел, быть может, вообще всегда. Прости, Юки. Но я всё равно не должен был, не вправе был демонстрировать это. Нагато склонила чуть голову набок, в глазах её нечто деловито блеснуло. «Почему?» — прочиталось мне в них. Во рту у меня пересохло, мозг запутался, перебирая ответы. Потому что это неправильно? Из-за «высоких» чувств к Асахине, которую я накануне предал, причём испытав от этого сумасшедшее удовольствие? Хотя Асахину-то я и не знал ещё толком на миг знакомства с Нагато, в то время как внутри меня уже брезжило тогда некое странное чувство. — Не знаю, — произнесли еле слышно, почти не размыкаясь, мои губы. — Просто... мне кажется, что это могло бы тебя оскорбить. Оскорбить — инопланетного негуманоида в человеческой оболочке, воплощённую компьютерную программу? Девочку, мыслящую по загадочным принципам, могущим быть как угодно далёкими от земной сексуальной морали? — П-прости меня, — вытолкнул с силой я из себя. — П-прошу тебя. В глазах Юки снова что-то блеснуло, то ли с иронией, то ли с чем-то ещё позитивным — я не успел прочитать, выражение этих чувств было столь для неё нетипичным, что шок замедлил на несколько мгновений мою реакцию. Ладонь её легла мне на брюки, плавно огладила начавшую оттопыриваться ткань. Я чуть не задохнулся от неверия в происходящее, неверия куда большего, чем при осмотре тех фото. — Юк-ки!.. — выдохнул я ошарашенно, ничего уже не понимая. Она смотрела на меня без упрёка, смотрела совершенно спокойно и словно бы даже с едва различимой нежностью, пальцы её оттянули вниз язычок моей молнии. «Ты этого х о т е л, — прочиталось мне в её взоре. Или такая формулировка пришла мне на ум из-за воспоминаний о Харухи? — Меня это не обижает». Рука её проскользнула за ворот брюк, её прохладные пальчики чувствительно обхватили дрожащий от желания орган. Мне снова захотелось стонать, глухо стонать от мыслей о Юки, но уже абсолютно по иной причине. «Или ты этого теперь уже больше не хочешь?» Она вопросительно заглянула в лицо мне, пальцы её ни на миг не прекращали активность, я не выдержал и застонал уже вслух. Хочу, само собой разумеется, безумно хочу и всегда хотел, но что это значит? Всё равно, ты вовсе не обязана... Ноготки её щекотнули головку. Выскользнув рукой из ширинки, попутно как бы случайным движением высвободив наружу мой орган, Нагато с задумчивым выражением на лице присела рядом на корточки. Ножки её слегка сдвинулись, а губки чуть приоткрылись, я вдруг осознал, что она стоит передо мной на коленях с жалобно-томным видом — почти как на одной из тех фотографий. — Юк-ки... Я смолк, не ведая, что сказать. Самое время её удержать, если всё это лишь проверка, тест, испытание, остановить и сказать, что мне не требуется это от друга. Но я не могу этого сделать. Или не хочу? — О-оооооо-ооох... Кончик её языка коснулся моего члена, коснулся поначалу словно бы с лёгкой неуверенностью, затем выписав круг по головке и затронув уздечку, затем орган мой словно бы провалился во влажное нутро и губки Нагато сомкнулись в приветливом окружении. — Ю-юки!.. Движения языка сиреневолосой девчонки в несколько раз ускорились, я застонал пуще прежнего, вцепившись невольно руками в её хрупкие плечики. — Юк-ки!.. А-ааа-ааааах... Юки!.. — Шевелюра её задвигалась вперёд и назад, юркий язычок прижал нежно мой сокровенный орган к самому нёбу. — Как хоррр-ррошо... Мне показалось, что она причмокнула слабо, отчего меня будто пронзило сверлом, несколько вспышек пламени одна за другой прошли прямо сквозь мой клокочущий похотью поршень. — Юки! Ю-ю-ю-юки!.. Ааах... Колечко ласковых губ сжалось сильнее, сжалось почти до узкой петельки, язык же задвигался так, что показался мне на долю секунды наждачкой. — Юк-ки, Юки, Ю-ю... а... Ю-ююююки!.. Выкрикнув вновь её имя, я заизвивался всем телом, выкрикнул уже что-то нечленораздельное, ощущая, как толчками выплескивается из меня лава, магма, кристаллизованная энергия похоти, как полыхающая эссенция звёзд стекает по язычку Нагато и сглатывается покорно её бестрепетным горлом. О да, она всё слизала, приопустив ресницы, аккуратно наведя своим язычком чистоту? Вернув мой орган на место, застегнув молнию, выпрямившись следом за этим передо мною с самым непроницаемым видом? Я полубезотчётно ниспал в ответ сам перед ней на колени, дыша сипло и тяжело, чувствуя, что из позвоночника у меня словно выпал некий загадочный стержень, удерживавший прежде меня в вертикальной позе. — Юки... Я почему-то обнял её ножки в лайковых сандалиях-лодочках, почти что всхлипнув при этом. Как это глупо. Она окинула меня сверху вниз неожиданно свежим и ясным взглядом. «Тебе это понравилось», — нет, по сути это был не вопрос. Утверждение. — Да. — Что толку скрывать очевидное. — Да. Но теперь я буду всё время подозревать, что ты втайне меня презираешь. Я опустил веки, боясь прочесть подтверждение в её пристальном взоре. Прижался, словно в поисках искупления, к её тёплым лодыжкам, уткнулся в них носом. Замер от пришедшей на ум вдруг идеи. — Юки, — глаза мои распахнулись. Слушательница смотрела на меня словно бы с некоторой тревогой, но точнее я не мог идентифицировать её взор. — Прости, я... не знаю, насколько ты человек, но... Ты бы не могла побыть им сейчас для меня полностью? В плане... физиологических ощущений. Губы мои коснулись её правой икры, ноздри втянули волнующий запах. — Мне это нужно. Я успел кинуть взгляд вверх, успел заметить, как глаза Нагато расширились, выражая — как всегда едва уловимую — смесь деловитого любопытства, удивления и чего-то похожего на смутно различимую теплоту. Кажется, в целом это был ответ «Хорошо»? Снова зажмурившись, я прижался губами уже к её левой икре, двинулся выше, чувствуя дрожь её слабых коленок, приобняв её чуть ниже бёдер и щекоча носом её нежную плоть. Дыхание её участилось, я скользнул рукой вверх по колену, коснулся кончиками пальцев ленты белья под юбкой. Пальцы мои нырнули под лямочку, гладкая кожа Нагато была горячей и влажной. «Зачем я делаю это?» Не то чтобы я задавался этим вопросом именно так, в форме фраз, что было небезопасно при пребывании в одной комнате с чувствительной к мыслям девушкой. Но в бессловесном виде помыслы эти всё-таки ко мне приходили. «Хочу, чтобы всё так смотрелось, как будто бы не только я использовал её, но и она — меня? Хочу, чтобы она осознала, какие мы по природе животные и как до неимоверного трудно нам отказаться от наслаждения?» Решив отогнать даже призраки мыслей — вдруг Юки всё равно их уловит? — я рывком спустил с неё трусики, куснул её бедро, Нагато слегка задрожала. «Или это лишь тяга забыться?» Прижавшись, припав ртом к её аленьким складочкам, я выпустил язык на свободу, провёл им по краешку её губок, после чего с лёгким трепетом запустил ненамного глубже. «Извращенец и любитель порнухи», — вспомнилась молнией мне ехидная подколка Судзумии. Ну, не сказал бы, но в некоторые жизненные моменты нахватанность эта всё-таки выручает? Зажмурившись крепче прежнего, я погрузился языком почти до предела в красную бездну, пощекотал его кончиком самое днище, слыша тихий стон Юки, стон, в коем слышалось словно бы недоверие к своим собственным чувствам. Выведя наружу язык и облизнув снова створки, я коснулся им нежного чуткого треугольничка несколькими сантиметрами выше, выписал круг за кругом несколько пируэтов, то расширяющихся, то сужающихся, чувствуя, как ножки Нагато колеблются, как стон её становится громче, как плоть её сочится влагой под моим языком. Ладони её упали мне прямо на плечи, пальцы её вцепились мне в мышцы. — Кён, — тихий возглас без восклицательного знака, даже не крик, просто произнесённое слово. Но всё равно — что это значит в устах молчаливой и предпочитающей общаться обычно чуть ли не телепатическим путём девочки? Я ускорил движения языком, прижав его резче к чувствительному лоскутку плоти, задёргав им в некоторое мгновение как вибрирующим камертоном. Юки задышала прерывисто, выдох её снова зазвучал словно стон, я приобнял её крепче за бёдра, не позволяя упасть. — Кён... Снова ещё один поцелуй, куда более крепкий, на этот раз не в колено и не в икру, а в нижние губки. Ну и чуть выше, в сакральный заповеднейший треугольничек, заветное чудо чудес? Снова стремительный танец языка, всё ускоряющийся и ускоряющийся, не знающий ни отдыха, ни перерыва. Я почти что покусываю её плоть, но тут же возвращаю самообладание? Награждаю дрожью пулемётной щекотки её драгоценную бусинку. Пощипываю губами. Новый стон, раза в два протяжней и слаще, чем предыдущий. Я держу Юки почти на весу, двигая кончиком языка с дикой скоростью, не останавливаясь ни на мгновенье и ориентируясь лишь на этот прерывистый звук, набираю в нос воздуха и одновременно ускоряю действия ртом, словно высверливая дыру в рубиновом алом гроте, словно норовя резонансом обрушить пурпурные своды. Юки приглушенно вскрикивает, коленки её чуть вздрагивают и сразу же расслабляются, крик её спустя миг становится громче и одновременно делается совсем тоненьким. По языку моему брызжет чем-то солёным.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Я просто животное. — Формальная фраза самоукора, не выражающая и отдалённо моих ощущений. Воспоминания о блаженстве смешиваются со жгучим стыдом, а мысль о плодах его заставляет покусывать губу. — Грязное и ненасытное. Сидящая рядом Юки — после произошедшего мы с ней рефлекторно пересели в обнимку на самый краешек парты? — смотрит на меня словно бы с лёгким сочувствием. — Странное ощущение. — Прикусить бы лучше язык, но мысли выходят наружу почти без цензуры сознания. — Будто... будто я тебя изнасиловал куда в большей степени, чем её. Нагато вытягивает руку ко мне, её ладошка-лодочка дотрагивается до моей ладони. Она почему-то колеблется, как будто впервые за последние минут пять собираясь сказать что-то вслух, но не успевает. Скрип двери. — Ой! Простите, кажется, я ошибся залом. — Коидзуми ошарашенно отступает на шаг, тряся головой. — Милая парочка, вы не знаете, где найти офис команды «SOS», куда я направляюсь? Шипя, я выдёргиваю руку из ладони Нагато, Юки с нейтральным видом садится обратно за стол и возвращается к работе с документами. Будь я форменным параноиком, мне бы даже могла померещиться на её личике тень торжества, но я отбрасываю глупую мысль. — Двумя коридорами дальше, шестая дверь от начала с изображением сердечка. — Конечно, это адрес женского туалета. — Входить без стука, впрочем, это ты умеешь и так. — Спасибо за информацию. — Пробравшись в помещение, Коидзуми просачивается к электрическому чайнику, кидает в кружку пакетик серого чая, рассуждая словно бы сам с собой: — Два кубика или три? А, лучше с вареньем, как говорится, не сахарином единым. Взгляд его на последних словах скользит ехидно по мне, я чувствую, что зверею от его дурацких каламбурных намёков. — А как твоё совещание, разве вы там не должны были спасать Вселенную? Она не потрескается по швам, пока тебя нет? — Спасать уже поздно, она вся рассыпалась. — Экстрасенс меланхолично смотрит, как свисает с ложки тонкая струйка варенья из сакуры. — И снова собралась. Исполины в потусторонних мирах поубивали друг друга и превратились в радужных светлячков. Никто толком не понимает, что происходит, ну а раз так, мне там нечего делать. Сарказм мой почему-то сам собою сходит на нет.

