Из провала

      Дрожащее сжатое в комок уродливое существо вызывало отвращение. Осмелиться протянуть руку и прикоснуться к нему ощущалось немыслимым, казалось, непреодолимая преграда стояла между здоровой человеческой плотью и израненным иссохшем красным тельцем. Испытывать сострадание к тому, кто жальче и слабее, являлось естественным, и все же стойкое неприятие губило любые другие чувства.       Утекали отведенные Гарри секунды, приближая его к тому моменту, как он вернется туда, куда возвращаться не тянуло. Где-то левее от него стоял Дамблдор, который не вымолвит больше ни слова, ведь всё нужное уже было произнесено.       Свет перед глазами вспыхнул ярче, а выделяющееся на белом фоне существо, как и все остальное, окуталось густым туманом. Сквозь марево Гарри увидел еще что-то, совсем не вписывающееся в атмосферу этого места, прямо как осколок души Волдеморта. К Гарри потянулась длинная худая рука, которая, коснувшись его, своей трупной окоченелостью и холодом произвела впечатление конечности дементора.       Свет тотчас померк. Ничего в жизни Гарри не было более ясного, чем вспыхнувшая и тут же исчезнувшая мысль о той цене, которую ему придется заплатить за возвращение. Смерть безмятежна, ведь человек отдает ей свой разум. Жизнь же принуждает к трудностям и тревогам.       Тело Гарри охватила дрожь, когда он ощутил, как мерзкая рука будто бы проникает под кожу, распространяя холод и мрак по всему нутру. Его душа оказалась открытой и незащищенной, такой же широкой и излучающей свет, как видимый им пару мгновений назад перрон. Прикоснуться к ней – тронуть пузырь из сверхтонкого материала.       Гарри задыхался, перед глазами плясали темные пятна, а его словно обливали ледяной вязкой жижей. Он не мог двинуться, не мог услышать ни малейшего звука, из-за чего казалось, что голову сдавили плиты.       Секунда – из него вышибает дух, и Гарри вновь ощущает свое тело, прозябшее на земле в Запретном лесу.

***

      Битва закончилась с первыми лучами солнца, но ничего еще не было кончено. Гарри осознал это сразу. Он застыл с пойманной Бузинной палочкой в руке, отстраненно отмечая начинающую рассасываться тишину. Скомканная мантия лежала в нескольких футах от Гарри, на том месте, где только пару секунд назад стоял Волдеморт.        Ему аплодировали, его поздравляли, хлопали по плечу и что-то кричали. Никто не сомневался в его победе. А он никогда не чувствовал большего поражения.        Луна помогла отвлечь толпу, и Рон с Гермионой увели его подальше. Кабинет директора – единственное место, куда могли в тот момент привести его ноги. С большого портрета посередине стены на него взирал Дамблдор, чуть улыбаясь.       – Он сбежал, – припечатал Гарри. Друзья и многие портреты посмотрели на него испуганно.       – Но, Гарри, ты уверен? – спросила Гермиона. – Мы видели, как тело Волдеморта распалось на части. И мы уничтожили все крестражи.       Рон кивнул, соглашаясь.       – Уверен, – отрезал Гарри. – Он успел уйти. В противном случае осталось бы тело.       Его друзья переглянулись, выглядя сомневающимися.       – Но с чего бы ему уходить и признавать свое поражение? – хмуро поинтересовался Рон.       Гарри неопределенно пожал плечами: у него не было ответа. Он посмотрел на Дамблдора. Однако и тот не сказал ничего, что заставило бы Гарри перестать испытывать горечь разочарования и демотивирующую досаду.       – Если сегодня Волдеморт еще жив, это не преуменьшает значимости твоей победы, мой мальчик. Не сомневайся, все самое главное уже позади.       Ничего больше, чем на время забыть о всех вопросах и проблемах, ему не хотелось. Гарри провел остаток мая в обществе друзей и Джинни, но по большей части в полном одиночестве.        