«Я — идеальная»
Пустые глаза с очарованием взирали вперёд. Он вытер красную каплю, покатившуюся с кончика губ, бежевым платочком, пригладил нежные волосы и отошёл в сторону, довольно осматривая своё творение. В ночи она была таинственной, но не хватало одной детальки. На каменную мостовую рядом с салатовой юбкой устроилась чёрная настольная лампа. Заряда в ней хватало на несколько часов. Желтоватый свет облепил белоснежную кожу. Вот теперь и правда — идеальная.#&$*#1$&$^%
— Свидетелей никаких нет, район это тихий, ночью по нему никто не шатается. Нашла женщина сорока лет, когда шла на работу, в шесть утра. Её допросили. Перепуганная вся, рвётся на свою работу и крестится, рассказать ей нам нечего. Ваня говорил монотонно, таким голосом только детей спать укладывать. Красными глазами он пробегался по листкам внутри чёрной папки с номером дела на обратной стороне. Пальцы аккуратно трогали печатные буквы и обводили границы распечатанных фотографий. — Удалось выяснить, кто убитая? — вздохнув, спросил Мирон, и глотнул обжигающего губы кофе. Лоб пошёл морщинами, голова стала перебирать варианты, насколько быстро раскроется дело и как далеко зайдёт. Красивая обёртка — не обычное убийство за гаражами, а настоящее представление, с цветами за ухом, бантиком в волосах, табличкой в ухоженных пальцах и вырезанным сердцем — напевала самые что ни на есть дурные версии. Убийца — эстет. Хорошо подготовленный, умеющий разделывать туши и желающий показать всем вокруг своих внутренних демонов. Только этого не хватало в понедельник утром. Ваня помотал головой, но не от вопроса, и простонал. — Удалось. И это бесполезная инфа. Ты ж понимаешь, что маньячила невменяемый? Наверняка убьёт ещё кого-нибудь и также красиво это преподаст. Тьфу, блять, красиво. Отвратительно. — Давай думать о хорошем. Предположим, она встречалась с каким-то отморозком, решила его бросить, а он в отмеску вырезал ей сердце и выставил её труп на всеобщее любование. — Я буду неимоверно рад, если это так, — рыкнул Ваня и ударил по столу пятернёй. — Но моя чуйка подсказывает, что мы влипли. Ты слышал новости? Там уже нагнали шума. — А ты и повёлся? — скептично протянул Мирон и отхлебнул ещё кофе. — Нет, давай уж так — если второй труп появится, будем наводить панику, а пока что работаем в стандартном режиме. — Ты себе-то веришь, Яныч? — Я просто надеюсь на лучшее, — улыбнулся Мирон и сам стал читать дело. Оно было толком пустое. Близких расспросить не успели, свидетелей — перекати поле, результаты экспертизы пока не были готовы. Оставалось любоваться на фотографии молодой обворожительной Алисы, чья красота запечатлелась навечно и на столько же прекратилась жизнь. День обещал быть, и стал в итоге, скучным и долгим. Придя домой, Мирон смыл с себя всю грязь и грубыми движениями мочалки постарался очистить голову от скверных картин. Чиркнула зажигалка. Он встал возле окна, пододвинул к себе полупустую пепельницу и распахнул окно. Повеяло тёплым воздухом. Умиротворённый ветер обнял колючки вместо волос и потрепал домашнюю чёрную футболку. Тёплые неказистые пальцы стиснули фильтр сигареты.«Я — идеальная»