III. ТУТОРИАЛ К АСАХИНЕ

Письмо. Оно было украшено разноцветными завитушками по бокам и было написано на будто бы пожелтевшей от времени старинной бумаге. От него исходил запах, смутно знакомый мне, едва уловимый аромат парфюмерии, заставивший меня вспомнить давно забытую вроде бы дикую ночь. «Можешь поцеловать её». Так, вроде бы, она сказала тогда? Мне снова вспомнились хороводы запущенных тем событием бешеных грёз, грёз, за которыми меня позже поймала Судзумия. Я стиснул зубы, из памяти моей выплыло растерянное личико Микуру, которой я полчаса назад неловко признался, что поход в кино отменяется из-за домашних проблем. Я пылал, говоря это, я чувствовал себя то ли предателем, то ли лжецом, но после произошедших сегодня безумных вещей я никак не мог пойти на свидание. Вытянув руку вперёд, ещё не веря догадкам, я коснулся свитка. Тот был странно тёплым — уж не хронопортировали ли его мне на столик в комнату, или как там это называется, аккурат за минуту до того, как я войду? Чего от меня теперь пожелает старшая ипостась Асахины? «Привет, Кён! Надеюсь, у тебя всё в порядке? Ты, наверное, догадался по почерку и прочим деталям, кто тебе пишет. Я не думала, что мы пообщаемся ещё раз, даже таким странным косвенным образом, хотя по идее должна бы была заранее о том знать». Если подумать, то действительно должна. Все эти петли времени, предопределённость будущего и прошлого. Хотя некоторые события как бы намекали нам, что историю можно менять. «Не буду вдаваться в подробности известного мне и временно неизвестного тебе — это закрытая информация. Хи-хи. Знаю, как тебя злит эта фраза. Не правда ли, моя альтер-эго-сестричка такая смешная, когда произносит её?» Невольно мои губы искривились в ухмылке. «Ты тоже ужасно смешной, Кён, со своими тайнами мадридского двора и извращёнными нехорошими липкими грёзами. Весь такой смешной и наивный. О да — я о них знаю, Кён. И да — мне они действительно нравятся». Здесь заканчивалась первая страница письма, оказавшегося многостраничным, невзирая на форму свитка. В нижней части бумаги был прорисован смайлик. Ухмылка моя окаменела, мне на миг стало трудно дышать. Прежде стоя у стены своей комнаты, я сделал несколько шагов к кровати и присел на край. Она всё это время з н а л а... Мне захотелось — нет, вовсе не застрелиться. Не скажу, чего именно. «Можешь начать прямо сейчас, Кён. Смелее». Ещё один смайлик на новой странице, дразняще-подтрунивающий, добрый и издевательский в то же время. Я скрипнул зубами, слабо дрожа. И, чувствуя, как схожу с ума и как отхлынувшая от мозгов кровь приливает к брюкам, чувствуя на себе взгляд обеих Микуру будущего и настоящего, опустил руку вниз и провёл пальцами по начавшему вздуваться бугру. «Да, хорошо. Не стесняйся!..» Меж строк практически слышалось её хихиканье, я застонал беззвучно. Ну как, ну каким образом она делает это со мною? Ещё одна, особенно извращённая временная петля? «Я не знаю, что ты сейчас делаешь, но думаю, что тебе это нравится. Да, Кён... не хотела переходить к серьёзной части письма, но надо, ведь иначе письмо не было бы отправлено, да и ты ничего бы не понял». Неужто она собирается перейти наконец к делу? Я покраснел, почувствовав, что перед этим она просто поддразнила меня как племенного бычка, от мысли этой пальцы мои на брюках ещё несколько раз сжались. «Произошёл новый временной разрыв, не такой глобальный, как три года назад, но нарушающий временную последовательность и наши планы. Наши специалисты не могут точно сказать, что случилось, но по выкладкам аналитиков это скорее всего связано с неким внепричинным вмешательством Харухи в цепь событий, а по характеру изменений — похоже, что события затрагивают как-то Судзумию, тебя и меня». Я попытался сглотнуть всухую слюну, но не вышло. Перед глазами встали картины смеющейся Харухи, поймавшей меня с руками под партой, издевательски глумящейся Харухи, с которой я срываю бельё и одежду. «Главным замеченным отклонением является изменение отношений в команде, в первую очередь — извини, Кён, что я так прямо? — твои отношения с моей alter ego. На новой мировой линии события не соответствуют моей памяти, и если лёгкие отклонения можно смерджировать, то тут разрастающаяся нестабильность угрожает разрушить всё». Пальцы мои, держащие письмо, дрогнули. Развлёкся, что называется. Ну да, логично. Я собирался провести этот вечер в кино с Асахиной, что могло бы привести к чему-либо романтичному — а если бы и не привело, то так или иначе держало бы моё отношение к ней в прежней точке. Теперь же, ощущая стыд и вину из-за случившегося с Юки и Харухи, я отменил свидание, а со временем, вполне может быть, и вовсе навеки бы отдалился от Микуру Асахины? От мысли этой я ощутил злость, ненависть к себе, причём не в последнюю очередь — из-за того, как идеально произошедшее ложилось на дурацкие фрейдистские шаблоны. Естественно. Мальчик «потрахался по-настоящему», и теперь ему не нужна сублимация в виде идола романтических вожделений? А вы спрашивали меня, хочу ли я вот эдакого «настоящего»? Но письмо не оканчивалось на этом. «Я догадываюсь о причине отклонений, Кён. Зная тебя и зная Харухи. Ой, ну не красней. Твои пальцы небось там так стиснулись, что того и гляди письмо порвёшь». Я заставил своё дыхание успокоиться. Ну да, разумеется, она з н а е т. Знала бы даже в том случае, если бы каждую догадку её не проверял целый штат психологов Будущего? «Отсюда идея по нейтрализации изменений — по принципу лженауки гомеопатии: подобное исцеляют подобным. Моя идея, кстати. Расскажешь потом, понравилось ли? Ниже ты найдёшь детальное описание моего психологического профиля ранней юности. Ну, строго говоря, это не столько профессиональное описание психопрофиля, сколько набор читкодов и паролей для воздействия на наивную девушку. Там подробно описано, какие слова способны распалить юную Микуру Асахину, какие запахи, музыка или прикосновения действуют странно на её подсознание, какие у неё потаённые фетиши и грязнейшие из фантазий. Я, если честно, даже сама помнила не обо всём из описанного, список составляли специалисты, я читала некоторые места с волнением, как жгучую порнографию. Кому-нибудь другому я не стала бы вручать в руки этот список, такой мощный инструмент для воздействия на себя. Но... тебе ведь можно доверять, Кён?» Ещё один смайлик, изображающий заговорщицкое подмигивание — и в то же время высунутый дразнящийся язычок. Я закрыл глаза, чувствуя, как свободная моя рука снова приходит в движение, как я вновь начинаю делать это фактически на глазах у Микуру Асахины-старшей. Потом заставил себя отодвинуть руку от брюк и дочитать сообщение, остаток которого не был написан вручную каллиграфическим почерком, а был напечатан шрифтом самого мелкого кегля, но тем не менее занимал едва ли не в двадцать раз больше бумаги, чем начало письма. Фантазии. Фетиши. При чтении о некоторых из них правая рука моя вновь непроизвольно опускалась вниз, в то время как лицо пылало, а мозгу хотелось скомкать бумагу и выкинуть в мусорник. «Но Микуру Асахина-старшая х о т е л а, чтобы я о ней знал это». Зачем? Чтобы я смог превратить её младшую версию в покорную секс-игрушку? Ноги мои сдвинулись, я вдруг представил с невероятной чёткостью старшую Асахину-сан, которая сидит точно так же на краю дивана где-то в невообразимом Будущем и ждёт, когда мировая линия времени выпрямится, когда в мозгу её выкристаллизуются горячие воспоминания о вещах, которые однокурсник в прошлом совершал с нею и с её волей. Следом — представил себе, как она могла обо всём этом думать ещё при отправке письма, как подрагивали её пальцы, держащие ручку, как дрожала другая её ладонь на аристократическом взрослом колене. Я вновь закрыл глаза, мои собственные пальцы задёргались.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Мороженое здесь гораздо более удивительных видов, чем я привыкла, — призналась Микуру, отводя взгляд от тарелочки с крем-брюле, украшенным роллами. — Я никогда не пробовала раньше... мороженое с рыбой. А ты, Кён? Ложечка её застыла у рта, у самых губ, я невольно покраснел, вспомнив некоторые из эпизодов прошедшего дня. Что я собираюсь с ней сделать, кому я собираюсь божественную Асахину-сан уподобить? «Ну, хватит». Беззаботно рассмеявшись в ответ, я воткнул свою ложку в самый крупный шарик белёсо-молочной слизи. «Я просто хочу проверить». В действительности у меня не было ни малейших гарантий, что письмо мной получено от старшей Микуру Асахины, равно как и не было гарантировано, что письмо говорит правду. Напечатанная его часть выглядела как минимум необычно в приложении к хрустально невиннейшей Асахине-сан, словно речь шла отнюдь не о ней, а о героине хентайного комикса. — Я и сам раньше не встречал этот сорт. Но, если верить слухам, некоторым нравится. Некоторым девочкам. Не удержался от подколки — от того, что было бы подколкой, будь письмо подлинным. Следя краем глаза за выражением личика Асахины. Она запылала. Попыталась спрятать глаза, потом зажмурилась. Вслепую коснулась ложкой своего рта, потом зачем-то высунула кончик языка и провела им пару раз по роллу. Подтверждение? Я невольно заёрзал, пытаясь представить, как тогда Микуру по моей милости должна себя сейчас чувствовать. «Справка: — мороженое «Дары Океана». Будит неоднозначные чувства у Микуру Асахины в связи со случайно услышанной в детстве от взрослых непристойной шуткой, связывающей вид или вкус этого мороженого с мужским семенем, шуткой, не до конца ей тогда уяснённой, но чуть прояснившейся позже. По своей инициативе Микуру Асахина не станет его употреблять, но, будучи к тому принуждена в достаточно располагающей атмосфере, будет непроизвольно возбуждаться от приходящих на ум ассоциаций и от мыслей о том, как она сейчас сама для себя выглядит. Эффект можно усилить длительностью процесса и подходящими темами диалога». «Длительность процесса» поддерживалась мною на уровне уже часа два, я угостил Асахину этим сортом мороженого ещё при входе в кафе у кинотеатра. Микуру уже тогда захлопала ресницами, чуть покраснев и попытавшись отказаться, что выглядело в общем-то обычным смущением. Я настоял на своём, сказав, что это новый сорт и что мне хочется увидеть, как она его будет пробовать. Что успело произойти? Мы успели посмотреть фильм, сюжет которого показался бы мне скучноватым, не будь он упомянут в письме от старшей версии Асахины-сан. Я успел в кинозале коснуться пару раз лица Микуру совершенно невинным образом, а один раз — положил свою босую ступню поверх её ступни. Неужели это должно как-то подействовать? Сейчас мы снова сидели в том самом кафе. Я включил в музыкальном автомате «Машареллу», музыку, которая, если верить строчкам из проклятого письма, должна была ассоциироваться у Асахины с фривольной сценой из ещё какого-то фильма. Кстати о фильмах. — Как тебе это кино? — спросил я, откусывая кусочек ролла и ощущая некоторую неловкость. — А говорят ещё, что наш японский кинематограф не выдаёт оригинальных идей. Микуру смущённо хихикнула. Фильм и впрямь был немного смущающим, хотя в то же время дразнящим. Новелла «Марево», снятая по какому-то старинному романсу, но явно обросшая вольностями в процессе адаптации, рассказывала историю о студенте, который, потеряв свои учебные записи из-за козней соседа, стал искать им замену, да так увлёкся поиском, что сам не заметил, что найденные им заметки находятся на страницах тетради в руках у обворожительной однокурсницы. Та была и сама поглощена процессом изучения записей, дело по сюжету новеллы происходило в преддверье перехода из средней школы в старшую. Сев рядом друг с другом, изучая одну и ту же тетрадь, они в итоге оказались в её квартире в одной постели в одном неглиже — она в трансе самозабвения приняла его за подружку и посоветовала раздеться из-за жары, парень же не сознавал ничего и повиновался чисто механически. — Ммммм. — Ложка в её руке дрогнула. Глаза её слегка засветились, похоже, что действия из «Книги рецептов по совращению Микуру Асахины» действительно понемногу её расслабляли. Или это просто от общения со мной, от доверия мне, я же озабоченный мерзавец, способный думать лишь об одном? — Им повезло, — Микуру облизнулась, будя опять грешные ассоциации, — что они... ну, не пришли в себя до экзамена. Иначе... было бы... ну, такое... Краска на её личике стала гуще, девушка снова уткнулась взглядом в еду. — О да, — мягко подсказал я, — просто неимоверный позор. Когда тебя, приличную хорошую девушку, обнаруживают... практически голой в одной постели с незнакомцем, который... мог сделать с тобой что угодно. Это такой кошмар, правда? Микуру издала слабый то ли всхлип, то ли стон, продолжая держать в руке перевернувшуюся выпуклостью вверх ложку. — Скажи, а как бы ты себя чувствовала на её месте? Тебе... было бы... ужасно, обжигающе, невыносимо стыдно, да? Протянув руку через стол, я коснулся пальцев её левой руки, взглянул ей в глаза. Неумолимо улыбнулся, видя дрожь её ресничек. «Что я творю». Краем глаза я заметил, как сдвигаются под поверхностью зеркального столика её безукоризненные коленки. «Лишь проверяю. В сущности, я до сих пор не увидел ни одного доказательства, что в письме написана правда, всё может объясняться невинными причинами или моим самовнушением». Отведя руку в сторону, я как ни в чём не бывало вернулся к еде, не глядя на Микуру. Боковым зрением я тем не менее видел, как девушка слабо вздрагивает, чуть ли не всплакивая от стыда, дыхание её стало шумно-прерывистым. Только ли от стыда? — Ты знаешь, — произнёс я, не отводя взор от тарелки, произнёс уже другим тоном, великосветски-бархатным, за что сам себя возненавидел, — мне там понравился... и другой эпизод фильма. Когда герои сидят рядом на диване, уже познакомившись по-настоящему... и он по памяти читает ей хайку Басё... это выглядит так невинно. Я посмотрел ей в лицо. Она почти не дышала, губы её были слегка приоткрыты. Левая её ладонь застыла на краю столика, вцепившись в зеркальное стекло так ожесточённо, как если бы это был последний оплот реального мира. На миг сердце моё кольнуло, но я должен был нанести проверочный удар. — Особенно... одухотворённо выглядела в этой сцене... — выдохнул я, — сама Ли До. Не знаю, почему, я подумал в этот миг о тебе, мне захотелось сравнить тебя с ней, увидеть на её месте тебя. Глаза Микуру расширились, жар на её лице собрался в отдельные пятна. Пальцы её выпустили край стола, задрожали, ладонь нырнула под столик. — Увидеть тебя т а к о й. Дыхание Асахины-сан стало присвистывающим. «Справка: — фильм «Марево» производства студии Асакура-филма 1989 года. Был впервые просмотрен Микуру Асахиной в возрасте двенадцати лет, что ввиду происходившего на тот момент полового метаморфоза организма вызвало у неё не предусмотренные создателями фильма мысли. Если фантазии, связанные с полубессознательным пребыванием героев наедине друг с другом в одном нижнем белье и включающие в себя риск позора, можно назвать предсказуемыми, то фантазии, связанные с более поздним эпизодом общения между героями уже в ясном сознании, — нет. Микуру Асахине казалось, что положение рук героини в некоторые моменты разговора не случайно, что она как бы незаметно от спутника пытается стимулировать через одежду свои эрогенные зоны во время выслушивания его комплиментов. Понимая, что это нелепо с точки зрения сценария и является субъективной иллюзией, Асахина тем не менее не в состоянии была себя удержать от игр воображения, иногда толкуя аналогичным образом и положение рук киногероя. Впоследствии это сформировало тайный фетиш в виде мечты быть пойманной за чем-то подобным или самой стать объектом чего-то подобного, хотя ввиду характера Микуру Асахины не имеющий шанса на воплощение». — Кён!.. Она сглотнула слюну, глаза её были подобны уже двум аквариумам. Аквариумам, в которых плескалось отчаянье, трепет, а также что-то ещё. — Что, Асахина-сан? — я продолжал улыбаться, хотя части меня уже хотелось заплакать. Очень похоже на то, что проверка подтвердит непреложное. — Мне этого хочется. Увидеть тебя. «Игра недомолвками. Умолчаньями. Она не может быть твёрдо уверена, что я имею в виду именно то, о чём она думает. Но именно это, если то долбаное письмо не врёт, должно буквально лишить её остатков рассудка — сохраняющаяся до последнего тень надежды остаться в приличном образе». Она чуть было не задохнулась, зажмурившись. Плечико её дёрнулось, а потом дёрнулось ещё раз. Правая рука, державшая прежде ложку, разжала пальцы и скрылась также под столиком. — Кё-ёёён... Асахина-сан застонала тихонько, положение её рук, скрещённых где-то под столиком почти в таком же положении, как у Ли До, не вызывало сомнений в том, что она делает. Продолжая солнечно улыбаться, презирая себя за истинно подлую предусмотрительность, я извлёк левой рукой из кармана пиджака поляризационные очки и нацепил на нос. Мир вокруг изменился. Все отражающие поверхности, как и полагается при взгляде через поляризационные очки, почти перестали быть отражающими. Обычные зеркала стали чёрными. Зеркальное стекло столика — стало полупрозрачным тёмным стеклом. И я видел ладони Микуру Асахины, невинной девушки-феи, прижатые к платью и открыто ласкающие промежность сквозь зелёную ткань, видел дрожь её коленей, пот её бёдер. Кровь отхлынула от моего мозга. Она открыла глаза и взглянула на меня, слабо покачиваясь, как будто даже не обратив внимания на очки. Меня бросило в стыд — и в то же время в озноб. Имею ли я право дать ей чётко понять, что знаю, что она делает? — Да, Аса... Асахина-сан, — выговорил я почти беззвучно, чувствуя, что брюки мои вздуваются колом, что я теряю ясность ума. — Ты... так хороша... и так напоминаешь её... — К-кёёён!.. Правая её рука под столиком, о святая невинность и вера в непроницаемость столика, сдвинулась под короткое платьице. Не веря своим глазам, я смотрел, как пальчики той, кто была для меня воплощённой богиней, касаются ленточки трусиков, потирают себя сквозь неё, сначала несмело, а потом всё решительней. При этом она улыбалась, в глазах её стояли слёзы, а личико было залито пунцовой, но в то же время с губ её не сходила почти спазматическая улыбка. — Ас... Ас... Ас-са-ахина... Я не в силах был более сдерживаться. Я должен был хоть чем-то отплатить ей, хоть как-то унизить себя, как унизилась в эту секунду она, просунув руку под столик в кафе прямо при посетителях. Или прекраснодушные доводы здесь не у дел, а истина в том, что гормоны уже не могли во мне умещаться? — Аа-ааах... Асахина-сан!. Ладонь моя под столом сдёрнула кольцо молнии вниз, проникла в ширинку. Это было безумием, безумием, несравнимым даже с началом этого дня, я вульгарно занимался самоудовлетворением пред воплощением самых высоких своих дум и надежд — даже не перед её фотографией и не перед её alter ego? — и ей это вроде бы нравилось. Потому что она захихикала мелко, глядя на меня как на нашкодившего ребёнка, краска на её щеках сделалась ещё гуще, а пальцы её скользнули под лямочку трусиков и явно проникли глубже. — Кёёё-ёёён!.. — она застонала тонче. — Кёёёён... Кён. Кён. Кён. Кён. Кён. Кён. Кён!!. Асахина заёрзала на стуле, ладонь её, кажется, была под платьем уже целиком. Эта невиннейшая из всех девушек почти в открытую мастурбирует в общественном месте? — М-микуру!.. Пальцы мои сжались на головке моего многострадального органа. — Кёёёён!!. «Я заставил тебя. Один только я». Видя её раскрасневшееся лицо, слыша её разносящиеся уже чуть ли не по всему кафе стоны, я со всей отчётливостью осознал, что предал только что все свои высокие чувства, что не сдержал данных самому себе обещаний, что письмо с интимными тайнами могло быть проверкой, которую я провалил, но тем не менее не могу заставить себя о том пожалеть. Глядя на мастурбирующую богиню, тихо стонущее божество, не будучи в силах остановить при этом собственную руку в штанах и сделать хоть что-либо путное? — Да. Да. Да. Кёёёёёён!.. — Она приглушенно вскрикнула, даже почти что взвизгнула. — К-как хорошо-о-о-о-о... От этих мыслей, от услышанных только что слов и так уж распиравшее изнутри мой пах пламя брызнуло наружу фонтаном испепеляющей лавы. — М-микуру... Да!.. — Кажется, я сам вскрикнул. — О ками... Сладкая патока захлестнула бельё, мутные огненные круги повисли перед моими глазами. Ммм, где это я? И почему у меня такие липкие пальцы? Я моргнул. Глядя на тяжело дышащую, постепенно приходящую в себя девушку, осторожно извлёк из своих брюк руку и застегнул молнию. Медленно вытер под столом ладонь о штанину, всё ещё не до конца веря в произошедшее. — П... прости. Дыша всё тяжелее, постепенно бледнея, Микуру метнула в меня близкий к панике взгляд. Потом — задумчиво облизнула губы, страх в её взгляде сменился раздумьями, следом в глубине её глаз будто бы зажглись две искринки. — За что? — Она невинно взмахнула ресницами. — Я ничего... Ты о чём? Как туп я после оргазма. — Нет, ничего. — Я заставил себя рассмеяться. — Просто... Совершенно неожиданно она пододвинула ко мне стульчик, прежде находившийся прямо напротив моего. Губы её коснулись моей шеи, а затем моего уха, сладко выдохнув в него: — Спасибо, Кён.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

«Подведём промежуточные итоги». Я сглотнул слюну, чувствуя, как дрожит потная ладошка Микуру в моей руке. Мы возвращались в родной район через освещённый ночными фонарями парк, временами девушка с лёгкой краской на щеках таинственно улыбалась чему-то и кидала на меня лукаво-заговорщицкие взгляды. «Я злоупотребил доверием Асахины-сан, предал её младшую версию, цинично воспользовался секретами из сакрального драгоценного свитка — или это планировалось изначально? — самым похабнейшим образом». Свет одного из фонарей блеснул в дрогнувшей поверхности лужи. «И ей это п о н р а в и л о с ь». Я сам покраснел, вспомнив это. Сердцебиение моё участилось. «Она поцеловала меня. В щеку. Интересно, сделала бы она это, знай она, что всё это не было безумной чередой совпадений, а было цинично и целенаправленно спланировано мною?» Нога моя запнулась на камне, я вдруг осознал, что, как бы ни могла относиться к произошедшему нынешняя Асахина-сан, всё это несомненно должно было нравиться её будущей версии. Или она просто вынуждена была написать то письмо, замыкая круг времени? Но ведь откуда-то же взялось изначально содержание хронопетли, специфические словечки и стиль поведения Асахины-старшей? С момента ввязывания в эти дела я прочёл немало фантастики и даже пару научпоп-книжек, знаю, что такие вещи не берутся из ниоткуда. Каблучок Микуру тоже поскользнулся на камне, кажется, на том же булыжнике, на котором секундой раньше споткнулся я. С неловким хихиканьем божественная Асахина-сан теряет равновесие, падает прямо мне на руки, я подхватываю её неземное тело чуть ниже пояса. Глаза её полуприкрыты, голова запрокинута назад. «Поцеловать?» Губы Микуру Асахины приоткрыты, они влажно мерцают, слабо подрагивая. Я обычно заторможен и неискушён в такого рода делах, но прочитанное в потайном свитке словно наделило меня шестым чувством, я осознал, что девушка сама ждёт поцелуя — и даже, возможно, специально поскользнулась на камне. «Вправе ли я?» Выигрывая время на колебания, я провёл рукой по её талии через платье, провёл рукой, чего уж там скрывать, прямо по ягодицам. Мне вспомнилось ещё раз, словно эпизодом из позорного дикого сна, как я не более получаса назад грязно стискивал рукою в штанах прилюдно в кафе свой собственный член — а Микуру Асахина смотрела на это и улыбалась. Поняла ли она, что я видел движения её рук под столиком? Или считает, что всё так и осталось на уровне домыслов, догадок и слабого пред-оргазмического румянца? «Нас в её представлении сближает теперь общая сладко-постыдная тайна. Как Ли До и Шоррэя в её фантазиях, продолжавших как ни в чём не бывало невинно общаться позже». Сердце моё взволнованно стукнулось в грудную клетку, я наклонился над божественной Микуру Асахиной. Уловил чарующий ландышевый аромат — и коснулся губами её губ. Языки наши соприкоснулись. Асахина зажмурилась крепче, впилась в мои губы резким ответным движением. Я застонал глухо, продолжая гладить её ягодицы сквозь платье, хотя ничего мне сейчас так не хотелось, как запустить ей руку под юбку и вцепиться в трусики пальцами. — Кё-ён!.. — простонала она, слегка отстранившись, освободив рот, хотя нижняя её часть приникала ко мне всё ближе и ближе. Глаза её приоткрылись, хотя были мутными. — М-микуру... Я её хотел, хотел с нестерпимой силой, хотел взять её прямо здесь посреди парка, задрав ей платье словно какой-то шлюшке, содрав с неё одежду как с Харухи. Но всё моё воспитание и все мои прежние представления о характере Микуру протестовали, говоря, что Асахина не Харухи, что она будет против и хотя бы в последний момент заколеблется, причём сказанное в том свитке о её нраве в общем-то подтверждало прогноз. Рука моя огладила вновь её ягодицу, уже под платьем. Может, всё же попробовать, ведь кто не рискует — тот не выигрывает? Она моргнула, муть в её глазах чуть расступилась. — К-кён... Уже чуть другая интонация, с еле заметным оттенком предупреждения. Нечто среднее между «Что ты делаешь?» и «Ты уверен?». Можно не сомневаться, интонация эта усилится, если я продолжу свои подступы к ней, в результате получится что-то вроде изнасилования. Пусть изнасилования сугубо дружеского, пусть сопротивление её будет деланным и лицемерным — всё равно — хочу ли я с ней так? «Конечно, хочу». Кончик моего пальца дотронулся до салатовой ленточки её трусиков — и тут же отпрянул. Асахина смотрела на меня, почти не дыша. «Но не могу». — Осторожнее, Микуру-тян, — шепнул я, поцеловав её в верхнюю губу, одновременно вытянув руку из-под её платья. — Здесь много мусора. Она рассмеялась негромко, отступив на полушаг, в смехе её слышалось облегчение, благодарность, нежность — и в то же время словно бы даже некоторое разочарование? — Спасибо, Кён. — Она помолчала немного, спустя несколько шагов снова взяв меня за руку. — Это волшебная ночь. Одна из... самых волшебных ночей этого века. Вообще-то формально был ещё вечер, но я не стал её поправлять. Кровь моя столь отлила от мозга, что я из последних сил подавлял иные желания. Вот и ворота парка. — Пока, Кён. — Приобняв меня на прощание, она вновь отступила, в глазах её что-то светилось и переливалось. С уст Микуру-тян сорвалось застенчивое хихиканье. — Я буду вспоминать о тебе. — Я т-тоже, — невольно вырвалось у меня, ладони мои впились в бока, словно боясь иначе соскользнуть ниже. Некую долю мгновения мы рассматривали друг друга, слабо дрожа, щёки мои явно раскраснелись, а в дыхании Асахины-сан появился слабый присвист. Я готов был сгореть от стыда, в то время как правая ладонь моя немного расслабилась и перелегла на бедро. Губы мои приоткрылись и снова сомкнулись, я не мог выдавить ни звука под её нежным взглядом, в то время как брюки мои оттопыривались и бунтующая плоть рвалась наружу. Наконец я вновь приоткрыл губы, с невероятнейшей силы трудом шевельнул ими. «Показать?» Это было словом без звука, практически не сопровождавшейся потоками воздуха репликой. Я запылал гуще, отчаянно вдруг вознадеявшись, что Микуру Асахина не умеет читать по губам. Девочка отступила ещё на шаг, окинув взглядом округу. С парком соседствовала сравнительно освещённая автомагистраль, по которой, несмотря на позднее время суток, периодически проезжали автомобили и шли пешеходы, но ближайшая из странствующих по шоссе семейных пар была довольно далеко. Оглянулась вновь на меня, быстрым вороватым жестом облизнула губы. И кивнула. Дыхание моё словно перехватило. Я погладил неуверенно топорщащийся бугор прямо на глазах Микуру — в которых всё ярче пылал дивный чарующий свет — погладил себя на глазах у Асахины-сан и у тех пешеходов, которые, хотелось бы верить, не замечают пока ничего. Ещё на шаг отступив, Микуру Асахина полуопёрлась на арку ворот, попутно скрыв себя из поля видимости прохожих, взгляд её замер на мне. Я стиснул крепче себя пальцами через брюки, не отводя взора от её хрупкой фигурки, от её стройного стана и изящных ножек. Всё как в кафе. Всё как в том треклятом кафе, только теперь всё это происходит совершенно открыто? Без цирлих-манирлихов, без отсылок на фильм и пасхалок из тайного чудного свитка? Я тихо застонал, не в силах поверить до конца в то, что прямо сейчас совершаю, пальцы мои задрожали. Не без удивления я заметил лёгкий лукавый изгиб в уголках её губ. Улыбается? «Испытывает острую неуверенность в связи со страхом потери контроля над ситуацией, — вспомнились мне опять слова из той методички. — Способна из-за этого отказаться даже от самых заманчивых перспектив, если происходящее не укладывается тесным образом в её грёзы. Парадоксальным образом может раскрепостить свою сексуальность в публичных местах — где безопасность Асахины-сан гарантирована и где она может чувствовать себя спокойно». То, что происходило в том кафе, в кинозале и что происходит сейчас? Мимо проходят пешеходы, я не могу ничего сделать с Микуру без её воли, даже если бы и хотел. Сама же она в безопасности, её даже не видит никто, она скрывается в тени арки и улыбка на её губах — или мне кажется? — становится всё шире и шире. — М-микуру... Взгляд её сделался искусственно-строгим, я чуть не задохнулся. Попытался замедлить мерные колебания пальцев — но секунду спустя снова совершил несколько резких движений. — П-прости... Она смотрела на меня с непередаваемой смесью насмешки и нежности, собственничества и любования. Почти как — до меня вдруг дошло, где я мог видеть этот взгляд раньше? — старшая Асахина-сан. «Не в этот ли миг были пущены корни грядущего её ко мне отношения, фундамент будущей личности, сознающей свою сексуальность и умеющей пользоваться ею? Когда она осознала, что может мной управлять, может склонить меня к позорным вещам, причём принудив меня от этого падения получать невероятное удовольствие?» Правда, линия времени — если я хоть что-либо понимаю — должна была быть иной поначалу, письмо Асахины-старшей прямо намекает на это. Но кто может знать, не должно ли было случиться на предыдущей линии времени что-то аналогичное? От этих мыслей, от подозрений, что я сам своими руками превращаю сейчас невинную фею в самодовольную и ничуть не менее пленительную стервочку будущего, я застонал громче. Пальцы мои сжались опять на топорщащемся бугре брюк, глаза Микуру смеялись. Я зажмурился, расстегнув с лязгом ширинку, рука моя рванулась вглубь — и почти тут же застыла. Близящиеся голоса пешеходов. Я распахнул глаза, тяжело дыша. Взгляд мой пересёкся со взглядом Асахины-сан — та еле заметно качнула головкой, строго нахмурившись, щёчки её были залиты краской, а руки подозрительно ровно сложены на груди. «Продолжай», — шевельнулись её губы беззвучно. Правая её рука соскользнула вниз и поиграла повелительно краешком платья, обнажая бедро почти до трусиков. Хватая беспомощно воздух ртом, моляще-благоговейно глядя на Асахину, чувствуя, как мир шатается вокруг меня, я извлёк из своих брюк член. Сжал на глазах Микуру — та зажмурилась на миг — и застонал тоньше. — М-мм-микуру... Кольцо моих пальцев задёргалось как сумасшедшее, голоса проходящей мимо пьяной компании стали ещё громче. Очи Микуру-тян пылали как глаза Сямисэна, она облизнула вновь воровато губы — и сделала пальцами быстрый неуловимый жест, жест, который можно было трактовать только как «Сдёрни вниз это». Я повиновался. Холод прокатился по моим бёдрам, освободившимся от брюк и белья, колени мои задрожали, я не то чтобы застонал, мастурбируя голый в нескольких шагах от наполненной людьми магистрали, я почти что завыл. Улыбка Микуру Асахины сделалась ещё шире, сделалась почти ослепительной, стала откровенно дразнящей. Она приподняла поощрительно краешек платьица, обнажая уже оба бедра, обнажив зеленоватую ленточку. — М-мммику... о ками!.. Кажется, я слабо вскрикнул. Зря, вероятно — голоса проходившей мимо компании сразу же стихли? — но мне было уже не до них. — М-миииикуру... Ах-х!.. Ммикуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру, Микуру!.. Я пошатнулся, колени мои утеряли стойкость, пальцы стискивали член всё крепче рывок за рывком, а перед глазами стояли — вправду ли она вновь в открытую совершает это? — кончики тонких девичьих пальцев, касающихся ленточки трусиков. — Мми... Ммик... Аааааааа-ааааах!!. Ноги мои подогнулись-таки, я шлёпнулся удачно на зад, но даже это не прервало ускоряющихся движений моих пальцев. Зажмурившись, я вновь застонал, чувствуя, как из меня вырывается наружу лава животной похоти, жаркий фонтан вожделения, орошая упавшие брюки и асфальт подо мной. Голоса молодёжной компании, в интонациях которых невнятно мелькнуло презрение и насмешка, давно удалились, а я продолжал сидеть на влажном асфальте, всё ещё прижимая к паху ладонь и не открывая глаз, покачиваясь взад-вперёд, не в силах поверить, что я только что натворил. «Что мы только что натворили». Теперь, когда похоть отхлынула, мне уже не казалось так легко объяснимым поведение Микуру Асахины. Наши отношения не будут никогда прежними. Неужто она не увидела, что загоняет нас сейчас обоих в ловушку, загоняет в неудобное положение, из которого будет сложно выбраться? Разве что... Тем временем ладонь Микуру взъерошила ласково мой затылок, губы коснулись моего лба. — Бедный Кён. — Девочка смотрела на меня поднимающегося с жалостью, во взгляде кроме обычного уважения была ироничная покровительственность. Словно у старшей Асахины? — Бедный... глупый Кён. Вот и её выражения? — Я помогу тебе. — Губы её прижались к моему уху, мгновением позже шепнув: — Код номер три тысячи пятьсот шестьдесят девять. Этого вечера не было, Кён, ты так и не пригласил меня никуда. П... прости, пожалуйста. Отодвинувшись, она смотрела пару секунд мне в глаза, потом черты её личика дрогнули. Спрятав поспешно взгляд, Микуру отстранилась и устремилась к выходу из парка. «Код No3569: — пусковая мнемоническая команда для модуля нейрокорректирующих воздействий. Модуль является экспериментальной разработкой, врученной Асахине-сан лишь месяц назад. Через неделю он должен быть снят с неё из-за проявляющихся изредка негативных побочных эффектов, других разработок подобного класса создать так и не удалось. Предназначение модуля — стирание кратковременной памяти. Настроен только на членов «Бригады SOS». Поскольку в смущающих обстоятельствах Асахина-сан может попытаться применить модуль, меж тем как это противоречит текущим планам в сложившейся ситуации, к тексту приложена обезвреживающая команда — «Вашингтон 689». Знание этого кода защитит мозг от наведённой амнезии». Вот, значит, как? Я моргнул. Потом, неуверенно кашлянув, вытер с брюк наиболее крупное пятнышко спермы. В ушах у меня слабо шумело после случившегося, зато дымка в глазах стала слабеть. Этого вечера не было? Мне вспомнился румянец на щёчках девушки в кафе, затем — как она довольно облокотилась на арку ворот парка, наблюдая за моими действиями. Интересно, не сообразила ли она ещё в ресторанчике, что может спокойно стереть мне память, насладившись зрелищем своей власти над строгим пафосным Кёном и не вкусив какого-либо рода последствий? «Она не такая», — совестью кольнуло меня. Но стирание памяти — чуть ли не единственный выход тут для пары учащихся, запутавшихся в своих чувствах и комплексах. И, коль скоро Микуру поняла неизбежность этого, она могла по ходу получить удовольствие? Я отогнал эти мысли. Как это ни странно, от сделанного только что Асахиной-сан мне стало легче дышать. Она теперь будет считать, что я не помню случившегося, я же смогу притворяться, будто её чары сработали. Нога вдруг запнулась, от некстати пришедшей в голову мысли дыхание стало неровным. Кто может поручиться, что она не проделывала со мною и раньше подобного? Мне вспомнились некоторые её чудные взгляды, выглядящие так, будто бы она знает обо мне что-то, неведомое мне самому. «Нет, бред. В тексте же прямо сказано, что модуль этот у неё лишь недавно и ненадолго». Если, конечно, тексту того странного письма с завитушками вообще можно верить.

