Главная наука

*** – Ну, как прошло? Женька скинула туфли и, как была, не раздеваясь, плюхнулась на тахту: – Уф-ф… Давно я такими вещами не занималась. Ирма-а, давай чего-нибудь выпьем, а? Там, в баре, есть полусладкое. Достань. – Давай я тебя сначала накормлю… – Сильно устала? – поинтересовалась Ирма, когда Женька заканчивала ужин. – Угу. Теряю былую лёгкость: оладушки, сметанка, – ввернула та фразу из известного фильма и добавила уже серьёзно: – Век бы этим не занималась, да вот, видишь, не получается по-другому… – Ты хоть не сильно наследила? – Да нет, не сильно, – но про себя подумала: наследила, здорово наследила. Хотя тут как посмотреть. Конечно, любой маг сразу поймёт, что произошло в банке, а с другой стороны, откуда среди бандитов взяться магу? – Давно хочу тебя спросить: а Коля, он что, ничего никогда не замечал? Или ты ему глаза прикрываешь? – Честно? Пару раз было. Да чего там, он знает про нас. – Ты что? Рассказала ему? – у Ирмы внутри похолодело. – Не я, другие нашлись. – И давно ему сказали? – А ты помнишь последнюю поездку к Зинаиде? Зинаида была тёткой Николая и его единственным родным человеком, не считая Женьки и детей, конечно. Она же и вырастила племянника, рано лишившегося родителей. Зинаида жила одна в деревне, довольно далеко отсюда, и они семьёй время от времени навещали старушку. Ирма тоже часто ездила с ними. Ирме нравилась эта спокойная, немногословная женщина. Женьке она тоже нравилась. Поначалу Зинаида отнеслась к невестке настороженно, но после рождения Артурчика словно бы раскрылась, теперь, видимо, уже полностью приняв Женьку за свою. И успокоилась, убедившись, что передала племяша в надёжные руки. Последний раз с Зинаидой они виделись два года назад, как раз на Колино тридцатилетие. Тогда же и произошёл этот разговор между племянником и тёткой. Было ещё раннее утро, дети и женщины спали, Зина уже возилась на огороде, а Николай за столом во дворе чинил перегоревший электрочайник. Женька проснулась оттого, что услыхала разговор о себе. Зина встала за спиной Николая и, как бы ни к кому не обращаясь, произнесла: – А Женька-то наша… ведьма. И подружка у неё такая же. Зине нелегко дались эти слова. Ещё на свадьбе, впервые увидев невесту, она почувствовала в той что-то не то. В поведении, в жестах, во взгляде. Особенно во взгляде. Девчонка совсем, двадцать лет, а глаза, как у взрослой бабы, которая жизнь прожила и всего понавидалась. Откуда? Были и другие признаки. Уже тогда закралась догадка. Потом её подозрения только усиливались и теперь переросли в уверенность. Всю жизнь прожившая в селе, среди народных суеверий и примет, где происходили порой такие вещи, от которых любой академик запросто сошёл бы с ума, Зинаида хорошо знала и эту, непроявленную сторону жизни. Поначалу она сильно тревожилась за Николая, но потом, увидев, как нежно заботится о нём молодая жена, решила: будь что будет. Всё равно, даже если рассказать Коле, он не поверит, примет её слова за старческое чудачество. Тем более, что жили молодые вроде бы дружно, меж собой ладили и выглядели счастливыми. Но носить в себе такое знание было тяжело. Нужно было просто высказаться. Бабья слабость взяла верх. – А с чего так решила-то, тёть Зин? По глазам определила что ль? – усмехнулся Николай. Ох, ему все эти бабьи выдумки! Когда две женщины в доме, и чтоб одна другую ведьмой не обозвала? Такого не бывает. – И по глазам, и ещё по многому. Я их разных повидала. Раньше, если ведьма объявлялась где, так устроить могла, что мужики из-за неё друг дружку и резали, и стреляли. – Так это ж везде из-за девок красивых перестреляться могут. – А уж если кого ведьма полюбит, - игнорируя сарказм племянника, продолжала Зина, - так счастливей того мужика не сыскать. От любой беды его сбережёт и собой закроет. Счастливый ты у меня, Колька. – А с чего ты решила, что она меня любит? Может, притворяется, а сама ночами на помеле летает или кровь из меня пьёт? О, погляди, - он вытянул шею, - дырок не видно? – В этом не сомневайся даже. Раз детей нарожала, значит, любит. Точно. Больше Зина ничего не сказала, развернулась