Мы можем обсудить это

      За окном стучали капли дождя, и Лиза почти чувствовала эти прохладные капли на своей коже, даже сидя в теплой аудитории. Почти душной — настолько грели включенные только пару дней назад батареи, уже заполнившие своим агрессивным теплом все углы помещения. Лиза зацепилась пальцами за ворот толстовки, чуть отрывая от себя, желая содрать вместе с кожей, если это поможет ей урвать хоть немного прохлады.       Лектор зачитывал монотонную лекцию, которую Лиза пыталась усердно конспектировать, без особого интереса скребя бумагу синей шариковой ручкой и время от времени вгрызаясь в неё зубами, когда преподаватель слишком быстро перелистывал слайд. И ругалась себе под нос бесшумно.       Не хотела разбудить Кристину, мирно спящую у неё на плече и едва ли беспокоящуюся о том, что слайды ускальзывают из поля зрения слишком быстро.       Снова перемотка.       Ручка заскользила по бумаге, закрепляя слова преподавателя. Лиза прищурилась, потому что увидеть с последней парты некоторые слова казалось практически нереальным. Будь Лиза здесь одна, села бы куда-то поближе, но Кристина…       Захарова настояла, чтобы они непременно взгромоздились за последнюю парту, — откуда конспектировать казалось чем-то невозможным, если не обзавестись биноклем, — потому что ей жутко хотелось отоспаться после ночной смены.       Лиза училась.       Кристина почти не училась и больше работала, целиком и полностью полагаясь на Лизу во всём, пока не наступали периоды сессии, где Лиза даже чисто теоретически за неё предмет сдать бы никак не смогла.       И справлялась на ура, надо сказать, пока Лиза молча приносила ей чай, пихая под нос нужные конспекты и усаживаясь на диван в их новой, почти не обставленной и донельзя пустоватой квартире, чтобы с головой погрузиться в эту предсессионную лихорадку.       Лиза поражалась, как Кристина умудрялась всё сдать.       Уже третий год подряд.       Просто садилась и зубрила, расчесывая кожу головы до такой степени, что даже Лизины нежные поглаживания не спасали. Искусывала все губы до такой степени, что там были лишь одни красные следы от зубов. Но сдавала.       Единственная пересдача пришлась на зимнюю сессию второго курса, когда Кристина поссорилась с преподавателем, назвав его напыщенным индюком, потому что его философия — предмет абсолютно ненужный, а он требует таких знаний, словно без них Кристинино будущее может быть лишь где-то на кладбище. И Лиза не могла сказать, что та была не права, сочувствующе похлопав её по плечу, когда та вышла из кабинета повесив нос.       Но с пересдачей-таки справилась.       Потому что Лиза сидела с ней рядом каждый божий вечер до пересдачи и усердно философствовала-философствовала-философствовала, пока Кристина не затыкала её поцелуем, уставшая слушать полный бред.       Хотя, сказать по правде, ей нравилась такая философия.       Лизе она была к лицу. К лицу, к душе и к сердцу.       Лиза объясняла её вдумчиво и размеренно, словно плывя по этому неспешному течению, никуда не торопясь. Заправляла Кристинину прядь волос за ухо, когда та отвлекалась, чтобы вновь привлечь внимание к своим красивым губам, на которые эта философия ложилась как нельзя лучше.       И пусть Кристина и не желала грызть гранит науки, такая наука в лице Лизы ей нравилась. И нравилось, как терпеливо та с ней возится каждый божий раз.       Лекция подходила к концу, кажется.       Лиза чуть дернула плечом, замечая, как всколыхнулись светлые ресницы, прежде чем Захарова открыла заспанные глаза, сразу устремив взгляд на Лизу, словно ничего кроме неё не интересовало.       Сущая безмятежность.       Выпрямилась, потирая щеку, на которой остался след от мягкой ткани Лизиной толстовки, а потом сложила руки на парту, умостив на них подбородок и медленно проскользнув взглядом по начавшей собирать вещи аудитории, чтобы после проследить за двигающимися руками лектора, вовсе не спешившего заканчивать.       Глаза снова чуть прикрылись, когда Лиза наклонилась к ней, оставив смазанный поцелуй на виске и потрепав за рукав.       — Я проголодалась, — прошептала Кристина едва слышно, чтобы услышала одна лишь Лиза. И Андрющенко кивнула в подтверждение, мол, я тоже.       — Дома поедим уже, это последняя, — провела она ладонью по спине бережно, заставляя Крис довольно промычать что-то себе под нос, повернув голову в её сторону.       — Там в холодильнике остались, наверное, только пельмени позавчерашние, — ворчливо просипела Кристина, выпрямив затекшие ноги и откинувшись на спинку лавочки.       Лиза чуть нахмурила аккуратные брови, прислушиваясь к последним словам преподавателя, уже решая не конспектировать их — попросит у одногруппниц. Лишь сфоткала слайд по-быстрому и отложила телефон на край стола, закидывая толстую тетрадь в сумку и ставя ту себе на колени.       — Значит в магазин ещё зайдем, — подвела итог она. — Выспалась хоть? — склонила чуть голову.       Кристина лишь помахала ладонью из стороны в сторону, мол, так себе. И Лиза кивнула, понимая, что весь оставшийся день та будет отсыпаться дальше — ночью снова на смену.       — Подожди, последняя? — чуть сошлись у переносицы светлые брови. Лиза лишь цокнула языком, повернув к Кристине экран своего мобильника, где высветились сообщения в общем чате о том, что последней пары из-за срочных непредвиденных обстоятельств у преподавателя не будет. — А, — вздохнула она. — Думала, ещё поспать успею.       — Ты б не поспала, — усмехнулась Лиза, коснувшись костяшкой её носа и заставив сморщиться. — Там Метлицкий ведет.       — Гадость какая, — сморщилась Кристина ещё больше, заслышав знакомую фамилию.       — Именно, — кивнула ей Лиза.       — Я бы всё равно поспала, — подытожила Крис с наглой улыбкой, которая смягчилась, стоило ей на Лизу взгляд перевести. И ещё жарче стало. Уже не только из-за духоты в аудитории.       — О, уж в тебе не сомневаюсь, — посмеялась над ней Лиза, глаза к потолку возведя.

***

      В магазине народу почти нет, а на кассах так вообще пустота, и Лизе этот магазин уже нравится до мурашек. Тишина да благодать. И ничего больше не нужно.       Бредут устало к полкам с тушенкой, мечтая уже поскорее попасть домой, побыстрее скупив всё нужное. А у Лизы в кармане телефон разрывается, пока та ставит корзинку на пол, видя, как Кристина тут же её поднимает, продолжая нести самостоятельно, чтобы не стопорить движение, и достает мобильник из кармана, сияя.       Кристина лишь кивает, мол, кто там?       А она экран к ней разворачивает, вынуждая подойти ближе.       Принимает видеозвонок, видя помятое лицо Леры на экране. Но та улыбается глупо и, кажется, своей усталости даже не замечает.       — Эти ваши аэропорты — сущее зло, — ругается она, а взгляд где-то не на экране, словно и не думала даже звонить, так, рука дрогнула. В толпе явно выискивает кого-то. Лиза лишь посмеивается тихонько, Кристину за рукав дергая, показывая на полку с колбасой и прося взять какую-нибудь на свой вкус, чтобы было, с чем бутерброды на завтрак сделать.       — Долетела уже? — интересуется, чувствуя тепло, разливающееся внутри.       Вроде только позавчера проводили, а уже сегодня Лера в совершенно другом месте, даже не в их городе. Где-то далеко-далеко. Там, где ей хорошо точно будет.       — Да-да. Приземлились, кстати, мягко, если хочешь знать, — лишь на мгновение взгляд в камеру кидает, чтобы потом снова увести, начав шарить взглядом по области, Лизе уже не доступной. — Как ты и желала.       А потом визг громкий.       Такой, что Лизе звук приходится убавить торопливо, по сторонам начав озираться. Видит, как Кристина, шума испугавшись, роняет палку колбасы на пол, смотря на Лизу ошарашенными глазами. А потом, словно придя в себя, подбирает, когда Лиза слышит глухой стук из телефона, очевидно упавшего на пол.       И отключается, давая им время побыть вдвоем.       Знает, что перезвонят потом. Перезвонят уже вместе, сидя рядом друг с другом и улыбаясь так счастливо, чтобы согреть и друг друга и Лизу с Кристиной. Перезвонят, когда друг другом насытятся вдоволь после долгой разлуки.