IV. ЛЕСТНИЦА

Последующая пара суток была довольно спокойной. Микуру ужасно краснела и опускала глаза каждый раз при встрече со мной. Временами я ловил на себе странно-задумчивые её взгляды, когда она думала, что я не смотрю на неё. На третий день она, почему-то чуть заикаясь, робко спросила меня, как я себя ощущаю. Глаза её были расширены, в них светился испуг, она прижимала растерянно ладошку ко рту. Вопросы, заданные ею, были как минимум странными. Хороший ли у меня аппетит? Не было ли у меня диареи? Я сдержанно ответил, что всё в порядке, после чего Микуру запылала гуще и скрылась. Никак к ней поступили сведения о возможных эффектах нейрокоррекции? Хотя модуль вроде должны были снять лишь через неделю. Я не знал сам, как вести себя с Асахиной-сан теперь, после получения этого чудного свитка, содержание коего вроде бы оказалось правдивым, после позора пред нею, который как будто не сильно ухудшил её мнение обо мне и даже принёс ей некое странное удовлетворение. Добавились и проблемы с учёбой. Дела бригады, по счастью, не отнимали особенно много времени, наша широкобёдрая командирша не стала выдумывать новых невероятных проектов, удовольствуясь старыми. Порою на её личике во время собраний мелькала при взгляде на меня стервозная улыбка, но в остальном она вела себя довольно корректно, не напоминая о произошедшем. До происшествия у чердака. — А, это ты, Кён, — сверкнули её глаза, сверкнули победно, что вызывало некоторые сомнения в случайности встречи. — Будь другом, подержи лестницу, пока я залезу на чердак школы за старыми микрофильмами. — Зачем тебе? — хмуро поинтересовался я. Улыбка на её губках ничуть не стала слабее. — Хочу ознакомиться с модами шестидесятых. Тебе тоже наверняка будет интересно узнать, какое бельё девчонки носили тогда, чем они удивляли мальчиков. Ты ведь у нас озабоченный, правда? Звонко рассмеявшись, она убежала вперёд, я принципиально не стал ускорять ход и даже призадумался, не игнорировать ли её поручение. Ножки Судзумии являли собой вполне достойное зрелище в сумраке школьного коридора, что, возможно, было для меня иным поводом подзадержаться. Она надела юбку короче обычного? — Вот, — поднявшись на пару ступеней по зашатавшейся почти сразу же лестнице, Харухи оглянулась. С капризным видом надула губки. — Подержи, пожалуйста, лестницу, пока я буду ковыряться там наверху. Смотри на меня внимательно, чтобы я не упала. Я хочу этого. Последняя фраза — «Я хочу этого» — звучала совсем странно и неуместно. Так героини романтической манги просят героя о поцелуе. А героини этти — о чём-то более серьёзном. Сглотнув слюну, я обхватил руками одну из деревянных колонн старой лестницы, глядя снизу вверх на Судзумию и стараясь не фиксироваться взглядом на её коленях и бёдрах. Это было непросто. Её коленопреклонённая поза, которую она приняла, в то время как верхняя часть её тела была уже скрыта чердачной дверью, выставляла на обозрение именно окорок Харухи. — Кён. Голос её прозвучал по-небывалому сладко и в то же время тихо, как если бы она раздумывала вслух. Левая её рука, оставшаяся по эту сторону двери, потеребила край юбки. — Да?.. Кажется, в горле моём пересохло. — Я знаю, что ты извращенец. — Грязное слово прозвучало в её устах абсолютно невинно. — Знаю, как трудно тебе сейчас смотреть на меня. Так вот, я... совершенно не против, если ты сделаешь то, что делают в таких случаях извращенцы. Я пойму. Открыв рот, я тут же его закрыл, потом сцепил зубы. Меня начало трясти яростью, я даже отступил на пару шагов от лестницы. Пусть падает. — Если что, я не возражаю против открытости, — проговорила быстро Судзумия, ни о чём не подозревая, проговорила тем же тихим издевательски-сладким тоном, — но я против лицемерия и любой фальши. Если я слезу с лестницы и обнаружу, что, — она причмокнула языком, — что ты притворялся обычным, порядочным человеком, я сочту это за обман. А обман надо разоблачать, Кён. Она пошелестела немного микрофильмами, голос её стал ещё приторнее. — Перед Асахиной-сан, Кён. Перед Нагато. Не думаю, чтобы им самим особо хотелось узнать о тебе всю истину. «Нагато и так уже знает», — всплыло у меня в голове. Но сказать это вслух я не мог, да и не хотел, мысль об оставшихся гирьках на другой чаше весов вводила в озноб, причём сильнее всего пугала уже не возможность, что Асахина узнает о моих про неё фантазиях, а риск, что она узнает о кое-каких последовавших за этим событиях. — Ты меня понимаешь, Кён?.. Голос её стал вкрадчивым, она пошевелила вновь краешком юбки, не отвлекаясь от изучения микрофильмов, платье её потянулось вверх. «Шантаж». Понимая, что выбора у меня нет, зная в то же время, что нужно сопротивляться, но дыша отчего-то всё чаще и судорожней, я опустил ладонь вниз, глядя на показавшийся из-под юбки край аленьких трусиков, опустил ладонь к начавшим уже оттопыриваться брюкам. И сжал бугор пальцами. Сжал крепко, сжал ещё раз, сжал в два раза сильнее. «Я мастурбирую на одноклассницу», — окатило меня обжигающе-сладкой волной понимания. Новый вдох словно застрял в моих лёгких шаром морозного пламени, дыхание на миг осеклось. «Это уже б ы л о». О да, в некотором смысле это являлось невероятно, крайне банальным? Я попытался себя остудить воспоминаниями о событиях трёхдневной давности, о каминг-ауте перед Микуру, попытался даже цинично над собой надсмеяться — но лишь запылал. Те события были как сон, я старался забыть их. Забыть о подстрекнувшей меня к изнасилованию паскудной насмешнице, забыть о скользко-постыдном свитке из будущего. И мне почти удалось сие, пока всё это безумие не началось заново? «Я мастурбирую на поднявшуюся вверх по лестнице одноклассницу. Пялясь бесстыже под её юбку, стоя посреди школьного коридора, где меня кто угодно может увидеть». Взгляд мой метнулся по сторонам, рядом вроде никого не было. Последний этаж учебного заведения, люди здесь ходят редко, но почему мне от этого ненамного спокойней? Окна. Здесь есть широкие прозрачные окна, хотя коэффициент отражения света по идее должен защищать меня. Но всё равно, если кто-то увидит меня, что будет с моей репутацией... Я застонал сдавленно. — Да, Кён? — как будто оторвалась от своих действий Судзумия. Хотя теперь я уже не был уверен, что на чердаке школы вообще есть какие-либо микрофильмы. — Тебе... плохо? Ответа она не дождалась, если не считать за ответ резко ускорившиеся ритмичные звуки и сиплое дыхание. — Ты не должен утаивать свои чувства. — Судя по голосу, она нахмурилась. — Я бы хотела, чтобы ты проявлял их открыто. Не сдерживая молниями и замками. Кончики её пальцев приподняли ещё выше сзади юбчонку, пощекотали красную ленточку трусиков. Поняв намёк, вспыхнув едва ли не ярче этой ленточки, едва ли не ярче Асахины три дня назад, я одеревенелой рукою сдёрнул вниз язычок молнии. «В о т что она тогда ощущала». Высвободившийся наружу орган трепетал в моих пальцах, я его сжал, вновь в очередной раз застонав еле слышно, видя, как разбрызгивается по полу моя смазка. «Э т и воспоминания действительно могут заставить тебя заикаться до конца жизни?» — Х-харухи?.. — Что, Кён? Такой нежный заботливый голос. Почти как во время моего прихода в себя после предполагаемой комы — после отмены Нагато внесённых ей в действительность изменений. — Ты там ско-оро?.. — Пара плёнок осталась. А что, — её голосок дрогнул, то ли от волнения, то ли от сдерживаемого смеха, — тебя что-то смущает? «Помимо того, что я в открытую дрочу на капитаншу собственной команды прямо посреди школы?» — Я... не могу больше. — Покраснев вновь, я поспешно добавил: — Д-держать л-лестницу... Смех её был таким серебристым. — Я и не подозревала, что ты столь слабый мальчик, Кён. Если бы я знала, я бы не просила тебя о помощи? Юбка её с явною неохотою вернулась на место, коленки зашевелились, спускаясь по лестнице. Я не в силах был отвести от них взгляда, как и прервать действия своих пальцев, я смог лишь отступить на полушаг, приоткрыв полуневольно рот. Развернувшись, Харухи театрально ахнула, прижав руку ко рту. — Что. Ты. Делаешь? — Её глаза расширились, ноги задрожали, как бы в невротичной истерике. — Извращенец!.. Голос её поднялся, на долю секунды взлетев до ультразвука, а рот округлился, явно собираясь исторгнуть ещё более громкий крик. Я панически попытался заправить член в брюки, хотя он упирался и не умещался в плавках, забрызгивая ткань изнутри смазкой. «Сука». Харухи резко сделала несколько шагов вперёд, ладонь её коснулась дрожащего опорщащегося бугра через ткань. — Что. Ты. Делаешь? — Теперь тональность её голоса ещё раз изменилась, из разгневанной став буднично-недовольной. — Я разрешала тебе прятать его обратно? Я приоткрыл рот, стоя молча несколько секунд и тяжело дыша, близость её руки сейчас не давала мне сосредоточиться и уносила мысли в дикую даль. — Ну... нет. Кончики её пальцев выписали пируэт по моим брюкам. — Вот и не прячь. Колени мои задрожали, Харухи солнечно улыбалась, я еле стоял, упиваясь каждым мгновеньем касания её пальчиков и с ужасом ощущая, что готов сейчас на многое ради них. Даже, быть может, предать Асахину-сан? — Думаю, ты не против, — улыбка её стала шире, — если я расстегну молнию. Расстегну и, — она куснула губу, — изучу своего подчинённого чуточку лучше, исследую напрямую. Кончик её указательного быстро-быстро щекотнул меня. — Н-нет, — вылетело из меня. Я еле мог говорить. — Н-не против... Язычок молнии моих брюк съехал вниз. Ладонь Судзумии скользнула было внутрь кончиками пальцев, но тут же застыла, в глазах её что-то провокационно переливалось. — Может быть, ты даже сам х о ч е ш ь этого? — Ноготки её коснулись головки и тут же отпрянули, улыбка её была уже физически невыносимой. — Скажи это, Кён. Попроси меня. Я застонал, уже во весь голос, борясь с желанием оттолкнуть её пальцы и кончить собственноручно прямо под её издевательски-ласковым взглядом. — Пожалуйста. Кажется, ещё чуть-чуть смазки брызнуло прямо на ноготки её пальцев? — Я... Закусив губу, я собрался было на миг с мыслями, хотя скорее с жалкими остатками оных, попытался собрать воедино жалкие остатки достоинства, чтобы на шаг отступить, но в это же самое мгновение кончик пальчика Харухи дотронулся всё-таки шаловливо до краешка моей плоти. Дотронулся — и слегка щекотнул. Поддразнивая. Играя. Шутя. — С-сделай... это, Судзумия. — Колени мои снова дрогнули. Что это я жалобно лепечу? — П-п... п-прошу тебя. От осознания того, что я только что произнёс, от осознания, что выговорили сейчас мои губы, упомянутый орган чуть было не взорвался каскадом яркого пламени, я захватил в рот новую порцию воздуха, чтобы не задохнуться. Пальцы Судзумии остановились в насмешливом ожидании, она смотрела на меня со спокойным ликующим торжеством, меня же словно прожгло ознобом, мне в странном озарении вспомнились вещи, сказанные по её указке три дня назад. Стыд и приниженность. Покорность и наслаждение. Умопомрачительно-жуткий испытанный на сдвинутых вместе партах оргазм. — Я... хочу этого. — Откуда это сатори, это противоестественное озарение, это неожиданное понимание, какие именно слова надо произнести? — Мечтаю, чтобы... к-капитан моей команды С-судзумия... поласкала меня м-между ног. По... п-подрочила мне пальцами. Я... не могу спокойно смотреть на её колени, на... её бёдра. М-меня просто сводит с ума, к-когда она поднимается вверх по ле-естнице... Лицо Харухи оказалось совсем рядом, а улыбка её из издевательской сделалась вдруг почти дружелюбной, пальчики её уже откровенно и в полную силу ласкали меня. — Как хорошо, что ты научился признавать это сам, Кён, — выдохнула она прямо мне в ухо, — чувствовать своё место. Тогда, кто может знать, возможно, со временем мы сделаем из тебя полностью послушного мальчика?.. Фаланги её пальцев сжались, выдавив из меня новые тонкие звуки. Я в это мгновенье почти что любил её, или, быть может, любил её тёплую пятерню? — Сделаешь ещё кое-что для меня? Я хочу завтра устроить что-то вроде осмотра найденных экспозиций белья, отправимся всем отрядом на берег моря, взяв наиболее экстравагантные из найденных мною недавно пляжных моделей. Прижав губы к уху, она шепнула ещё несколько слов, даже несколько фраз. Осмыслить их мне было трудно из-за движений её тонких пальчиков, но даже того, что я понял, хватило, чтобы чуть не кончить ей прямо в ладошку. — Сделаешь это, Кён? — Она глянула, улыбаясь, мне в глаза, пальцы её завибрировали с неимоверной скоростью. — Клянёшься? — К-кляну-у-усь... — вылетело из меня. Отстранив руку, лидер команды «SOS» с беспечной улыбкой поцеловала меня прямо в лоб. Сделала паузу, глядя с иронией мне прямо в глаза. Отчётливо понимая, чего она ждёт, но не в силах бороться с собой, я задрал ей юбку, на ощупь нашарил и содрал с её ягодиц алую ленточку трусиков. — К-кён, — протестующе пискнула она. Хотя в глазах её растекался торжествующей лавой смех и один только смех. — Ты... ты... х-хочешь изнасиловать вновь своего командира?!. Схватив её за руки, я заставил её отступить на несколько шагов назад, отступить к самой стене школьного коридора. Где-то на краю разума мелькнула ещё раз мысль, что нас могут увидеть, но это сейчас не могло остановить меня. — Хочу. Отпустив её, я левой рукой расстегнул окончательно брюки, сдёрнул с себя их и бельё. Правой рукой я подхватил под колено Судзумию, вынудив её раздвинуть тем ножки, сомкнуть бёдра вокруг меня стальным нежным обручем. — Аххххххххххх... — вылетело из её груди протестующе-жалобно. Я застонал, входя вновь с разгона в эту стервозу, ввинчиваясь в неё, чувствуя, как мой разум разносит в тысячи клочьев и развеивает по ветру. «Тряпка». Да, это так. Я ведь заранее знал, чувствовал смутно, что она собирается проделать со мною, но тем не менее не сделал ни шагу поперек её плана? «Секс-раб. Секс-игрушка. Вибратор на ножках». То ли ещё будет завтра? Я слабо вскрикнул, изливаясь в Судзумию, изливаясь в засранку, которую уже начинал понемногу странной любовью любить. Меж ног у меня как будто взорвался титановый стержень, стремительно превращаясь в плутониевый, в свою очередь исчезающий во вспышке пламени. — Х-х-хаа-арухи... Я поцеловал её в уголок рта, сам удивляясь тому, что я делаю. Мне и впрямь начинает приходиться по вкусу ходить на шипованном поводке? Она молча погладила меня по затылку.

