what's your emergency?

      Сердце Феликса пропустило удар, когда ярко-красный «Кадиллак», ещё больше прибавив в скорости, пронёсся мимо пары серых седанов. Погоня шла уже около пяти минут. Впервые полиция заметила превышение в районе Курогу и сразу велела водителю остановиться и прижаться к обочине, но он, вдавив педаль в пол, рванул в сторону национального парка Пукхансан. Сейчас его преследовало около семи полицейских машин. Ещё трое, судя по переговорам, очищали дороги от других машин, чтобы избежать аварий, и выбирали удобное место для заградительной ленты.       – Нет, сэр, при всём уважении, но вы не можете это сделать, – говорила в трубку Джихё. Она руководила их диспетчерским центром почти пятнадцать лет, и полиция часто обращалась к ней за советом в подобных случаях. – Его скорость около ста шестидесяти километров в час. Если он наедет на шипы, то перевернётся. Вы видели крышу? Мы потеряем водителя, если это случится. Феликс, что по ситуации?       – Скорость возросла до ста семидесяти.       – Мы даже не уверены, есть ли в машине пассажиры. Если да, то ни они, ни водитель не переживут аварию.       Машина постепенно увеличивала скорость. У полиции получилось освободить около семидесяти процентов дороги до парка, но на двух полосах всё ещё оставалось движение. Феликс пытался подключиться к камерам, чтобы узнать, есть ли в машине кто-то ещё, но тот район всё ещё восстанавливался после землетрясения.       Он почти выругался, когда на экране появилось уведомление о звонке.       – 116, что у вас случилось?       – За мной едет полиция.       Явно подросток. Звучит как шутка, но голос слишком напуганный.       – Где вы?       – В машине. Я еду по… по Сегемджон-Ро.       – В данный момент там ведётся погоня.       – Да, я знаю, – раздался рёв двигателя. – Они гонятся за мной.       – За вами? – Джихё отвлеклась от звонка, переводя взгляд на Феликса. – Как вас зовут?       – Сынмин. Меня зовут Со Сынмин.       – Хорошо, Сынмин, меня зовут Феликс. Ты должен остановить машину и…       – Я не могу! Я… я не знаю… эта машина старая, и тормоза… они просто не работают! Машина меня не слушается, а скорость всё растёт! Я просто не знаю, что делать!       Показатель скорости на экране всё рос, и Феликс почувствовал, как сердце ускорило бег. Джихё связывалась с главой погони, пока на фоне проносились сообщения от полиции. Кажется, они нашли место, но на такой скорости… Пак была права, – если бы парень проколол колёса, то с вероятностью сто процентов перевернулся, а с прочностью крыши на его машине, помноженной на скорость движения, это означало бы мгновенную смерть. Его расплющило бы об асфальт.       – В первую очередь постарайся успокоиться, Сынмин.       – Пожалуйста, помогите! Я не могу повредить машину!       – Мы должны сосредоточиться на тебе, а не на машине…       – Вы не понимаете! Она принадлежит отцу! Это коллекционная модель, он даже на ней не ездит, просто сидит в салоне и слушает музыку! Я… если я что-то с ней сделаю, он меня убьёт!       Сто семьдесят пять… Судя по голосу, парень уже плохо справлялся с машиной, а рокот двигателя становился всё громче. Нужно что-то придумать… Феликс пытался вспомнить, писали ли о таких случаях в методичках, которые им показывали во время обучения, но на ум приходили только картинки с мест аварий: кровь на асфальте, куски мозга и изуродованные тела.       Нельзя, чтобы парень погиб. Это не его вина. Да, он поступил глупо, сев в машину без прав, но… Ли помнил, что делал, когда сам был подростком.       – Судя по нашей базе, ему пятнадцать. Мы связались с его отцом.       – Что делать?       – Не знаю, – Джихё потёрла пальцами переносицу. – Полиция поставила заграждения. Если не остановим машину до того, как он доедет, то… ты понимаешь.       – Но это неправильно.       – Они не могут просто подцепить машину тросом и остановить, а если он врежется во что-то на такой скорости, то в любом случае умрёт.       – Если только… – Это казалось безумным, но другого способа как будто не было. Феликс крепче сжал мышку. – А если затормозить движущимся объектом. Он врежется не на полной скорости, и у нас появится шанс спасти водителя.       – Иными словами ты хочешь, чтобы его машина врезалась в машину потяжелее?       – Впереди экипаж Пожарной Команды 109. Если у парня получится затормозить, а у них набрать скорость достаточную, чтобы смягчить удар, он сможет выжить.       – Это безумная идея.       – Да, но других у нас нет.       – Я сообщу полиции и Сто Девятой, ты убеди парня.       – Да, мэм.       Голос парня дрожал всё сильнее, и Феликс понимал, что начинает бояться вместе с ним. Это неправильно. Суть их работы, – оставаться спокойными независимо от того, что происходит на той стороне звонка. Выстрелы это, взрывы или предсмертные хрипы, – диспетчер не может сдаться и отключиться от линии. Его обязанность быть с человеком до конца.       – Через сорок километров перед тобой появится машина, Сынмин, ты должен будешь в неё врезаться.       – Что?! Нет… нет, я же сказал, что отец убьёт меня!       – Это не имеет значение!       – Имеет! Он… он любит эту машину сильнее, чем меня! Он… он никогда меня не простит!       – Сынмин… эй, ты должен успокоиться, хорошо? Мой босс уже говорит с твоим отцом, и я слышу, что всё, что его волнует, – твоя жизнь.       – Да, конечно… Вы его не знаете…       – Думаю, он такой же, как мой отец, – усмехнулся Феликс. – Тебе пятнадцать, да? Когда мне было пятнадцать, я тоже угнал машину отца и поехал на вечеринку. Я её разбил… типа действительно разбил и был так напугал, что почти сбежал из страны, но… когда мой отец приехал и увидел это, то сказал только, что рад, что я в порядке. Он даже не думал о машине, а волновался за меня.       – Отец готов к разговору, соединяй, – прошептала Джихё.       На секунду Феликсу показалось, будто он слышал своего отца. Те же низкие, сиплые ноты, тяжёлое дыхание… казалось, будто, закрыв глаза, Ли легко сможет увидеть его лицо, – загорелое, худое, со впалыми от постоянного стресса щеками и мешками под чёрными, как небо над долиной Вольган, глазами.       – Я не злюсь, – пытался сказать он, но парень вдруг заплакал.       – Нет, злишься… я… я умру, и ты не хочешь, чтобы это стало последним, что ты мне сказал! Я не… я рассказал в школе, что у тебя есть такая машина, и они не поверили! Они сказали, что у такого дурака, как я, такого не может быть!       – Дурака? Ты не дурак, Сынмин! И плевать мне на машину! Да, мы поговорим об этом, и ты будешь наказан, но… твоя жизнь важнее любой машины, слышишь?! Даже «Кадиллака»! Даже «Феррари»! Диспетчер сказала, что у них есть план, так что слушай то, что тебе говорят.       – Да, папа… да… хорошо…       – Я люблю тебя, малыш.       Феликс переключил микрофон на себя.       – Готов, Сынмин?       – Да.       – Нажимай на тормоз. Машину будет трясти, но она снизит скорость. Ты пристёгнут?       – Да.       – Хорошо. Просто, как бы сильно ни трясло, не спускай ногу с тормоза. Ты понял?       – Да. Боже…       – Всё будет хорошо, Сынмин. Я знаю людей, которые тебе помогают. Они лучшие в городе.       – Я так боюсь…       – Я понимаю, но сейчас ты единственный, кто может себя спасти. Готов? Не дави, а нажимай плавно.       – Да… она трясётся, но я держу…       – Ты молодец. Скорость должны быть ниже ста пятнадцати.       – Я уже на ста тридцати.       Сердцебиение ускорилось до безумных показателей.       – Она не опускается!       «Чёрт!» – промелькнуло в голове.       – Я вижу пожарную машину!       – Когда я скажу, дёргай ручной тормоз. Понял?       – Да.       – Прямо сейчас ты не должен бояться. Это твой шанс.       – Да… я знаю, но… это так страшно, Феликс!       – Я понимаю, но ты отлично справляешься. Давай, Сынмин.       – Машина близко!       – Ещё немного… Сейчас!       В ушах заложило от визга тормозов. «Кадиллак» с грохотом врезался в бампер пожарной машины. Капот сложился почти пополам, мгновенно превращаясь в груду металла, и сердце на секунду замерло. Что, если… скорость была ниже, но…       – Он жив! – Раздался в наушниках голос Хёнджина. – Слышишь меня, Феликс? Парень жив! Судя по первичному осмотру сломан нос, возможно сотрясение, но он жив! Феликсу показалось, словно он сошёл с ума, – настолько сильным было счастье. Кажется, все вокруг аплодировали, а кто-то, – определённо Джису и Йеджи, – обнимали его так крепко, что кости трещали, но всё реальное тонуло в бесконечной радости от того, что парень остался жив. Ли слышал эти слова много раз, но именно эти почему-то оказались особенными.       – Ты сделал это, – голос Хёнджина пробился сквозь туман в голове. – Поздравляю, Ли. Ты герой дня.       – Я… я просто рад, что он жив.       – Да, я тоже, но это и твоя заслуга. Гордись собой, красавчик.

