Контрольная Точка

      

Главной моей ошибкой было то, что я видел окружающий меня мир подобием сложной и запутанной игры. Но мне никогда не приходило в голову, что игра – это и есть я.

      Я лежал на траве, щурился от яркого света, вдыхал необычно пахнущий воздух, и на мне не было респиратора. Спохватившись, я стал судорожно шарить вокруг себя, но его не оказалось поблизости. Потом мне протянуло руку некое существо с лошадиной головой, и я уже было решил, что у меня начались предсмертные галлюцинации...              ПРОЛОГ              Это был уникальный мир, некогда наполненный прекрасными бесконечными полями, дивными высокими лесами, необыкновенными животными. Но за какое-то столетие люди довели его до коматозного состояния. Земля, на которой я вырос – это смог и пыль, высокий радиационный фон, тяжёлые металлы в почве, кислотные дожди, парниковые газы, духота, серость, а ещё это остатки живых экосистем, полностью отрезанные друг от друга и от постороннего вмешательства.       Счастливые люди такого недавнего, но такого далёкого «мирного» времени вбивали себе в головы всё, что попадалось под руку. Какие-то очень непонятные мне идеи о социальном неравенстве, превосходстве догм, и прочее, и прочее – люди всё сильнее и сильнее отдалялись друг от друга. И хотя причиной краха были не идеологии и взгляды, они стали смазкой во вращающихся шестернях катастрофы. К войнам привела борьба за иссякающие ресурсы углеводородного топлива, и вскоре люди пошли на крайние меры – красные кнопки. Смерть поджидала всех, в любом месте, в любой момент, на каждом шагу. Подрывали не только тех, кто обладал ресурсом, но и союзников. В конце концов, «страны», а точнее их эхо, остановились, но было уже поздно.       Ядерные бомбы унесли миллионы жизней не только в момент взрыва. Такой вулканической активности не видала ещё ни одна человеческая цивилизация. Килотонны газа вырывались в атмосферу. Стало слишком жарко, особенно там, где веками почва была покрыта льдом. Массовые затопления уничтожили миллионы гектаров некогда самых населённых и плодородных земель. Таяло население: от последовавших катастрофе стихийных бедствий, от ставшей результатом облучения организма онкологии, пороков внутренних органов; кто-то становился жертвой терактов, кто-то кончал с собой.       Последствием катастроф стала неизбежная глобализация. Прежние границы «стран» остались только в головах тех, кто до сих пор всерьёз задумывается, что миру вновь суждено разбиваться. Остальные делили мир на пять частей света: Евразию, Африку, Гренланд-Америку, Австрало-Антарктику, Латинию, но это разделение было очень условно и служило больше для удобства, чем для реальных разграничений.       К счастью, сейчас уровень океана сбавил темпы своего поднятия. Всей планетой вновь воссоздавалась экономика, производство и сельское хозяйство. И даже в таком мире, несмотря на всё пережитое, человечество стало как никогда продвинутым в медицине, пускай только в профилактической.       Мои родители встретились во время Большой европейской эвакуации. Они обосновались на северо-востоке Евразии. Им невероятно повезло: им быстро предложили работу и крышу над головой в одном из современных, оснащённых по всем нынешним мерам безопасности многоквартирных домов относительно пригодного для жизни прохладного городка, который занимался добычей полезных ископаемых. В этом же городке родился я.       Я не сказал бы, что мне жаль себя или моё поколение. Фатальные ошибки прошлого принадлежали уже не нам и уж тем более не мне. Но мы вроде как должны были стать теми, кто изменит мир до неузнаваемости, пройдя через все этапы восстановления. Кто-то даже назвал наше время «эпохой восстания из пепла».       Но об этом ли моя история? Честно говоря, совсем нет.              ГЛАВА 1              Я шёл по вырезанной тропинке, стараясь не отступиться и не задеть плечом деревья, словно бы сделанные из картона и выкрашенные ярко-зелёной краской. Мои волосы цеплялись за ветки, напоминающие проволоку, щёки ловили пробивавшийся сквозь искусственные кроны свет невидимых ламп, ветер, пришедший из ниоткуда, раздувал полы рубашки.       