Рахат-лукум на серебряном подносе

            Седьмое декабря 1528-го, пятница — Ахмед должен впервые в жизни поехать в мечеть. Должен, но никуда не едет. Валиде с Женей решили, что ему ещё рано. Даже Сулейман пошёл в мечеть только в восемь лет, а Ахмед не Сулейман — с ним всё куда хуже. Он и у валиде на молитвах редко делает что нужно, а иногда вообще на них не приходит, потому что не хочет отвлекаться от игрушек и истерит если попробовать его оторвать. Людей он не любит, особенно незнакомых, и вряд ли станет их слушать, в непривычной обстановке уж точно. И плюс на улице сотни незнакомых звуков, ветер, солнце и куча других вещей, которые в любой момент могут его напугать. Когда ему страшно, он хочет к себе в комнату, и если его туда не вернуть — он начнёт истерику. Поэтому Женя с валиде и решили подождать, хотя бы год. Что показалось Жене забавным: в этом году новенького не будет, но в следующем покажем сразу двоих, а может и троих.             Привычное «первое сентября» для Ахмеда тоже не устраивают, оставив от церемонии только молитвы. А на праздник в свою честь он вообще не приходит.             По пятницам он продолжает ходить на молитвы к валиде, а в школу он, впрочем, как и к валиде, ходит по настроению. Бывают дни, когда он вообще не хочет выходить из покоев и начинает истерить, если Гёкче пробует его вытащить. В другие дни он доходит до класса, но там, когда ему надоедает сидеть на месте, встаёт и говорит:             — Пошли, — и если не увести его обратно в комнату — начинается истерика.             Но даже когда он приходит в школу и спокойно высиживает все уроки, толку от этого никакого, потому что он просто сидит, никак не реагируя на вопросы и просьбы учителя.             А тем временем наступает понедельник, пятое раби-аль-ахира 935-го, что по григорианскому календарю семнадцатое декабря 1528-го года. Джихангиру исполняется три года и в четверг он впервые идёт к Сулейману.             Из всех султанских детей Жене самым обычным, заурядным и неприметным кажется именно этот ребёнок. Мустафа самый старший, Лейла единственная девочка, Юсуф выглядит так, будто его подкинули эльфы, Ахмед и Касым больные, а близнецы пусть и абсолютно обычные дети, но они близнецы, что автоматом делает их необычным явлением. А вот Джихангир не самый старший, не самый младший, не больной, не девочка, выглядит как близнецы с примесью Ахмеда, и у него нет копии. Да и, в любом случае, ему, после шести детей, нечем удивлять: ни сообразительностью, ни тупежом, ни усидчивостью, ни шилом в одном месте, ни болтовнёй, ни молчанием — всё это уже было до него. Поэтому Жене чихать, как Джихангир себя поведёт. Ей интереснее наблюдать за свиданиями Сулеймана и Ахмеда. Если Ахмед не приходит, то у него либо простуда, либо, что куда вероятнее, он истерит и не хочет никуда идти. А когда он приходит, не факт, что у него хорошее настроение, поэтому Гёкче уносит его из покоев при малейших подозрениях на истерику. Но для Сулеймана в этом нет ничего необычного, потому что близнецов, как и когда-то совсем маленького Мустафу, тоже иногда забирают, если есть подозрения, что они сейчас начнут плакать. И, в целом, Ахмед в глазах Сулеймана мало чем отличается от Юсуфа, который тоже всё время молчит и тоже играет не во все игры. Но Жене всё равно кажется странным, что Сулейман за два года не заметил в Ахмеде ничего родного. И её иногда прям тянет спросить: ты слепой или как? Посмотри на него внимательно — неужели ты не видишь, что оно твоё? Во всём, от этого взгляда до паники при виде яблочных косточек.             Время идёт, но занятия Ахмеда не сдвигаются с мёртвой точки и его единственными школьными успехами остаются дни, когда он не устраивает истерик. А его учитель, которого зовут отвратительным, на Женин взгляд, именем Хамза, выглядит так, будто всё ещё не может сообразить, зачем его сюда позвали. Да и все остальные, спустя два месяца немого тупежа и истерик, тоже перестали понимать, зачем нужен этот цирк со школой. Даже валиде заговаривает с Женей о том, что Ахмеду рановато в школу и стоит подождать ещё год или два. И Жене нечего возразить, потому что она тоже не видит смысла чему-либо учить Ахмеда, ни сейчас, ни в принципе: он не первый и не последний наследник, и плюс к тому блаженный, значит попадёт в рай и без чтения Корана. Хотя она и не считает Ахмеда, как говорят любители смягчающих терминов, «неспособным к обучению». На гения он, конечно, даже в её глазах не тянет, но и клиническим идиотом не кажется. У него хватает мозгов, чтобы не видеть смысла в школьных занятиях и пятничных молитвах. И