V. ПЛЯЖНАЯ ФОТОСЕССИЯ

— Как насчёт полупрозрачных светло-сиреневых волокнистых чашечек топика с закосом под крылышки стрекозы? — спрашивает Судзумия, в глазах её переливаются странные искры. — Ты не находишь этот фасон сочетающимся с образом Юки? Я сглатываю слюну. Говоря откровенно, мне было бы сложно собраться с мыслями для ответа на этот вопрос и в обыденном состоянии — слишком уж явным был насмешливый прессинг Судзумии и слишком уж будоражащим было представшее моим глазам зрелище. Но сейчас — почти что невыполнимо. — Сочетание... не особо удачное и ты это превосходно знаешь. — Выдавливая это наружу, едва не пыхтя, я представляю мысленно, как скользнул рукой под почти невесомый топик Нагато, как коснулся её тёплых сосков. Покрываюсь румянцем под её ясным ответным взором. — Но именно сей... диссонанс, так сказать... может зацепить потенциального зрителя. Взгляд Харухи на миг опускается. Секундою позже она поднимает глаза, улыбка её становится шире, становится почти провоцирующей. — Почему, Кён? — Искорки в её глазах вспыхивают раза в два ярче. — Что ты хочешь этим сказать? Сердцебиение моё учащается. — Воплощение... внешней невинности. — Мне не до маскировки моих подлинных мыслей, мне бы хоть сформулировать их в более или менее вразумительной форме. — Пусть это не невинность белого пони под радугой, а скорее невинность горного хрусталя, неважно. Всё равно что... облечь новобрачную в одну лишь фату на обнажённое тело. Юки продолжает внимательно смотреть на меня, во взгляде её словно бы что-то едва заметно меняется. Сочувствие? Непонимание? Колено её вяло вздрагивает, я представляю себе — воображаю нарочно и стискиваю от этого зубы — как ножка её коснулась мягонько моих плавок. — Вот как? — Судзумия взмахивает ресницами. На ней самой бельё сейчас немногим менее эпатирующее, она пристраивается рядом с Нагато, взъерошив зачем-то последней сзади волосы ее парадоксального цвета. — Ты полагаешь, что зритель будет хотеть её? Нашу милую Юки? Я сдвигаю непроизвольно бёдра. Пытаюсь загородиться штативом фотоаппарата — и лишь гуще пылаю, сознавая всю неуклюжесть маневра. — П-полагаю. Палец мой вдавливает нужную кнопку. Вспышка. Ещё один кадр, ещё один снимок в коллекцию сегодняшней фотосессии. Ещё один эскалоп моих мук, обильно политый кетчупом из стыда и посыпанный луком невольного наслаждения. — Здорово, — рука Судзумии лежит на колене Нагато, улыбка её вновь расширяется, голос обретает медовые нотки. Блеск фотовспышки, почти незаметный из-за яркого солнца, как будто заставил её глаза заблестеть. — А как ты считаешь, Кён, какую позу нам с ней лучше выбрать для нового кадра? Ладонь её медленно гладит коленку Юки, я едва сдерживаю стон. В воображении мне представляется, как рука её заползла Нагато-сан в трусики, как глаза девочки из мира информационных структур распахнулись, как пальцы Харухи стали вибрировать. «Не представляй это». Краем глаза я вижу, как ярко краснеет, отвернувшись, Микуру Асахина, отчего меня тоже колет разрядом нелепого возбуждения. «Но ты должен». Чёрт. Я старался не пялиться сегодня в сторону Микуру, хотя стерва с капитанским значком открыто пыталась меня пару раз подстегнуть к этому. Но я сам не ведал, правильно ли я поступаю и не становится ли ситуация в результате лишь хуже. Как там эта зараза выразилась едко вчера? «Кён, завтра у нас на пляже намечена фотосессия, — сказала она. — Но мне осточертела твоя великосветская сдержанность, всё это демонстративное самообладание, словно ты каждый раз разряжаешься в уборной заранее. Право слово, даже Коидзуми лучше — он хотя бы отпускает время от времени хвалебные комментарии». Глаза её сузились, взгляд сверкнул угрюмой молнией. «Короче. Я хочу, чтобы ты не скрывал ни от кого свою извращённую суть завтра. Ну, на словах можешь, а на деле — нет. Я хочу, чтобы каждый, кто кинет взгляд на твои плавки на пляже, сразу увидел её. Понимаешь?» Осмыслить весь подтекст её слов мне тогда было трудно. «Только без картофелин в плавках, без всякого жульничества, — предупредила она. — Я проверю. Просто будь в боевой готовности. А если батарея даст залп, — в интонациях её скользнуло веселье, — не страшно, я тоже проверю, всё ли было тут честно. Но не вздумай для этого уходить никуда с людских глаз. Никаких туалетов!» Кажется, я открыл тогда рот, чтобы осадить эту чокнутую, с чего-то решившую, что я буду повиноваться её порнографическим указаниям. Но Харухи мне напомнила об имеющемся у неё компромате — и о паре новых видеороликов, снятых припрятанным у чердака телефоном. «Хочешь, чтобы наивная робкая Асахина узрела воочию, как герой её грёз запустил ладонь в брюки и любуется формами поднявшейся на чердак капитанши? — блеснули сталью её глаза. — Как он сознаётся униженно в тяге ощутить меж ног её пальчики? Могу это устроить». Она м о г л а. И, хоть я за последние несколько дней узнал много нового о Микуру Будущего и Настоящего — ставящего под сомнение полную невинность обеих? — в некоем высшем смысле Асахина-сан для меня остаётся оазисом чистоты. Пасть пред ней я не в силах позволить себе. Обратиться за помощью к Юки, попросить её стереть компромат, а то и отформатировать как-либо часть мозгов Харухи? Говоря честно, я побаиваюсь её сил, проявившихся некоторое время назад в столь большой полноте, боюсь даже затрагивать эту тему, как если бы в отсутствие напоминаний Юки могла позабыть сама, насколько она могущественна. Кроме того, мне не по себе даже от случившегося несколькими днями ранее, от того, что Юки узнала обо мне и от того, что между нами свершилось. Мне не особенно хочется, чтобы Нагато увидела новые порции компромата, демонстрирующие наглядно всю мою сущность. Что, если она и так в курсе? — Ну так как, Кён? — покашливает Судзумия. В голосе её слышится странная вкрадчивость, она вновь опускает глаза ненадолго и облизывает заблестевшие губы, рука её опять гладит нежно коленку Нагато. Я отвожу глаза, ощущая, как меня начинает слабо трясти. — Скажи, какую позу двум... девочкам лучше принять? «Извращенец». Ноги мои дрожат, брови Судзумии снова взлетают вверх. Она продолжает неторопливо дожидаться ответа. «Она хочет выставить меня дегенератом и первертом перед Нагато и Микуру. Нет — чтобы я сам выставил себя таковым перед ними обеими». Хорошо хоть, что Коидзуми с нами нет. Он выторговал себе день отсутствия, сославшись на некие домашние заморочки с семейным бизнесом? — Даже не знаю. — Я провожу языком по губам, во рту у меня пересохло. — Просто... перебои с фантазией некоторые от подобного зрелища. В принципе, я не столь уж и вру. Если не озвучивать то, что лезет само собой в голову, то, что я представляю невольно в рамках приказа Судзумии и что тянет на эротику жёсткого рода, я не в силах придумать что-либо сносное. — Ну пожалуйста, Кён. — Личико её становится почти умоляющим. — Ну хоть одну идею для кадра. Ты мальчик ведь, Кён. Мальчики должны понимать. Ротик Харухи жалобно приоткрыт, губы её продолжают поблескивать, она смотрит просительно на меня. Я переступаю с ноги на ногу, осознавая, что плавки мои топорщатся вновь, что сделать с этим я ничего не могу, и выше того — не вправе. — Кён, — произносит Судзумия, почти шепчет влажно. — Прошу тебя... Меж губ её проскальзывает на миг язычок. Ладонь её сдвигается вверх по колену Нагато, воображение моё, привыкшее уже рисовать самые разные образы для поддержания стояка в плавках, вновь представляет взору моего разума вид руки Харухи в трусиках Юки. Но на этот раз — чуть приспустившей их. — Ты бы м-могла, — язык мой едва повинуется, я злюсь на себя, одновременно улавливая вновь опустившийся вниз беглый взор Харухи, — положить руку... на правую чашечку топика Юки. Чуть-чуть... сжать её. — Вот так? Сияющая ярче солнца Судзумия осуществляет описанную процедуру, ладонь её ложится на различимый сквозь полупрозрачную ткань сосок. Кончик указательного пальца виляет вокруг алого бугорка. — Д-да, так. — Похоже, я начинаю слабо икать. Вспомнив вдруг, что я тут вообще-то фотограф, я нажимаю вновь кнопку проклятого аппарата, зажмурившись, хотя вспышка по идее должна была временно ослепить не меня. — А теперь?.. Судзумия Харухи улыбается, на меня глядя, пальцы её неторопливо поглаживают сосок Юки, выглядящей, как всегда, отрешённой и чуть заторможенной. Я сглатываю слюну, не решаясь кинуть взгляд в сторону Микуру, которая, кажется, отлучилась временно за мороженым. — П-проскользнуть... рукою под... под... под чашечку её топика. — Едва выговорив это, я ощущаю, что фраза вышла едва различимой. Или это у меня так громко зашумело в ушах? — Св-вободную руку... сдвинуть вверх по бедру. К-коснуться пальцами ленточки трусиков... Ладонь Харухи приходит снова в движение, пальцы проникают под полупрозрачный топ Юки, в глазах девочки-гиноида мне мерещится на миг даже слабая тень растерянности. Или это случилось мгновеньем позже — когда другая ладонь Судзумии прижалась к её синим трусикам, когда пальчики капитанши застыли, замерли на бесплотной ткани? — Чего теперь... будет хотеть, рассматривая эти снимки, наш будущий, возможный, виртуальный зритель? — шепчет негромко Харухи. Пальцы её оглаживают слабо ленту Юкиного белья, я ощущаю, как плавки мои становятся от смазки мокрыми. — Чего он... пожелает, Кён? Я приоткрываю губы, воздуха мне еле хватает. — Чтобы... чт-тобы... Зажмурившись, я прижимаюсь к фотоаппарату лбом, надеясь хоть так охладить себя, колени мои обвивают его опору-треножник. Что я творю? А может, послать всё к чёрту? Плавки мои разрываются, но если я сделаю это, сделаю прямо сейчас, разве я не получу вольную по уверениям Харухи? Моргнув, я сосредоточиваю кое-как взгляд на фотографируемых мною девчонках. Судзумия улыбается, ей явно доставляет сумасшедшее удовольствие крушить мой имидж чуть ли не при всей бригаде, от мысли этой в плавках моих снова что-то стреляет. Выражение личика Юки я, как ни стараюсь, не могу разглядеть. «Прости, Нагато». Бёдра мои стискиваются вокруг штатива. Я должен успеть, пока Асахины-сан нет здесь. — Да, Кён? — Харухи поднимает снова брови, словно читая мои мысли, пальцы её щекочут вновь Юки сквозь трусики. Я, ещё миг назад колебавшийся, ощущаю вдруг исчезновение выбора. — Чт-тобы... ты п-просунула р-руку... глубже, — выдыхаю я. — В-в трусики Юки. П-погладила... погладила... её там... Губы Нагато приоткрываются, то ли в протесте, то ли в недоумении, но она не говорит ничего. А мигом позже кончики пальцев Судзумии касаются её тонких складочек, различимых смутно даже сквозь ткань, теребя их. — Вот так, Кён? — Стервоза прищуривается, иначе, кажется, насмешка в её глазах испепелила бы меня на месте. — Мне... продолжать? — Д-да, — выдыхаю приглушенно я. Бёдра мои стискивают штатив крепче, тот почти что трещит. Подавив стон невероятным усилием воли, я скольжу по нему, скольжу вверх и вниз, как пес по ноге почтальона. — Ммммм. — Ладонь Харухи проникает в трусики Юки уже целиком, ротик гиноида приоткрывается шире. Судзумия приобнимает сзади товарку, свободной рукою исследуя её нежные холмики под почти бесплотным топиком. — Как хорошо. Воображаемый, виртуальный зритель... п-просматривающий эти снимки в будущ-щем... он ведь... ох... х-хочет сейчас нас обеих, да, Кён?.. Ноги мои вновь дрожат, конвульсируют, я ощущаю, что извергнусь спустя миг прямо в плавки. — Уж-жасно... — вылетает из моих лёгких наружу. Неужто это мой стон? — Ой. Кён, — раздалось удивлённое сзади. — Простите. Вы. Я... никто не хочет эскимо? Едва владея собой, изо всех сил пытаясь остановиться, но продолжая тереться полубессознательно о штатив, я оборачиваюсь. Вся красная, как свекла, Микуру Асахина отступает на пару шагов. Почему-то шмыгает носиком — и разворачивается поспешно к ближайшей биотуалетной будке. — М-микуру. Не... Слова замерзают у меня на устах, до меня доходит неспешно, что она только что видела — и сколь малы шансы объяснить это чем-то приличным. Бёдра мои дёргаются вокруг штатива, одурь никак не уходит. В некий миг мне даже кажется возбуждающим это, то, что только что произошло? «Она видела, как ты обканчиваешься в свои плавки на пару её подружек, командуя ими словно лесбидуэтом, — шепчет внутренний голос. — Вряд ли после этого между вами может быть что-то высокое и романтическое». Я хочу выть зверем. И в то же время — схватить себя между ног, игнорируя присутствие Судзумии и Нагато, схватить себя крепче и сдавить что есть силы, конвульсируя от беззвучного удовольствия? — Я догоню её, — выпрямляется Харухи, неохотно отклеившись от Нагато, в глазах её мелькает на миг что-то странное. Смесь мрачного торжества, едва заметной снисходительности и, пожалуй, чего-то ещё. — Кто-то же должен ей объяснить, что реальным мальчикам из плоти и крови не всегда просто себя контролировать, особенно когда они... особенно когда они ведут... столь интересную фотосъёмку. Сделав несколько шагов к будке, Харухи оборачивается. — А наши общие планы остаются в силе. Ничего такого уж умопомрачительного не случилось. Пока, — взгляд её намекающе касается меня и моих плавок, — не случилось. Зубы мои сами собой вновь смыкаются. «Сука». Даже теперь она хочет продолжать со мною играть, даже теперь она хочет продолжать надо мной издеваться в присутствии Юки и Микуру. Про прочих завсегдатаев пляжа не буду упоминать, они далеко и на создавшемся фоне мне нет до них дела. «Стерва». Я сажусь рядом с Юки, чувствуя, как меня пробирает похотью от близости её бёдер, как в уме всплывают недавние картины действий Харухи с нею, всплывают волны эротических грёз. Я ведь сам толкнул Нагато под это, я безумно этого жаждал, я почти сошёл с ума от желания? Осторожно кинув взгляд на Нагато, я вздрагиваю. Девочка-гиноид смотрит на меня не то чтобы с осуждением, скорее — со слабой грустинкой, как на запутавшуюся в кустах собаку. И — с сочувствием. Пальцы её касаются моей ноги — разумеется, обнажённой, мы ведь на пляже. Ресницы её взлетают в беззвучном вопросе, суть коего я вижу без слов. «Помочь?» Смысл вопроса можно понять разными способами, но я сейчас в состоянии думать лишь об одном. Хотя это по сути являлось бы новым предательством в отношении Юки, использованием её машинной безропотности, её доброты ко мне, отсутствия земных комплексов в своих грязных хищнических интересах? И я хочу этого. Колено Нагато касается моего, я, слыша всё более громкий стук в ушах, кладу ладонь ей на нагое бедро. Глажу его неуверенно — ненавидя себя и в то же время не желая остановиться — кладу на соседнее бедро девушки свободную руку. Пальчики Юки дотрагиваются сквозь ткань до пульсирующего уже минут тридцать столпа, тихий стон покидает меня от касания её нежной ладошки. В воображении сами собой — о проклятое надрессированное Харухи воображение? — рождаются грязные образы порнографической чёткости. Брови девочки словно бы чуть шевелятся. «Именно так?» — спрашивает без слов она? Я не могу ей ответить, я ощущаю, что чуть ли не взрываюсь в её ладошку сквозь плавки. Но, прежде чем я успеваю понять, что подобное было бы наилучшим исходом — и разве сие не укладывалось бы в рамки условий Харухи? — Нагато-сан отстраняет ладонь, она встаёт, отворачивается и опускается на четвереньки. После чего полуоборачивается, глядя на меня словно бы даже с некоторым удивлением. «Скоро ли?» — так можно истолковать её взгляд. Или «Ну чего же ты?». Хотя ко всем этим фразам примешивается доза холодности — во взгляде же Юки холода нет, лишь странная смесь участия, жалости, снисхождения, недоумения и любопытства. Я выпрямляюсь. «Нет». Ладони мои ложатся на её ягодицы. «Я действительно собираюсь сделать это». Синие трусики Юки спущены до бедра справа. «Вновь цинично использовать её дружбу». Мой многострадальный — и многоусладный? — ствол ввинчивается меж бёдер Нагато. Ладони, лежащие на ягодицах девчонки-гиноида, непроизвольно впиваются ногтями в плоть. «П р е д а т ь её». Я слабо вскрикиваю. И вскрикиваю громче — пошатнувшись — чуть не потеряв равновесие прямо на пляже при всех возможных свидетелях. — Ю-юки!.. Раскалённое пламя выплеск за выплеском покидает меня, подобно шарам огненных выстрелов плазмагана в тринадцатой «Контре». Молочное белое наслаждение затопляет глаза. — Юки!.. Юки, Юки, Юки, Юки... ах. О ками... Целую робко её плечо, чувствуя, как меня всё ещё слабо трясёт, Нагато — по обыкновению без единого слова — обнимает меня. Я прикрываю глаза, ощущая, как — вместо ослабшей похоти — на меня наваливается осознание недавно произошедшего. Позор перед Микуру. Неизвестные последствия в будущем. Пальцы Нагато теребят успокоительным жестом мне шевелюру, я расслабляюсь помимо воли. Кто бы подумал, что предавать дружбу может быть до подобного сладко?

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Прекрасно, — ввинтился ехидный голос главной занозы класса вновь в мои уши. — Развалились вместе рядом на пляже. А кто будет продолжать фотосессию? Я непроизвольно вздрогнул, взгляд мой дёрнулся сперва к моим плавкам — успел ли я после случившегося опять натянуть их? — потом стыдливо скакнул к невозмутимо восседающей в позе лотоса Юки. Та была по пляжным расценкам одета прилично, но моему воспалённому разуму в тот миг показалось, что буквально всё в наших позах и наших лицах кричит: «Мы с Нагато только что прямо при всех занимались сексом!» Асахина с раскрасневшимся личиком держалась за спиной у Судзумии, глаза её странно блестели. Та продолжала насмешничать, рассыпая обоюдоостро-коварные реплики: — Я вижу, вам понравилось быть вдвоём: ещё бы, никакого контроля, никаких обязательств! А как взять в руки яйца и общёлкать со всех сторон нашу несчастную Микуру-тян, так сразу в кусты, это нашему джентльмену уже не под силу? Эта грубость была уже перебором. — Иди к чёрту. — Я хрустнул костяшками кулаков. После того, как Юки дала мне освобождение от гормонов, пусть и ценой вульгарного применения её в качестве правой руки, внутри меня разливался покой. Чувство якоря стабильности. — Никто не обязан тут играть под твою дудку и участвовать в твоих странных затеях. Взгляд Харухи скользнул по формам Нагато, по её чуть сбившимся трусикам, потом вновь упал на моё лицо. Она усмехнулась, глаза её сощурились: — Это твоё последнее слово? — Да. — Мне было плевать на возможный шантаж. — Я слишком устал. И оставь в покое Асахину-сан, она тоже устала от твоих вымученных развлечений. — Прекрасно. — Словно поколебавшись с мгновенье, она явно пришла внутри себя к какому-то решению. — Тогда я покину вас. Только прихвачу с собой и Нагато, мне нужно кое о чём допросить эту... скромницу. Схватив за руку Юки, вынудив её встать, капитанша команды «SOS» потянула её за собой, стремительно удаляясь к будкам для переодевания вдоль линии пляжа.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Спасибо. — Не за что. — Спустя секунду внутренней борьбы я всё же положил ладонь поверх её ладони. Да, чувствуешь себя лицемером и изменщиком, но если этого не сделать, возникнет ещё более мерзкое чувство — что эти ненормальные события последних недель сломили тебя, высушили твои чувства к Микуру. Асахина-сан сглотнула слюну, глядя на ставшие уже совсем маленькими две фигурки. — Как ты думаешь, о чём они хотят поговорить? — Не знаю, — покривил я душой. Я примерно догадывался — и не сказать, чтобы это не вызывало тревогу. Умом я понимал, что Юки лишь видимая часть неизмеримого информационного айсберга и едва ли поведётся на жалкие провокации Харухи, но кто может знать? Если честно, я до сих пор не имею понятия, как Нагато-сан общается с другими людьми вне моего присутствия. «Часть неизмеримого айсберга, с которой ты спустил трусики недавно на пляже, которую трахнул, опустив при всех на колени», — будто раздался в моей голове едкий голос Судзумии. «Часть неизмеримого айсберга, которая ещё неделю назад сладко сосала тебе язычком. И тебе ведь понравилось». Я прикусил щеку изнутри, дыхание моё сбилось. В плавках моих вновь без участия разума принялось восставать что-то. В том, чтобы думать о друге так, было нечто позорное. — Кстати, прости, — выдохнул я. Асахина-сан кинула на меня удивлённый взгляд, мне пришлось объясниться, хотя и не до конца искренне. — За проваленную фотосессию. Может быть, ты всё-таки рассчитывала на неё, а я... всё испортил. — Ничего страшного, Кён, — слабо улыбнулась она. Положив вторую свою ладонь поверх моей, вследствие чего та оказалась меж двумя её нежными ладошками. — Харухи объяснила мне. — Да? Я пожалел о вопросе едва ли не сразу, как задал его. Ну, в самом деле, как эта циничная стерва — едкость которой в последние две недели окончательно вышла за рамки всех возможных приличий — с глазу на глаз могла объяснить Асахине моё поведение? «Ах, все мальчики озабоченные, этот хотя бы не дрочит рукою в открытую, не обращай внимания на его шалость»? Или «Ах, будущие зрители наших фоток должны быть озабоченными извращугами, поэтому я чуть распалила дурашку Кёна, чтобы он был адекватным»? Лучше не знать. — Да. — Почему-то улыбнувшись чуть сильнее, Микуру-тян опустила глаза. — А знаешь... я... не была бы против... фотосессии. Если только... я и ты. Сердце моё особенно чётко ударилось в грудную клетку. В ушах моих зашумело. Я вспомнил детально тот многостраничный список «чит-кодов» от Асахины-старшей, секреты и тайны младшей её ипостаси, её стыдные грёзы и эротические фантазии. — Хорошо. Я погладил её ладонь, чувствуя, что взмокаю, чувствуя, что вновь предаю её — но мне до крайности сладко и я не могу в этом себе отказать. — Сегодня вечером — в шесть?.. Асахина-сан взглянула мне прямо в лицо, щёки её приятно румянились. «Нет, всё-таки события последней недели изменили её. Прежде она от смущения и слово бы не могла в подобной ситуации вымолвить». — В шесть, — выдохнула она.

