Букет белой сирени

Гендзи очаровательно краснеет. И Дзенъятта совершенно ничего не может с этим поделать. Для него это было отдельным удовольствием: видеть смущенного Гендзи – неловкого, покрасневшего, растерянного. И он обязательно отводил взгляд, стоило Дзеньятте сказать что-то смущающее, краснел, а после тихонько просил так не говорить. Эта невинность перед такими банальными вещами, как флирт и обычное внимание, очаровывали Дзенъятту с каждой встречей все больше и больше. Гендзи, в целом, очаровывал его с каждой встречей все больше и больше. *** Университет предоставлял студентам возможность выхода на крышу главного здания в любое время, практически нон-стоп; правда, по ночам туда можно было забраться только любимчикам охранников. Для учебы, конечно, не для развлечений же; хотя и тут, каким-то образом, умудрялись устраивать масштабные вечеринки. Дзенъятта же часто приходил сюда поздно вечером, когда смеркалось, чтобы помедитировать в тишине, послушать звуки ночного города и насладиться отдаленным видом звезд: из города их всегда труднее увидеть. Чужой тихий выдох где-то на уровне шеи. Дзенъятта вздоргнул, поёжился от мурашек, прошедших по спине, и негромко засмеялся. — Испугался? — Гендзи улыбнулся очаровательно, а в груди монаха разлилось сладкое, вязкое тепло. — Только если немного,— Дзенъятта улыбнулся в ответ, кивая на свободную подушку рядом. — Присоединяйся к моей медитации. Правда, особого внимания Ирис, все таки, не сможет быть сегодня удостоен: причина сидела подле него и шкодливо улыбалась, пусть и старалась сосредоточиться. Нет, правда, Гендзи делал большие успехи в медитационных практиках, но натура его – веселая и легкая – оставаться полностью сфокусированным просто не давала. Оттого сбивался и Дзенъятта: сосредоточиться рядом с ним было сложновато. — Дзенъятта,— вопрос не к мастеру, не к учителю, а к нему самому. Монах заинтересованно поднял взгляд, склоняя голову к плечу, и заметил, как Гендзи отвел взгляд. — Ты... Ммм... — Гендзи? — Дзенъятта расслабил руки, до того сложенные на коленях, и наткнулся на чужой неуверенный взгляд. — Ты хочешь что-то спросить? — Да! Я... Эм. Тебе... Ты... — секунда молчания. — Дай мне немножко больше времени... И закрыл пылающее лицо руками – хорошо, что в темноте красных щек видно не было. — Не спеши. Я все равно буду здесь,— Дзенъятта был заинтригован, но выпытывать не стал, лишь облокотился на холодную кирпичную стену и поднял голову к небу – интерес почти зависимость, но и ту необходимо нормировать. Помедитировать, видимо, не получится. Гендзи, вглядываясь в чужое лицо несколько секунд, тоже поднял взгляд на небо. — Гендзи, скажи. Ты скучаешь по Японии? Дзенъятта говорил негромко, будто они и это бесконечное небо над ними – все, что действительно было важно. Другого больше не существовало. Нет никакого чужого города, нет скорых сессий, нет звуков – ничего, кроме темного неба, звезд и их двоих. — Немного,— негромкий вздох. — Скорее, я скучаю по той атмосфере, знаешь? По деревьям, по ветру... По погоде, хах. По брату совсем иногда. Дзенъятта расплылся в удовлетворенной улыбке, кивая: да, он понимает, как никто другой. Ему до сих пор сложно привыкнуть к быстрому темпу города. — Я скучаю по звездам, которые мог видеть из храма. По атмосфере умиротворения в тех стенах. В городе подобное место, помимо храмов, почти не найдешь,— Дзенъятта усмехнулся, прикрыв глаза. Еще больше расслабился. — Хотя, могу сказать, что подобные моменты с тобой дарят мне необходимый покой. Гендзи смущённо заерзал, наверняка улыбаясь; Дзенъятта тоже не мог сдержать счастливой улыбки. Вдалеке проехала скорая. Ветер лениво трепал кроны редких деревьев и даже не старался холодом согнать с крыши студентов; пусть сидят, что уж. Негромкие и размытые разговоры вниз по улице – там было излюбленное студентами кафе. — Ты меня очаровал, Гендзи Шимада. Гендзи замер, удивленно уставившись на умиротворенное лицо. Он что? — Кажется, у людей нашего возраста это называется "ты мне нравишься",— открыв глаза, Дзенъятта перевел взгляд на застывшего Гендзи и усмехнулся. — Что? Настолько очевидно? — Вообще-то, я первый хотел это сказать,— смущенно и слегка приглушённо зашипел Гендзи, уткнувшись носом в толстовку; Дзенъятта умиленно заулыбался, подсаживаясь ближе. Он взял чужую руку – холодную – в свою – теплую – и облегчённо выдохнул. — Дзенъятта, а я могу тебя поцеловать?