он достаточно сообразительный, чтобы строить огромные башни, по конструкции напоминающие римский Колизей, и собирать пазлы на сто и девяносто шесть деталей. И всё же, Жене не очень хочется вмешиваться в ситуацию, так как, если Ахмед гений, это само собой станет очевидно. Но чем чаще она об этом думает, тем сильнее ей хочется, чтобы это стало очевидно прямо здесь и сейчас. Потому что однажды может стать слишком поздно. Например, двадцать пять лет спустя, когда Мустафе будет тридцать восемь. Если тридцатилетний Ахмед внезапно начнёт проявлять гениальность, он станет причиной всех каноничных событий и в конечном итоге сядет на трон. Так что, от гениальности гораздо больше толку, пока все или хотя бы часть детей Сулеймана ещё дети. Поэтому, если есть хотя бы маленький шанс, что Ахмед гений, Жене нужно узнать об как можно раньше.             Середина февраля 1529-го. Женя сидит напротив Ахмеда и наблюдает за тем, как он пустым взглядом смотрит сквозь разноцветный алфавит. И ей в очередной раз кажется, что она в корне неправильный попаданец, потому что у неё для подобного рода занятий нет ни соответствующего образования, ни двоюродной тёти-эксперта в области ментальных нарушений, ни вообще каких-либо знаний по теме. Есть только восемь проведённых рядом с Сулейманом лет, три часа врезавшегося в память фильма «Звёздочки на земле» и изрядно задолбавшаяся интуиция.             Женя надеется, что основная беда Ахмеда не в том, что он в принципе неспособен учиться, а в том, что он не понимает зачем ему это делать. Её самый младший брат тоже этого не понимал — на планшете есть голосовой поиск, а вместо книги можно посмотреть мультик. Вот и зачем уметь читать? Он пошёл в школу не зная ни одной буквы, но начал учиться наравне со всеми остальными. А вот в Ахмеде школа не разбудила никакого интереса к учёбе. На то, что другие дети умеют читать, а он нет, ему плевать. И «хочешь узнать, что здесь написано?» как не действовало, так и не действует. Гёкче пробовала давать ему карамельки, если он правильно покажет, где какая буква, но ничего полезного из этого не вышло. Поэтому Женя пробует всё то, чего ещё никто не пробовал: рисует буквы на пазлах и деталях конструктора, лепит буквы и цифры из солёного теста, вырезает их из бумаги. Даже пишет сценарий для кукольного спектакля, в котором замешаны буквы и цифры. Но эффекта ноль. Пока она, однажды утром, не пробует ещё кое-что, выставляя перед Ахмедом две тарелки, одну с кусками пирога, вторую с разными подобиями конфет, и кувшин с молоком. А перед ними таблички с надписями «пирог», «сладости» и «молоко». И спрашивает:             — Что ты будешь?             Ахмед пьёт молоко только из груди и пироги не любит, поэтому показывает на конфеты, и Женя отдаёт ему табличку «сладости», а потом и сами сладости. На следующее утро всё повторяется, только без еды и с расставленными в другом порядке табличками. Женя снова спрашивает:             — Что будешь?             Ахмед выбирает «сладости», а Женя чувствует что-то отдалённо похожее на тот восторг от своих первых побед с Сулейманом, когда он улыбался ей или подпускал к себе ближе чем на метр.             Она повторяет этот эксперимент ещё несколько раз, но уже с другими словами, и Ахмед ни разу не ошибается. Женя не совсем понимает, как конкретно это всё выглядит с его точки зрения, но, кажется, он наконец-то понял, что текст — это не бессмысленный набор закорючек, а слова, которые что-то значат. Но значение каждой отдельной буквы он всё так же игнорирует, поэтому учит только внешний вид и значения слов. И со временем он начинает понимать смысл записанных словосочетаний, вроде «закрой окно» или «открой дверь». А к началу апреля может взять у Жени кусок бумаги с надписью «открой большой шкаф», пойти к шкафу, где лежит бумажка с «возьми красную шкатулку», и спустя ещё две-три таких записки найти под кроватью или за шторой новые пазлы или пару машинок. Он реагирует на свои победы без улыбки, но с сияющими глазами. А вот Женя не знает как ей к этому относиться и проявлением чего конкретно это можно считать. С одной стороны, Ахмед достаточно умный, чтобы запомнить внешний вид и значения десятков разных слов. Но с другой, этого не нужно было бы делать, если бы он просто выучил алфавит.             Обрезание планируется только на начало июня, но об этом уже болтают. Почти все, кроме Жени, которая ещё не придумала как объяснить Лейле, что такое обрезание и зачем его проводят. Но что-то ответить нужно, поэтому она использует ничего незначащие фразы, вроде «когда мальчики становятся старше», «такой обычай» и заканчивает словами:             — Это не больно.             