Выплыло в голове. Что это могло значить? Признание в любви? Акт ненависти? Чем руководствовался убийца, выводя на табличке эти кровавые буквы? Повторится ли он, или это была разовая акция? За прошедшие сутки дело со старта не сдвинулось. У Алисы был милый дурашливый характер. Она любила цветы, скромно душилась, из книг предпочитала подростковые бестселлеры, имела двух близких подруг и ни одного любовника. Умерла она девственицей, так и не закончив пединститут. Родители отрицали возможность тайной любви — девчушка всё свободное время уделяла сериалам и занятиям, не ходила на вечеринки, никогда не загуливалась до поздна. Ей было приятно сидеть дома. Это был домашний невинный цветочек. Тайный поклонник? Опросили всех в университете — голяк. Ни одной эмоции вожделения, только сострадание к жертве или полное безразличие. С другой стороны эту версию нельзя было отметать — поклонник мог учиться на другом потоке или видеть её на улице, бредущей с детской непосредственностью домой. Душ не помог, кокосовый гель тоже. От кожи пахло свежестью, а от губ терпким табаком. Следующий день на работе ничего не дал, как и последующий. Более мелкие дела захватили всё время. Кражи, бытовые ссоры и пьяные драки — из этого состояли будни. Пока через неделю не нашли парня с отрезанной головой. Она сервировалась на серебрянном подносе — дешёвый, из магазина, где всё по низким ценам, — на лбу была высечена ножом улыбка. Остальные части тела разрезанные, и без сердца, лежали в чёрном мусорном пакете, на котором и стоял поднос. На голове парня был искусственный венок, внутри которого благоухала веточка сирени. Ваня баробанил стол, стонал и давился энергетиком, чертыхаясь себе под нос, пока Мирон усердно старался игнорировать его, вчитываясь в дело. — Это он! — сказал Ваня. — Надо сшивать в одно. Тот же ровный надрез на груди, аккурат в области сердца, рёбра выломаны таким же способом. У нас серийник, Мир! Сука, блять! Чувствовало моё сердце. — Твоё хотя бы чувствовать может, — вздохнул Мирон, откладывая от себя чёрную папку. — А их вот нет. — Сплюнь, — поморщился Ваня. — Даже думать не хочу, что мне могут вырезать сердце. Сначала усыпить, точнее, а затем! Бр… — Я вызвал свидетеля. Он нашёл труп вчера вечером, когда шёл с работы. Сразу позвонил и терпеливо дождался наряд, без всяких оров, как та бабка. Надеюсь, он хоть что-то видел. — Его ж опрашивали вчера, сказал, что ничего не видел. Мимо шёл — увидел голову. Господи, как комично и отвратительно, меня это в дрожь бросает. — Ты слишком впечатлительный, — покачал головой Мирон и поднялся. В этот момент в дверь постучали. — Да. Проходите. Просунулась русая голова, кивнула и втиснула остаток тела. Сразу представились недавно просмотренные фотографии, сравнение ужаснуло. Мирон поёжился и указал ладонью на стул перед своим рабочим столом. Парень присел и затеребил облачённые в джинсу коленки. — Добрый день, меня зовут Фёдоров Мирон Янович, — дежурно поприветствовал Мирон, назвал свою должность, уточнил имя, объяснил формальности, подготовил ручку, протокол и пошёл по накатанной схеме. — Ничего странного не заметили вчера, когда обнаружили труп? — Разве что серебрянный поднос, на котором лежала голова, — нервно хохотнул свидетель и резким движением смахнул с правого глаза чёлку. — Очень необычно было видеть, знаете ли. Да и раньше я трупы не находил. — Это понятно, Вячеслав. Но помимо этого? Не слышали ли каких-то странных звуков, шелест сильный, будто кто-то прятался. Или вдруг видели вдалеке фигуры людей, кто-то убегал, может быть? — Парк был абсолютно безлюден, — развёл руками Вячеслав. — Даже тише, чем обычно. Я не часто через него хожу, мне стремновато. И не зря, как оказалось. — Почему же вчера пошли домой именно через парк? — На работе задержался, а парк освещён хотя бы. У нас какие-то бараны фонарь разбили во дворах, а ещё недавно, в новостях, мож, видели, машина въеб… въехала в фонарный столб. Я там позавчера проходил — глаз выколи, хотя тогда светло ещё было, а вот вчера темно совсем — тучи. Побоялся идти по чёрным дворам, решил по освещённому парку прогуляться. И вот думаю, лучше бы через дворы, — он неосознанно завёл на секунду плечи назад и сжал губы, застывшие в непонятливой полуулыбке. — Вы не пострадали — и это главное, — попытался успокоить его Мирон. — Не знали убитого? — Впервые вижу. Красивый парень, хоть и мёртвый. Жить бы ему ещё да жить. Интересно, за что его. — Нам тоже это очень интересно. Вам больше точно нечего добавить? — Абсолютно нечего, гражданин начальник. Я бы очень хотел помочь расследованию. Как-никак, а убили в моём районе. Страшно теперь с работы возвращаться, но я, честно, не знаю, что ещё сказать. Шёл себе спокойно, музыку слушал, вижу — рядом со скамейкой блестит что-то, потом голова. Я позвонил сразу в полицию, сам себе не поверил, что реально голову нашёл. Но менты приехали, убедили, что это у меня не глюки. — А есть от чего глюки ловить? — ласково поинтересовался Мирон. — Да что вы, скажете тоже. Навесите ещё, что наркоман и объявите, что я паренька прикончил. А я не принимаю, только пиво гонять могу, но и то в допустимых пределах. Не курю даже! — Похвально. Ладно, Вячеслав. Оставайтесь, пожалуйста, на связи. Если вдруг что-то странное вспомнится — звоните. Мой номер у Вас есть. — Как-то по-другому хотелось бы использовать номер полицейского, — хохотнул Вячеслав, поднимаясь. — Например? Прочтите и распишитесь. Мирон протянул заполненную форму и ткнул ручкой в место, где требовалось поставить подпись. Вячеслав бойко нагнулся, поставил три закорючки и с шумом отложил ручку. — Например, никак. Или, чтобы пригласить вместе пива выпить, но никак не для обсуждения найденного трупа. — Боюсь, моя компания Вам не понравится, — коротко усмехнулся Мирон. — Я курю. Некурящим такое не заходит. Всего доброго, Вячеслав. — А я вообще и не поверил бы, если бы мне сказали, что менты не курят. Полицейские и врачи — люди, обречённый по своей жизни жить на никотине. Всего доброго, Мирон Янович. Если захотите позвонить, то только для пива, а не для нового протокола, если можно. Дверь за свидетелем захлопнулась. Ваня булькнул и покачал головой, потянулся за пачкой сигарет в кармане и кивнул на выход, без слов приглашая принять очередную дозу. Мирон пожевал губы и согласился. Они вышли на улицу, встали поодаль от стайки коллег, трубящих по второй. — Как думаешь, не врёт? — спросил Ваня, склоняясь над зажигалкой. — Говорит больно складно, — пожал плечами Мирон. — Но хочется ему верить. Располагающий парниша. — Меня подбешивал. Он будто флиртовал. Гражданин начальник, я абсолютно невинен, за что вы меня вызвали сюда? Фе, раздражает такое поведение. И голос гнусавый. — Тебе ничего не нравится, Вань. И парень в этом не виноват. Ты такой из-за сорвавшегося отпуска и пиздюлей, которыми нас наградят. У нас опять глухо. Между двумя жертвами ничего общего, кроме вырезанного сердца. Убиты в разных местах, разный пол, разный круг общения. Он выбирает наугад. — Убийца — псих. А у психов обычно есть цель. Они либо мстят кому-то, бабам там, либо вожделеют что-то. Но оба убитых не изнасилованы, значит наш маньяк не сексуально озабоченный. О, смотри, свидетель твой. Из участка сразу в магазин. А что там в ручках? Пиво. — Не соврал, — вырвалось со смешком у Мирона. Он покачал головой и выдохнул густой дым. Вячеслав их заметил, улыбнулся широко и помахал рукой. Потом вдруг его высокий силуэт стал стремительно приближаться. — Мы с Вами по вредным привычкам пошли, — сказал он, демонстрируя синюю жестяную банку, «5,4 алкоголя» пронеслось перед глазами. — Вы только здесь