и медленно пошла к своим грядкам. «Хорошая женщина», - подумала Женька. Ей вдруг захотелось поговорить с Зинаидой – откровенно, по душам. Но тогда пришлось бы рассказать о себе всё: честно и без утайки. А к этому Женька была не готова. *** – Виктор Михайлович, деньги привезли, – Лихмачёв прошел в центр кабинета и поставил на письменный стол спортивную сумку внушительных размеров. Македонец привстал, откладывая в сторону документы, текучка, приблизился и вопросительно взглянул на начальника охраны: – Пересчитывали? Открой. – Да, вся сумма, - тот расстегнул молнию. «Откуда у этой бабы такие деньжищи?» – подумал Варнашов, рассматривая пачки пятитысячных купюр. – Она кредит взяла, - как будто угадал его мысли Борзый. Кредит? Ну, тогда понятно. Дура. Ладно, пусть живёт. Можно было, конечно, продолжить прессовать этого водилу, но выхлоп не стоил бы затраченных сил, тем более что на нём уже заработано очень неплохо. – Деньги оставляй, Ваня. Спасибо, – Варнашов никогда не нарушал дистанцию в общении с подчинёнными, но тут другое: Борзый был не подчинённым для Македонца. Это был его старый товарищ. Можно сказать, друг. Последние пятнадцать лет, не считая отсидок, они вместе; давно проверили и научились доверять друг другу. Оставшись один, Варнашов выключил видеонаблюдение, прошёл в угол кабинета и отодвинул резную стеновую панель, за которой находился внушительных размеров сейф. Македонец отключил сигнализацию и проверил сторожок: тонкий, едва заметный волосок, протянувшийся от дверцы к боковой стенке сейфа. При открывании двери сторожок обязательно отрывался, сигнализируя таким образом, что сейф вскрывали. Несмотря на отличные замки, охрану, современную сигнализацию и систему видеонаблюдения в кабинете, Виктор Михайлович не брезговал и такой элементарной мерой предосторожности, поскольку из опыта хорошо знал: часто самые простые вещи оказываются наиболее эффективными. Он поставил в сейф сумку, закрыл дверцу и закрепил сторожок на новое место. Завтра часть этих денег будет обменяна на валюту и отправится в банк, ещё часть пойдёт на премию братве, а остальное останется тут как резерв. Ботя отдыхал, покачиваясь в такт ритмичной музыке, и потягивал вискарик. Лизка Одуванчик, из местных, пристроившись рядом, поглаживала его рубашку, норовя проскочить рукой ниже, на бедро и к развилке. Ботя периодически тормозил её, возвращая руку наверх. Сейчас он просто хотел отдохнуть. Денёк выдался заморочливый – после обеда за рулём он намотал не меньше трёх сотен километров, – и от этого чувствовалась усталость. Гонза уже давно свинтил из клуба, захватив с собой белобрысую Танюху, и сейчас, наверное, пашет её, как стахановец – даёт стране угля и стали. На черта он погнал его, Ботю, в Старгачев, после того, как деньги завезли Македонцу? Хотя, вроде бы, Борзый сам велел лично передать терпиле, что к тому претензий нет. Бред какой-то! Может, они ещё и извиниться должны? Но с приказом не поспоришь… Но, нахрена ехать-то было? К терпиле их всё равно не пустили: они передали всё через медсестру. Да что там думать о ерунде!? Сделали дело, и ладно. Терпилина баба оказалась понятливой и вовремя расплатилась. Видать, не дура, хотя и страшная! Как её муж вообще любит без мешка на голове? Нет, ляжки у неё зачётные, а вот морда… Ботя попытался вспомнить её лицо, но не смог. Помнил только, что уж очень уродливое. Утром Македонец разъезжал по делам, вернулся ближе к одиннадцати и сразу позвал Лихмачёва. – Ваня, сейчас возьмёшь десять из вчерашнего, отвезёшь Бухгалтеру, пускай на счёт определит. – Варнашов проверил сторожок – всё в порядке. Открыл сейф. Сумка показалась ему какой-то уж очень лёгкой. Он раскрыл её и обомлел. Денег не было. Как это? Борзый всё сразу понял. – Все записи наблюдения по дому с шести вчерашнего – в кабинет, быстро! – скомандовал он по рации. Просмотр записей ничего не дал. Никто не входил ни в кабинет, ни в соседнюю комнату. Её тоже проверили на случай, если к сейфу подобрались через стену. Всё было цело, сигнализация включена и исправна, посторонних в доме тоже не было. Македонец