Человеческий котёныш...

Просыпаться в объятьях любимого человека — лучшее ощущение во всей Вселенной, и Хан знает это как никто другой. Он против своей воли начинает мурчать, но это уже стало настолько привычным, что легко игнорируется. Главное — не разбудить мирно сопящего парня. Джисон аккуратно поднимается на лапы, прогибая спину и вылезая из-под руки Минхо. Оборачивается и садится на жопу, рассматривая безмятежное лицо старшего: у того во сне трогательно подрагивают ресницы и слегка приоткрыт рот. Хан отвлекается от созерцания вида, на который он может смотреть вечно, когда в его голову приходит мысль, как он может незатейливо порадовать Минхо. Теперь ему нет нужды скрываться, поэтому Джисон может открыто проявлять заботу о человеке, которого любит больше всего на свете (после себя, конечно). Он переступает через вытянутые ноги и спрыгивает с кровати, шагая в сторону дивана, запрыгивает на него и перекидывается в человека. Натягивает трусы, со шлепком отпуская резинку, и пугается этого звука, поджимая губы, округляя глаза и смотря в сторону спальни — не разбудил ли? Когда Хан полностью одет, он, чтобы точно не потревожить сон (своего) парня, закрывает его дверь, а сам бредёт на кухню. Он тысячу раз наблюдал за тем, как это делает Минхо, так что проблем с приготовлением возникнуть не должно. Цепляет из шкафчика маленькую кастрюльку, наливает в неё двести миллилитров овсяного (не)молока, после чего кладёт две ложки геркулеса и ставит всё это на огонь. Дожидается, пока вскипит, и делает тихий огонь, засекая нужные десять минут и облокачиваясь поясницей о столешницу. Нужно быть рядом, чтобы помешивать. Хан слышит, как хлопнула дверь — вероятно, спальни — и поднимает голову, натыкаясь взглядом на сонного парня, но тот, будто бы не замечая его, направляется явно не на кухню: Джисон видит скрывающегося за дверью ванной Минхо. Тот выходит оттуда аккурат в тот момент, когда Хан домазывает ему второй бутерброд — столько, сколько тот ест обычно. Каши на столе ещё нет, поэтому парень, завидев Минхо, подрывается, чтобы выложить приготовленную кашу в тарелку. Ли наконец-то ковыляет к нему. Волосы после утреннего душа растрепанные и чуть влажные, белая футболка мокрая в некоторых местах — тот что, надел её, не вытираясь? — на ногах излюбленные треники и большие тёплые тапочки. Всё это делает Минхо таким уютно-домашним, что Хану хочется сжать его в объятиях и зацеловать всё лицо, но он так делать, конечно, не будет, потому что вчера у них было первое (и он надеется, не единственное) свидание и для Ли он не настолько близок, как тот для Джисона. Хан будет ждать его сколько угодно, ему вполне хватает того, что даёт Минхо сейчас. — Я тебе завтрак сделал, — говорит он с широкой улыбкой, кивая на стол с горячей кашей и бутербродами. Ли заторможено моргает и хмурится, но как только переводит взгляд туда, куда ему указывает Хан, расплывается в умилённой улыбке и прижимает сложенные вместе ладони ко рту. Светит сразу же на полную катушку, смотря на младшего лучистым взглядом: — Спасибо, — Минхо колеблется: он хочет поддаться секундному порыву и обнять стоящего с полотенцем в руках парня, что так же солнечно улыбается в ответ, но в то же время он не знает, как тот отреагирует. В итоге он выбирает просто сесть на стул и схватить ложку, неловко опуская её в кашу. Пока Хан отворачивается, чтобы помыть использованную им кастрюлю, не слушая сопротивления старшего— мол, ты же приготовил, дай я хоть помою! — Минхо пробует свой завтрак и невольно восхищается тем, как Джисон без практики с первого раза так смог приготовить. Всё же одно дело наблюдать, и совершенно другое — самому кашеварить на кухне впервые за год. Ли жуёт и непроизвольно скользит взглядом по телу парня, начиная от вихрастого затылка и сползая до поясницы. Шум воды из-под крана слышится где-то на фоне, а Минхо почему-то подвисает, глядя на плоскую (но в этом и её очарование) задницу. Только сейчас он вспоминает, что… Блиииин… — Ты видел меня голым, — ошарашенно произносит он и краснеет, сглатывая прожёванную пищу. Хан фырчаще смеётся и поворачивается к нему лицом, хватаясь за всё то же полотенце и улыбаясь ярко. — А ты всё же смущённая ромашка? — припоминает он Минхо тот случай в ванной и его же шутку о стриптизе. Джисон бы, кстати, был не против. — Ты не особо-таки возражал, — пожимает плечами Хан и вешает полотенце обратно на ручку на духовке, теперь просто облокачиваясь на столешницу поясницей и ладонями. — Но я же не знал, что Суни это ты, — бормочет он, прикладывая прохладные ладони к лицу, чтобы хоть как-то облегчить ощущение того, что оно буквально горит. — А если бы знал? — спокойно спрашивает Хан, приподнимая бровь, чешет подбородок и снова переходит рукой на заднюю часть шеи — Минхо видит этот жест не впервые и быстро понимает, что тот смущён. Ли задумывается. Взял бы он котёнка с улицы, если бы с самого начала знал о том, что это пушистое создание на самом деле человек? Да взял бы, конечно, чё он тут выпендривается, если ответ однозначно «да». Но вот другой вопрос: позволил бы он Хану залезать к нему в ванную? Смог бы, как раньше, спокойно раздеваться при нём, или… Или специально бы крутил