не пейте, Вячеслав, — мягко предупредил Мирон. — Часть 1 статья 20.20 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, распитие спиртных напитков в общественном месте. Штраф от 500 до 1500 рублей. — Лишь бы статью навесить, — фыркнул норовито тот, но кивнул. — Ладно уж, дотерплю до дома. Вам вот хорошо, где угодно можете свои грязные делишки делать. А нам — честным людям, запрещаете. — Курение разрешено не во всех местах, так что не по факту говорите, — кротко отбил Мирон. — Я, как порядочный гражданин, курю в строго отведённых для этого местах. — А я, каюсь, бухал с пацанами во дворах, — сознался Слава, блеснув глазами. — Но не скажу когда. А то против себя свидетельствовать не порядок. Мирон смотрел в его глаза и не мог сдержать улыбку. Почему-то от разговора с ним теплело в грудной клетке. Парень умел говорить таким тоном и слова такие подбирать, которые располагали к себе. Ваня только молчал обиженно, он был слишком погружен в свой проваленный отпуск, чтобы замечать красоту окружающего мира. А мир в нужные моменты мог быть очень очаровывающим. — Думаю, за всю жизнь, и во мне наберётся на статью, так что не буду осуждать. — Да ну? А я думал полицейские с пелёнок законопослушные. Вы вырезали мне сердце, — обворожительно улыбнулся Вячеслав, вызвав у Мирона с Ваней синхронный ком в горле. — Я что-то не то сказал? Вы как-то побледнели как будто, Мирон Яныч. И Вы, Иван Игоревич. — Пойду я, — сказал, насупившись, Ваня и злостно бросил бычок под ноги, растёр его по асфальту до тончайших кусочков и спешно удалился. — Чего это он? — удивился Вячеслав, округлив глаза. — Я реально хуйню какую спизданул? Мирон махнул рукой. — Новости слышал небось. Нашли недавно труп девушки на набережной с вырезанным сердцем. И твоя находка ещё вчерашняя. Плохая шутка получилась, по больному резануло. — Ай, оёй. Я ж не специально, и забыл уже про ту девушку. Да, смотрел в новостях. «Идеальная». По-моему, парень поидеальнее. А ему что ли тоже сердце вырезали? Мирон поджал губы и покачал головой. — Не могу я делиться с тобой деталями расследования. С Вами точнее, Вячеслав, извините. — Да мне на «ты» удобнее, но у Вас же, наверное, субординация, все дела. А так, я про пиво серьёзно. Даже про дело спрашивать не буду. Расслабиться надо бы Вам, а пиво этому отлично способствует. И компания хорошая. Он как улыбнулся, гордо подняв подбородок, Мирон сразу сложил все его взгляды воедино. Парнишка бессовестно заигрывал и выдавал себя вскользь брошенными фразочками, наподобие недавнего «По-моему, парень поидеальнее». Вот, что в нём цепляло и заставляло любоваться. Открытость, простота и колдовские движения губ и бровями, невинные жесты пальцами, игра с чёлкой, поддевание собственного курносого носика. Его внимание было приятным. — Со свидетелем вступать в отношения, — нарочно осёкся Мирон и, проследив за реакцией, увидя заинтересованность и по-лисьи сощуренные глаза, добавил: — дружеские, будет нарушением субординации, о которой не так давно Вы говорили. — Вы же сами говорили, что нарушали правила, — зашкодился Вячеслав, засияв, — а со мной-то приятно их будет нарушить. Ну ладно, Вам идти надо, наверное. И мне в одиночестве спиваться. Всего доброго, Мирон, — сказал Вячеслав, протянул руку для рукопожатия, а когда получил её, ненадолго задержал в своей тёплой хватке и случайно провёл своим длинным пальцем по торчащей косточке на запястье. И договорил: — Янович. Мирон беззвучно выругался, рассматривая удаляющуюся спину. Вячеслав остановился на остановке, помахал и послал воздушный поцелуй, подмигнув. Мирон