***
Феликс дрожал. Когда Хёнджин вошёл, он всё ещё сжимал в руке телефон настолько сильно, что по стеклу почти пошли трещины. Лицо опухло и покраснело от слёз, которые он иногда стыдливо стирал рукавом толстовки. Хван притянул его к себе. Кажется, в тот момент силы окончательно оставили его, и парень, всем телом вжавшись в его тело, зарылся лицом в плечо и по-настоящему разрыдался. Хёнджин гладил его по голове, запускал пальцы в светлые волосы, лаская так осторожно, как умел. Он часто утешал, – работая в Америке, говорил с родственниками пациентов, в Корее помогал прийти в себя выжившим, – но впервые за всё время просто не понимал, как себя вести. Ему нужно молчать? Привлечь внимание Феликса? – Мне… мне так жаль, – наконец заговорил Ли, отстранившись. – Всё в порядке, – Хёнджин улыбнулся. – Как ты? – Немного лучше. Я… извини, я даже не спросил, занят ли ты. – Для тебя всегда свободен, красавчик, – он протянул руку, касаясь его волос. – Что-то случилось? Я не сторонник драк и вообще насилия, но, если кто-то тебя обидел, могу его ударить. – Нет… это… это просто мой отец. Давай я хотя бы налью тебе кофе. Слёзы высохли, когда они сели за стол, и Феликс поставил перед ним вазочку с конфетами и печеньем. От чашек поднимался в воздух пар. Комната наполнялась насыщенными ароматами крепкого чёрного кофе и травяного чая с нотками чего-то ягодного. – Я звонил отцу, чтобы извиниться за то, что вышел из себя во время нашего последнего разговора, но он снова сказал, что хочет, чтобы я вернулся в Австралию. – А ты не хочешь. – Я так долго чувствовал себя запертым, считал собственный дом тюрьмой, что теперь злюсь от одной только мысли, что могу туда вернуться. Я понимаю папу, он потерял жену и едва не лишился единственного ребёнка, но его опека так бесит. Я взрослый и самостоятельный, я могу себя защитить. – Сколько это уже длится? – С того дня, как я переехал в Корею. Раз в несколько недель он обязательно заводит разговор о том, что в Австралии я готов заниматься тем же, чем и здесь, но я знаю, что это не так. Скорее всего он просто выделит мне капитал и позволит тратить его так, как захочет. Ничего практического. – Если посмотреть, это не так уж и плохо. Феликс покачал головой. – Для меня это то же самое, что снова забраться в клетку. Я не хочу. Я чувствую себя таким уставшим, Хёнджин. Это похоже на какую-то психологическую драку, но мне не хочется драться со своим отцом. И в то же время кажется, будто если я не буду сопротивляться, то окончательно потеряю себя. Это так сложно. Хёнджин потянулся к его руке, переплетая их пальцы. На секунду Феликс словно забыл как дышать, впиваясь взглядом в лицо Хвана, и по его телу пробежала дрожь. – Ты отличный диспетчер, Феликс. Что бы ни думал твой отец, ты хорошо справляешься со своей жизнью, и рано или поздно он это поймёт. Посмотри на то, как ты сейчас живёшь, – у тебя есть друзья и карьера, хорошая квартира, машина. Тем, чего ты смог добиться, нужно гордиться. – Спасибо, – улыбнулся Ли. – Я… я рад, что ты смог приехать. – Я рад, что ты меня позвал, – ответил Хёнджин, сильнее сжимая его пальцы.***
Феликс уснул примерно на половине фильма. Укрыв его одеялом, Хёнджин вытянул ноги, размял плечи и потянулся к мобильному. Последние несколько дней мама звонила ему почти каждый час, десятками отправляла сообщения, но он не собирался ни отвечать, ни брать трубку. Он с трудом сдерживал желание обратиться в полицию с заявлением о преследовании, но об этом узнала бы Йеджи, а Хёнджин не хотел её расстраивать. В последняя время её жизнь, кажется, начала налаживаться. Она почти постоянно была с Рюджин, смогла даже забыть об отце и уходе матери, и это не могло не радовать. Йеджи словно просыпалась от долгого сна, постепенно возвращаясь в яркую реальность. Хёнджину нравилось видеть её такой. Ещё раз разблокировав мобильный, он зацепился взглядом за последнее сообщение. «Если ты не ответишь, я позвоню Йеджи». – Вот же сука… Хёнджин вышел из комнаты, прислоняясь к стене. – Привет, мой мальчик. – Иди к