Привлекательность и естественность окружающего мира перестала познаваться Гарри. Блестящее в лучах солнца озеро, волшебный Хогвартс, уютный Хогсмид, ландшафты холмов и гор не трогали душу Гарри в том смысле, в котором это происходило с каждым человеком, принявшим себя в качестве части природы и всего сущего. Его рука касалась травы, однако трава не откликалась на его прикосновения; он смотрел на бабочек, на птиц, на людей, но не признавал себя частью их системы. Он ощущал себя призраком, не понимая, как кто-то принимал такую участь добровольно.       Гарри без конца ждал, что Волдеморт как-то себя проявит, но в газетах только радовались победе, а связь была утрачена, что не позволяло, как прежде, добывать информацию. Однако же уверенность в последнем утверждении, казавшимся правдой, в которой и сомневаться не приходилось, вскоре пошатнулась. Гарри не искал нити связи, ведь его шрам, как и должен был, не давал о себе знать, и когда он решил удостовериться в том, что его душа теперь безраздельно принадлежит лишь ему одному, то не обнаружил ни единой зацепки к Волдеморту. И все же ему снились очень жуткие, покрытые красной пеленой, сны. Они были полны неизвестно откуда взявшимися образами жестоких убийств, от которых Гарри тошнило, безумием, яростью и всепоглощающей тоской. Он не спал ночами, вздрагивая от каждого скрипа и шороха. Сны пропитались смертью, и далеко не той, которую испытал Гарри. Эта была та смерть, которая и должна быть: липкая, пугающая до отчаяния и высасывающая каплю за каплей свет.       – Тебе сложно, Гарри. Еще сложнее, чем нам всем, – объясняла ему Гермиона. – Вполне естественно, что у тебя есть кошмары после всего случившегося. Даже мне они снятся.       Ничего естественного в этом не было, Гарри был уверен. То, что он побывал за гранью, не могло пройти для него бесследно. Он прожил с душой Волдеморта почти всю жизнь – разве мог он запросто отмахнуться от этого факта и притвориться, что все в порядке вещей?       Иногда Гарри открывал рот, чтобы поделиться гнетущим его секретом о последнем крестраже, но ему не хватало смелости это сделать. Отвратительно думать, что он являлся источником бессмертия Волдеморта, а страх, что еще ничего не было кончено, что паразит сумел чудом выжить и спасти Волдеморта от гибели, снедал, заставляя Гарри молчать. Он хотел казаться нормальным и обычным, быть удрученным прошедшими событиями, но не воспринимать их столь остро.       Летом Гарри принял решение поступать в академию аврората вместе с Роном, туда его звали долг и только немного желания. Гарри нужно было чем-то заниматься, а в аврорате он планировал по крайней мере набраться больше умений для грядущих сражений, которые, без сомнений, еще настигнут его в будущем.       В аврорат принимали людей с достойными умениями в магии и нужными психологическими качествами, а в нынешнем году делали это особенно охотно. Работы с оставшимися на свободе Пожирателями предстояло много, а имевшихся авроров сильно подорвала битва за Хогвартс. Несмотря на то, что они только учились, Гарри знал: начни Волдеморт снова вести активную деятельность, и их тут же выкинут на поле боя. Кингсли, ставший министром, вовсе не собирался позволять тому снова захватывать контроль над министерством.       Другой вопрос заключался в том, что лишь с подачи Гарри в Ордене узнали о живом Волдеморте. Обычные волшебники верили в победу. Кингсли решил, что беспокойство и паника общества не пойдут на пользу ни самому обществу, ни правительству. Гарри не соглашался с этой политикой, но и не выступал сильно против. В конце концов, знай люди, что Волдеморт жив, они бы ждали от Гарри каких-то действий, а он до сих пор не представлял, что будет делать, когда снова столкнется с Волдемортом.        Гарри многому научился за неполных три месяца – таких занятий он когда-то ожидал от Дамблдора. Но аврорат предстал перед ним в гораздо более разочаровывающем свете, чем он предполагал.       Сейчас Гарри лежал, укутавшись в одеяло по шею. По его телу пробегал неприятный мороз, но не из-за того, что за окном стоял прохладный ноябрь. Безумные кошмары чуть утихали, но на смену им все чаще приходили те, которые Гарри привык видеть – образы смертей близких людей. Волдеморт окружил себя смертями наяву – Гарри же во сне.       