выругался снова и вернулся в кабинет. Приятные фантазии заполонили голову, вытеснив мысли про отрезанные части тела и вырезанные сердца. Запретные и желанные — они обхватили, запретив от них уходить. В кабинете Ваня строчил с ожесточением текст за текстом в телефоне. Он рассеянно кивнул и продолжил своё занятие. В кабинете судмедэксперта Женя спала, зарывшись лицом в ладони. Её стройное тело в белом халате тихонько вздымалась. Она никак не отреагировала на звук открывшейся двери, но услышала, как Мирон сел рядом с ней на стул, встрепенулась. — А, это ты Мирон, — в зевке сказала Женя и потянулась. Мятое лицо расширилось, разгладилось и вернулось в своё привычное состояние. — А у меня для тебя нет хороших новостей. Ни-ка-ких. Я слышала, камеры ничего не засняли, мне Ваня плакался. Так вот, это просто аккуратный надрез. Не скажу, что стернотомия выполнена профессиональным хирургом. Грудную клетку сломали не пилой Джильи, чем-то более грубым, как будто большими плоскогубцами. Никаких посторонних следов. Ни ткани, ни чужой крови, в общем, глухо всё. Вернувшись домой, Мирон упал в кровать убитым ангелом и валялся так почти полчаса. Затем заставил себя встать, сходил в душ, поставил чайник, изучил пустой холодильник. Увидев закономерное отсутствие чего-либо, громко вздохнул и упал на табуретку. В руках оказался телефон. Новостные паблики обсуждали последние убийства. Город стоял на ушах. Им уже звонили из Москвы, интересовались расследованием. Медведев Валерий Николаевич заходил, выслушал и объяснил, насколько сильное сейчас внимание к их отделу, выразил надежду в скорой поимке преступника, наставив проявить профессионализм. Чайник щёлкнул. Голубое стекло вновь стало прозрачным, но вода продолжала шуметь и вздыматься до самой крышки. — Алё, привет, Слава. — Вот это обращение мне уже больше нравится, — развеселился тот. — Я весь в Вашем, нет, в твоём распоряжении. Придёшь ко мне? Я всё куплю и обещаю не выпытывать ничего по делу. Только помогу заполучить заслуженный отдых. — А точно заслуженный? — хмыкнул Мирон. — Ты ведь меня даже не знаешь. — Я хорошо читаю эмоции людей, — беззаботно поделился Слава. — А потому и самих людей. Так что я уверен в своих словах. Так что, придёшь? У меня кровать на двоих, так что можешь и на ночь остаться. У меня как раз два дня выходных сейчас. — Ты ведь понимаешь, к чему меня склоняешь? — К принятию моего предложения, конечно! Я обещаю — убивать не буду. Только о… Ммм, поить чем-нибудь забористым. — Чего ты этим добиваешься, Слав? Хочешь быть в курсах по делу, заводя со мной дружбу? — Надо мне ещё про трупы слушать тут. И про дружбу я не говорил. У нас с тобой дружба не выйдет — это мне кажется точно. Ты такой не для дружбы сделан, а для… Придёшь? — Обещай только сердце моё не забирать, — простонал Мирон и поднялся. — Давай я всё же выясню сейчас, а не когда приеду. Ты точно хочешь просто выпить? Без каких-либо подводных камней? — Жиды они такие. Они вопросом на вопрос отвечают и всё-всё выпытать хотят. Ты мне понравился. — Еду. Кидай адрес. Такси припарковалось спустя семь минут и обещало ехать ещё семнадцать. Мирон в очередной раз просматривал паблики, где ничего, кроме недавних громких находок, не обсуждали. Словно другие инфоповоды закончились. Новая музыка перестала выходить и всё в раз прекратило своё существование. Такой вот был его круг интересов — из подписок ничего не было на отвлечённую от работы тему. Это зыбкое место втянуло в себя полностью, огородив от внешнего мира, посадив в кресло и заставив работать день за днём, позабыв о радостях