Мерзкий писк будильника растворил очередной сон о лесе, оставив меня с чувством сосущей тоски. С пустой головой я поднял себя с кровати, на автопилоте умылся, оделся и приступил к завтраку. Почему лес снился мне уже которую ночь? Я просто блуждал по нему без цели, без попутчиков, не останавливаясь и ни к чему не притрагиваясь. Сны – это ведь всего лишь спутанные остаточные воспоминания о каких-то ярких событиях. С чего бы лесам сниться мне, если я видел их только в кино?       – Доброе утро, Чарли, как спалось? – зевающая по пути к кухне Лана вывела меня из раздумий.       Ей было всего шесть лет, она была слишком мала для школы, и у неё совершенно не было необходимости просыпаться ранним утром вслед за мной. На её месте – под вынужденным домашним арестом – я бы только то и делал, что спал.       Лана пристроилась на соседнем стуле, сложила руки на стол и опустила на них свою темноволосую голову. Я, не вставая со стула, достал тарелку из сушилки, наполнил её хлопьями и поделился своей частью соевого молока. Лана лениво поковыряла ложкой хлопья, заставляя их все хоть раз утонуть.       Её отчим находился сейчас в очередной поездке, а я возвращался только к вечеру. Понятное дело, что утро для неё стало одной из самых важных частей дня – когда можно хоть с кем-то пообщаться.       – Мне папа снился! Словно бы он приехал и привёз пушистого белого пёсика, – похвасталась она.       – Да… хороший сон, – я едва ли нашёлся с ответом.       Адам Браун уезжал часто и надолго. Его «командировки» длились в среднем около двух-трех недель, но иногда – если предстояла совсем дальняя поездка в совсем горячую точку – доходили и до пары месяцев. За Ланой раньше приглядывала пожилая соседка, но, когда я снял комнату в его квартире, забота о девочке перелегла на мои плечи. Честно говоря, вначале я этому не особо обрадовался – мне никогда не приходилось взаимодействовать с детьми, и я не был уверен, что справлюсь. Но то ли я развёл панику на пустом месте, то ли Лана оказалась довольно смышлёной и самостоятельной девочкой – хлопот с ней, в конечном итоге, почти не было.       Лана очень сильно скучала по отчиму, звонила не по одному разу за день, и когда дозванивалась – могла часами не слезать с телефона. Я старался подбадривать её небольшими презентами с работы, вроде сладостей или забавных канцелярских мелочей – этого, конечно, было мало, но это хотя бы что-то. Глядя на неё, я сам начинал скучать по своим родителям – хотя они были не такими занятыми и недоступными, как отчим Ланы, да и работали в относительной безопасности, мы всё равно с каждым годом общались всё меньше и меньше.       – А тебе что, приснился кошмар? Какой-то ты измученный…       – Не знаю, – бросил я. – Странный сон вижу – уже третью, наверное, ночь подряд. Не выходит из головы. Рассказать?       Лана кивнула, и я стал пересказывать ей, как брожу по декорациям леса во сне.       – Чарли, а знаешь, – перебила она меня. – А я вчера в одной передаче услышала, что в какой-то пустыне пытаются вырастить леса! Там рассказывали, что…       Лана принялась тараторить, а я погрузился в свои мысли. Наверное, во всём городе одному только мне казалось, что проекты рекультивации «природы» – это не более чем способ оттянуть неизбежное. Впрочем, некоторый пессимизм всегда был чертой моего «я». Нельзя исключать, что я ошибался. Но был ли смысл надеяться на это?       Часы подползали ко времени отправления моего монорельса. Я накинул куртку. Лана приобняла меня и пожелала удачного дня на работе. А я уже по традиции дал ей кое-какое задание: к моему возвращению наиподробнейшим образом нарисовать ту самую белую собачку из сна.       Я вставил в уши датчики и плотно закрепил респиратор. Захватил уже приготовленную сумку. Вышел за дверь, нажал кнопку «Стабилизация наружного помещения», побрёл по лестнице, затем по небольшому коридору улицы – и к ближайшей станции.       Монорельс стоял на своём месте в положенное время. Я провёл рукой с вшитым под кожу чипом у панели регистрации пассажиров. На экране моргнули мои данные: Чарльз Вильсон, 22 года, регистрационный номер 005-013-563, дата и место рождения… Прошёл в вагон и занял свободное место.       