В комнате тихо тикали часы, навевая спокойствие, из-за наложенных на них чар. Гарри взирал на движущуюся внутри часов туда-сюда птичку, не глядя на стрелки. Ему не нужно было на них смотреть, чтобы знать, сколько сейчас примерно времени. Последние месяцы он всегда просыпался в одном и том же промежутке с полседьмого до семи.       Это был подарок Молли Уизли ко дню рождения. Гарри напоминал себе об этом так часто (каждый раз, когда он смотрел на эти часы), что его уверенность в этом факте уже начинала угасать.       Свесив ноги с кровати, Гарри упер локти в колени и положил лицо в ладони. Он ужасно устал, хоть только проснулся. Так всегда было после кошмаров.       Нацепив очки, Гарри поплелся в ванную. Он оперся о раковину руками и поглядел на свое покрытое потом, осунувшееся и похудевшее лицо в отражении. Под его глазами залегли тени, а зеленая радужка уже не казалась такой яркой. Он не любил в последнее время смотреть на себя, но не из-за своего внешнего вида, на него ему было плевать. Нерациональное чувство говорило ему, что стоит начать разглядывать себя чуть дольше необходимого, и он обязательно найдет признаки той, другой, души.       Гарри сполоснул лицо и взял щетку, но поднять ее хоть на пару дюймов оказалось для него вдруг самым сложным в мире. Рука дрожала и будто стала безвольным куском тела, потеряв все мышцы и кости.       – Ты действительно настолько глуп, что думаешь, будто мы продолжим терпеть тебя дальше? – презрительные слова Гермионы разнеслись по всей его черепушке. – Ты только и делаешь, что подвергаешь нас постоянной опасности, мы устали уже от тебя и твоих проблем, Поттер.       – Мы пожертвовали всем ради тебя, – выплюнул Рон. – Я подверг опасности свою семью, Гермиона отреклась от своих родителей – и для чего? Ты принес нам одни неприятности. Из-за тебя погиб мой брат!       Гарри сжал голову руками, зажмурив глаза. Его друзья никогда бы не сказали ему всего этого, не после пережитого. Но никто не был больше виноват в смертях людей в битве за Хогвартс, чем Гарри. Он пришел в замок, он подверг опасности этим действием всех, кто находился там в тот момент. Он знал, что в Хогвартс нагрянет Волдеморт, и он позволил людям умирать за него.       – Ты наслаждаешься лаврами героя, тогда как Волдеморт до сих пор жив. Ты сидишь и ничего не делаешь вот уже полгода, в то время как гибнут люди!       – Это не так, не так, – повторял Гарри отчаянным шепотом. Он видел вытянутые ввысь силуэты своих друзей в слепящем белом свете. Они то отдалялись, то резко приближались и нависали над ним, подавляя своей внушительной аурой.       – Ты был только марионеткой, – внушала ему Гермиона, ее металлический голос отражался от стен и пола, проникая в уши множеством звуковых волн. – Дамблдор не тратил на тебя времени больше необходимого, потому что он знал, что твое предназначение – это умереть. Так почему ты еще жив?       – Хватит… – умоляюще сказал Гарри.       – Ты прекрасно знаешь, что я никогда не обратила бы на тебя внимания, не будь ты знаменитостью, – пренебрежительно сказала появившаяся Джинни. – Ты оказался просто психом. С тобой станет встречаться только тролль.       Обвиняющие и давящие на психику голоса сливались в какофонию, и каждый резкий звук, произносимый голосами его друзей, подавлял и мучал. На сетчатке отпечатались искаженные лица, которые вот-вот и растворятся в свете, заполнив собой всё внутри Гарри.       – Хватит! – крикнул он, опуская руки и ударяя ими о пол.        Боль чуть отвлекла, и голоса притихли. Гарри, тяжело дыша, сидел на холодной плитке. Его глаза были широко распахнуты, но ничего не видели, и он понял, что очки слетели. Встав на четвереньки, Гарри принялся дрожащей рукой шарить по полу. Он нащупал очки и с облегчением надел их, возвращая миру четкость.        