не паниковал, не орал на охрану, как это, возможно, сделал бы на его месте какой-нибудь другой тупой богатенький Буратино. Варнашов привык всегда рассуждать здраво, не переключаясь на эмоции. Всему есть объяснение, и он его найдёт, в этом Виктор Михайлович не сомневался. – Ладно, Ваня, ты иди пока, потряси ещё охрану, а я тут помозгую, - отпустил он Лихмачёва. Оставшись один, он достал из ящика стола здоровенную лупу и присел возле сейфа. При многократном увеличении чётко была видна застывшая капелька клея, на которой до этого крепился сторожок. На капле прорисовывалась одна узенькая полоска. Только одна! Значит, сейф действительно не вскрывали, иначе, если даже преступник обнаружил его страховку и попытался вернуть волосок назад, он никогда бы не смог попасть точно на старое место. Варнашов на минуту задумался, потом достал телефон: – Алло, Степаныч? Нужна консультация. Я пришлю тебе одну вещицу, глянь, вдруг по твоей части. Гонза привезёт, он же все подробности и расскажет. *** – Ну, Зинаида… Вот ведь наблюдательная тётка! – дивилась Ирма. – Опытная. Они с Женькой снова засиделись до утра: вспоминали прошлое, обсуждали нынешнее, только планов на будущее не строили. – Ну, и ты что-нибудь сделала? – Нет, а зачем? Коля всё равно не принял её всерьёз. Ты же знаешь, он умный, образованный человек, он точно знает, что в жизни есть, а чего не может быть, – Женька иронично усмехнулась. Скоро проснутся дети, и начнётся обычный домашний кавардак. А вечером нужно ехать в больницу. – Ты вот что, иди спать, а с детьми я управлюсь, – угадала её состояние Ирма. Да что там угадала, они давным-давно научились понимать друг друга без слов. – Я только на пару часиков, – Женька благодарно кивнула, – а потом поменяемся. Ты только детям кашу не вари, сделай сырники. Сметана, творог – в холодильнике. – Разберусь, иди уже! Женька поплелась в спальню, на ходу снимая одежду. Главное, что бандиты отстали, а вечером проснётся Коля, и она должна быть рядом. *** Гонза вернулся часа через три. Рядом с ним в машине сидел плотный седой мужичок из людей того типа, чей возраст невозможно определить на вид. Он смотрел прямо перед собой ничего не выражающим взглядом. Две глубокие морщины, протянувшиеся от переносицы к подбородку, как будто разрезали широкое лицо, делая его похожим на театральную маску. «Дело, видимо, серьёзное, раз Степаныч сам решил приехать», – подумалось Македонцу. – Гляди сюда, – гость указал Варнашову на спортивную сумку. Сейчас в кабинете они находились вдвоём. Степаныч распахнул застёжку-молнию: – Так – денег нет, – он закрыл сумку, положил на неё ладонь и начал что-то почти беззвучно нашёптывать. – А так, – он снова раскрыл сумку, – есть. Варнашов не поверил глазам. Он не видел такого никогда. Он таращился, глядя на пачки пятитысячных, и не верил. Нет, он не сомневался в талантах Степаныча, много раз пользуясь его помощью и зная прекрасно, что стоит за его способностями. Но «живьём» видел это впервые. – Они… настоящие? – Не сомневайся. Можешь потрогать, – видя страх Варнашова, Степаныч поднял одну пачку и протянул Македонцу. – На, положи в карман. Виктор Михайлович неуверенно взял деньги и сунул их во внутренний карман пиджака. – На месте, чувствуешь? – мужичок похлопал его по груди, потом закрыл сумку и с силой отшвырнул её в дальний угол кабинета. Сумка пролетела метров пять, шмякнулась об стену и упала на пол. – А сейчас? Варнашов ощупал карман. Денег не было. – Это Фантом. Такое заклятие. Оно уже почти рассеялось. Я его усилил, чтоб тебе показать. Ты вовремя позвонил: ещё часа три-четыре – и даже я следа бы не почуял. Македонец смог только с трудом сглотнуть. – Значит, баба, говорите, расплатилась? Ну, что ж, давай-ка сюда своих ребят, потолкуем. Варнашов знал Степеныча ещё с зоны, где тянул шесть лет за вымогательство и разбой. Их бригада в то время попала под двойной пресс: крепко досталось тогда и от конкурентов, и от ментов. Кто-то присел, как они с Борзым, а многие легли в землю. Известно, что лучше. Македонец считал, что ему повезло. Но и здесь его поначалу не оставляли