VI. ФОТОСЕССИЯ НА ДВОИХ

Чай, приготовленный Асахиной-сан, был по обыкновению неземным, он отрешал от действительности и позволял позабыть все безумные будни последней недели. Я закрыл на долю мгновенья глаза, гадая внутри себя, как из обыденных ингредиентов нашего кухонного инвентаря Посланница Будущего ухитряется сделать нечто божественное. — Ты выглядишь отсутствующим, Кён. — Глаза Микуру улыбались, она словно угадывала направление моих мыслей. — Это тянется уже несколько дней. Когда Окасава-сенсей спросил тебя, сколько электронных орбит в атоме фтора, ты ошибся в числе на порядок. Она смотрела на меня с нежностью и заботой, благоговением и сочувствием, но в то же время вроде бы и с лёгкой тревогой, подобно младшей сестре. Мне вспомнился взгляд её взрослой версии — взгляд старшей сестры. Сестринские чувства — не те, которые хотелось бы видеть. С другой стороны, шалость, ею недавно через письмо со мною проделанная, едва ли относится твёрдо к разряду сестринских. — Тебя и сейчас будто нет здесь, — губы Асахины-сан коснулись чашки, я разорвал со стыдом глазной контакт, думая, что события этих дней окончательно сделали из меня грязного извращенца. О чём только я думаю ныне, пребывая наедине с воплощением чистоты, домашнего тепла и уюта? — Если тебя угнетает что-то, ты бы мог рассказать мне об этом. Кажется, она и сама покраснела слегка, опустила взгляд, возможно, устыдившись воспоминаний о применённом ею амнезийном блоке. Впрочем, наш очаровательный талисман и без этого всегда был верхом застенчивости. — Я тебе доверяю, Микуру, — для убедительности я вытянул руку вперёд и коснулся её хрупких пальчиков, сжимающих ручку чашки, не зная, как ещё подкрепить свои слова. — Клянусь. Просто... просто некоторые вещи могут зря расстроить тебя. Нужно ли тебе знать, чем я занимался, глядя на твои снимки? Или — чем я занимался, глядя на снимки Нагато-сан и бака-Судзумии, причём прямо на глазах у последней? — Некоторые? — Она смотрела в глаза мне, меня же начинал бить слабый озноб, смешанный с жаром. — Например? В памяти всплыли картины, с фотографической чёткостью увековечившие хентай этих дней. Безумные бёдра Харухи под полуразорванным платьем. Прохладные губки Юки. Встревоженно-сдержанный взгляд Нагато — и моя сперма на её деловитом личике. Я сделал новый глоток неповторимого чая, вкус которого, ко стыду своему, почти не различал уже к этому времени. Нет, я бы мог рассказать тебе это? Странно, но мог бы — сжигая мосты, с горечью сознавая, что больше после этого между нами уже ничего не будет. Чего я не мог бы — так это сказать тебе, что твоя взрослая версия отдала мне тебя в секс-рабыни, выдав все твои тайны, предав тебя так, как человек может предать только себя самого. — Кён. — Она смотрела на меня с беспокойством, переходящим в панический ужас, я взволновался на миг, не вырвалась ли случайно наружу часть моего внутреннего монолога, как случалось уже не раз в прошлом. — К-кён... — Всё хорошо. — Я улыбнулся через силу, улыбнулся с болью. Не стоит грузить «младшую сестрёнку» свою выше необходимого. — У меня были некоторое время... нелады со здоровьем, можно сказать. Железами внутренней секреции. Особенно гормональными. — О. — Личико её чуть расслабилось. Я снова положил свои пальцы поверх её пальцев, погладил их, чувствуя себя предателем и одновременно — партизаном, добравшимся до спасительной гавани. — Я рада, что ты в порядке. Это очень важно для меня. — Аригато, Асахина-сан, — склонившись, я коснулся губами фаланг её пальцев, девушка задышала сипло и учащённо. — Ты тоже очень важна для меня. Несколько секунд Асахина Микуру смотрела без единого движения мне в глаза, смотрела, застыв, по щекам её расходился румянец, я смотрел так же неотрывно в ответ на неё, растворившись почти целиком в этих неповторимых мгновениях. Затем она приоткрыла губы, кашлянула тихо, неуверенно облизнув их. — Я... приготовлюсь к фотосессии, Кён? Она встала, сделала шаг к двери ванной, которую мы условились ещё ранее использовать в качестве переодевальной кабинки. Застыла в проеме, полуобернувшись, выглядя в этот миг как само воплощенье невинности — и в то же время плотского зова. Дыхание моё сбилось, я не мог забыть тот проклятый чит-список, «туториал к Асахине». Мне не следовало читать его, следовало сразу сжечь, но, конечно, Микуру-старшая знала, что я прочту его от корки до корки — не бездействуя при этом руками. — Разумеется, М-микуру. — Голос мой дрогнул, я осознал, что только что раздел мысленно до нижнего белья собеседницу — и примеряюсь уже к её трусикам. — П-приготовься. «Справка: — фантазии про интим-фотосессию. Будучи вызваны первоначально смущением из-за сделанных случайным фотографом на пляже фотографий одиннадцатилетней Микуру Асахины в купальнике, впоследствии они усилились ввиду ознакомления с опубликованным в пресс-блоге рассказом порнозвезды Джентли Сиратори о её первых съёмках и изучения старинного видео с актрисой XX-XXI веков Алиссой Милано, став своего рода настойчивой манией. В рамках этой фантазии Асахина Микуру покорно выполняет все команды фотографа, из мягких и деликатных становящиеся постепенно жёсткими и бесцеремонными. Давя на неё напоминаниями о необходимости съёмки, о том, что она в ответе перед близкими или друзьями, ради которых съёмка в том или ином варианте сюжета проводится, он вынуждает её фотографироваться во всё более и более фривольном виде, совершая перед камерой всё более откровенные или даже порнографические перформансы. Данный сценарий является особенно чётким выражением «комплекса Электры» и мазохистской ориентации разума. Стыд и отчаяние Микуру в рамках сюжета склонны достигать максимума, совершаемые ею по принуждению действия и произносимые фотографом реплики по поводу предположительно стоящего за этими действиями морального облика могут ввергать её в плач и слёзы, приводя в то же время к вспышке величайшего удовольствия у проигрывающей эту фантазию в уме реальной Асахины. В некоторых изводах сюжет завершается намёками на шантаж и интимной связью с фотографом». — Кён, я готова. Микуру робко хихикнула, подвергнувшись моему обозрению с головы до ног. Платье, в которое она облеклась, было не то чтобы особо коротким, но и скромным было его не назвать. Ладно, я, как представитель грубого пола, не умею толком описывать предметы одежды. Давайте сойдёмся на том, что это было нечто лёгкое изумрудно-зелёное, с открытыми плечами и глубоким вырезом спереди, с полупрозрачными оборочками того же цвета по краям снизу? — Пре... красно, — выдавил с трудом я. Мне, несмотря на джентльменские мои помыслы и почти вызревшее намерение забыть навсегда те проклятые строчки, сразу представилось две или три возможных «нелицепристойных откровеннейших акции» в её исполнении. Нет, даже не особо порочных? — Пройдись по комнате, — овладел собой более или менее я, голос мой стал твёрдым. — Мне надо посмотреть на тебя. Прими разные позы, будь естественной и элегантной. Как глупо. Клишированные шаблонные фразы, всё по учебнику для извращенцев. Да и способна ли прекраснейшая Асахина-сан быть «не элегантной» в принципе? Микуру, впрочем, не стала придираться к словам, да я и не ожидал от неё этого. Словно бы скрыв улыбку, она шагнула вперёд от дверного проема к столику с фруктами, шагнула ещё раз, позволив мне полюбоваться её очаровательными длинными ножками. Глянула на меня будто бы со слабой неловкостью — и в то же время лёгкой хитринкой, еле заметной искринкой тёплого собственничества в глубине глаз, тенью Асахины-старшей. Пожалуй, я бы и не заметил, не будь мои чувства и нервы из-за событий последней недели так сильно распалены? Взяла в руку яблоко. И, поколебавшись отчего-то, вспыхнув румянцем, поднесла его почти к самым губкам. Пальцы её застыли, яблоко замерло в сантиметре от рта. — Так, Кён?.. — Да, так, — выдохнул я еле слышно, наверняка покраснев и сам, думая о том, что надо бы скорее загородиться штативом, а то мои брюки вновь меня выдадут. — Под-дожди... мне нужно приготовить фотоаппарат... Меж губ её блеснул язычок, на лбу её мне померещилась испарина. Она волнуется? Её игривое поведение и смешинка в глазах не так уж легко ей даются? — Конечно. — Голос её был слаще мёда. Я включил видоискатель, одновременно радуясь, что нижняя часть моего тела теперь надёжно укрыта. Навёл объектив на неповторимую и божественную Асахину, чуть прислонившуюся к стене, демонстрируя колени и бёдра свои в самом очаровательном ракурсе. — Прекрасно. — Я почувствовал, что повторяюсь. Сглотнул слюну, пытаясь настроить себя на мышление профессионального фотографа, но ощутил, что в лучшем случае смогу лишь держать маску, правят мною сейчас совсем другие думы и мысли. — В-великолепно. Брови Микуру слегка изогнулись, она разглядывала меня как бы с лёгким недоумением, по-прежнему держа в руке яблоко. Спросит того и гляди: «Тебе плохо?» — или «Не перенести ли фотосессию на потом?» Я вытер пот со лба. — Думаю, будет лучше, если ты... — проговорил я, кусая губы, взгляд мой упал на злосчастный фрукт, и меня осенило, — если ты... надкусишь его. Но не сразу. Да, это мысль. Задел по меньшей мере для трёх, а то и для четырёх снимков. — Да, точно, именно так. — Я ощутил, что волна несёт меня, слова вылетали из меня едва ли не раньше, чем я успевал осознать их применимость к Асахине. — Девушка должна вкушать фрукт постепенно. Посмотри на него — словно бы с недоверием и дружеским любопытством в глазах. Прижмись губками трепетно к его алой поверхности. Проведи по нему кончиком своего языка. Микуру вспыхнула, как вспыхнул мгновеньем позже и я, осознав, что только что сам велел ей — и ради какого эффекта? — сделать. Вспыхнула, но повиновалась. Взглянула смущённо на яблоко, сглотнула слюну, на лице её выступили ямочки. Прикрыла глаза — капельки пота на лбу стали заметней — и коснулась губами нежно запретного фрукта. Открыла глаза, взглянула на него с ласкою, озорством и в то же время как будто опаской. Приоткрыла чуть ротик — и кончик её языка отправился в путь по красному глянцу. Я не сразу сообразил, что должен делать снимки. — Не останавливайтесь, Асахина... М-микуру, — голос мой задрожал, как задрожал и я сам, щёлкнув затвором, вдруг осознав, какой второй смысл можно узреть при желании в моей реплике. — П-п... продолжай. Микуру глянула на меня, вся пылающая, во взгляде её сменили друг друга испуг, подозрение, шок, странное нерасшифровываемое выражение — и некий отчаянный вызов. Она приоткрыла рот шире — и, не отводя от меня взгляда, провела язычком медленно по поверхности яблока от низа до корешка, гарцуя, лаская, поддразнивая, это было верхом откровенности и провокации. Новый щелчок затвора. — Х-хорошо, — выдохнул я. Невольная мысль о том, какие фотографии появятся в моём распоряжении теперь и что я смогу с ними сделать потом, просто сводила с ума. — Теперь... да. Возьми нож. Порежь яблоко на мелкие тонкие дольки. Положи одну из них белой мякотью на язык — и подержи её там секунды две или три, прежде чем надкусить. Она чуть помедлила. Взяла в руку нож — кинув на меня обычный свой взгляд со смесью смущения и раболепности — неуверенно занесла его над яблоком. Новый неловкий взгляд — и почти треть яблока отлетает в сторону под ударом лезвия лазерной заточки. Несколько быстрых, напоминающих дрожь, движений — и треть эта тонко-тонко нашинкована почти полупрозрачными ломтиками. Она взяла пальчиками одну из серповидных долек. — Вот так, Кён?.. — Микуру-тян застыла с ломтиком почти у самого языка, я не мог решиться взглянуть ей в глаза, но мне показалось, что те необычно поблескивают. — Ты... действительно хочешь, чтобы я это сделала? Белая мякоть коснулась розоватых пупырышков, я ощутил, что брюки мои вот-вот лопнут. Правая моя ладонь вспотела, стиснув фотоаппарат, левая же осторожно двинулась вниз, пытаясь укрыть свои действия за штативом от зрительницы. — Оч-чень... Ас-сахина-сан. — Кажется, горло моё пересохло. Во взгляде её снова что-то непередаваемо изменилось, добавилась будто бы еле заметная нотка смеха и теплоты. Кончик её языка продолжал игриво поддразнивать нежный яблочный ломтик, щекоча его краешек, играя с багряной корочкой. Она смотрела на меня неотрывно с лаской во взоре, я же, не будучи в силах сдержать свою левую руку, в некоем озарении осознал, что штатив всё равно меня почти не скрывает, осознав заодно, чего ради Асахина Микуру предложила мне сию фотосессию. После той моей грязной безумнейшей выходки прилюдно у моря. Нет, конечно, она не имела понятия, что я знаю о её тайных мечтах, едва ли она могла всерьёз думать, что «строгий пафосный Кён» станет их воплощать. Но её кольнуло чуть ревностью, ей захотелось увериться, что она имеет надо мною власти не меньше, чем Нагато или Судзумия, что она также в силах в течение фотосессии превратить меня в раба похоти. Тем более, что она уже знала о моей искушаемости к подобным вещам — после того вечера в ресторане. Кто знает, не сочла ли она себя виноватой в моём дебоше на пляже, решив, что мнемоблок сработал не до конца и что от этого у меня повысилась озабоченность? Кто же чьи мазохистские фантазии сейчас осуществляет, спрашивается?.. — Да, — почти простонал я, уже не особо шифруясь, стиснув рукою крепче бугор на брюках. — Хорошо. П-положи его на язык... надкуси. Щелчок затвора. Смежив веки на миг, Микуру последовала сказанному, потом кинула на меня новый взгляд с толикой вопросительности. Весь вспотев, я убрал всё же от греха подальше руку от брюк — домыслы домыслами, но я не хочу на всю жизнь опозориться, если они вдруг ошибочны. Кроме того, я поставлю её — и себя — в неудобное положение, если буду проделывать это совсем уж открыто, лишая её шанса изобразить из себя «ни о чём не догадывающуюся». У неё ведь теперь больше нет амнезийного блока? — Сядь в кресло у столика, — кашлянул я. «Довериться волне. Следовать интуиции. Почему я не составил заранее плана съёмки, наивный дурак, решив, что если я буду джентльменом и не буду вынашивать эротических замыслов, то съёмка будет простой и выдумать всё можно будет на лету?» — Закинь ногу на ногу. Подопри рукой голову, облокотившись на столик, окинь зрителя скучающим и как бы снисходительным взором. — Вот так? — на миг Микуру загородила ладонью лицо, после чего окинула меня с ног до головы совершенно несвойственным ей в быту томным изучающим взглядом. Чёрт, она сделала это так, что я сразу же вспомнил, чем с мгновенье назад попробовал при ней заниматься, едва начавшие опадать было брюки вспучились вновь. — Д-да, — я на всякий случай вцепился левой рукой в штатив. — Да, так, Микуру... И щёлкнул затвором. На губах Асахины Микуру проявилась как будто бы в это мгновение тень едва заметной улыбки. В ушах моих заколотила пульсация крови, я набрал в грудь воздуха. «Я не хотел этого, Асахина-сан, видят духи. Не хотел снова превращать тебя в секс-игрушку, но ты сама меня искушаешь. Да и потом, фотосессия девушки в любом случае предполагает толику эротичности, без этого нет смысла обычно?» — Недостаточно провокационности. Сдвинь чуть выше край платья, у него слишком длинная оборочка. Оголи бедро почти что до ягодицы. Брови Асахины приподнялись, но она выполнила послушно указание, хотя и залившись с новой силой румянцем под моим многозначительным взглядом. Подол одеянья ей пришлось придавить своим собственным телом, чтобы избежать его возвращения в прежнее положение. — Х-хорошо, — выдохнул я. Мне понадобилось прикрыть глаза на пару секунд, чтобы успокоиться. — Теперь... положи на открытое бедро свою руку. Погладь его. Задержи ладонь почти у самого краешка платья — и взгляни в камеру. Микуру сделала это, бросив на меня неуверенный взор, черты её личика заколебались. Шум крови в ушах моих становился тем временем громче и громче. — Оголи целиком и свою правую ножку, поменяй свои ножки местами, чтобы сделать манипуляции с платьем удобней. — Голос мой окреп, обретя неведомым образом мужественность, но в то же время доносился словно бы издалека, я сам не представлял чётко, что скажу в следующий миг. Меня начала вести роль? — Выпрями их. Раздвинь немного колени. Вот так, замечательно. В просвете меж полураздвинутых бёдер блеснула ниточка трусиков — перламутрово-сиреневых трусиков, странно цветом своим гармонирующих с оборочками платья. Микуру кинула в камеру умоляющий взгляд, но я успел щёлкнуть затвором раньше, чем она загородилась. — Превосходно. — Новый щелчок. Испуганно-скромные позы тоже годятся для снимков и тоже безумно заводят, не зря Харухи фотографировала её именно в таком виде. — Ты держишь ладонь именно там, где нужно. — Что я несу? Неужто мой язык обрел свою волю? — Но — просунь руку глубже, чуть дальше под платье. Прижми пальцы к трусикам. Микуру Асахина моргнула, взор её медленно на мне сфокусировался, обретя осознанность. — К-кён... — Тебе же ведь нужна эта фотосессия, правда? — мягко произнёс я. «Давя на неё напоминаниями о необходимости съёмки, о том, что она в ответе перед близкими или друзьями». Обратного пути нет, если уж я зашёл в своих уговорах так далеко, придётся применить всё-таки совет из скабрёзных строчек. — Ты помнишь, что вся бригада твоя, все члены нашей команды рассчитывают на тебя. Действуй, Асахина-сан. Она сделала это. Просунула руку под платье, раздвинув бёдра, шмыгнула жалко носиком, держа дрожащие пальцы у самой ленточки трусиков. Губы её приоткрылись на миг, но она ничего не сказала. — Прижми их к себе. Так, словно ты стесняешься, словно ты хочешь закрыться. Ты ведь не хочешь выглядеть перед неведомым зрителем распутной и грязной? Микуру повиновалась, глядя на меня расширившимися от паники и блестящими от слёз глазами. «Играет? Не может она быть в таком ужасе, если записка не врёт, если подобное было всегда предметом её тайных фантазий. Или она получает сейчас наивысшее наслаждение именно от этих эмоций?» — Чуть выше. — Я ощутил, что теряю сам власть над собой, словно сливаясь с собственной камерой в единое целое, единое развратное целое. — И продолжай прижимать крепко к коже своей через ткань пальцы. Всхлипнув почти незаметно, она сделала это. Я щёлкнул в очередной раз затвором. — Загороди другой рукой грудь. Ты же ведь скромная девушка, тебе как бы внове подобные съёмки. Заслони пальцами и запястьем соски, чуть-чуть поёрзывай временами рукой, тебе же ведь стыдно, ты почти умираешь от смущения и неловкости. Тяжело задышав, Асахина сделала это, глянув на меня со странной смесью стыда, испуга и благодарности. Откуда последнее, интересно, — неужто за точное описание её чувств? — Сдвинь левую руку меж бёдер пониже. Почти как было только что перед этим. Пальцы Асахины-сан, вздрогнув, покорно передвинулись. — Выше. Сантиметра на три. Какая ты глупая, не можешь сходу найти верное положение. Микуру вспыхнула. Пальцы её застыли примерно над предполагаемым бугорком клитора, хоть его и нельзя было увидеть сквозь трусики, от одной мысли об этом у меня что-то оцепенело внутри. Вся красная, она кинула на меня жалобный взгляд, колени её дрожали. — Чуть ниже. На сантиметр. Не забывай прижимать к себе руку. Новый щелчок. Мог ли я полагать ещё не более чем месяц назад, что буду когда-нибудь фотографировать прекрасную Асахину Микуру в подобном виде? — Снова чуть выше. Пальцы Микуру-тян снова сдвинулись ввысь. — Ниже. Ещё один щелчок затвора. — Выше. Новый щелчок. — Ниже. Выше. Ниже. Пальцы божественного видения, кажется, повиновались мне уже совершенно бездумно. Облизнув губы, глядя неотрывно на взмокшую пунцовую девушку, я ускорил команды. — Выше. Ниже. Выше. Ниже. Выше. Вот так. Губы Асахины вновь приоткрылись, словно хватая воздух, она глянула на меня вроде бы в непонимании. Пальчики её, тем не менее, продолжали следовать инструктажу. — Ниже-выше. Ниже-выше. Ниже-выше. — Набрав сам воздуха в грудь, я перешёл к ритму почти автоматной очереди. — Ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше. Ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше-ниже-выше. Микуру вскрикнула слабо, зажмурившись, правая рука её стиснула грудь через платье. Фаланги её левой ладони мелькали как сверло вибродрели, она уже не сдвигала вверх-вниз всю ладонь, но щекотала с поистине бешеной скоростью сама себя сквозь трусики пальчиками. Я щёлкнул затвором, увековечивая волшебное. — Прекрасно, Асахина-сан. — Мне хотелось запеть или попросту рассмеяться, чувство реальности вновь уплыло от меня, я ощутил себя героем какой-нибудь этти или попросту скабрёзного сна. — Но что это вы проделываете? Разве это достойно хорошей, правильной девочки? Разве я вам велел отвлекаться? Она распахнула глаза, вся в поту, не сразу сумев сдержать руку. Застонала тихонько — возможно, лишь в этот миг осознав, что по сути только что мастурбировала перед камерой, ласкала себя сквозь одежду как актриса позорного жанра. — Как это стыдно. — «Произносимые фотографом реплики по поводу предположительно стоящего за этими действиями морального облика могут ввергать её в плач и слёзы, приводя в то же время к вспышке величайшего удовольствия». — Низко, развратно, безнравственно. Немыслимо для высокого существа, которым я прежде тебя полагал. Не ждал от тебя такого. Микуру шмыгнула носиком, черты её лица дрогнули. Она сдвинула ноги, скрыв от камеры трусики, руки её легли вновь на бёдра, потом на подлокотники кресла, не находя себе места. Я с удивлением ощутил, что мне нравится это. Нравится — видеть божественную Асахину-сан плачущей и униженной? Нравится — представлять дальнейшие свои над ней издевательства? «Впрочем, она и сама не чужда была этого удовольствия». Мне вспомнилось, что она со мной сделала в ночном парке. С наслаждением наблюдая за мною — и зная, что последствий не будет, так как она сможет потом применить мнемонический модуль. — Фу, какие у тебя грязные пальцы, — нахмурился я с деланной строгостью. — Оближи их медленно, один за другим, глядя в камеру. Она это сделала, дыша тяжело и сипло, задержав надолго самый первый, указательный палец во рту. Во взгляде её был страх и мольба, было что угодно, но не вызов и провокация. Не зашёл ли я чересчур далеко? Мне вспомнились ещё раз некоторые детали сценария из «туториала к Асахине-сан». Колени мои задрожали, я снова загородился штативом. — Раздвинь колени, — кашлянул я. — Распутной девушке не надо скрывать что бы то ни было от зрителя. И — сунь в рот ещё один пальчик. С поблескивающими от слёз глазами Асахина Микуру сделала это, шмыгнула снова носиком, раздвинув коленки и облизнув уже сразу два пальчика по фалангу. И — странное дело — то ли благодаря прекраснейшим бёдрам и ленточке трусиков в кадре, то ли благодаря чуть изменившемуся настроению, но она действительно стала теперь выглядеть соблазнительно. Ниточка её трусиков, к слову, показалась мне слегка потемневшей. — Прекрасно. — На личике Асахины-сан выступили пунцовые ямочки. — Теперь ты выглядишь настоящей. — Она вздрогнула от моих слов, как от удара, заалев гуще, но со странной отчаянностью продолжая обсасывать средний и указательный пальчики. Я сглотнул слюну. — Проведи свободной рукой по груди. Почти как делала раньше, но уже не скрывая распутность свою за лицемерной маской смущения. Погладь свои формы. Проскользни рукою за вырез — и сожми кончиками пальцев правый сосок. — Я-я... Она закусила губу, глядя на меня с недоверчивым ужасом, лоб её был в поту. Я с усталым видом вздохнул. «Пути назад нет. Если всё это было какой-то невероятной проверкой, если Асахина Микуру старшая просто подставила меня, подсунув обманные данные, то я в любом случае провалился. Мне остаётся лишь верить теперь в надёжность написанного». — Вам угодно всё ещё притворяться невинной и белокрылой, Асахина-сан? Поздно, вы показали не более пяти минут назад свою суть. Или вы хотите сказать, что это были не вы? — Я... Девочка смолкла, засопев, мне стало на миг её жалко. И в то же время — возникло странное чувство утраты благоговения перед божественной Асахиной, словно, глумясь над ней, я перетапливал благоговение в похоть, в желание, разрывавшее безумным стояком мои брюки. — Или вы хотите сказать, что действия эти были не ваши? — надавил я сильнее. — Что вам было противно их совершать, что вы просто содрогались при этом от омерзения и не чувствовали ничего более? — Ну... Она приоткрыла рот. Закрыла его, закусила губу, тяжело дыша, глядя на меня чуть ли не с ненавистью. Я и сам почти ненавидел себя за эти безумные риски, за поставленную мною на кон целостность психики Асахины Микуру, но вынужден был сейчас идти до конца. — Или вам... нравилось это? — Я снизил голос, сделав его задумчивым на долю секунды, почти мягким. — Скажите это, Асахина-сан. Одним коротеньким словом. Да — или нет. Посланница грядущих веков на мгновенье зажмурилась, пальцы её рук, не находивших себе места всё это время, смущённо скрестились на груди. И — выдохнула чуть слышно: — Д-да. Я щёлкнул затвором. Не потому что она в этот миг выглядела как-то по-особому привлекательно — просто захотелось увековечить зачем-то память об этом моменте. — Признай это, Микуру. — Голос мой стал ещё мягче, стал вкрадчивым, добрым и доверительным. — Скажи это вслух. Положи правую руку на грудь, как тогда, а пальчики левой — на трусики. Произнеси: «Я, Микуру Асахина, девушка с низкой социальной ответственностью. Мне очень нравится ласкать себя перед камерой». Она открыла рот, набрала в грудь воздуха словно бы для решительной гневной отповеди — но лишь бессильно выпустила его наружу под моим тёплым взглядом. Я улыбнулся еле заметно, как бы подбадривая её по-дружески, Микуру закрыла на долю мгновения глаза и снова открыла. Она посмотрела на свои руки чуть ли не плача. Потом на меня. — Ты хочешь сказать, Микуру-тян, что ты не такая? — Я позволил вкрасться в голос толике удивления. — Что тебе совсем-совсем не нравится это? Микуру вспыхнула. И, моргнув, явно смахивая ресницами слёзы, замотала головой — жест этот вполне можно было истолковать и двояко, но я решил считать ответ девушки искренним. — Тогда — скажи. Не надо ничего делать, просто скажи вслух то, о чём я тебя просил. Мне ничего от тебя больше не надо — кроме правды. — Я... Она сглотнула слёзы, ещё раз шмыгнув. Уронила взгляд, зажмурилась, черты её очаровательного личика исказились. — Я... М-микуру Ас-сахина... девушка с низкой социальной ответ-тственностью. М-мне... оч-чень нравится ласкать себя перед кам-камерой... — Вот видишь. — Чувствуя к себе отвращение, я всё же наполнил предельно нежностью голос, нежностью, теплотой и любовью. — Сказать это было так просто. А ну-ка повтори. Глаза Микуру расширились, она повторила реплику на этот раз словно бы с некоторым недоумением, будто вслушиваясь сама в звучание своих интонаций. — Я... Микуру Асахина... девушка с низкой социальной ответственностью. — Она покраснела опять под моим взглядом, но не стала на этот раз жмуриться или отводить глаза. — Мне... очень нравится... ласкать себя перед камерой. Последние слова её прозвучали придыхающе-вкрадчиво. Почти вопросительно. Она словно бы сама пробовала их на вкус? — Ты молодчина, Микуру. — Пауза, в течение которой девушка лишь сипло дышала, глядя ожидающе на меня. — Сунь теперь руку в трусики. А другую ладонь — в вырез платья, в точности так, как я только что тебе говорил. Личико её побледнело, она смотрела на меня несколько секунд словно на грани истерики. Но затем — не под действием ли воспоминаний о словах, которые она только что произнесла, словах, после которых ей некуда было отступать? — краски вернулись к её лицу, она задышала тяжело и часто. Пальцы её правой руки нырнули в декольтированный вырез, пальцы левой руки застыли у трусиков. И — словно набравшись решимости перед прыжком — проникли под резинку. Я щёлкнул затвором. — Правильно, Микуру, так. — Она вспыхнула, вся задрожав от развязной моей похвалы, но пальчики её в трусиках заметно задвигались. — Не останавливайся. Она смотрела в глаза мне, по щекам её текли слёзы, пальчики её ласкали чувствительный бугорок, а взгляд её был наполнен неистовой ненавистью. И нежностью. — Сунь пальчики глубже. — Приоткрыв рот, Микуру повиновалась, на миг почти перестав дышать. — Сдвинь вырез платья пониже. Так, чтобы матрица фотоаппарата могла увековечить не только твоё декольте, но и всю твою грудь целиком, ты ведь... красивая девочка? Новый щелчок затвора. — Не слышу. — Запечатлев для потомков зрелище их агентессы, ласкающей беспутно обнажённую грудь и протолкнувшей пару пальчиков в трусики, я улыбнулся. Улыбнулся безжалостно. Улыбнулся так, как не ожидал сам от себя. — Ты — красивая девочка? Пауза. И — безмолвный отчаянный кивок. — А ещё ты кто? — Я улыбнулся ещё беспощадней, ещё циничней, наводя объектив поприцельней на мастурбирующую Асахину-сан, взмокшую Асахину Микуру, стонущую от желания и стыда, прекрасную в утрате самоконтроля. — Что тебе нравится делать? Повтори это вслух. — Я... — кажется, к двум пальчикам между ног только что добавился третий? — …девушка с н-низкой социальной ответственностью. М-мне... а-аааах... н-нравится ласкать себя п-перед камерой. П-п... п-пожалуйста, Кён!.. Она всхлипнула, протяжно-прерывисто застонав, я нажал с той же беспощадной улыбкой пару кнопок, конвертируя только что снятый видеоролик с признанием Микуру. В наш век мало какой электронный фотоаппарат не имеет дополнительных функций — и, говоря к слову, Асахина-сан никак не могла о том не догадываться? — Велиссимо, Микуру-тян, — рассмеялся приглушенно я. — Ты славная девочка. Она вскинула на миг ко лбу руку, тщась стереть пот, в глазах её мелькнуло безумие, страсть — и что-то ещё. Осознание, что она теперь стала навеки моей сексуальной рабыней? Нет, я бы с ней никогда так себя не повёл, Асахина наверняка это знает, но сейчас она в плену собственной же фантазии, сладеньких детских страхов. — Скинь теперь трусики. Собственно, такой свободомыслящей девочке они никак не нужны? Глядя на меня уже почти что с покорностью и обречённостью, Микуру потянула за край перламутровую ленточку. Ей понадобилось привстать, сиреневая ниточка упала вниз кружевом к прелестнейшим пяточкам. Щелчок затвора. — Да, именно так. Платьице по-прежнему задрано, ножки раздвинуты, меж них всё течёт, — хихикнул я, делая очередной снимок. — Интересно, не знают ли в Будущем прекраснейшую Асахину-сан как звезду нелицепристойного порно? Микуру уронила потускневший взгляд, у меня в груди что-то ёкнуло. Проклятие, не перебрал ли я с ролью злодея? Её это дико заводит согласно сценарию, но слова эти как бы уже не укладываются полностью в роль абстрактного мерзавца-фотографа, это звучит как слова вполне реального Кёна. Что, если она решит, будто я и вправду всегда размышлял о ней в этом спектре? Колени девушки задрожали, она закусила на миг снова губу. Колеблется, испытывает разочарование в своём «старшем брате», оказавшемся всегда мечтавшим её изнасиловать подлецом и подонком? Или — что-то ещё? — Может быть, ты... хочешь прекратить фотосессию? — неожиданно тихо и теперь уже по-настоящему мягко предложил я внезапно сам для себя. — Если хочешь, уйди. Я пойму. «Уйди, чтобы не возвращаться». На миг у меня возникло ощущение жуткой темпоральной развилки, развилки времени из хронооперных фантастических рассказов, развилки, в одном из рукавов которой у меня нет больше смысла жизни. Нет и не будет. Микуру, не поднимая по-прежнему глаз, вроде бы слегка побледнела — или мне показалось так, просто тень неудачно легла из-за неверного освещения? Губы её слабо дрогнули, она на миг как бы перестала дышать. Головка её замерла — и еле заметно, едва уловимо качнулась как будто в отрицательном жесте. «Она этого х о ч е т?» Я не мог быть уверен в увиденном, но дыхание моё на миг сбилось, ко мне вернулось скачком ощущение оттопырившихся снизу брюк. Осознание произошедших за последние полчаса невероятных событий. Осознание, что святая, невинная, чистая Асахина Микуру — в моём распоряжении вся. — Тогда... — Кажется, мой голос охрип. — Тогда сбрось и платьице тоже. Нет нужды сдерживать себя как-либо цензурой на фотосессии, если модель лишена целиком каких бы то ни было моральных ограничений? Микуру встала, дёргая носиком, коленки её дрожали. Она развернулась, пальцы её потянули нервозно, рывками, расположенную за спиной молнию прекрасного платья. Одно-единственное разделяющее ткань на две половинки движение — и полупрозрачный комок поблескивающей изумрудной материи медленно падает вниз с обнажённого тела ещё недавно казавшейся мне полностью недоступной богини. Она глянула на меня — глянула со стыдом и мольбой, глянула с ужасом, но в то же время и будто бы с некоторой застенчивой гордостью, со сдержанным ожиданием. «Я сделала для тебя даже это, — читалось словно бы в её взгляде. — Что ты теперь мне прикажешь после всего мной проделанного? Как ты пожелаешь воспользоваться мною, Кён?» — Да, девочка, — выговорили словно сами собой мои губы. Пальцы мои, вспомнив о фотоаппарате, щёлкнули вновь затвором. — Ты так хороша. Мысли мои вовсе утратили подобие слаженности и порядка, ум превратился в потревоженный шершневый улей. Кто я теперь? Кто такая Асахина-сан? Но шоу должно продолжаться. — Подойди снова к столику с фруктами. — Совершенно случайный взгляд, кинутый на вазу, одарил меня мыслью, столь же безумной, сколь и «злодейской». — Возьми в руку грушу. Надкуси слегка-слегка её верхний кончик, откуси корешок. Шмыгнув опять носиком, прекрасное видение повиновалось, богиня, стоящая в непотребном виде перед объективом моей фотокамеры и выполняющая покорно все мои указания. Я чувствовал, что схожу натурально с ума. — Опусти руку с грушей ниже. — Я смолк, слыша лишь сиплое дыхание девушки и растущий стремительно гул крови в собственных ушах. — Введи её в себя, втолкни глубже. Меж ножек. Микуру бросила на меня взгляд, полный ужаса — не наигранного ли? она ведь должна была изначально о возможном применении фрукта догадываться? — но рука её выполнила послушно команду едва ли не раньше, чем я закончил её, коленки её вновь задрожали. — Да, вот так. — Ещё один снимок. Ещё один волшебный, неописуемый снимок. Поднимется ли у меня рука потом уничтожить их? Хранить их будет подло и мерзко, слишком велик риск разрушить случайно репутацию Асахины-сан, но вряд ли я в силах буду стереть собственными пальцами сказку. — Ты... замечательная, Асахина Микуру. Не останавливайся. В глазах её что-то дрогнуло, дрогнуло и переломилось, словно схвативший поверхность озера лёд дрогнул и разломился на тысячи блестящих разноцветными искрами льдинок. Бёдра Асахины-сан раздвинулись, коленки чуть подкосились, недосягаемое божественное создание застонало, зажмурилось, вталкивая в себя грушу всё глубже и глубже, насилуя по сути себя этим злосчастнейшим фруктом. — Как хорошо. — Я рассмеялся вполголоса, делая новый снимок. Фоном включив запись видео. — И ведь тебе это нравится. Кто ты теперь, а, Микуру Асахина? Скажи это вслух. Она застонала громче, не открывая глаз. Пальцы её застыли было на миг, но тут же снова задёргались. — Я-я... ммммм-ммм... д-девушка с н-ниии-иииизкой... — О нет, не так. — Новый снимок. Пальцы мои от жары и от пота сделались липкими. — Давай обойдёмся без эвфемизмов, Микуру-тян. Ты же ведь понимаешь, — голос мой оставался ласковым, тёплым и сдержанным, хотя я ощущал, что могу в любое мгновение извергнуться в брюки, — что ведёшь себя как бессовестная шалава. Ну, как ещё охарактеризовать девушку, самоудовлетворяющуюся голой при помощи груши перед фотокамерой? Пауза. Новый щелчок затвора — и залитая краскою девочка, словно от осознания моих слов, тихонечко застонала-захныкала. — Ещё раз, Микуру. — Голос мой был полон ласки, причём ласка эта вовсе не была притворной, сердце моё щемило горчащей сладостью, мне хотелось прижать сейчас к себе плачущую обнажённую девушку, утешить её, успокоить и растворить в океане любви. И в то же время — хотелось унизить её до предела. — Кто ты теперь? Она вскрикнула слабо, глаза её открылись на миг, они были полны слёз. Отставленный её пальчик при этом — я заметил — ласкал усиленно клитор. — Я-я... а-ааааах!.. бессовестная ш-шала-аааааава... Новый щелчок. — А ещё кто? — Я добавил в голос чуток задоринки, самую чуть игривого вызова. — Ну же, не стесняйся, Микуру Асахина. Я уверен, в твоём распоряжении есть обширная база полуцензурных синонимов. Микуру переливчато застонала, колени её подогнулись. Бедная груша меж ног её задрожала, захлюпала, заходив окончательно ходуном. — Я... я-я... г-грязная извращенка. А-а... а-а... онсэн-гейша. П-п... п... п-проститутка. Я... п-п... п.. просто шлююю-юююха... ах, Кён!.. Она сползла на пол, а точнее, на пушистый ковёр, потерявшая всякое самообладание богиня, бёдра её раскинулись импульсивно передо мной, она приглушенно вскрикнула. — Да, правильно, так. — Я смеялся тихо, не помня уже, где я, а где роль. — И тебе ведь хочется, чтобы все это видели, да? Все твои близкие и друзья? В прошлом, настоящем и будущем? Видели тебя настоящую? Да, Асахина-сан? Девочка вскрикнула снова, нагое божество кричало, не сдерживаясь, извиваясь в конвульсиях, бесстыже кончая прямо пред объективом моей ведущей непрерывную съёмку камеры. — А-ааах!.. Да-ааа!.. — Глаза её распахнулись вновь, по-прежнему полные слёз, все черты её личика перекорежились в гримаске непереносимой муки — или невыразимого счастья. — Даааа-ааа, Кё-ёёён... аааа-аааа-аах... Кён, Кён, Кён, Кён-Кён-Кён-Кён-Кён!!! Захватив ртом больше воздуха, она взвизгнула, именно взвизгнула, трель оргазма Асахины не сразу утихла в моих резонирующих эхом ушах — и я не сразу осознал, что фотоаппарат в моих руках стал склизким от пота и что лучше бы мне выпустить камеру. Девушка в углу комнаты захныкала тихо, зажмурившись снова, закрыв руками лицо, скорчившись жалкою фигуркою на полу. Хныканье её, впрочем, нельзя было назвать особенно жалобным, больше оно походило на плач по инерции — как у ребёнка, которого уже успели утешить, но который не в состоянии сразу остановиться? Ноги мои сами собой сделали шаг вперёд. — Не бойся, Микуру. — Я поцеловал её в краешек лба у самой чёлки. — Всё будет хорошо. Она распахнула глаза, несколько мгновений смотрела в лицо мне со странным нечитаемым выражением, после чего покраснела почему-то и уронила взгляд. Я заалел вдруг сам, осознав, что взор Асахины направлен теперь неотрывно прямо на оттопыривающийся бугор моих брюк. «В некоторых изводах сюжет завершается намёками на шантаж и интимной связью с фотографом». От воспоминания о прочитанных строчках ноги мои зашатались, я почувствовал, будто мне трудно дышать. Мне показалось, что я сойду с ума, если срочно чего-то не сделаю — с ней или хотя бы с собой. Микуру подняла снова взор, глядя на меня то ли с нежностью, то ли с вопросом — или это моё проклятое воображение приписывает ей всё, чтобы не терзаться угрызениями совести? Я ведь до сих пор не ведаю даже стопроцентно, можно ли доверять посланию Асахины-старшей. — Ты... хорошая девочка. — Я погладил её по волосам, потеребил чёлку, чувствуя с ужасом, что вхожу снова в роль, что брюки мои вот-вот лопнут, что я не в силах себя остановить. — Я... думаю, ты всё же не хочешь пока, чтобы... снимки и записи эти... увидели Судзумия, Нагато и Коидзуми, да? — Голос стал снова бархатно-мягким, я ненавидел себя, но в то же время слушал словно бы со стороны. — А значит, ты будешь послушной. Я взял нежно в руки её тёплую ладошку. Взял — и придавил крепко к своим оттопыривающимся брюкам. Микуру издала беззвучный то ли крик, то ли вздох, глядя испуганно на меня снизу вверх, пальцы её встревоженно задрожали. Я сам чуть не задохнулся, чуть не кончил в штаны, осознав, что ладонь голой девочки, стоящей униженно передо мной на коленях, лежит сейчас трепетно прямо на моём члене. И — что особенно важно — осознав, что девочку эту зовут Асахина Микуру. — Расстегни их. Ну же, не бойся, — уговаривал ласково я. — Ты ведь послушная? Молния поддалась её робким пальцам не сразу. Микуру снова издала еле слышный то ли писк, то ли вскрик, глядя шокированно на представшее её глазам твёрдое колышущееся достоинство. — Ну же, смелее, дитя. — Я приблизил свой орган слегка к её личику, чувствуя, что на грани, что на самом пороге безумия. Что я делаю? Я действительно собираюсь шантажом принудить божественную Асахину-сан к минету? — Попробуй его. Это ведь лучше груши? Черты зарумянившегося, исказившегося от паники личика Микуру заколебались, она закусала словно бы в смятеньи губу. Что я творю? Но, прежде чем я успел включить заднюю... ...губы божественной Асахины Микуру коснулись моего члена. Я застонал. Они приоткрылись. И — опять же, прежде чем я успел что-либо предпринять? — член мой оказался в ротике неповторимого божества, я ощутил, как язычок её ласкает несмело головку, как ритм движений её неуверенно ускоряется и как её губки колечком скользят взад-вперёд вдоль оси моего напряжённого агрегата. — М-мииии-иииии-ииикуру!.. Она не ответила ничего. Но темп движений-причмокиваний её вновь ускорился — и я ощутил, что не в силах остановить её, что не смог бы прервать её, даже если бы в это мгновенье абсолютно точно узнал, что «послание Микуру-старшей» было заведомой ложью. — Ааа-ааа-ах!!.. Я закричал, вцепившись пальцами в хрупкие плечи обнажённой краснеющей Микуру, меня порвало внизу, раскаты пламени звёзд и даже новых галактик стекали один за другим раскалёнными каплями на язык вздрагивающей от стыда девочки. А ещё несколько мгновений спустя... ...божественная Асахина-сан... ...с г л о т н у л а. Всю мою сперму. Глоток за глотком. Слизнув затем остатки её не менее божественным языком.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Прости. — Я поцеловал её чуть выше бедра, чувствуя солоноватый вкус пота. Поцеловал вновь, поцеловал в неведомо какой по счёту раз. Я не помнил, сколько раз я её уже целовал и в какие места, лёжа с ней рядом на этом пушистом ковре, задыхаясь от нежности и раскаяния, почти плача, шепча ей то в правое, то в левое ухо разные глупости. — Пожалуйста, прости. Я... люблю тебя. Всегда любил. Прости. П-пожалуйста, прости... Рука Микуру погладила меня по затылку, поскребла чуть-чуть шевелюру. Застыла, словно поколебавшись, — и я ощутил мягкий поцелуй в лоб. — Ты... тоже. Чуть повернувшись, я взглянул в глаза девочки, взирающей с лёгкой неловкостью на меня, с нежностью, лаской, любовью, — но в то же время словно бы со смущением. Что она имеет в виду? Тот мнемоблок? Или что-то серьёзней? — За... что? Микуру отвела взгляд, вновь слегка покраснев. — Я... Приобняв её крепче, я уткнулся лицом в нежную впадинку меж её шеей и плечиком, разместив в то же самое время у её губ своё левое ухо. Так между нами не будет смущающего глазного контакта, но при этом она в состоянии будет обо всём рассказать мне. — Мне... — она шмыгнула носиком, — хотелось всегда... чего-то такого. Я... представляла. Ф-фантазировала иногда. К-как... с п-помощью некоторых возможностей... м-можно было бы т... т... т-толкнуть тебя к этому. Новое шмыганье носиком. Она поспешно добавила, словно испугавшись, что я могу неправильно её понять: — Я никогда бы не сделала этого, Кён. На самом деле. Это... это злоупотребление спецполномочиями. Н-но... «Но твоя старшая версия сделала это за тебя». Поцеловав её в плечико, я почувствовал, как меня охватывает изнутри странная теплота, напряжение недавней минуты начинает медленно отпускать. Странно, мне и в голову доселе не приходило, что события последней недели между мною и Микуру можно интерпретировать так. Мне казалось, что Асахина-старшая предала свою младшую версию, обрекая на позор и на муки, сделав её фактически моей секс-рабыней. С её же точки зрения, получается, наоборот, — она сделала меня своим секс-рабом, склонив к покорному и дотошному воплощению в жизнь некоторых заветных смущающих её подростковых фантазий? — Не бойся, Асахина-сан. Я... я совершенно точно не в обиде. — Хихикнув сдавленно, я задумался, стоит ли что-нибудь добавлять — или практичнее замолчать. Внутри стояло чудное чувство, что я не вправе скрывать сейчас от Микуру что-либо. — Знаешь... «Под старым каштаном при свете дня я предал тебя, а ты — меня». Странно, но эта горькая вроде бы фраза из Оруэлла — вернее, он сам откуда-то её процитировал? — наполнила теперь меня ощущением сладости. — Да? — дрогнула еле заметно Микуру. Я поцеловал её снова. Нет, не стоит ей знать о непонятном безумии, творящемся вокруг меня в последние дни, да и воспоминания о нём сейчас как будто поблёкли, став чем-то малосущественным. Не это сейчас самое главное. — Я считал себя чудовищем. Насилующим бедную девушку. Знаешь, я... я... до последнего не был уверен, что... что... что тебе это н-нравится. Я смолк, чувствуя себя раскрывшимся до донышка, ощущая себя щенком, подставившим живот для поглаживания — или для удара ножом. Теперь Асахина-сан знает, на что я способен из похоти — способен на подлость, способен на грубость, способен даже на мерзкий шантаж. Что теперь она скажет? Но Микуру-тян лишь рассмеялась тихонько и пощекотала опять мои волосы.