Гарри медленно поднялся и, поборов головокружение, направился на выход. Он вернулся в спальню, чтобы одеться. Застегивая рубашку непослушными пальцами, Гарри сверлил взглядом нижний ящик тумбочки. Он часто проверял его содержимое, не имея искушения им пользоваться, но, чувствуя себя лучше при мысли о том, что предметы там принадлежали ему.       Сев на корточки, Гарри достал палочку, чтобы снять наложенные чары. За последнее время он выучил достаточно охранных чар, ему мало чего оставалось, кроме как учиться. Осторожно открыв ящик, Гарри поглядел на мешочек из ишачьей кожи, который хранил в себе Дары Смерти. Гарри считал наиболее безопасным решением держать их при себе, ведь он не хотел, чтобы Волдеморт вновь завладел хоть одним из них. К тому же Гарри посчитал, что Дары несли слишком большую ценность, чтобы беспечно разбрасываться ими.       Он достал мантию-невидимку, попуская невесомую ткань сквозь пальцы. Сколь много она выручала в трудные моменты, сколь много открыла возможностей.        Следующая Бузинная палочка. В ней чувствовались могущество и чистая сила. Гарри боялся держать ее в руке слишком долго, ему чудилось, что она завладеет его разумом и искусит познать свою мощь. Гарри не считал себя достаточно опытным для нее, к тому же в его нестабильном состоянии Бузинная палочка могла бы принести много бед.       И Воскрешающий камень. Гарри поместил отблескивающий в слабом свете гладкий камешек на ладонь. Он отыскал его на поляне, прежде чем покинуть Хогвартс. С его присутствием было куда легче переносить боль утраты. Камень утешал лучше любых слов и успокоительных зелий. Тот дарил возможность в любой момент увидеть погибших, с ним Гарри помнил, что те неподалеку, просто в другом мире. Тем не менее существовало в Воскрешающем камне нечто совсем иное, что Гарри не осознавал до конца, но что было еще одной причиной, почему он забрал его.       Гарри по очереди крутил Дары Смерти в руках, устремив взгляд вперед. Перед глазами всколыхнулась череда картинок: мелькающие вспышки заклинаний, искаженные мукой лица незнакомых Гарри людей, разрушенные до груды обожжённых обломков дома. Он слышал крики, вдыхал запах гари и крови и чувствовал огорчение и неудовлетворенность.       Вовсе не нынешней жизни он ожидал по окончании войны – если можно говорить о ее конце. Ни единый прошедший день не отражался на нем. Гарри жил во снах и в образах, в воспоминаниях и в мыслях, где не было времени. Обучение в аврорате светилось слабой вспышкой в его сознании, но не трогало душу, оно казалось таким же незначимым, как поход в туалет или прием пищи.       Гарри закрыл ящик. Он наложил на него необходимые защитные чары, а после спустился на кухню, которую, как и весь дом, ему помогли привести в чистоту Джинни и Кричер. Гарри заметил на столе омлет.       – Спасибо, Кричер, – в пустоту сказал он пустым голосом.       Гарри скучал по Джинни, ему было бесконечно одиноко в этом темном доме на Гриммо, но едва ли он хотел обрекать ее на жизнь с психом. Гарри, как и советовал Рон, перестал пудрить Джинни мозги и расстался с ней под конец лета. Она словно заранее знала исход их отношений и выразила лишь усталое понимание.       Гарри взял вилку и задумчиво покрутил ее в руке. Сегодня была пятница, но это нисколько его не воодушевляло. Выходные всегда протекали однообразно и являли собой тусклую тягучую череду часов, когда он оставался один, что он одновременно любил и ненавидел в последнее время.        Гарри отодвинул полупустую тарелку и поднялся с места. Он схватил лежащую на стуле аврорскую мантию и подошел к камину. Зачерпнув летучего пороха, он ступил на сажу и четко проговорил:       – Министерство магии!       Его унесло в вихре взвившегося зеленого пламени. Сразу выставив ногу вперед, Гарри вышел из камина, освобождая проход. Он пошел по атриуму, к лифту. Его взгляд невольно прошелся по золотым скульптурам фонтана, который уже давно восстановили.       Взять контроль над Министерством получилось практически бескровно. Однако новая власть не строила иллюзий, что в Министерстве совсем не осталось Пожирателей и людей, поддерживающих Волдеморта.       