чёрту, – отрезал Хван. – Грубо. – А как ещё я должен говорить с человеком, который бросил мою сестру? – Не тебе говорить об этом, дорогой, – рассмеялась мать. – Завтра я прилетаю в Сеул на пару недель. Нужно увидеться. – Нет. – Ну, в таком случае, думаю, мне придётся зайти в гости. – Ты не посмеешь… – Я увижусь с тобой, Джинни, и не имеет значения, хочешь ты этого или нет. Ну, приедешь сам или мне навестить тебя во время твоего выходного? – Приеду, но не на этой неделе. А, и место выберу сам. – Как скажешь, дорогой. Я всегда знала… Он бросил трубку, не дожидаясь, пока она договорит. Скользкая, мерзкая злоба желчью разливалась в груди, обволакивая лёгкие и сердце, неприятно пульсируя. Тошнило. Лицо матери появилось перед глазами, и Хёнджину внезапно захотелось плюнуть в неё, бросить в глаза песок и вцепиться в волосы. Ненависть наполнила тело. «Как же ты меня бесишь», – подумал Хван. – «Сука… просто сука!».***
– Это нечестно, – Чонин скрестил руки на груди, с фальшивой обидой наблюдая за улыбкой Чанбина. – Значит, все, кроме меня, совершали какие-то тупые поступки? – Бунтарские, – поправила Черён. – Не тупые. – Не имеет значения. Юна воровала медицинские принадлежности родителей, Чанбин тайно набил татуировку, ты вообще сбежала из дома в путешествие по стране. Самая весёлая из моих подростковых историй о том, как я свалился в лужу с крыши сарая в церковном дворе. Они начали этот разговор примерно полчаса назад, когда каждый уже выпил по паре бутылок пива. Началось с того, что Со рассказал, как в тринадцать пришёл на вечеринку восемнадцать плюс и несколько часов прятался от охраны на ВИП-этаже. Затем Черён и Юна вспомнили несколько историй. Когда речь дошла до Чонина, он попытался найти что-то забавное, но все воспоминания сводились к службам в маленьком храме и тихим ужинам с семьёй. Он не хотел, чтобы друзья чувствовали себя неловко, поэтому постарался перевести всё в шутку и надул губы, делая вид, что обиделся. – Если говорить серьёзно, – Чонин отложил бутылку и улыбнулся. – С того дня, как родители выгнали меня, я всё ещё старался жить по их правилам. Тот же распорядок дня и молитвы, даже отношения. Я всё держал в рамках, к которым они меня приучили. Если… если я хочу действительно оторваться от своего прошлого, то должен сделать что-то неожиданное. – Например? – Юна скрестила руки на груди. – Прыгнуть с парашютом? – Звучит хорошо, но к этому надо готовиться. Нужно что-то маленькое как метафорический первый шаг. Я буду постепенно отходить от того забитого мальчика, которым был раньше, и в конце стану тем, кем всегда хотел быть. – Ты уже сделал очень много. – Да, но мне хочется большего. И… я хочу сделать пирсинг! Чанбин подавился пивом, но Черён похлопала его по спине. – Пирсинг? – Прокашлялся Со. – Это… это действительно серьёзно. Ты уверен, что готов? – Конечно. Я спросил у капитана, и по правилам парамедикам разрешается иметь пирсинг определённого вида и диаметра. Я даже нашёл салон. – Ты молодец, – Юна обняла его за плечо. – Я всё ещё немного волнуюсь по этому поводу, так что хотел спросить – не составите ли вы мне компанию? Пожалуйста. – Конечно. – Я с тобой, парень, – Чанбин чокнулся бутылкой о бутылку Чонина. – Ну, – Черён пожала плечами и посмотрела на Со. – Кто-то же должен будет откачивать этого здоровяка, когда он потеряет сознание от волнения, так что я в деле. Когда едем? – Завтра. Чонин вдруг понял, что всего несколько лет назад и представить не мог, что будет жить так. Будущее казалось предрешённым, – он останется с родителями, женится на девушке из их общины, заведёт детей (чем больше, тем лучше). В то время он плакал ночи напролёт, умоляя Бога простить его и уничтожить в его душе влечение к мужчинам, но Он молчал, и Чонин всё сильнее тонул в ненависти к самому себе. Ян даже не знал, как нашёл смелость признаться семье в ориентации, когда было очевидно, что они просто выставят его на улицу. «В любом случае, я рад, что так поступил», – подумал он. – «Теперь я счастлив. Действительно счастлив».