Дорога на работу занимала около часа и почти вся проходила под землёй, но один участок пути, длившийся минут двадцать, располагался снаружи. Поглядывая в сторону окна, я иногда пытался рассмотреть проносившийся мимо лес с пожухлыми грязно-жёлтыми листьями. Сегодня меня особенно зацепил этот вид.       В моей голове этот лес представал таким же зелёным, как в том самом сне, хотя несколько более живым. На секунду мне показалось, что лес на самом деле ожил под этими мыслями. Наверняка, ещё лет пятьдесят назад ветки этих деревьев мокли под свежими проливными дождями, зелень пахла всеми лесными ароматами, которые можно представить, а в кронах гнездились стаи птиц. Почва была усеяна разными мелкими травами, мхами и цветущими кустарниками. Дикие животные склонялись над ручейками, стекавшими с холмов после дождя, а ветер напевал причудливые мотивы, цепляясь за каждый листок…       Рядом со мной сидела женщина, усердно что-то читавшая с экрана телефона. На вид ей было лет тридцать пять-сорок. Она была обильно седой, в основном, у висков. Морщинистые глаза то щурились, то, наоборот, широко раскрывались. Я так и не смог разглядеть, что же она читала, потому что, как только она оторвалась, мы сразу встретились глазами.       – Ну, здравствуйте, чего это вы так на меня уставились? – нервно спросила она.       Я отвернулся обратно к окну. Что бы ни говорил Лане радиоприёмник, а по людям совсем и не скажешь, что становится лучше.       На выходе я случайно выронил из кармана коробочку с витаминами. От удара она, разумеется, моментально раскрылась, и большая часть моих таблеток высыпалась в пространство между платформой и подножкой открытых дверей монорельса. Хорошо, что разлетелось не всё – эти витамины довольно дорогие и привез мне их отец, когда ездил в этот город на конференцию.       Высокое офисное здание, облепленное солнечными батареями, отбрасывало радужные блики на стены соседних домов. Какой-то особо умный изобретатель решил, что такие «недосолнечные зайчики» будут придавать пейзажу более радостное настроение и несколько сглаживать тяжесть давящей атмосферы города.       Я поднялся на лифте, в коридоре нажал «герметизацию и очистку». Дружественный зелёный огонек сообщил, что можно избавить лицо от респиратора и дышать свободно.       В кабинетах, по обыкновению своему, кто-то уже во всю трудился с самого раннего утра, а то и с ночи, сидя около компьютера, кого-то ещё не было, и, может, не будет ещё добрых полчаса. Вот и моё место – приёмная руководителя отдела. Самой руководительницы пока нет, на почте мелькало какое-то сообщение от неё. Видимо, сегодня придется работать в одиночестве: сортировать письма, отвечать на звонки, заниматься прочей макулатурой.       Не успел я и десяти минут спокойно посидеть и поразжёвывать начало дня, как в кабинет ко мне вломился Со-Хен, один из колл-менеджеров:       – Вильсон! Ты не поверишь, что тут было ночью!       Видимо, какая-то крупная сделка, обломившаяся из-за того, что клиенты во время самого разговора вдруг услышали рекламу конкурентов с более приемлемыми ценами. Честно говоря, Со-Хена я слушал через раз – и голосовые сообщения после его ухода посыпались на мой ящик.       – Давай ты просветишь меня на ланче, хорошо? – я уже не знал, как выпроводить из своего рабочего пространства разошедшегося коллегу. Хорошо бы сейчас вернулась Кимихиро-сан.       К обеду моё настроение немного приподнял звонок миссис Нортон. Эта немолодая женщина была руководителем компании «ФРЕШвинДевелопмент», давнего делового партнёра нашей организации. Для неё все мы были немного сыновья и дочери. Она старалась делать всё возможное для нашего общего комфорта.       Во время ланча я дослушал рассказ о событиях этой ночи уже не только от Со-Хена, но и от самих участников происшествия. Оказалось, что они всей командой уламывали клиентов оставаться на линии, предлагая тем хорошие накопительные бонусы от покупки. Честное слово, я мало понимал в продажах: по-моему, если клиенты сказали «нет», то дальнейшие уговоры будут только укреплять их нежелание сотрудничать. Но, к моему удивлению, у ребят действительно получилось уговорить их на встречу с Кимихиро-сан.       