Валиде и Мустафа активно рассказывают Лейле о её тётях и двоюродных братьях с сёстрами. Они начали говорить об этом ещё пару месяцев назад, и Женя только тогда услышала от валиде, что Бейхан родила ещё одного, пятого ребёнка — мальчика Саада, которому сейчас года два. Женя так и не вспомнила, говорила ей валиде об этом раньше или нет. Но даже если нет, то это не казалось особо удивительным, потому что последние два года валиде волнует только один внук — Касым. И, в любом случае, Женю больше интересовало, что об этом думает канон: Бейхан можно рожать сколько влезет, потому что она второстепенный персонаж? Или часть её детей попала сюда из другого канона?             К концу апреля становится известно, что Бейхан приедет без мужа — ему не до праздников, у него в Дамаске не очень спокойно и уже не в первый раз вспыхивают бунты. А о том, что помимо Фатьмы и Бейхан приедет ещё и Хатидже, все уже давно знают. Но никаких подозрительных разговоров об этом не слышно, отчего Жене кажется, что сплетни по гарему начинают гулять только когда валиде не против. Хотя, ничего особо подозрительного в возвращении Хатидже нет: она же вернулась не вместе с Ибрагимом. А по официальной версии, с тех пор, как она пообещала валиде не возвращаться, прошло уже шесть лет — вполне можно забыть, почему они вообще поссорились. Да и не пропускать же ей обрезание племянника.             Но если официальную версию событий понять можно, то чем ближе июнь, тем больше у Жени вопросов к реальности: почему Хатидже вернулась? Ладно Ибрагим — может быть, он просто хотел к Сулейману и нашёл для себя какую-то условную причину, чтобы вернуться. Но Хатидже какого за ним поехала? Неужели у них любовь? Или она просто повзрослела и это естественный процесс? Всё-таки, ей за тридцать — она уже не та девчонка, которая носилась по лесу и тусовалась в городе по ночам.             Девятого мая начинается рамадан и продолжается до седьмого июня. Снова проходит три с половиной праздничных дня. На третий праздник, Ид аль-Фитр, который длится полтора дня, принято дарить подарки, поэтому детям местной бедноты снова раздают сладкую выпечку, игрушки и одежду. Но на этот раз не только от Жени, а ещё и лично от Лейлы-султан — она сама пекла печенье.             Вторник, одиннадцатое июня. Почти все собираются в покоях валиде и ждут приезда султанш. Женя сидит рядом с валиде, у Жени на коленях сидит Лейла, а у валиде Касым. Чуть сбоку от них четверых — Махидевран и Мустафа. Юсуф прилип к окну и что-то в нём рассматривает. Близнецы носятся по покоям за Джихангиром. И Жене на секунду кажется, что если она прижмёт к себе Мустафу, уберёт из кадра Махидевран, усадит где-то у стены Ахмеда, а по центру играющего в паровозики Сулеймана — картинка вполне сойдёт за обложку для сериала.             Сёстры султана появляются минут через пять. Фатьма всё ещё выглядит моложе себя сериальной. Бейхан и Хатидже почти так же, как и в начале сериала. Четверо детей, которых Женя в последний раз видела весной 1522-го, дико выросли. А новенький Саад, сидящий на боку у матери, как и все остальные дети заметно на неё похож. Но его имя настолько выбивается из общей картины, что Жене кажется, будто она наткнулась на семью, где детей зовут Саша, Маша, Паша, Даша и Сальвадор.             Когда все со всеми обмениваются приветствиями, султанши идут обмениваться приветствиями с Сулейманом, а валиде и Женя уводят детей к игрушкам. Мустафа и старшие дочки Бейхан, которым около четырнадцати, слишком взрослые для игрушек, Юсуф куда-то уходит, Касыма уносят в его пузырь, где по соседству сидит Ахмед. А вот остальные дети, начиная с приблизительно десятилетнего Махмуда и заканчивая двухлетним Саадом, сбиваются в кучу, смешиваются с детьми кормилиц, и сначала носятся от игрушки к игрушке, а потом бегут в сад к площадке. За последние почти что семь лет она стала куда больше и круче своей изначальной версии и превратилась чуть ли не в полноценный парк развлечений.             Дети не утихают до самой ночи, а утром, едва проснувшись, хотят бежать друг к другу. Женя с Бейхан полдня бродят за ними и, как это бывает с мамочками у детских площадок, находят десятки общих тем для разговоров.             