VII. ПРОВАЛ

— Вот почему я считаю, что лучше использовать именно эту краску для модели новой версии «Энтерпрайза», что изобразили в этом году, — произнесла Микуру в завершение своей длинной поясняющей речи. — Это соответствует не только мейнстриму, но и, так скажем, — она встряхнула своими прекрасными лохмами, — некоторым не проявившимся пока тенденциям отображения его в масс-культуре. Рука её мягко коснулась моей ладони под столиком. — Ты со мною согласен, Кён? — Да-да, — я сообразил наконец, что должен что-то ответить. По правде сказать, я был слишком уж счастлив, видя мягкое сияние в глазах Асахины-сан, видя её оживление, видя в ней пробуждение деятельных чёрточек естества. — Конечно, согласен. Она улыбнулась и слегка покраснела, глядя на меня искоса. Мы сидели вдвоём в том самом кафе, где свершилось когда-то раскрытие наших не вполне пристойных и выспренных друг к другу стремлений. Меня пробивало от этого дрожью невольной похоти. «Я использовал её, она использовала меня». Асахина ошибочно полагает, что я ничего не помню об этих событиях под зеркальной поверхностью. Кто знает, не чувствует ли она сама, размышляя об этом, лёгкую иронию или возбуждение? Помня, как глупый Кён занимался этим в двух шагах от неё, как жадно двигались его пальцы под столиком. Как он стряхнул с себя брюки прямо на улице под её повелевающим взором, как в тусклом свете фонарей семя его серебристою струйкою лилось на землю. Я почти что жалел, что нельзя обсудить с ней это. — Если нет способа применить модель из натурального пластика, мы используем дерево, прочность которого увеличим при помощи особой двухслойной покраски, — добавила Асахина-сан, глядя на меня со странной задумчивостью. Содержимое моих брюк отвердело от мысли, что она могла бы узнать мои текущие думы. — Это ещё одна постмодерновая технология, открытие которой, можно сказать, уже на пороге. Так что, я полагаю, не будет ничего страшного, если мы ускорим её появление? Микуру облизнула не без игривости губки, кинув на меня вопросительный взгляд. Меня вновь щекотнуло тёплым разрядом непристойных помыслов в джинсах. Да, это она, новая Асахина-сан. Чуть ли не открыто флиртующая, свободно использующая анналы сведений о Грядущем, почти позабывшая словосочетание «Это закрытая информация». — Конечно, Микуру-тян, — я схватил поспешно бокал, осушил его, пытаясь успокоить хоть таким способом ненадолго дыхание. — Не будет. В кармане брюк я ощутил вибрацию, вмешавшуюся в коктейль и так смущающих ощущений. Кому там не сидится спокойно? Вытащив телефон, я силой вынудил своё дыхание и лицо остаться уравновешенным, хотя мне так и хотелось зло сцепить зубы. Конечно же, эсэмэска от этой проклятой занозы, от самозваного лидера нашей нелепой команды. От драгоценной Судзумии Харухи. «Что, укатил на свиданку со своею застенчивой няшей?» — гласило украшенное насмешливыми смайликами сообщение. «Не твоё дело», — отобразил я парочку иероглифов быстрыми движениями пальцев. Если повезёт, то Асахина-сан даже не осознает, что я отвлекался на беседу с какими-то там посторонними девками. «Ну как хочешь, как хочешь, — вспыхнуло ответное сообщение. Слишком уж быстро, похоже, что она заготовила его заранее, что по-хорошему уже тогда должно было навести меня на мрачные подозрения. — Я не ревнива. Тем более, что мы-то с тобою, Кён, помним отлично, кого ты хочешь на самом деле. Помнишь, кого ты трахнул прямо на парте, истекая слюною от похоти, рыча, как животное, подрочив перед этим рукою под партой на её сладкие фотоснимки?» Я невольно задышал чаще, сдвинул колени под столиком, словно пытаясь скрыть от Асахины творящееся в моих брюках. Одновременно — чуть повернул телефон. Не дай ками она прочтёт содержимое этого сообщения. «А знаешь что? — гласила следующая эсэмэска, похоже, что тоже заготовленная заранее. — Я хочу, чтобы ты освежил это в памяти прямо сейчас. Я засняла это украдкой на видео, разместив в удобном месте свой телефончик и надёргав из ролика симпатичных скриншотов. Я сейчас пришлю их тебе, а ты запустишь руку в штаны и получишь от просмотра максимум удовольствия». Я моргнул. Она засняла происходившее тогда на мобильник? В смысле, не только мои манипуляции перед экраном, но даже и то, как я её брал потом на сдвоенной парте? «Да, прямо сейчас. Прямо во время свиданки с этой своей ненаглядной мечтательной крошкой. Ты сейчас переключишь телефон в режим фоновой видеопередачи фронталкой — и будешь транслировать видео себя и собственных действий при просмотре этих замечательных снимков в режиме реального времени прямо на мой телефон. Я знаю, что твой смартфон достаточно прогрессивен для параллельного выполнения столь навороченных функций, Кён, я видела его модель. Именно так — и никак не иначе. Ты сделаешь это». Я беспомощно облизнул пересохшие губы, чувствуя, как забившемуся с сумасшедшей скоростью сердцу будто бы отвечает причудливое эхо в штанах. Микуру глянула встревоженно на меня, похоже, что я не сумел удержать беспечное выражение на лице. «Если в ближайшую же минуту я не начну получать от тебя это видео, то все эти снимки получит сразу же на свой телефон твоя Микуру-тян. Время пошло!» Телефон слабо завибрировал, сигнализируя о получении сразу огромной порции графических файлов. Я шевельнул слабо пальцем, открывая первый из них. Кто бы мог ожидать. Качество ниже среднего, но, похоже, это плата за панорамный режим? Судя по тому, что два снимка, скомбинированные на первой картинке, снимались явно из одной точки, но изображали при этом разные части класса, смартфон Харухи имел функцию «панорамной съёмки». Левая часть картинки изображала Судзумию Харухи, улыбающуюся с задумчиво-загадочным видом, пододвинувшую друг к другу бёдра, воплощающую всем своим обликом словно бы искус и тайну в одно и то же мгновение. Правая часть картинки изображала глупого Кёна, наивного Кёна, вспотевшего от желания, практически неузнаваемого, рука которого красноречиво скрыта под партой. Меня почти что ошпарило воспоминаниями. — Что-то не так, Кён? — неуверенно спросила Микуру. Её ангельский голосок заставил меня почувствовать себя вновь чудовищем. Чудовищем, совершившим некогда колоссальную ошибку и собирающимся сейчас совершить другую. — Всё в порядке? Я свернул снимки и открыл режим управления фронтальной видеокамерой. — Всё... хорошо, Асахина-сан. — Я заставил себя усмехнуться, хотя смешок получился сдавленным. Пальцы мои включили фоновую трансляцию. — Просто... задумался. Знаешь, сидеть здесь с тобой, в этом маленьком заведении, так тепло и приятно. Правая рука моя скользнула под столик, в то время как левая продолжала сжимать телефон, напряжённое личико Микуру немного разгладилось. — Спасибо, Кён. Я, — она облизнула губы, — тоже... к-крайне ценю эти неповторимые минуты пребывания с тобой вместе. Асахина опустила застенчиво взгляд, я, чувствуя себя негодяем, перелистнул пару снимков на телефоне. Те не были до поры особенно грязными, но благодаря пробуждаемой ими гамме жарких воспоминаний представляли собою сейчас для меня беззастенчивое, лютое порно. Я, стоящий гневно прямо перед Судзумией, полуоткинувшейся словно заранее назад на парту. Колено моё меж её приветливо навстречу раздвинутых обнажённых коленок. Моя ладонь, жадно обхватывающая её нагое бедро, вцепившаяся в край её платья. Чувствуя, что краснею, что рука моя под столом и вправду начинает прижиматься подозрительно к брюкам, я перелистнул снова снимок. Вот и сцена, где я срываю с бака-Судзумии платье, разрываю по швам, оголяя сперва её плечики, а потом и всё её тело. Кажется, некий звук вырвался почти что непроизвольно из моих уст. — Кён? — Да... Я покраснел, не в силах остановиться, пытаясь успокоить дыхание, но в то же самое время чувствуя, что ладонь моя под столом движется всё быстрей и быстрее. «Мастурбирую. Самоудовлетворяюсь прямо здесь и сейчас, самоудовлетворяюсь на глазах этой суки, вспоминая, как брал её на столе. И в то же время — делаю это прямо в присутствии Асахины Микуру, своей едва ли не первой единственной чистой любви, виртуально ей изменяя, цинично её предавая прямо во время нашего с ней свидания». Мысль эта чуть было не заставила меня вскрикнуть. Я понял вдруг — Судзумия Харухи х о ч е т этого. Она специально меня вынуждает проделывать это здесь и сейчас — с целью заставить меня ощутить себя гнидой, мерзавцем, законченным и последним подонком. — Мне... нравится, что тебе хорошо со мной, — произнесла тихо-тихо меж тем Асахина Микуру. Она застенчиво кашлянула. — Не надо... стесняться этого, Кён. Я вскинул на мгновение взгляд на неё, заметил, что глаза её ярко блестят, в них слегка уловима смешинка. Меня ошпарило с новой силой стыдом и ознобом. «Она знает, чем я сейчас занимаюсь. Но даже не догадывается, почему». Новая смена кадра. Судзумия Харухи обнажённая во всём своём блеске шокирующей ослепительной наготы. Я уже почти что не чувствовал, как рука моя расстёгивает брюки, как ладонь моя проникает в плавки и высвобождает под столиком каменный член, глаза мои были прикованы к раздвинутым бёдрам, пунцовым соскам, безумным противоестественным формам нашей блядующей атаманши. Я слабо вскрикнул, начиная невольно раскачиваться взад-вперёд. — К-кён, — шепнула вновь еле слышно Асахина. Взгляд краем глаза показал, что веки её полуопущены, а правая рука, кажется, уже тоже под столиком. — Я... я... л-люблю тебя... — А-ах!.. Блядь-капитан, распростёртая на столе, едва ли не вжатая в парту весом моего тела. Похоть и блеск её глаз, почти не скрытые дурашливым ужасом, румянец на личике её крупным планом, распахнутый в беззвучном стоне алчущий рот. — Я, — рука моя вконец задвигалась как сумасшедшая, утратила всякий ритм, завибрировала как пожарный гидрант перед взрывом, — т-тоже... л-люблю-ю-ю-ю т-тебя... а-а-а-аах... Новое фото, совсем незнакомого вида, похоже, что снятое Харухи позже с целью меня поддразнить. Вновь — совершенно нагая, солнечно улыбающаяся бака-Судзумия, стоящая с самым довольным видом перед объективом видеокамеры, заглядывающая мне в глаза и — странное чувство? — будто бы на самое донышко разума. Правая ладонь её провокационно лежит на соответственно правой груди, большой и указательный пальцы сжимают сосочек. Левая — у верха бёдер и красноречиво указывает соответствующим пальчиком на влажно блестящие похотью нижние губки. — …Х-харухи!.. Харухи!.. — Я закричал, потеряв всякую власть над собой, не видя встревоженных взглядов других посетителей кафе и переполненный ужаса взор Асахины. Ноги мои заходили ходуном под столом. — Харухи, Харухи, Харухи, Харухи, Ха-а-а-арухи!!. Я выкрикнул что-то уже бессвязно, рука моя под столом оросилась струйками липкой жидкости. Мой заповедный орган рвало, порция за порцией новое семя исторгалось наружу, пачкая мои пальцы, пачкая края штанов и пол ресторанчика. Прошло, казалось, всего лишь только мгновение — или целая вечность — прежде чем диковинные цветы могильно-белого пламени рассеялись кое-как перед моими глазами. Вынырнуть из нигредо невообразимой силы стыда — и невообразимого наслаждения? — меня заставила новая вибрация телефона. «Спасибо, зануда. Я не сомневалась, что ты меня любишь. Как хорошо, что теперь это знает и твоя нынешняя подружка?»