Уже подходя к лифту, он услышал позади знакомый голос:       – Гарри!       Обернувшись, Гарри увидел спешащего к нему Рона.       – Привет, дружище! – улыбнулся тот. Небольшая заминка Гарри не осталась без его внимания. – Что, сегодня снова у тебя какие-то заморочки? – помрачнев, спросил он.       – Все в порядке, – одернув себя, ответил Гарри.       Они оба вошли в подъехавший лифт, забитый людьми. Двери с лязгом закрылись. Многие волшебники, кто с почтением, кто с восторгом, а кто нейтрально, поздоровались с Гарри. И лишь несколько из них уделили внимание Рону.       – Робардс тебя вчера искал, – сказал Рон, пока они ехали, останавливаясь на каждом уровне. – Ты бы зашел к нему.       – Чтобы снова выслушивать, что мне «стоит остаться символом победы и света и не накалять обстановку»? – спросил он угрюмо.        Гарри до сих пор не мог привыкнуть, и в общем-то не собирался привыкать, к тому, что светлая сторона калечила и убивала людей с такой же легкостью, как и темная. То, как жестоко обращались на допросах и в Азкабане с пойманными Пожирателями, вызывало у Гарри сильное желание бросить все и не иметь никакого отношения к аврорам. Гарри жил жестокостью, она затрагивала его ежедневно, пытаясь замарать душу. Он отчаянно хотел не потерять себя, но любые его поползновения сохранить остатки света ощущались пропитанными фальшью и ненужностью. Они не отражали благородства или чистоты побуждений, а были лишь слабым якорем, удерживающим Гарри в мире, который он стремительно покидал.       – В какой-то мере он прав, нет? – пробормотал Рон. – Пожиратели все заслуживают смерти. Если бы мне на глаза попался Руквуд, я бы и сам…       – Они так бы и поступили, – оборвал его Гарри. – Я защищаю нашу сторону, Рон. Жестокость породила Волдеморта, он отравил ею магический мир, создав круг поочередной мести. Кто-то должен его разорвать.       Он проговаривал слова, в которых не чувствовал своей мысли. Они выросли из зерна, посаженного глубоко в нем Дамблдором. Однако Гарри совсем не был против этого, ведь произнесение правильных вещей успокаивало ту, другую, натуру, сидящую в нем.       Дверь лифта открылась на втором уровне, и они вышли в коридор, направившись прямо.       – Брось, – сказал Рон, – стоит понаблюдать за тобой во время тренировок, и сразу становится очевидным, что ты готов прикончить любого подвернувшегося тебе Пожирателя.       – Волдеморта, – поправил Гарри. – Меня он интересует.       – У тебя очень хреновый вкус, приятель, – сделал сочувственное лицо Рон, заворачивая к тренировочным залам.       – Что… Это не смешно! – возмутился Гарри, поворачивая за ним. – Я думаю, что теперь бы смог убить его.       – Вот именно, ты думаешь о нем каждый день, Гарри! – замахал руками Рон, как бы пытаясь усилить свои слова. – Да ты так часто произносишь его имя, что я даже внутренне больше не дергаюсь! Ты не хочешь… не знаю, занять себя чем-нибудь другим? Сходи на матч по квиддичу, наладь свою личную жизнь, ходи к нам почаще в гости, но прекрати о нем постоянно думать!       Они остановились возле оборудованного под жилой дом зала, где учились вести бои в ограниченном пространстве.       Внутри Гарри разрослась ядовитая злость из-за слов Рона. Тот просто предпочитал прятаться от проблем. К счастью, он ничего не успел сказать: к ним подошли поздороваться Терри Бут и Энтони Голдстейн, единственные члены Отряда Дамблдора, помимо Гарри и Рона, решившиеся на службу в аврорате.       Оставшийся день Гарри не вступал в их разговоры, и он не отреагировал на приглашение пойти вечером в паб.       Занятия прошли так же изнурительно, как и всегда. Все наставники гоняли их, не щадя. Связки заклинаний нужно было отрабатывать до тех пор, пока лучи не вылетали из палочки, подобно пулям из автомата; щиты должны были выдерживать самый мощный натиск противника, противоядия готовиться в рекордные сроки, а маскировка держаться, не спадая. Всем было трудно, и они никогда не справлялись идеально, но те, кто продержались до ноября, не сдавались.       