Вечером проходит совместный ужин, на котором из детей нет только Ахмеда и Саада. А на следующий день, уже под вечер, Женя сидит рядом с Лейлой и Гевхерхан, рисуя вместе с ними фею, а на полу, среди кучи разбросанных мелков и игрушек, вертятся семеро темноволосых мальчиков. В дверь кто-то стучит и в покоях появляется Хатидже. Она выглядит так, словно успела узнать о Жене кучу всего интересного, поэтому ей дико хочется задать с десяток вопросов. Но она, глянув на мальчиков, задаёт всего один странноватый вопрос, на который совершенно точно знает ответ:             — Скольких из шехзаде родила ты?             — Одного.             Хатидже, как-то иронично и грустно улыбнувшись, говорит:             — А ты дальновидная.             Потом пару секунд молчит и только после вспоминает, что пришла сюда за Гевхерхан, которую зачем-то ищет Бейхан. А Гевхерхан выглядит так, словно шепчет про себя что-то вроде: «блин, ну вот как она опять узнала, что это сделала я?», но всё равно остаётся насколько уверенной, словно не собирается говорить ни слова без присутствия своего адвоката.             Шестнадцатого июня, в воскресенье, после чего-то вроде парада в честь обрезания, проходит само по себе обрезание. Все собираются вокруг Мустафы, проходит молитва-дуа, Сулейман говорит пару строчек из Корана, и снова молитва. Потом все возвращаются с поздравлениями и новым набором молитв. А вечером, после ещё одного совместного ужина, слышатся взрывы фейерверков и грохот пушек. Женя давно знала, что так будет, но так и не выяснила почему: возможно, это плата за микроскоп, а может быть валиде предложила Сулейману выбор в стиле «ты хочешь чтобы тебе оторвали голову или поехать на дачу?»             Бейхан не планирует уезжать в ближайшие дни, поэтому дети и дальше играют вместе, кормят животных, делают поделки, смотрят кукольные представления и слушают сказки.             Валиде и Хатидже не нужно устраивать никакого показушного перемирия: один тот факт, что они не пытаются друг друга убить, уже о многом говорит. А то, что они общаются, и делаю это без крика — вполне сойдет за примирение. Поэтому по гарему проходит слух, что Хатидже остаётся. А когда уедут Фатьма и Бейхан пока неизвестно. И ещё более неизвестно когда они в следующий раз вернутся. Женя точно знает, что ездить за тысячу километров даже с одним ребёнком — это долго и сложно. Поэтому не удивится, если Бейхан в следующий раз приедет ещё через шесть лет, когда будет проходить обрезание Юсуфа или какое-нибудь другое мероприятие.             Младшие дети не хотят расставаться, и Бейхан планирует остаться ещё на пару недель или месяц. Но в среду, третьего июля, происходит нечто, что ломает все планы.             Ближе к вечеру, когда Лейла с Гевхерхан играют в покоях, Махмуд бегает где-то с Мехмедом и Мустафой, а Саад воюет с близнецами за игрушки, к Жене приходит одна из служанок валиде и говорит, что Ферхата-пашу, мужа Бейхан, убили. И первое, о чём Женя думает, это канон, в котором всё было примерно так же.             Валиде, через служанку, просит Женю передать Сулейману последние новости, и он реагирует на них с долей тревоги, как и на любые незапланированные перемены. А Жене нечем его успокоить, потому что она сама без понятия, какие изменения может потянут за собой смерть Ферхата.             Когда Женя возвращается к себе, никого из детей Бейхан рядом нет, а от Сонай слышно то, что и так было понятно: Ферхата-пашу убили бунтари. А о том, что Бейхан собирается делать дальше, никто пока ничего не знает. Хотя, вариантов у неё немного: она либо уедет обратно в Дамаск, либо останется. Но пока что она просто плачет, собрав возле себя детей.             Лейла не знает, что именно произошло, но понимает, что что-то не очень хорошее. И Женя рассказывает ей очередную сказку о том, как чей-то папа внезапно переехал жить на звёзды, где уже собралась целая тусовка из пап.             Утром, увидев рядом Сонай, Женя по одному её выражению лица понимает, что случилось что-то ужасное. И Сонай рассказывает о том, что узнала. Не сама, а от кучки своих прикормленных девчонок, которые докладывают ей обо всём, что происходит в гареме. И в это утро их сводка новостей была весьма тревожной: вчера вечером, пока Женя укладывала Сулеймана спать, валиде заходила к Бейхан поговорить. Она явно не ожидала от разговора чего-то необычного, поэтому не стала выгонять служанок. И поначалу всё шло вполне нормально: валиде сыпала соболезнованиями и говорила, что Бейхан лучше не уезжать. Та молча слушала, а потом спросила:             — Как ты могла?             Валиде едва успела удивиться, а Бейхан совершенно спокойно добавила:             — Какая же ты тварь.             На этом они закончили. Бейхан сходила к детям, о чём-то с ними поговорила, а потом ушла в свои покои, выгнала всех служанок и осталась на ночь одна. А на утро её нашли со вскрытыми венами.