жопой и выгибался, как только может? Боже, какой кошмар, что второй вариант единственный верный. Минхо, приходящий к этому умозаключению, снова краснеет, против своей воли рисуя в голове картины того, как это могло бы быть, и предпочитает проигнорировать Джисона с его дурацкими вопросами, вгоняющими в краску — лицо снова горит и вроде бы даже шея. Позорище. Хан стреляет в него глазками и смотрит с озорной улыбкой, но никак не комментирует алый оттенок щёк старшего. Минхо молча доедает свой завтрак. *** — Почему именно эта дорама? Ли отрывается от тиктока, который будто бы специально — именно когда Хан сидит рядом и тоже смотрит в его телефон — выдал ему видео с главным героем, и поворачивает голову влево, чуть не сталкиваясь с Джисоном носами: расстояние между ними минимальное, потому что сидят оба максимально близко так, что бёдра соприкасаются. Минхо почему-то хочется на парня лечь полностью, но вместо этого он пристальным взглядом смотрит в травянистые глаза напротив, что смотрят на него с неизменной и совершенно нескрываемой любовью в их глубине. Ли мажет, заставляет растечься бесформенной лужицей, и собственное сердце бьётся быстрее. — Моя любимая, — выдыхает Джисон так просто после нескольких — бесконечных — секунд молчания, сопровождающихся взглядом глаза в глаза и одним дыханием на двоих. Хан прерывает этот контакт первым, пожимая плечами и переводя взгляд на телевизор напротив. — В любой непонятной ситуации включаю её, — он заминается. — Включал, точнее. Минхо улыбается легко и облокачивается рукой на обивку дивана, подпирая ей голову: — Сейчас ситуация достаточно непонятная? Джисон смотрит на него боковым зрением, самую малость поворачивая лицо к нему, и бесшумно, одними губами произносит «Очень». — Тогда посмотрим? — Минхо цепляет ноутбук, так и оставленный им на кофейном столике, и заносит палец над кнопкой включения: ждёт кивка. Дожидается и радостно включает, ёрзая жопой на диване (не)случайно придвигаясь ещё ближе к Джисону, хотя казалось бы, куда уж ближе. Следующий шаг, видимо, — залезть ему на голову, пусть Минхо предпочёл бы его лицо, но об этом и думать ещё рано. Только тогда, когда чувства Ли к Хану будут хотя бы вполовину такими сильными, как чувства Хана к нему. Минхо с улыбкой укладывается ему на плечо и видит такую же в отражении пока что тёмного экрана ноутбука. Хан улыбается почти весь фильм — Ли чувствует это макушкой, но на финальных моментах, будто подбирается весь, и Минхо, опуская взгляд, видит руку младшего, которая по миллиметру сдвигается в направлении его собственной. На экране главные герои выходят из ресторана, когда Минхо сам берёт Хана за руку, переплетая их пальцы, и отрывается от его плеча, заглядывая в глаза с тёплой улыбкой. Отсчитывает секунды, потому что он этот фильм вместе с Суни тысячу раз смотрел и чуть ли не наизусть его знает, перед тем, как герои наконец подходят друг к другу вплотную и расстояние меж их лицами сокращается. — Можно тебя поцеловать? — спрашивает Минхо и прикусывает губу, тыкаясь своим носом в кончик носа младшего — самое очаровательное, что есть в мире. — Давно уже да. Хан выдыхает это в самые губы и прижимается к ним своими в мягком поцелуе даже без намёка на какое-либо углубление. По сути, они просто ласкаются губами, но и этого вполне достаточно, чтобы внутренности затапливало нежностью и чтобы улыбаться в поцелуй. С губ Минхо плавно переходит к щеке и выцеловывает, кладя левую руку Джисону на скулу. Ноутбук с колен отставляется на поверхность дивана до лучших времён, а сам Ли перекидывает через Хана ногу, удобно располагаясь на его бёдрах. Тот открывает закрытые до этого глаза, смотрит на Минхо расфокусированным взглядом и краснеет, когда кладёт свои руки на талию мужчины, залезая пальцами под футболку. — По всем канонам Рождества над нами должна висеть омела, — Ли улыбается, скользя ладонями по ключицам младшего и оставляя одну руку за его спиной расслабленно лежать, а другой зарываясь в волосы Хана, как ему, на самом деле, давно хотелось. Давно это день, да. Джисон смотрит на него таким взглядом, что в нём почти что видно неоновую бегущую строку «вот этого дурака я люблю капец как сильно», и, следуя за желанием, которое сложно побороть, Минхо прижимается к его тёплым и ласковым губам и тыкается в них языком, и Хан, практически не раздумывая, приоткрывает рот, давая их языкам наконец соприкоснуться. Целуются, пока у них не заканчивается воздух в лёгких, но и тогда не хочется отрываться от мягких припухших губ парня напротив. Джисон отрывается первым и утыкается лицом Минхо в грудь в то время, как тот массирующими движениями гладит его кожу головы, расчёсывая пальцами густые волны волос. Парень смотрит на Ли согревающим влюблённым взглядом, и, кажется, Минхо смотрит на него так же в ответ. — Я теперь могу тебя трогать? — спрашивает Хан, приподнимая брови так, что те почти теряются в спадающей на лоб чёлке. — Ну, в смысле… — он смущается от того, как сформулировал свою мысль, и спешит уточнить: — за руку там взять… Или обнять… Минхо переливисто смеётся со смущённого выражения лица Джисона и уверяет его: — Можешь, — и закрепляет свои слова россыпью поцелуев на лице младшего.