***

      – Поверить не могу, что этот парень всерьёз думал, что отец может любить какую-то машину больше, чем его, – начала Юна, когда они вернулись в часть.       Хёнджин пожал плечами.       – Ну, в шестнадцать я стащил у отца пачку сигарет и тоже думал, что он убьёт меня.       – А Йеджи знает? – Хмыкнула Рюджин.       – Нет, и ты ей не расскажешь. Я должен выглядеть ответственным старшим братом.       – Мои одноклассники часто говорили что-то такое, но я вообще не представляю, как родитель может так разозлиться. Мои – врачи, и я постоянно крала их инструменты, но они считали это проявлением моего любопытства.       – Мой отец тоже был таким, – пожала плечами Чонён. – Я брала кое-что из его вещей, когда была ребёнком, и он просто отвлекался от работы, чтобы поиграть со мной.       Стянув куртку, Рюджин обвела взглядом команду.       – Я помню, что ела косметику своей матери, – Чонин заметил, как дрожали уголки её губ, когда она начала говорить, и осторожно положил руку на плечо. Рюджин слабо улыбнулась. – Она обычно смеялась над тем, как я выглядела со всем этим на лице. Она… она погибла во время обрушения здания много лет назад.       – Соболезную.       – Да… это было жутко.       Чонин чувствовал, как дрожь рождается внутри грудной клетке. О его семье знали только Юна и капитан, и он обещал себе, что рано или поздно расскажет остальным, но подходящего момента как будто не было. Да и должны ли они знать? У каждого здесь была своя история, – грустная и не очень, – и взваливать на их плечи ещё одну казалось чем-то грубым. Но разве отношения не строятся на доверии?       – Мои живут в религиозной общине, – начал он. Страх наполнил желудок, пробуждая тошноту, но всё затихло, когда Рюджин сжала его руку в своей, а Юна мягко обняла за плечи. Они здесь, с ним. Они – его команда. – Они называют себя «Ури» и верят в идею, что рано или поздно Бог пошлёт на людей наказание, и все грешники умрут, а мир снова заселят праведники. Они готовятся к этому дню. Как вы понимаете, им не очень нравятся геи.       – Малыш, – Чан нежно потрепал Чонина по волосам. – Они просто… сектанты.       – Да… потребовалось много времени, чтобы я понял, но… они сказали, что не хотят меня видеть, что я грязный, и меня стоило бы утопить, чтобы избавить мир от такого урода. Я просто… – слёзы проступили на уголках глаз. – Извините.       – Тебе не за что извиняться, – Чонён похлопала по спине, притягивая к себе, чтобы обнять. – Ни один родитель не должен и не может говорить такое своему ребёнку. Ты хороший человек, Чонин. Я горжусь тобой. Мы все гордимся. И… это не ты грязный, это они плохие люди, потому что отказались от тебя из-за такого.       – Зато я встретил вас. Вы мне как семья.       Улыбка проступила на губах Чонён.       – Вы все для меня как дети. Очень проблемные, но всё ещё любимые дети. Особенно ты, Юна.       – Эй! Хотя… да, это я.       – Ты мне даже такой нравишься.       – Кажется, теперь твоя очередь изливать душу.       Чонин нахмурился, когда Хёнджин с ухмылкой повёл плечами.       – Вы и так достаточно знаете обо мне.       – Разве? Знаешь, я думала, что Рюджин самая скрытная в команде, но ты вообще о себе не рассказываешь. Что ты скрываешь, Хёнджин?       – Ничего. Просто мне действительно не о чем говорить. Только о Йеджи, но вы уже всё о ней знаете. Никаких тайн.