Под вечер Кимихиро Сато вернулась в офис порядком уставшая. Поставила мне на стол баночку леденцов, просмотрела входящие сообщения, расспросила заодно и меня насчет ночного переполоха и, не получив никакой новой информации, ушла к себе. Я мельком заметил, что раздражавшая меня картина с какими-то фальшивыми пёстрыми рыбками, висевшая у неё в кабинете, теперь лежала около стены изображением вниз. Наверняка Кимихиро-сан решилась её поменять. Если честно, я был этому рад.       Серо-красными тенями отпылал закат, рабочий день подошёл к концу, я посмотрел на часы и решил уже собираться.       По дороге к станции я зашёл в магазин закупиться ещё хлопьями, крупами, витаминами, соевым молоком и консервами. Когда касса рассчитывала стоимость моей покупки по чипу, на экране высветилась реклама с предложением пожертвовать десять процентов от стоимости покупки фонду восстановления экосистем. Меня это смутило, я ведь и так отстёгивал со своей зарплаты достаточно налогов, которые обещали пускать на благо мира. Но сумма была не такой уж большой, поэтому я подтвердил перевод, надеясь, что где-то в безжизненной пустыне благодаря мне прорастет хотя бы одна травинка.       С полными пакетами я отправился на бессменном монорельсе домой. В окнах – темнота, ничего не видно. Свет в вагоне слегка приглушён, поэтому, если хорошо вглядываться, можно различить силуэты проносившегося леса.       Как раз когда поезд проезжал этот мёртвый пейзаж, я наконец-то обратил внимание на то, что в вагоне я сидел совершенно один. Это впервые, обычно в это время – на часах мигает 19:00, понедельник, 29 февраля – вагон был битком набит торопящимися домой людьми. К тому же я видел, как заходили другие люди, видел занятые места. Нервно огляделся по сторонам, но, не увидев сообщений о разгерметизации, уверил себя, что если бы что-то случилось, сирена давно бы начала орать. На всякий случай плотнее затянул респиратор. Может, перейти в другой вагон? Почему-то же все ушли отсюда…       Только я встал с места, как почувствовал резкий толчок под ногами, заставивший меня вновь сесть. У таких составов редко случались аварии, а если и случались, то риск пострадать минимален, вагон точно не слетит с рельса, в худшем случае – я просто проторчу в остановившемся поезде час-другой.       Но движение не прекращалось. Оно скорее даже пошло на ускорение.       Я не разбирался в работе монорельсов, но человек, управлявший или следивший за управлением этой штуки, явно был не в себе, если такое допускал!       Проследовало ещё несколько толчков, свет в вагоне замигал, а затем и вовсе потух.       Наконец, монорельс замедлился и въехал в тоннель, ведущий на основную подземную ветку. Я уже было вздохнул с облегчением, но вагон начал накреняться…       Меня продрал холод. Инстинктивно я закрыл голову сумкой. Пакет с продуктами зашвырнуло в другой конец вагона. Я весь сжался, зажмурил глаза, мне оставалось только надеяться на лучшее. Вагон перевернулся и стал падать.       Для меня вдруг прошла непостижимая вечность.       Мне казалось, что я потерял все ощущения, пока вдруг не почувствовал, что кто-то больно укусил меня за нос. Ещё одну вечность спустя я понял, что лежу на какой-то поверхности и вроде бы даже жив. В ушах страшно гудело, глаза показывали что-то смутное с маленькими чёрными пятнами. Онемевшее тело отказывалось верить, что оно всё ещё цело после падения...       Когда ощущения стали возвращаться, руки попробовали нашарить то, на чем я лежал. Это было длинным, немного колким, похожим на шерсть или на…       Зрение резко вернулось, оцепенение исчезло, гул в ушах сменился шумом ветра. Я привстал и не поверил своим глазам и рукам.       Внезапно!       Вокруг было поле, огромное поле настоящей дикой жёсткой зелёной травы! А надо мной было чистое синее небо с редкими белоснежными облаками!       Вместе с тяжёлыми выдохами у меня вырывался нервный смех. Что, вашу медь, что?