***

      По лестнице поднимаются неспешно, когда Лиза вдруг чертыхается, ругаясь себе под нос и оглядываясь на плетущуюся позади Кристину с пакетами, та смотрит на неё в ответ, чуть хмурясь. Глаза уже прикрываются от усталости, а ноги путаются.       — Спустись на первый, пожалуйста, — просит жалобно, подходя ближе, чтобы пакеты у неё из рук забрать, в губы поцелуй легкий оставив. — Там счета должны были прийти, нужно забрать.       И Кристина лишь кивает устало, пакеты передавая и разворачиваясь неспешно, чувствуя, как Лизина ладонь поглаживает меж лопаток, чтобы потом ускользнуть, когда Кристина на две ступеньки спускается. А потом ещё на две. И ещё.       А Лиза до квартиры поднимается, ставя пакеты на пол перед дверью, чтобы отыскать ключи в кармане, глубоко спрятавшиеся. А потом прокручивает пару раз, заходя внутрь и оставляя дверь открытой, зная, что Кристина скоро поднимется, наверстав разделяющие их сантиметры.       И не ошибается.       Дверь хлопает снова тогда, когда Лиза уже пакеты на стол закидывает, начиная разбирать. Видит задумчивое лицо Крис, пока та кроссовки с ног скидывает, утыкаясь этим пустым взглядом в какие-то конверты, находящиеся у неё в руках. И отрывается от своего занятия, шагая в прихожую.       — Что это? — спрашивает лишь, подходя ещё ближе, чтобы самой изучить витиеватый почерк.       А там на абсолютно чистой белой глади две кружки чая аккуратно выведенные, и на одном значится: «Кристине Захаровой», а другом — «Лизе Андрющенко». И Кристина передает Лизе письмо в руки, свое вскрывать отчего-то не спеша. Проходит в зал, на диван плюхаясь пыльный, оставленный хозяевами в квартире, которую они снимают, хлопая по месту рядом с собой.       И Лиза подходит, уже проходясь по заклеенному месту кончиками пальцев, чтобы отодрать резко, торопливо, порывисто. Сама не знает, куда торопится, но любопытство словно подгоняет.       А внутри крупные буквы размашистые, кривые, как ножка оставшегося от прошлых хозяев стула, на котором они обе предусмотрительно не сидят, используя его в качестве вешалки. И усмехается себе под нос, поднимаясь с дивана.       — Если ты не против, я хочу прочесть его на кухне, ладно? — Кристина кивает, готовясь за ней следом подорваться, когда Лиза смеется, мотая головой. — Одна, имею в виду, — и Кристина кивает снова, следя за исчезающей в проходе спиной и своё вскрывая.       Скользит взглядом по строчкам, в лице меняясь чуть ли не каждую секунду.       «Не знаю, сколько мы уже вместе на данный момент, когда ты это читаешь (если вообще читаешь), я сомневаюсь, честно, что Любовь вообще про эти письма вспомнит и когда-то отправит, так что, может, ты его даже не увидишь, но всё же… Я так ей до ужаса благодарна, Крис… Так сильно, что ты и представить не можешь… Потому что она подарила мне тебя. А это самый лучший подарок на свете, знаешь…       Может, немного несносный, может, не самый сговорчивый или… Ну, в общем, даже неважно это всё, потому что для меня он самый лучший. И самый любимый, Крис.       Не знаю, где бы я была сейчас, если бы тебя в моей жизни не было, да и, честно, даже представлять не хочу, потому что в этом нет никакого смысла.       Я не вижу своей жизни без тебя. И не хочу её видеть.       Потому что, сколько бы раз Розенберг ни спрашивала нас про будущее, сколько бы ни просила о нём написать, твоё лицо всплывает первым в моей голове, когда я думаю о том, что будет со мной через пять лет, через десять, через пятнадцать, двадцать пять, тридцать…»       А перед глазами пелена стоит. Но приятная.       Не такая, как раньше. Не та, что делает больно. Не та, что мешает видеть желание жить дальше.       Та, что подталкивает быть ближе с каждым пройденным днем, которых у них ещё, слава богу, в избытке. Та, что подталкивает пойти прямо сейчас на кухню и прикоснуться своими губами к её, потому что, сколько бы проблем ни было в предстоящей самостоятельной жизни, насколько бы ни была велика её усталость, Лиза всегда готова поделиться с Крис своим теплом и подтолкнуть в нужном направлении, с гордостью наблюдая за тем, как та делает первые неуклюжие шаги в верную сторону.       