Вторая половина дня была посвящена работе. Практика – обязательная часть их учебы – проходила после обеда.       Гарри направился по коридору к кабинетам, по пути его взгляд зацепился за массивную металлическую дверь. Там вели допросы подозреваемых, а сейчас схваченных Пожирателей. Самых близких сторонников Волдеморта на свободе осталось совсем немного. Пять или шесть.       Гарри не стал давать показания против кого-то из Пожирателей. В этом не было необходимости, их и так всех отправили на пожизненный срок. Их бы приговорили к Поцелую дементора, но с дементорам нынешняя власть приняла решение не сотрудничать, помня предыдущий опыт.        Гарри был лишь на нескольких судах, где просто не смог остаться в стороне. Он посодействовал тому, чтобы для Нарциссы и Драко избрали домашний арест, считая, что те не заслуживают сидеть в Азкабане. Люциуса же приговорили к двум годам, и Гарри до сих пор не мог определиться, достаточно ли это. Многие считали, что нет, однако Малфой сотрудничал со следствием, раскрывая места, где могли прятаться другие Пожиратели, и это, как и участие Гарри, поспособствовало смягчению приговора. Правда, другой вопрос заключался в том, что таким образом им удалось поймать лишь Гойла-старшего, и то, похоже, только по чистой случайности.       Также Гарри вмешался в процесс по делу уже мертвого Снейпа. Он приложил много усилий, но до конца обелить его у Гарри не вышло, что сильно его расстроило. Как ему сказали: «заслуги в шпионстве не умаляют количество жертв, падших от рук бывшего директора Снейпа». Тем не менее Гарри добился того, чтобы портрет Снейпа повесили в директорском кабинете в Хогвартсе.       Он вошел в офис, где проводил часы за скучной и рутинной работой, которую ненавидел в силу своей инициативной натуры, но, будто ведомый желанием причинять себе страдания, методично продолжал ею заниматься. Здесь находились два рабочих стола друг напротив друга, пару шкафов, а также карта Британии. На ней периодически вспыхивали точки разных цветов от зеленого и желтого до оранжевого и красного – места, где были зафиксированы случаи применения темной магии.       Гарри сел за стол, и ему из стопки бумаг сразу прилетело несколько из-под низа. Задачей Гарри было собирать информацию об уже выполненной работе авроров в отчеты и разбирать письма волшебников, отправляя обращения или по назначению в другие отделы, или в отдельную стопку.       Устало подперев щеку рукой, Гарри принялся бездумно перебирать исписанные листы, находящиеся перед ним. Глаза не видели ни букв, ни пергамента, он погрузился глубоко в себя, в бессознательные думы, случайные фразы звучали в его голове и тут же исчезали. Гарри прикрыл глаза, когда почувствовал легкий ветерок, прошедший будто сквозь него. Он неохотно поднял взгляд и даже не вздрогнул, обнаружив за столом напротив человека, которого здесь не могло быть.       – Я ожидал твоего прихода, Гарри… – сказал тот тихим, но твердым голосом. Его взгляд был пронзительным и несущим нечто очень жуткое, пугающее.       Гарри остался на месте, медленно моргая и пристально глядя на Волдеморта. Если бы не странное холодное спокойствие, поработившее его разум, Гарри, несомненно, оказался бы уже на ногах.       Волдеморт перед ним выглядел как Том Риддл, но отличался от всех тех образов, которые Гарри случалось наблюдать в воспоминаниях еще на шестом курсе. Его облик был лишен примечательных признаков возраста, он был красив, но при этом Гарри никогда не назвал бы Волдеморта более страшным, чем сейчас. Его будто прокляли, заставили носить маску, сотканную из каждого его порока.       – Ты сюда пришел – не я, – хмуро сказал Гарри.       Волдеморт был облачен в дорогую черную мантию, последний раз в чем-то подобном Гарри видел Люциуса на суде. Вид Малфоя был тогда чуть загнанным, вид же Волдеморта излучал те уверенность и величие, которые присущи людям, привыкшим всецело управлять своей жизнью, а значит и жизнями остальных.        – И ты не он… Не тот Волдеморт, – сделал вывод Гарри.       – Однако же ты возжелал видеть Лорда Волдеморта, и он перед тобой. Разве не так?       – Не так. Я этого не желал, – враждебно отозвался Гарри.       Губы Волдеморта растянулись в ленивой улыбке. Он ничего не ответил, глядя на Гарри снисходительно, как на неразумного ребенка.       – Отлично. Значит, если я пожелаю что-нибудь еще, ты и это исполнишь? – дерзко сказал Гарри.        Волдеморт поставил локти на стол и на секунду прикрыл глаза, словно так он мог увидеть больше.       – Полагаю, ты волен просить меня о любом одолжении, не забывая, что моя щедрость идет взамен только на преданность.        Гарри нервно постучал пальцами по столу. Ему не понравилась серьезность этого высказывания.       – Думаю, просить здесь нужно вовсе не мне, ведь этот сон, – он сделал ударение на данном слове, – организовал ты.       Кабинет расплылся и затуманился, преображаясь в другое помещение. Массивные рабочие столы превратились в маленькие кофейные столики, стулья приняли вид кресел, ненастоящие окна расширились, открывая вид на долину, а также добавились буфет и камин.       Волдеморт поднялся одним слитым движением, а Гарри остался сидеть, теперь уже в кресле, мимолетом осматриваясь в незнакомом помещении.        – Набивать себе цену следует осторожнее, Гарри, – сказал Волдеморт, приближаясь и начиная его обходить. – Твои слова должны означать, что тебе есть, что мне предложить.       Гарри хотел закончить это и предложить Волдеморту пойти к Мордреду, но тот опередил его, остановившись у него за спиной:       – Тебе действительно есть, и ты отдашь мне это добровольно.       Это было невыносимо – ощущать присутствие другого человека позади, тем более этого человека. Гарри встал, разворачиваясь и становясь лицом к лицу с Волдемортом, но не чувствуя, что напряжение покинуло его хоть на каплю. Он был ниже, он стоял чересчур близко, и облик его врага сквозил спокойствием, тогда как Гарри трудно было даже сымитировать расслабленность.       – И это?.. – выжидающе спросил Гарри, уверенный, что Волдеморт продолжит говорить загадками.       – Твоя душа, – прозвучало, как самое очевидное на свете.       Гарри хмыкнул, стараясь уверенность показную превратить в реальную.       – Конечно, и как я сразу не догадался? В каком еще обличье ко мне мог явиться дьявол?       Волдеморт чуть склонил голову набок, его глаза словно действительно устремляли свой взгляд в самую душу. Гарри призвал себя не проявлять слабость и не отступать ни на шаг.       – Достаточно ли ты разочаровался в жизни, чтобы пойти на сделку с дьяволом? – вкрадчиво спросил Волдеморт. – Тебя превратили в человека, привыкшего к лишениям, а значит способного легко идти на жертвы, что ты множество раз демонстрировал. Жертвенность в твоем понимании – добродетель. Так способен ли ты представить себе жертву более подлинную, нежели преподношение собственной души?       Некие искорки безумия проявлялись в глазах Волдеморта, когда он говорил. Он выглядел беспредельно жаждущим, не отрывая от Гарри взгляда ни на секунду и моргая нечасто, что невольно заставило нутро Гарри сжаться от тревоги.       – Прежде чем что-то планировать насчет моей души, проследи за своей, – резко сказал он. – Более отвратительного и жалкого зрелища, чем твоя душа, я еще не видел.       Он едва успел закончить предложение, как Волдеморт схватил его за волосы и болезненно дернул вниз.       – Ты, должно быть, пребываешь в иллюзии, думая, что непогрешим и чист, тогда как совершил воистину гнусный поступок: без раздумий уничтожил часть себя, душу, ставшую твоей, – прошипел он с внезапной всевозрастающей яростью. – В действительности это оказалось благом, но отныне ты ни шагу без меня не ступишь.       – Отцепись от меня! – процедил Гарри, двинув ногой вперед. Волдеморт развернул его спиной к себе, перехватывая руки и фиксируя его тело на месте без шанса на лишнее движение.       – Твое поведение абсолютно недопустимо, мой Гарри, – ласково сказал Волдеморт ему на ухо. Сложно было представить, сколько угрозы таилось за его тоном. – Должен сказать, меня оно не радует.       Гарри дернулся, но ничего этим не добился. Волдеморт сжал его кисть, словно в тиски – чуть больше силы, и кости треснут. Он замер, понимая, что любое движение сейчас пойдет лишь во вред. Мысли о том, что он во сне, не помогали, Гарри ощущал боль в полной мере, что не позволяло отмахнуться от ее нереальности.       – Крестраж не был частью меня, – сквозь зубы сказал он. – Если он уничтожен, то я не понимаю, что тебе от меня нужно.       – Мы возвращаемся к началу нашей беседы, – прошептал Волдеморт. – Ты знаешь, что все не так просто.       Сила, с которой Волдеморт сжимал его руки чуть ослабла, и Гарри проворным движением вывернулся из захвата, отходя в сторону и вскидывая палочку.       – Ты псих, ты… – он замолк, когда заметил, что в руке Волдеморта тоже очутилась палочка. Глаза Гарри забегали. Он лихорадочно думал, как вырваться в реальность.       – Правильно, Гарри, я рад, что ты учишься на ошибках, – сказал Волдеморт с улыбкой, его глаза пылали красным. – В скором времени ты поймешь расклад вещей и научишься поступать, исходя из разумных соображений.        Гарри прикрыл глаза, повторяя про себя желание проснуться и высвободиться из клетки, заточившей его разум. Он попробовал воплотить перед своим взором кабинет, где должен был находиться, но видел лишь заднюю часть век. Гарри распахнул глаза, рассекая воздух палочкой в надежде на чудо. Из той вырвался клуб плотного синего тумана, который ударил в пол и рассеялся по всей комнате, создавая окружению и предметам размытость, словно Гарри смотрел на них через стекло, по которому разлилась вода.       – Исчезни! – крикнул он Волдеморту, непоколебимо стоящему на том же месте и выглядевшему на расплывающемся фоне так четко и ярко, будто контрастность зримого увеличилась в десятки раз.       – Возвращайся домой, Гарри, – разнесся голос Волдеморта по всему помещению с разных сторон, отдаваясь в непрекращающиеся повторения, которые били Гарри по голове, подобно кувалде.       Стекающие струи, превратившихся в жидкость столов и кресел, уходили за щель под дверью. Дерево и бетон растворялись, унося жизнь из интерьера, стекло окон рассыпалось на капли ртути, бумага книг и ткань занавесок разлетались в пыль.        Он не спит, его просто нет, он не существует. Непреодолимая тяга сорвала Гарри с места, и он понесся к двери. Та распахнулась, срываясь с петель, и засосалась в черноту. Нижнюю часть взора Гарри покрыла тьма, а в верхней он видел подступающий к гибели мир, скатывающийся в пропасть небытия.       Что-то смутное воскресало из бездны, в которой он существовал.       – Домой, домой, – прозвучали тихие слова. Их отзвуками Гарри питался, восстанавливаясь, возрождаясь. – Возвращайся…       Он ощутил свое тело; движение глаз; пропускаемый сквозь легкие воздух; слабое тепло, исходящее от свеч. Гарри разлепил веки, уставившись на поверхность стола, где лежала его голова. Он мог видеть все до единой царапины и неровности, показавшиеся на миг значительнее чего бы то ни было.       Гарри поднял голову, обводя взглядом кабинет. Ничего не изменилось, кроме того факта, что оборвалась еще одна нить, поддерживающая ощущение реальности мира. Мысли разбегались, а сердце колотилось, как бешенное.        – Гарри! – услышал он оклик от входа. Гарри резко подскочил с места, едва не опрокинув стул, но вошедшим оказался лишь Сэвидж. – Умираешь от скуки, наверное?       Гарри медленно моргнул. Смысл слов был от него так же далек, как другие галактики.       – Хорошая новость: появилось одно дельце, ты можешь пойти с нами и не гнить тут. Идешь?       Рот не открывался, чтобы выдавить хоть слово. Тем не менее Гарри сделал над собой усилие, прочистил горло и кивнул:       – Да. Мне не помешает отвлечься от… бумаг.