***

      – Красавчик, – протянул бармен, когда Хёнджин с привычной игривой улыбкой опустился за стойку, постукивая по ней пальцами. – Теперь ты решил навещать нас почаще? Я рад. Где твой парень?       – Надеюсь, живёт счастливой жизнью где-то подальше от меня.       – К чему такой негатив, дорогой?       Хёнджин не знал, как ответить. Что люди вообще имел в виду под словом «порядок»? Счастливую жизнь? Ну, его отец умирал, постепенно теряя воспоминания, а мать, которая бросила их ради богатого ублюдка, внезапно снова начала звонить. Счастье ли это? Нет, но для Хвана такое в порядке вещей. Такова его жизнь, – прыжки от больного отца в клубы и обратно, секс на одну ночь и вой пожарных сирен. Не слишком стандартно, но зато весело.       – Я не моногамен.       – Как и все. Разве не ты говорил, что все люди полигамны, и стабильные отношения убивают романтику? Что случилось с моим любимым «плохим парнем»?       – Если бы я знал, милый.       – Может, ты всё-таки влюбился?       – Я слишком большой мудак для этого.       – Не будь к себе так строг, Джинни. Знал бы ты, сколько женатых мужчин за сорок приходят сюда, чтобы развлечься с молодыми мальчиками. Вот, кто настоящий мудак, а ты… ты просто ранен.       – Ранен? – Хёнджин усмехнулся. – Не делай из меня клишированного бэд боя, милый.       – О, я не делаю. Ты слишком свободен для той жизни, которой ты сейчас живёшь. Ты не можешь быть таким же, как твоя сестра, быть стабильным. Это не плохо, просто… это то, кто ты есть. Легкомысленный, ветреный потерянный мальчик, которому нравится секс и не нравятся обязательства.       – Мне двадцать семь, я не мальчик.       – Я слышал, что мужчины остаются детьми до сорока. А ещё… чем больше я слышу о вас, спасателях, тем больше уверен в том, что туда приходят из-за травм. Вы вините себя за что-то, и это способ искупить вину.       – И за что же я могу себя винить?       – Откуда мне знать, красавчик? Может, ты наступил котёнку на лапу?       – Может быть. А может, ты просто слишком склонен к драме.       – Кто бы говорил, мой принц, – рассмеялся бармен. – Ты всё ещё самый драматичный парень в этом баре.

***

      Рюджин едва успела подхватить тарелку за секунду до того, как она упала на пол. Йеджи отступила на шаг, оглядывая небольшую кухню в квартире Шин так, словно видела её впервые. Это был уже третий или четвёртый раз, и решимость Рюджин просто закрыть глаза на эти маленькие странности растаяла так же быстро, как мороженое на жаре в сорок градусов.       – Всё в порядке, Йеджи?       – Да, я просто… извини.       – Ничего страшного.       – Это четвёртая тарелка, которую ты ловишь.       – Эй, – она взяла её руки в свои, лаская пальцами внешнюю сторону ладоней. – Что-то случилось дома? Ты можешь не рассказывать мне, если не хочешь, но… я здесь, если нужно. Всегда.       – Я просто… когда я собиралась, Хёнджин спросил, почему я решила стать диспетчером.       – Так…       – Это долгая история.       – Ты ему рассказала?       – Я бы… – Йеджи смущённо опустила голову. Она не стыдилась того, что чувствовала тогда, в самый тяжёлые эпизод своей жизни, но не хотела, чтобы Хёнджин знал. Он стал бы винить себя и злиться, а это было последним, чего ей хотелось. – Я не хочу, чтобы он знал.       – Уверена, что не всё так плохо. То есть… ты же говорила, что всегда хотела помогать людям.       – Да, конечно, но… в какой-то момент мне было очень плохо. Знаешь, мама ушла, отец не помнит, что делал десять минут назад, а брат в армии и не может вернуться. И… я хотела сделать кое-что глупое.       – О, нет…       Йеджи кивнула, покусывая губы, чтобы не заплакать. Штатный психолог говорил, что такие вещи нужно воспринимать как часть жизни, но ей всё ещё было сложно даже вспоминать об этом, не то что делиться с кем-то, кто связан с той историей.       – Ты хочешь мне рассказать? Я не давлю.       – Я знаю, и… да… да, я хочу.

