Стань для меня хоть кем-то

      Удушье спирает горло. Кислород слишком слабо поступает в легкие, а взгляд в панике бегает по сторонам не в силах зацепиться за что-то. Пальцы судорожно сжимают плечи в попытках уцепиться за них, словно за последний спасательный круг, вот только ничего не помогает. Черт бы его побрал, идти в этот архив, где пыль часто стоит столбом. Поддерживать порядок на этих огромных стеллажах слишком сложно, никто не делает здесь уборку, потому книги с записями копят в себе пыль и выбросить их никуда нельзя. Вот только бежать Панталоне больше и некуда было. Это место, похожее на лабиринт, являлось единственным, где только он может в этом всем разобраться.       Подкатывающий приступ астмы банкир ощутил еще тогда, стоя перед Дотторе и тесно сжимая руки в кулак. Хотелось выговорить ему все, высказаться прямо в лицо обо всем. Но не смог. Не было никакого смысла. Доктор лишь покачал бы головой и извинился бы ради формальности, даже не осознавая, за что именно извиняется. В алых глазах никогда не блестит искреннее сожаление, а фразы словно бы заучены, выведены до автоматизма. Они загораются пламенем только тогда, когда доктор видит новый объект исследовательского интереса. Они загораются, когда видят симпатичного девушку или парня, выказывающих искреннее восхищение им и даже предлагающие себя для экспериментов. Но они никогда не загораются, когда смотрят на Панталоне. Редкие клоны могли бросать на него действительно заинтересованные взгляды и даже предлагать встречи, однако все это — лишь пародия. Собственная попытка заменить то, что действительно было нужно, причиняя самому себе еще больше боли. И ведь перетерпеть все никак не удавалось, не уходило ни спустя день, ни неделю, ни спустя полное игнорирование. И хотелось избавиться от этого, словно бы от раковой опухоли: вырезать, чтобы не причиняло дискомфорт, вернуть жизнь в нормальное прошлое, вернуться в прошлое, не сближаться и не совершать ошибку. От тяжелых мыслей дышать становится еще труднее, и Панталоне, сгибаясь пополам, не может остановить ужасный кашель.       — Так и знал, что ты здесь, слишком предсказуемый, — звучит голос Дотторе прямо над головой, заставляя банкира замереть, медленно поднимая на него расплывающийся взгляд. Доктор сел рядом, поднимая новый столб пыли и вызывая у мужчины очередной приступ кашля, который терзал того практически до тошноты и паники от такого столь малого количества поступающего кислорода. — Знаешь, тебя не трудно понять. У тебя все на лице всегда написано. Думаешь, глаза — зеркало души и, закрыв их, они тебя никогда не выдадут? Тогда тебе стоит поработать над языком своего тела.       Второй предвестник взял с полки какой-то из подшитых отчетов, листая наугад. Они все были исписаны аккуратным почерком, пестрели цифрами, фамилиями, именами, вложениями и снятиями средств. Бесконечный поток оборота моры, который практически невозможно остановить. Истинное сердце, которое бьется по велению руководителя банка и которое распространило свою венозную систему практически на весь Тейват, продолжая постепенно разрастаться, захватывая целые регионы под свой контроль. Маленькие отделения или роскошные, как в Ли Юэ, — не имело значения, пока каждый из них функционирует.       — Неужели даже сейчас не попросишь у меня помощи? — ехидно поинтересовался Дотторе, склонив голову на бок и внимательно наблюдая за тем, как его собеседник продолжает молчаливо задыхаться и бросает на него злобный взгляд. Конечно, Девятый никогда не опуститься до того, чтобы просить кого-то протянуть ему руку. Всегда сам выкарабкивался. Всегда сам справлялся: сквозь кровь, слезы и находясь на лезвии, колеблясь между жизнью и смертью. Доктор же, пошарив по карманам, достал оттуда ингалятор, который словно бы невзначай там завалялся. Совершенно новый, его собственная разработка; в небольшом флаконе лекарства хватит на неделю, и он компактно умещается в любом внутреннем кармашке в отличие от более громоздких вариантов из Сумеру.       — Такая маленькая, но такая ценная вещь. Поверить только, сейчас жизнь самого великого банкира в мире находится в моей руке, заключена в маленьком флаконе. А он даже не просит помочь. Задыхается от гордости, чтобы доказать что-то кому-то. Ваша любовь к себе Вас погубит, коллега, — чуть ли не мурлычет Дотторе, с нескрываемым удовольствием и блеском в глазах глядя на то, как Панталоне уже вынужден лечь на пол, скрутившись, ощущая, как сознание постепенно его покидает. — А ведь сейчас погибают ваши драгоценные клеточки мозга.       Где-то на закромах сознания разум кричал о том, что стоит отбросить все, унизиться, попросить и потом выслушивать в свою сторону множество комментариев. Но ни сил повиноваться этому, ни желания давно нет. Если Панталоне суждено умереть таким низким способом, то он готов. Банк от его смерти не остановится, наследие будет жить и распространяться, словно артерии земли. Век человека короткий, но даже если его не будет существовать, его деяния все еще продолжат функционировать и использоваться. Банк помнит все. Внезапно Девятый ощутил, как кто-то все же приподнимает его, укладывая голову на колени и с усилием разжимая челюсть, чтобы желаемое организмом лекарство все же попало в горло.       Спазм уходит не сразу, но все же постепенно разжимает свои тиски, впуская долгожданный воздух. Постепенно трезвым становится и сознание, вот только с чужих колен Панталоне уходить не спешил. Рука, покрытая мозолями, следами от ожогов и шрамами аккуратно перебирает темные локоны, поглаживая.       — И зачем ты это устроил? — с тяжелым вздохом спросил банкир, шумно выдыхая через нос и глядя прямо на Дотторе, лицо которого маской вовсе не прикрыто, а алые глаза смотрят куда-то вдаль. Между ними воцарилось тяжелое минутное молчание, но никто не смел его нарушить, предпочитая утопать в собственных мыслях.       — Зачем? Не знаю, наверное, хотелось посмотреть, насколько далеко зайдет твое упрямство, — вдруг бросил Доктор, заставляя банкира вскинуть бровью. Ложь он чуял за километр, и обвести его вокруг пальца было не так просто, как могло показаться сначала. Впрочем Второй факт вранья скрывать, кажется, вовсе не собирается, но и правдой делиться не стремится. Его душа и мысли — это не просто потемки, это само порождение бездны, в которое он и сам порой побаивается заглядывать. Вот только там иногда появляется легкий проблеск с глазами глубокого фиолетового оттенка, которые так редко удавалось людям увидеть. И он старался заткнуть его, отворачивался, не желая резать взгляда, топтал, а тот все сиял, не собираясь гаснуть. Но когда он ощутил, что практически добился желаемого, то стал цепляться за каждую искру.       — Дурак, — фыркнул Панталоне и собрался было подняться, но внезапно чужая рука аккуратно толкнула его в плечо, опуская обратно.       — Лежи, ты еще не до конца в себя пришел. Если тебя увидят сотрудники в таком неприглядном виде, потеряешь драгоценную репутацию, — снова нагло соврал Доктор. Но ощутив, что его собеседник сейчас явно воспротивиться и словесно, и физически, не придумал ничего лучше, кроме как заткнуть его, накрыв уста напротив собственными. Тело Банкира резко напряглось от такого жеста, не зная, как стоит реагировать, а сам мужчина распахнул глаза от удивления. Рука Дотторе аккуратно скользнула на талию, придерживая и сминая.       — Что ты… — шумно выдохнув, только и смог выдавить из себя Банкир, глядя прямо в алые глаза, в которых постепенно загоралась искра. — Вы самый большой дурак из всех, кого я только знаю, коллега.       — И это вы говорите величайшему ученому за всю историю Тейвата? И кто из нас глупец? — ухмыльнувшись, спросил Доктор и все-таки сдвинул Девятого на пол, поднимаясь и отряхивая штаны, бросая тому на грудь компактный ингалятор. — Носите всегда с собой, коллега. И приведите себя в порядок. Если продолжите валяться в пыли, то все-таки задохнетесь насмерть. Нужна будет еще одна доза — заходите, организую. Но стоит быть поэкономнее.       Также неожиданно, как появился, Дотторе скрылся за дверями архива, заставляя Панталоне еще с минуту смотреть ему вслед, все еще лежа на полу. «Я обязательно стану для тебя хоть кем-то», — мелькнула мысль в его голове. И это вовсе не глупое желание. Мужчина давно не загадывает желаний. Он ставит себе исключительно цели.