жизни. В начале пути он горел энтузиазом, планировал очень быстро заполучить все звёздочки на погоны и творить великие дела. Но, столкнувшись с изнанкой работы, растерял весь свой пыл, и теперь такое громкое преступление, которое сможет дать ему большой толчок вперёд, если он его раскроет, выглядело тяжёлым грузом и не вселяло никакого экстаза, не вызывало ни малейшего искреннего желания его раскрыть, кроме как чтобы прекратились все чудовищные зверства над ни в чём не повинными людьми. Такой была жизнь — серой, как дом, где встало такси. Шестиэтажное безликое здание хмуро поприветствовало неработающим домофоном. Дверь была приоткрыта, её сдерживал серый камень, размером с таксу, свёрнутую в клубок. Из подъезда несло краской. На бордовой уличной двери висел белый листок А4 с текстом «ОКРАШЕНО» шрифтом «Times New Roman». Четвёртый этаж поманил мраком. Лишь раз в углу болезненно мигнула лампочка и больше такого не вытворяла. Звонок не работал, пришлось постучать. На третий раз за дверью раздались звуки. Щёлк-щёлк, и в нос пахнуло рыбным пирогом. Обрамляемый ржавым светом из прихожей, встала перед глазами мощная Славина фигура. Длинные руки приглащающе раскинулись, словно показывая всё нутро своего владельца и приглашая поподчиваться хлебом да солью, губы резанула улыбка, а глаза опасно блеснули, но скоро занавесились мокрой чёлкой. — Долго ты трясся. Пробки? — Ехать далеко, — сказал Мирон и вошёл. Придирчивый взгляд облапал все комнаты, прежде чем получилось успокоиться и блаженно выдохнуть. Слава с хитрой моськой стоял позади, сложив руки на груди, ожидая. На нём была домашняя разношенная футболка и треники, вытертые временем. Мирон рассмотрел его близко такого, добродушного хозяина, и упал в его объятия. Он ведь знал, зачем ехал. Слава удивился, но ответил. Прижал к себе и пободался носом о колючий затылок. От него исходил запах кокосового геля для душа, и Мирон вдруг рассмеялся. — Угашеный, — теряя лицо, сказал Слава. — Принял уже что-то по пути ко мне, да? Или табак совсем убил твою нервную систему? — Пахнешь интересно, — пожал плечами Мирон и облизнулся. — Где там твоё пиво и есть с чем его пить? — Со мной, но только я не «что», а «кто», — пробубнил Слава, уходя на кухню. — Я пирог рыбный испёк. Рецепт давно мною заученный, получается вкусно, друзья, пока были, хвалили. — Почему пока были? На кухне было по-простому. Справа сервантик, мешавший проходу, слева табуретка, стол, табуретка, холодильник и рядочек из тумб до окна с одной дыркой, в которую удобно вписалась плита. О нависные шкафчики Слава чудом не ударялся головой, пока накладывал на тарелки своё произведение кулинарного искусства. Что искусства Мирон понял сразу, по запаху. Очень крепкому и приятному, такому, что живот судорогой свело. Под столом опятами росли зелёные стеклянные бутылки. Несколько из них переместились наверх. — Стаканы достать? — Я привык из горла. — Одобряю, — душевно отозвался Слава и поставил тарелки. — Включить на фон что-то или так потрещим? — Час поздний. Давай так. Но, если честно, я голодный пиздец и заебался, так что могу случайно пропустить виток беседы. Ебать. Вкусный. Не соврал. Так почему «пока были»? Куда растерял своих друзей? — Ты кушай, кушай, хоть весь уплетай, мне не жалко. Знал, кого в гости звал. А друзья как-то вдруг закончились. Не до встреч и общения было, вот и испарились, а сейчас настраивать с ними вновь контакт не хочется. Впадлу как-то. Жирные пальцы обхватывали горлышко бутылки. Мирон минут десять смаковал приятный ужин и направлял мысли в похотливое русло. Точные образы