***

Семь лет назад…

      – Нет, Хёнджин, – Йеджи старалась дышать ровно, чтобы скрыть дрожь в голосе. На той военной базе, где сейчас служил брат, телефоны выдавались только по выходным, и она понимала, каких трудов ему стоило достать его сейчас, – в середине недели. Он должен был услышать её уверенность, а не плач. – Нет, всё в порядке. Папа спит, а я… – взгляд скользнул по серому бетонному краю, ограждённому хромированными периллами. Под ногами сиял всеми цветами спектра ночной Сеул. Клубы и бары, витрины модных магазинов… раньше Йеджи любовалась этим, но сейчас цвета словно потеряли яркость, а мир потускнел. – Я просто смотрю дораму.       – Я попытаюсь добиться увольнительной хотя бы на выходные.       – Тогда тебе продлят службу.       – Я найду кого-нибудь, чтобы тебе помочь.       – Последняя сиделка сбежала. Не думаю, что то агентство теперь согласится с нами работать.       – Найду другое.       – Я справляюсь, Хёнджин.       – Конечно, малышка. Ты очень сильная, но… ох, я не должен оставлять тебя одну со всем этим!       Йеджи плотно сжала губы, чтобы подавить очередной всхлип.       – Ничего.       – Нет, я серьёзно. Тебе всего шестнадцать, а тут… ох, как эта стерва могла тебя оставить?       – Давай не будем о ней. Пожалуйста.       Воспоминания о матери всё ещё отдавались глухой болью в районе груди. Сперва Йеджи не верила, что она ушла. Мама была склонна исчезать на несколько дней, чтобы, как она говорила, «проветриться». Иногда её не было по две недели, но затем она всегда возвращалась, делая вид, что всё в порядке, и жизнь снова шла так же, как раньше. Но затем она позвонила и заявила, что подаёт на развод, чтобы снова выйти замуж за какого-то японца, с которым встречается уже несколько лет.       Йеджи терпеть не могла ругань, но иногда тяжёлое «сука» срывалось с губ.       Отец был болен, Хёнджин в армии, а она…       – Командир говорит, что я должен заканчивать. Мне… мне так жаль, Йеджи.       – Всё хорошо. Я просто… мне нужно немного отдохнуть, но я справлюсь.       – Я горжусь тобой.       – Спасибо, оппа. Я… я люблю тебя.       – Я тоже люблю тебя, малышка. Давай, иди в кровать и хорошо поспи, а завтра я снова постараюсь позвонить.       – Да… да, конечно.       – Всё будет хорошо, Йеджи. Я вернусь, и мы будем вместе. Как раньше. Ты, я и папа. Мы его вылечим.       – Если ты так говоришь…       – Разве я тебя обманывал, волчонок? Верь своему оппе.       – Хорошо.       – Спокойной ночи.       – Спокойной, Хёнджин.       Йеджи опёрлась на перила, наблюдая за световыми лентами машин, покрывающих широкие дороги. Все они жили так, как раньше, – ходили на работу, обедали с коллегами и возвращались домой, чтобы завтра начать такой же день. Их жизни были стабильны, а Хван чувствовала, как постепенно скатывается в глубокую огненную пропасть.       Она осталась одна.       Папа сходил с ума…       Мама ушла…       Хёнджин находился в тысяче километров от дома и не мог звонить, не договорившись с начальством.       У неё не было даже подруги, которую можно обнять.       Разве это жизнь? Разве о таком она мечтала, когда представляла свои шестнадцать? Забота об отце, которую он даже не помнит? Побег матери?       Йеджи снова перегнулась через перила, разглядывая расплывшуюся в серости наземную парковку перед входом в дом. Если упасть… первое время будет страшно, но потом не придётся беспокоиться о папе и брате, скучать по маме, даже зная, что она этого не заслуживает. Ей вообще не придётся скучать.       Хёнджин, конечно, поплачет, но… он ведь поймёт, да? Он всегда понимал, что она чувствовала, прощал, даже если сестра портила его дорогие краски и новые эскизы. Он и сейчас простит. Наверное.       Она приподняла на руках, проверяя, сможет ли перегнуться через верхнюю перекладину, но взгляд вдруг зацепился за что-то ярко-оранжевое. На экране на одном из зданий проступила картинка. Мужчина в рубашке с гарнитурой на голове сидел за телефоном, пока над его головой пробегала белая надпись: «МЫ ВСЕГДА ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ. ЕСЛИ ЧУВСТВУЕТЕ СЕБЯ ПЛОХО, ПРОСТО НАБЕРИТЕ 116. МЫ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ВАС ВЫСЛУШАТЬ».       «Это глупо», – подумала Хван, но рука уже потянулась к телефону.       – 116, что у вас случилось? – Приятный густой баритон на секунду выбил из колеи. Что говорить? Это же так… по-детски. Что, если он подумает, что она просто привлекает внимание? – Алло? Вы можете говорить?       – Да, я… извините, это глупо… я просто… я положу…       – Нет, подождите. Ни один звонок не бывает глупым. Как вас зовут?       – Йеджи.       – Приятно познакомиться, Йеджи. Я Джебом. Что у вас случилось?       – Я… я стою на краю крыши и хочу прыгнуть…       – Если ты хочешь это сделать, тебе, наверное, очень плохо. Расскажи мне, что случилось? Кто-то тебя обидел?       – Папа… он умирает. Я… – слёзы покатились по лицу. – Извините…       – Ты не должна извиниться. Ты плачешь? Может, стоит сесть и немного поплакать? Что ты думаешь об этом?       – Я не знаю. Я ненавижу плакать. Мама говорила, так делают только слабаки.       – Так делают те, кому больно, Йеджи. Ты не слабая. Ты ведь позвонила сюда, а это уже показывает твою силу. И ты говоришь со мной. Не многие люди находят в себе смелость признаться, что им плохо. Так… что ты думаешь, Йеджи? Стоит отойти от края и немного поплакать? Я останусь на линии, пока ты будешь это делать. Я останусь с тобой.       – У вас столько звонков…       – У нас достаточно диспетчеров, чтобы помочь всем, включая тебя.       Йеджи не знала, почему, но она доверяла этому человеку. Его голос был полон любви и такой заботы, которую она не чувствовала с того дня, как Хёнджин ушёл в армию. Впервые за последний год кто-то действительно слушал. Не просто ждал, пока Хван закончит, чтобы начать свою историю, а ловил каждое слово.       Она сделала пару шагов назад, почти падая на бетон.       – Я сижу.       – Хорошо.       – Мне так жаль… я… я просто не знаю, что делать.       – Ты можешь вернуться домой, лечь в свою кровать. Тебе нравится твоя комната?       – Да, очень. Мой брат расписал её, когда я лежала в больнице. Он сказал, что это волшебные рисунки, которые помогают чувствовать себя лучше. Мне всегда хочется улыбаться, когда я их вижу.       – Тогда они действительно волшебные. Твой брат, наверное, очень умный. Где он сейчас?       – Служит в армии. Он… он единственный, для кого я имею значение.       – А твой отец?       – Он умирает, Джебом. Его мозг разрушается, и… это так больно. Я вижу, как ему плохо.       – А твоя мама?       – Она ушла месяц назад. К новому парню. Я просто… это слишком много.       – Хочешь, я дам тебе номер? У моего знакомого есть медицинское образование, и он работал санитаром несколько лет и часто присматривает за больными.       – Вы слишком добры…       – Я хочу помочь, Йеджи. Ты сильная, но даже им иногда бывает сложно. И не надо отказываться от помощи. Если тебе плохо, ты можешь позвонить в 116, и я всегда возьму трубку и выслушаю тебя. Потому что ты важна. Потому что твоя жизнь много стоит, даже если сейчас тебе так не кажется. Так… тебе нужен номер?       – Да… думаю, что да. И… не знаю, может, это глупо, но как вы стали диспетчером?       – Прошёл курсы спасателей. Это занимает два года.       – Я… мне кажется, я хочу заниматься этим.       Йеджи ожидала, что он рассмеётся, скажет, что несостоявшейся самоубийце не стоит даже думать о том, чтобы работать с людьми, но он ответил:       – Это очень похвально. Знаешь, что мы можем сделать?       – Что?       – Когда ты станешь диспетчером и придёшь работать в мой центр, я угощу тебя пончиками. Обещаю. Какие ты любишь? Шоколад или клубника?       – Шоколад.       – Тогда я угощу тебя шоколадными пончиками.

***

      – Первое, что я нашла на своём столе, когда начала стажировку, – коробку шоколадных пончиков, – улыбнулась Йеджи. – Его стол стоял прямо рядом с моим. Когда я нервничала в первое время, Джебом обычно улыбался мне и говорил, что это нормально. Он ушёл на пенсию спустя год, но всё ещё иногда заходит. Всегда с коробкой пончиков.       – Я рада, что тогда он не позволил тебе бросить трубку.       Рюджин притянула её к себе, проводя кончиками пальцев по спине, лаская и рисуя круги. Йеджи рассмеялась, пряча лицо в изгибе шеи.       – Я тоже. Он показал мне, что всё не так плохо, и я подумала, что тоже должна показать это кому-то. Я провела всю ночь, сидя на крыше, думая, что делать, а потом решила, что… да, я буду диспетчером. Это изменило мою жизнь. Я встретила Феликса, Джису. Я встретила тебя, и… я счастлива, Рюджин. Плохие моменты всё ещё случаются, но хороших больше, и они стоят того, чтобы проходить сквозь плохие.