в покое. Сразу же начались стычки с Варламом – законником из блатных. Македонца ещё в тюрьме предупредили, что на него, скорее всего, будет заказ с воли. Да он и сам это понимал: по рыночной теме с блатными они закусились наглухо. Через месяц по прибытии в колонию началось… Ох, не выжить было бы Виктору Михайловичу, если бы не помощь Деда – так тогда называли Степаныча. Они как-то сошлись, Македонец сам не понял, как. Дед просто подошёл к нему: «Знаю, что у тебя за проблемы. Не бойся, парень, всё порешаем». В тот же день Грач, подручный Варлама, который, как предполагал Македонец, и должен был его «исполнить», угодил под собственный трелёвочник. Вот так, выскочил из кабины отлить, а трактор возьми да и покатись ни с того ни с сего. И осталось от Грача месиво из костей да мяса. А у самого Варлама вдруг обнаружилась неоперабельная опухоль. Попал он в больничку да больше оттуда и не вышел: сгорел за три недели от рака. Больше Варнашёва не трогали, а через четыре года освободили по УДО. Дед, который к тому времени уже два года гулял на воле, снова нашёл его и предложил тему. Чистую… Ну, почти. Долг надо было закрывать, и Македонец взялся. Всё прошло как по маслу, и с тех пор со Степанычем надолго они не расставались. И что бы они вместе ни проворачивали, прокола не было ни разу. Так и начался «бизнес». Среди предпринимателей Варнашов слыл удачливым: всё у него получалось, и даже если кто-то упирался, не хотел продавать своё дело или уступать место, то, в конце концов, всё равно менял решение в силу внезапно возникших проблем со здоровьем или в семье, или ещё из-за чего. А несколько раз с неуступчивыми произошли несчастные случаи. Не здесь. Далеко, на отдыхе. В итоге у Виктора Михайловича всегда всё срасталось как надо. Македонец хорошо знал, кому обязан своей удачей. Однажды он спросил Степаныча, как тот всё это делает? «Колдую», – серьёзно ответил старик. Варнашов даже не удивился. Во всяком случае, такой ответ многое объяснял. А сейчас он увидел собственными глазами. – Ну, и как всё было? Только давай подробно, – Македонец допрашивал Гонзу с Виталей. – Да обычно: пошли с ней в банк, она оформила кредит, забрала деньги, мне передала, мы уехали. Всё. – Кредит точно оформляла, ты сам видел? – Сам, при мне было, - под внимательным взглядом шефа, Гонза уже начинал волноваться. – А деньги как получала? – В кассу зашла и взяла. – А как она вообще выглядит? Молодая, старая? Рост, волосы, глаза? – Ой, страшная, как моя жизнь! – верзилу передёрнуло. Только он почему-то не мог вспомнить черты лица. – Молодая. Степаныч с Македонцем переглянулись: – На банковских камерах должна остаться. – Гонза, гони в банк, возьми записи с их камер. Как хочешь крутись, но чтоб кино было. Виталя поднатужился: – Регистратор в машине! Она должна была засветиться, – вдруг вспомнил он. Видеорегистраторы ещё не вошли в широкий обиход и были скорее модной новинкой, нежели обязательной принадлежностью автомобиля. Но у Македонца ими были оснащены все. – Ну, пойдём, поглядим. На экране симпатичная девушка передавала Гонзе сумку. «Странно, почему я её лица не запомнил?» – подумал амбал. – Останови. Вот, смотри: она отвела им глаза, – Степаныч указал Македонцу на момент, когда Женька поправляла причёску. – А вот теперь, – произнёс он, увидев, как оба братка склонились, слушая Женькин шёпот, – они помнят только то, что она им сказала. – А зачем она тогда вообще в банк ходила? Могла бы сразу… – пытался сообразить Варнашов. – Не могла, ей паутину сплести надо было… Да не думай ты об этих тонкостях! – осёк его Степаныч. И, уже обращаясь к Гонзе, добавил: – Развела она вас, как котят. Тот не выдержал: – Да я её разорву, суку! – Ничего ты ей не сделаешь, – остановил Степаныч. – Она тебя раньше разорвёт. – И ты ей ничего не сделаешь, – на всякий случай пояснил он Македонцу. – Просто не сможешь. Тот помрачнел. И дело было не в деньгах. Оставив всё, как есть, он мог потерять авторитет в глазах своих людей. – Вот что, Витя, – Степаныч отвёл Македонца в сторону, – дай мне своих ребят и полный расклад на эту девку. …………………………..