Не дает себе обдумать это решение и, так и не дочитав, встает с дивана, чтобы неспешно поплестись на кухню. Листок бережно в пальцах сжимает.       Уже и сама не помнит, что Лизе писала, а та там читает её писанину и улыбается себе под нос, носом хлюпая, то и дело руку к нему поднося, чтобы вытереть рукавом толстовки.       Подходит к ней со спины, заглядывая в строчки, написанные этим кривым почерком, и, укладывая ей подбородок на плечо, понимая, что Лиза её почти не замечает, читает вместе с ней, потому что вспомнить охота. За три года успели смыться из памяти. А вот в сердце остались. Навсегда останутся.       «Лиз, возможно, мы уже расстались давно, возможно, ты лучше кого-то нашла за это время. Я лично лучше тебя уже никого не найду, поэтому, через сколько бы лет тебе ни передали это письмо, оно не соврет. Ни единая строчка не соврет.       Потому что моя любовь к тебе уже никуда не исчезнет. Лишь крепче только станет если.       Я люблю тебя до безумия. И ни одно слово в мире не может передать того, что я к тебе чувствую, потому что то, что у меня к тебе — неизмеримо. Вообще ничем. Вообще никак.       Я люблю просыпаться с тобой рядом по утрам, я люблю каждую твою родинку, я люблю, как ты улыбаешься, из-за чего стараюсь шутить рядом с тобой как можно чаще, даже когда шутить вовсе не хочется.       Однажды на сеансе у Розенберг, ещё в самом начале где-то, когда ты стала их игнорировать, что меня жутко бесило, она спросила у меня, почему я к тебе так плохо отношусь, чем ты заслужила это? И, знаешь, я так и не смогла найти ответ. Потому что не заслуживала. Ты этого всего не заслуживала. И, возможно, после всего того, что между нами было, я не заслуживаю тебя, но ведь это не так важно, да? Я правда стараюсь отдать тебе всё то, что у меня есть. Потому что, по правде сказать, ты заслуживаешь целый мир. Целый мир, Лиз. И, если бы у меня была такая возможность, я бы тебе его подарила, насколько бы громко это ни звучало.       Прости меня за всё. Надеюсь, когда ты будешь читать эти строки, я буду лежать у тебя на плече и читать их вместе с тобой. Возможно, я о многом прошу, но это моя единственная просьба. Мне другого не нужно.       Я люблю тебя. Моё будущее — это ты. Когда бы меня об этом ни спросили, это всегда ты, моя Индиго.»       И вздыхает, в футболку носом утыкаясь, когда Лиза руку поднимает, поглаживая её за ухом как какого-то котенка. Дочитывает.       А Кристина свое так и не дочитала. Глаза опускает в листок, скользя по буквам вновь. Перечитывает уже прочитанное, губы в улыбке растягивая, чтобы потом добраться до места, докуда ещё не доходила.       «Всегда, Крис. Я хочу быть с тобой всегда, если это возможно.       Если ты только позволишь мне быть с тобой рядом.       У нас с тобой впереди ещё целый горизонт ведь, да? Куча возможностей, которые мы можем открыть для себя вместе. Столько разных людей, столько разных мест, в которых мы можем побывать. Но единственное, что я никогда ни на что не променяю, — тебя. Я хочу побывать в этих местах с тобой, Крис. Знакомиться с новыми людьми с тобою вместе. Встречаться с прошлым лицом к лицу, сталкиваться с чем-то нехорошим. Потому что даже самая непроглядная тьма рядом с тобой кажется не такой уж и непроглядной.       И, что бы ни случилось там, в этом нашем будущем, я рядом. И всегда буду, если ты этого захочешь.       А если поссоримся, знаешь…       Мы можем обсудить это.       Мы можем обсудить и исправить.       Я люблю тебя, Крис. Я очень сильно тебя люблю.»       И Кристина прижимается к ней так крепко-крепко, как только может, когда Лиза её письмо, написанное три года назад, себе на колени кладет, дочитав, растрогавшись, кажется, окончательно, и слезы ладошкой со щек утирая, пока Кристина их сцеловывает бережно, лбом к её лбу прижимаясь.       Обсудят. Исправят. И решат всё, что только придется решить по воле судьбы, если понадобится.       Потому что когда-то давно Розенберг научила их разговаривать.