никак не возникали. Высокая фигура оттенялась, распахивала объятия и улыбалась кровавой улыбкой, как раз той, высеченой на голове в парке. Профдеформация заглатывала в любых местах и при любых обстоятельствах. — О чём думаешь? — полюбопытствовал Слава. — Как буду тебя драть, если конечно не случится обратное, — как на духу выплюнул Мирон и разнеженным взглядом оглядел своего кормителя, выглядящего и ангелом и демоном одновременно. — Это я тоже уважаю. Ты такой прямой и честный мужик, Мирон, я прям балдею. Пойдём в кроватку исполнять твои думы. Я там всё уже подготовил. Так рад, что мент понимающий оказался и вообще свой в доску тип. Свет погас, полился в спальне. На кровати было постелено свежее бельё, в прикроватной тумбочке виднелся тюбик смазки и запакованная пачка презервативов. Руки сами потянулись вперёд и схватили за русые патлы, наклонив удобное для поцелуев личико к себе. Слава был рослым парнем, но стоило ему обольстительно улыбнуться, как море эпитетов обнаруживалось в глотке, пытавшихся обласкать его наивно невинный мальчишеский образ с пушистыми волосами и голубыми щёлочками глаз. Мирон мог считать себя романтиком, ведь каждый раз, целуясь, он вожделел читать стихи о безумной, страстной или нежно ласковой любви, совсем теряя контроль над собственным языком. Губы притронулись к чужому такому же рыбно-пивному запаху, скрестились вместе. Слава раздел их обоих и пихнул Мирона на кровать, бесстыдно прижимая его к простыням. — Не думал, что на тебе будут татуировки. Ты мне образ разрушил, — выдохнул куда-то в шею он. — Разве вам можно? Мирон выгнулся и за шею привлёк его обратно к своим губам, так не мог насладиться такой банальной лаской. Пальцы с наслаждением проходили сквозь слегла влажноватый русый шёлк, царапая короткими коготками кожу. — Прямо не запрещено, к тому же не на видном месте, так что вообще похуй. Ладонь легла на щёку. Мирон моментально представил очертания члена под ней и громко сглотнул. Облизавшись, решил поменять их позиции, подмяв Славу под себя. Тот удивился такому рвению, но не стал сопротивляться, поюлил немного языком и отдался, приняв чужую власть над своим телом. — Тебя пересилить-то как-то можно? — хмыкнул Слава, не глядя протягивая к чёрному тюбику руку. — Я, может, не хочу под тобой лежать. — Тогда не нужно было меня звать, — кротко ответил Мирон и забрал тюбик из его рук. — Разок хотя бы дай, потом поменяемся, если захочешь. Как тебе doggy-style? — Вроде тебя позвал в гости, а любоваться буду подушкой. Ну, по-собачьи так по-собачьи, — сказал, переворачиваясь, Слава. Несмотря на свои словечки, в нужную позу он встал оперативно, без всякого стеснения выставив вверх задницу. Мирон стал разминать его пальцами, практически сразу осознав, что и до него здесь уже разминали. Один лёгкий шлепок по бедру и член по самые яйца оказался вставлен. Слава замычал в подушку, сжав в кулаки пальцы. На седьмой толчок принялся подмахивать и тихо постанывать, сжимаясь и стискивая в ладони собственный член. Разогнавшись, Мирона понесло на дикость, как всегда с ним бывало, и, особо себя не контролируя, он положил ладонь на Славино горло и сжал его пальцами, из-за чего Слава захрипел и, испугавшись, повернул голову. — Прости, я порой перехожу на грубость. Не буду так. Раздался громкий в тишине комнаты глоток. Вихрастый затылок покачался. — Да нет. Раз нравится, делай. Я не против. Можешь и сильнее. Как тебе больше нравится делай. Не стесняйся. — Точно? Тебе-то самому это нравится? — Мне нравится то же, что и тебе, — хмыкнул Слава. — Чего остановился? Я ещё не кончил.