VIII. ПРАВДА

— Так завершилось моё второе романтическое свидание с Асахиной Микуру. Произнося это, я не мог оторвать взор от собственных грязных ногтей. Не мог поднять голову и хотя бы попробовать прямо взглянуть в лицо своей собеседнице. Так же, как не был в силах прервать эту удушливую саморазоблачительную скользкую исповедь. — С моей рукой в сперме. С моими сладкими стонами, боготворящими эту тварь, это чудовище, эту мразь, для обозначения которой я не могу найти теперь слов. Под преисполненным ужаса взглядом девушки, думавшей, будто мне доверяет. Молчание Юки Нагато было мягким как балдахиновый занавес над постелью. Сглотнув слюну, перепроживая повторно случившееся, я добавил глухо: — Я не сказал ей правду, так или иначе. Я не мог. Сомкнув глаза, я вернулся мысленно в позавчерашний день, к мигу величайшего в своей жизни позора — и противоестественного проклятого наслаждения. — Я ей солгал, Юки. Вялая усмешка, искривившая мои губы. — Вдохновение приходит порою в первые мгновения после оргазма. Я сказал что-то вроде: «П-прости, она, эта... эта сука... прислала мне эсэмэску прямо сейчас, прямо в... прямо в этот момент. Представь, она хочет, чтобы мы покрасили модель корабля в фиолетовый цвет?» Смешок, сухой, как у чахоточного. — Микуру-тян поверила. Или — сделала вид, что поверила. Трансляцию видео я, разумеется, к этому моменту уже прекратил. Приоткрыв глаза, я осмелился кинуть взгляд — осторожно и искоса — на Юки Нагато. Космическая посланница таинственных невещественных сущностей смотрела на меня со смесью внимательности и жалости. Она вытянула вперёд ладонь, маленькая рука её легла поверх моей руки, отчего сердце моё на миг защемило странной тоскою и нежностью. — Скажи мне, Нагато-сан, что происходит? Я чувствую, что разворачивается что-то не то. Реальность, весь мир вокруг меня словно бы подменён. Я сам ещё никогда прежде не был столь озабоченным сексуально, готовым взорваться влечением в ответ на мельчайший стимул. Коидзуми-кун, его шуточные рассказы о битвах собратьев-экстрасенсов в астрале тоже как будто бы косвенно намекают на изменение мира. Я словно попал в некий странный силок, непонятной природы ловушку, головоломку, из которой не могу выпутаться. Если здесь и правда имеет место нечто подобное — ты должна знать ответ. Пальцы её сжались слегка на фалангах моей ладони. — Я знаю. — Голос её был так ускользающ, так тих, как едва различимое позвякивание стёклышек калейдоскопа, что мне на миг даже почудилось, будто бы я сам выдумываю её ответ. — Ты — знаешь. — Я? — Поймать её взгляд, нет, скорее расшифровать его было сейчас нелегко. — Откуда, Нагато? Я не понимаю в этом решительно ничего. — Ты не осознаёшь. — Она не отводила своих каре-золотых глаз, отчего меня всё сильнее охватывало то чувство стужи, то чувство падения. — Ответ трудно переложить релевантным способом в человеческую систему понятий. Он в тебе. Мне стало не по себе от этих мистических разглагольствований, даже возник порыв выдернуть из её руки собственную, но появилось предчувствие, что этим я навеки лишу себя шанса узнать хоть когда-либо истину. Кроме того, как бы там ни было, я не хотел обижать Юки. — Как мне его осознать? — мягко, словно обращаясь к ребёнку или не совсем развитому умственно человеку, спросил я. Кто бы мог подумать, что беседа со сверхразумом и с недоразумом в чём-то похожи. — Как вывести этот ответ побыстрее на поверхность рассудка? Юки несколько секунд помолчала. Уголки её губ слабо дрогнули — улыбка? Едва уловимая тень её? Да нет, не может этого быть, мне наверняка померещилось. — Есть один путь. Определённый способ взаимодействия наших соматических оболочек может ускорить процесс подсознательного усвоения данных и перекодировки их в понятную разуму символическую наглядную форму. — Определённый способ взаимодействия?.. — Соматические оболочки, по всей вероятности, всего-навсего лишь наши тела. — Какой именно способ? Взгляд Юки не отрывался от моего лица, в нём появилось нечто оценивающее, тень снисходительности и утомления. Я запунцовел, осознав вдруг единым моментом, что она имеет в виду. Ну да, разумеется, как я мог не понять это сразу? Это же так в духе событий последних недель. — Иначе — никак?.. Голос мой почти что срывался, слабо позванивал, как у всякого лицемера, втайне надеющегося на отрицательный ответ, хотя все боги и все религии велят ждать обратного. Юки не стала отвечать ничего. Просто — села поближе, коснувшись своими нагими коленями моих. Я опустил свободную руку ей на бедро, сдвинул пальцы чуть выше под платьем, чувствуя нежность и лёгкую дрожь кожи на ягодицах. Приблизил своё лицо к её, ощущая, что продолжаю гореть, коснулся губами её лба, основания носа, застенчивого невысокого кончика. — Знаешь, я, — ладонь моя была уже на её тоненьком нижнем белье, — солгу тебе, если... солгу тебе, если... скажу, что не хочу сейчас этого. Я уже брал её. Брал её прямо на пляже, брал её практически у всех на глазах, действуя как лишившаяся от похоти разума сексуальная игрушка Судзумии. Кончал на её прекрасное личико, кончал на её губки и на её язычок, сойдя с ума от её беспрепонности, осознав, что для величайшего знака любви и доверия от девушки к парню мне всё это время достаточно было только лишь её попросить. Всё это не имело теперь никакого значения. Я хотел её сейчас как никогда прежде. Хотел сорвать с неё платье, увидеть её вновь обнажённой, покрыть поцелуями удивительные, словно в инопланетном Adobe Photoshop нарисованные изящные контуры. И в то же время — мне было страшно, неловко и зябко, я словно боялся перейти этим какую-то лишнюю грань, разрушить таинственную бесценную хрустальную паутину. Мне бы стоило беспокоиться об измене Асахине-сан, измене уже вещественной, вполне реальной и нисколько не виртуальной. Я вместо этого с дрожью смотрел в глаза Юки и превыше всего опасался увидеть в них горечь обиды? — Ты этого хочешь, Нагато? — Вроде бы уголки её глаз увлажнились еле заметно. Знать бы ещё, что это значит. — Ты — этого — хочешь?.. Губы её коснулись моих. Это не было одиночным скромным касанием, в следующее мгновение объёмы воздуха в лёгких наших, кажется, соединились, жаркая конвульсия сладости прошла сверху вниз через мой организм, а вместе с флюидами её тёплого вздоха в носоглотку мою как будто прошло вибрацией слово, смысл которого я понял не сразу, хотя сразу же приобнял крепче Юки. «Всегда». Я не стал задавать ей новых вопросов. Платье посланницы Информационного Космоса оказалось расстёгивающимся так же легко, как легко падают бастионы паролей и шифров пред её ясным разумом. Трусики её потянулись вниз следом за моим изогнутым пальцем — странно, но на миг я при этом испытал ощущение кощунства не меньшего, чем когда собирался по советам из книжки сделать игрушкой своих грязных грёз чистую Асахину Микуру. Нагая Юки Нагато была совершенна. Чувствуя себя снова животным, дрожащим от вожделения, зная, что совершаю очередную измену, я благоговейно коснулся губами её правой груди, поцелуем впился в ложбинку. Приобняв девушку с парадоксальным цветом волос чуть ниже талии, ощущая, как слабо дрожит и пульсирует в объятиях моих всё её нежное тело, выдохнул еле слышно: — Я... тоже всегда хотел этого, Юки. Правильно ли поймёт? В следующее мгновение бёдра её раздвинулись вокруг меня, обхватили меня сладким обручем, захватив часть меня в жаркий плен и погрузив меня на нескончаемые минуты в прекрасную муку, после чего мой разум надолго покинули приземлённого рода тревоги.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Я тихо вскрикнул. Кто я? — и что? Мне казалось, что я вижу начало всего. Вижу и понимаю основу создания, точку отсчёта, некий стартовый пункт. Юки была неправа — или всё же права? Пожалуй, то, что я понял, можно было бы изложить японскими иероглифами. Но лишь в виде намёков, метафор и иносказаний, без каких-либо логических доказательств, это выглядело бы как бредни старинных мистиков. «Муравей Лэнгтона». То, что я видел, не было материей, энергией или вакуумом, было скорее лишь информацией, математической абстракцией, игрушкой из родного мира понятий Юки Нагато. «Муравей Лэнгтона» — я знал, что так явления схожего типа называют математики моего мира. Ось мироздания. Поместите условного муравья на плоскость бесконечной обширности, безбрежную клетчатую доску, разбитую на скучные одинаковые бесчисленные квадратики чёрного или белого цвета. Если муравей на белой клетке, он должен повернуться на девяносто градусов вправо — клетка под ним перекрашивается в чёрный цвет — и сделать шаг на клетку вперёд. Если муравей на чёрной клетке — он перекрашивает её в белый цвет, поворачивается на девяносто градусов влево, после чего опять же делает шаг ровно на одну клетку вперёд. Примитивно, не правда ли? Но парадокс в том, что эта простейшая с виду цепочка логических правил рождает несообразно сложную модель поведения на виртуальной доске. Математики не могут до сих пор рассчитать маршрут муравья для всех вариантов изначальной раскраски доски — и никто не ведает до конца его завершение. Если начать моделировать траектории «муравья Лэнгтона» на компьютере, то возникает сложнейшая и бесконечно растущая сеть спутанных линий, поначалу сумбурных, но приобретающих постепенно контуры осязаемого порядка. Сеть траекторий, обладающая своими законами, своими особенностями, за которыми непредвзятый исследователь едва ли бы смог легко различить цепочку начального кода. Я распахнул глаза, глядя в зрачки Юки, осознавая краем рассудка, что бёдра мои продолжают размеренно двигаться. Озарение моё длилось лишь миг — или вечность? — Эт-то... все м-мы?.. — выдохнул я через силу, пытаясь поймать её взор, но не видя в этот миг ничего, кроме пламенных кругов сладкой неги. — Весь... вся н-наша... р-реальность?.. Мне послышался слабый вздох, в нём ушам моим померещилась, кроме бессовестного жаркого наслаждения на краю пропасти, тень едва уловимого сожаления о моей недогадливости. «И так, и не только», — так бы можно было расшифровать, перевести в японскую речь, если бы возникло желание, подстрочные смутные интонации этого выдоха. Меня вновь пронзило всплеском безумного наслаждения, из низа живота моего выплеснулась сладкая лава, мой торс задрожал. Точка. Точка рождает линию. Линия рождает плоскость. Плоскость разворачивается в объём, информационное зерно разворачивается в зародыш, в росток, прежде чем создать колос и покрыть обильной растительностью не существовавшее прежде в математической реальности поле. Всё начинается с Ключевой Фигуры. Принцип наблюдателя — так называют это в некоторых наиболее мистических трактовках квантовой механики. Первый существующий наблюдатель, взглядом своим создающий действительность. Росток, заполоняющий своими побегами отсутствовавшее раньше поле. Узловой первоначальный субъект. Творец Универсума. Глаза мои вновь распахнулись. Плазменные круги перед ними уже стали слабее, сердцебиение моё успокаивалось, я уже мог взглянуть в глаза Юки. — Х-харухи?.. Взгляд её было на сей раз не слишком тяжело прочитать, в нём светилась лёгкая жалость — и нечто вроде просвечивающего за нею укора. В миг, когда я уже начал бояться, что она не ответит, мне уже надоело угадывать её ответ по глазам, губы её таки слегка приоткрылись. — Ты. Я моргнул. — Я?.. Дыхание моё на несколько мгновений прервалось, я снова зажмурился. Услышанное казалось нелепым. Но, то ли инсайт оргазма ещё продолжался таинственным образом, то ли усвоенные мною сведения превзошли критическую величину, однако я начал вдруг понимать, что сказанное Нагато не только совсем не нелепо, но и, напротив, излишне уж многое объясняет. Тот случай с почти бесконечной темпоральной петлёю, возникшей из-за невыполненного мною задания по учёбе — хотя из-за своих собственных учебных проблем Судзумия вроде бы прежде ни разу не замыкала линию истории в кольца. Сам факт знакомства с четырьмя удивительными созданиями, воочию отвечающий моим фантазиям детства, хотя и осуществившимся запоздало. Но кто сказал, что круги от Центрального Протагониста расходятся по воде мгновенно? Этот мир существовал до меня и будет существовать после. Окружающие не менее реальны, чем я, но с кого-то должно всё начаться. Центральный Протагонист неосознанно создаёт вокруг себя как Будущее, так и Прошлое. Маленький старательный ткач. — Не понимаю. — Я осознал, что говорю что-то вслух, лишь когда услышал собственный голос. Открыв в очередной раз глаза, попытавшись отогнать воображаемый образ ткущего свои пути «муравья Лэнгтона», я откашлялся. — Не понимаю. Это... всё равно не объясняет происходящего. Я демиург? Пусть так. Но события двух последних безумных кошмарных недель — кто создавал их? Я не хотел. Я не... Взгляд Нагато изменился, в нём появилась ирония. Я осёкся, вспоминая с ужасом свои позавчерашние чувства при просмотре тех фотографий, вспоминая многие прочие ощущения последних недель, которые старался забыть. — …хотел? «Подросток», — стукнуло в разум мой набатом запоздалого понимания. Что бы он там ни думал сам о себе тайно, каким бы он сухим циничным пафосным мизантропом втайне себя ни считал. Просто-напросто переполненный спермотоксикозом подросток, окружённый тремя невыразимо сексуальными одноклассницами, с которыми в силу некоторых обстоятельств нельзя что бы то ни было жаркое осуществить. — Я это сделал. Создал эту реальность. Этот повествовательно-причинный пузырь. Откуда я взял это странное словосочетание — озарение всё ещё длится? Или это результат чтения Пратчетта? Под взглядом Юки, рассматривающей меня словно бы с нежностью, но в то же время и со строгостью, как нашкодившего мальчугана, меня начало понемногу уже откровенно трясти. — Как... это... убрать?.. Я чуть было не стал хихикать как сумасшедший. Мир для утех. Кто бы мог вообразить. Харухи создала — то есть это я тогда думал, что она создала? — свой карманный мирок, петлю времени, где можно вечно раз за разом пытаться доделать одно и то же задание. Я создал — только подумать? — свой карманный мирок, где сам воздух напоен гормонами вожделения, где можно вечно совокупляться и где первые красавицы класса всё время тебя прямо или косвенно соблазняют. — Как всегда. Ответ её прозвучал по обыкновению тихо и мягко. Я взглянул на неё, не сразу поняв смысл услышанного, убрал осторожно со лба её заслонившую глаза чёлку. — Это... п-происходит не в первый раз? — Голос мой дрогнул. — Стандартный сценарий. — Нагато отвела взгляд почему-то. — Удовлетворение скрытых сексуальных желаний. Удовлетворение романтических потребностей. Конфликт между первым и вторым. Страх. Стыд. Желание всё сделать, как было. Пузырь нарративности схлопывается, возвращая тебя к началу отсчёта и лишая воспоминаний о случившемся. — Сколько раз это уже происходило? Голос мой осип. — Одиннадцать октиллионов семьсот восемьдесят четыре септиллиона триста двадцать семь секстиллионов девятьсот восемьдесят семь квинтиллионов триста девятнадцать квадриллионов девятьсот пятьдесят шесть триллионов четыреста тридцать семь миллиардов шестьсот сорок шесть миллионов восемьсот пятьдесят две тысячи семьсот восемьдесят девять. Я моргнул. Это было больше, намного больше числа оборотов той темпоральной петли, что свела когда-то с ума известную мне Нагато. Не разыгрывает ли она меня, можно ли вообще остаться самой собой, пережив столько раз подобное? — Не все циклы абсолютно строго повторяют друг друга, — мягко произнесла Юки, явно догадавшись о моих мыслях. Рука её снова легла поверх моей. — Некоторые из них отличаются друг от друга как совершенно разные модели реальности. Меняется и контекст мира вокруг. Я смотрел ей в глаза, смотрел с неотрывной тоской. По спине моей прошёл холодок, я вдруг на мгновение словно увидел в ней совершенно другую девочку с волосами синеватого оттенка и почти тем же взглядом, несмелую пионерку из архаичного и причудливого советского детского лагеря. — Л... Л-лена?!. — Семён, — откликнулась негромко она. Пальцы её на моей руке нежно сжались, я задышал так сипло и часто, словно мне лет под тридцать и словно я унылый неудачник-затворник из задрипанной российской хрущёвки. Откуда я знаю такие слова? — Неважно, — откликнулась вновь она. — Реальности могут различаться. Суть одинакова. Важно то, что происходит здесь и сейчас. Я стиснул зубы. Мне захотелось зажмуриться, зажмуриться в очередной раз, но было чувство, что мир исчезнет, если я это сделаю. — Что происходит сейчас? Впрочем, я знал. Сброс. — Сброс, — эхом мыслей моих подтвердила она. — Я всё забуду? Но я не хочу. В этом нет смысла. Я узнал Микуру в пузыре этом едва ли не лучше, чем когда-либо вне пузыря, и теперь всё это пропадёт? Это абсурдно — мистер Фотерингей из рассказа Уэллса, раз за разом лишающий себя воспоминаний и всемогущества лишь для того, чтобы в двенадцатиоктиллионный раз заново угодить всё в ту же ловушку. — Этому нет альтернатив, — произнесла Юки. По чертам лица её как будто прошло колебание — или мне показалось? — Попытка сохранить воспоминания о скрытом потенциале лишь приводит к ускоренному коллапсу пузыря. — Но что, если я косвенно... Я осёкся. Вдруг осознав, что верхнего света в комнате нет, что люстра погасла, причём погасла неизвестно когда. Или — просто перестала существовать вместе с миром? Юки мягко коснулась губами моих собственных губ. Странный это был поцелуй, на этот раз кажущийся скорее сестринским, чем страстным. — Попробуй, — пощекотал меня её выдох. Девушка приобняла меня, в движении этом было что-то прощальное, я, не думая, обнял в ответ крепко её. Мой вздох, её вздох, затем темнота, сгустившаяся вокруг нас, кажется, тоже как будто вздохнула — и обняла нас обоих.

ЭПИЛОГ

Бывают на свете дни, когда у тебя налаживается едва ли не всё изначально, когда переливчато-радужный водопад временного потока несёт тебя по событиям гарцующим сказочным пони, когда каждая капелька времени ощущается тобой словно капелька мёда — растягивающаяся следом за ложкой и бесконечно сладчайшая. Например, когда ты просыпаешься от удивительно нежного сна, трогательного — и щемящего в то же самое время. Сна, где ты обнимал девушку — и она обнимала тебя. — Юки, — ладонь моя двинулась ещё раз, чтобы погладить её. Но я осознал, что касаюсь при этом лишь шершавой материи одеяла. В носу моём защекотало. — Тьфу. Я чихнул. Какой странный сон. Я и она? Хотя, конечно, бесспорно, Нагато красивая девушка. Но как это могло бы произойти? Что за причины могли бы нас свести вместе? Зажмурившись, накрыв голову одеялом от солнечного света, я попытался оживить в памяти подробности сна. Сюжет выплывал клочками, отдельными элементами. Воспоминания эти вызывали слабую дурноту. Что ироничней всего — я начинал понимать, откуда они. Потянувшись к планшету на тумбочке, я разблокировал его, набрал пароль, зашёл в секретную директорию. Вот и мой тайный позорный рассказ, что сочинялся мной понемногу украдкой вот уже вторую неделю. Конечно, для сущностей вроде Юки Нагато никакая цифровая тайна не тайна, поэтому я на всякий случай сменил имена героинь и кое-какие реалии, а также вставил в начало текста нечто вроде лицемерного предисловия, из которого случайный компьютерный взломщик мог бы сделать предположение, что это лишь мой психологический эксперимент. «Я вовсе не грязный озабоченный извращенец, честно-честно! Это всего лишь рекурсия внутри рекурсии, тайное дно под тайным сто четырнадцатым дном!» Я перелистнул текст наугад, заглянул в середину. «Бёдра Иджимии Конуги сдвинулись вместе, словно занимая наиболее удобное положение для обзора, уголки её губ дрогнули. — Так, Чан? Иматори-кун смотрел на неё не дыша, взгляд его курсировал по её телу, с лучезарно улыбающегося личика спархивая на туго обтянутую платьем грудь и еле скрытые короткой юбочкой ягодицы. — Не расскажешь? — Улыбка Конуги-сан расширилась, ножки чуть шевельнулись. — Ну, не секретничай. Какие мысли, какие желания или грёзы я у тебя одним только видом своим вызываю?..» Фантазии переотягощённого гормонально школьника об одноклассницах. Уши мои загорелись от запоздалого осознания, сколь жалко всё это выглядит. Ну а теперь — искажённое ментальное эхо в виде странного сна. Пальцы мои задрожали над экраном планшета. Муравей Лэнгтона? Пузырь причинной повествовательности? Ключевая Фигура? Нет, не может подобного быть, чтобы весь этот бред был правдой на самом деле. Хотя во сне я как будто планировал, что должен буду по пробуждении думать именно так. С другой стороны — в моём ли стиле вообще сочинять подобные порнорассказы? Колоссальная неосторожность, ужасающий риск с учётом способностей Юки, о котором я почему-то вовсе не думал в последние дни, полностью положившись на шутовство в предисловии. Планшет выпал из моих рук на кровать. Нет, так мне ничего не понять. Должен ли я понимать? Вроде бы идея состоит как раз в том, что я буду теперь терзаться сомнениями. Было ли это на самом деле, было рассказом, сном или глюком, тайный ли я демиург мироздания — либо всё это лишь новые шуточки Юки или подсознания Харухи. Голова моя заболела слабо. Мне вдруг припомнились грязно-приятные игры с Асахиной-сан, игры, которые позорно-сладко было выводить в тексте, внушая себе, что речь идёт не о ней, но которые я увидел во сне теперь в намного более пугающем и откровенном виде. Нет, бред. Или всё-таки нет? А если она действительно, ну, хочет этого? Рука моя чуть было не забралась под одеяло. Но я вспомнил, что день сегодня учебный, скоро будет время будильника, а значит, в любую секунду в комнату может заявиться сестрёнка, чтобы оттаскать меня за щёки и помочь мне проснуться. Сбор на занятия был медленным и унылым. Погода на улице была промозглой и пасмурной. Окинава-сенсей шевелил вяло губами, рассказывая что-то о событиях времён Пятой Династии, событиях, в которые мне сегодня совершенно не хотелось вникать. — Асахина-сан, — кашлянул я несмело на перемене. — Скажи, а... у тебя нет случайно ли вечером сегодня свободного времени? На губах Микуру расцвела улыбка, неуверенная и застенчивая. — Конечно, Кён. — Она куснула в смущеньи губу. — А что? — Мы бы могли... встретиться сегодня после занятий в «Чизбале», одном небольшом ресторанчике на углу Третьей и Пятой восточных улиц? — И, прежде чем я успел остановить себя, язык мой добавил: — Я слышал, что там есть один экзотический сорт мороженого, мороженого сладко-солоноватого. Называется «Дары Океана». Микуру-тян сразу вся вспыхнула, задышала учащённо, потеребила пальчиками под партой край своего платьица. Залившаяся румянцем, она приоткрыла рот и снова закрыла его, опять приоткрыла, прежде чем еле слышно вымолвить: — Да... Кён. Я... п-приду. Краем глаза я почему-то поймал на себе задумчивый взгляд Нагато.