Невозможно дышать
Сыро, мокро и очень-очень холодно. Голова сейчас, кажется, взорвется. Давление давит в виски, вода заполонила нос, попадает в лёгкие, когда он делает попытку вдохнуть; полностью окутывает его. Тонет. Он тонет, и он без малейшего понятия, что, как, где и почему. Слишком слаб, чтобы сделать хоть какое-то движение, пытается сделать отталкивающие движения сверху вниз, но тело словно не слушается. Что-то просто не позволяет помочь себе самому. А кто поможет, если не он сам?..Т е л о д е й с т в и т е л ь н о н е с л у ш а е т с я
Одежда лишь тяжёлым грузом мешает, болтается при каких-то движениях ослабевших мышц. Во всем теле чувствуется боль, и сейчас даже понять трудно, упал ли он в воду или что-то случилось до купания. Страшно и больно. Чувствует пульсацию своего сердца чуть ли не каждой клеткой тела, глаза щипет, когда он приподнимает голову, и последнее, что он видит, это лишь свечение, вероятно, полной луны и последние пару пузырьков, верно всплывающих вверх. Он бы мог сказать, что слышит, как старушка смерть дышит ему в затылок, обволакивает своими холодными скользкими лапами, тянет на ледяное дно, но прежде, чем окончательно потерять сознание, ощущает чью-то крепкую хватку, и его тянут наверх. Конечности точно онемели, но покалывание от чьих-то рук точно отдается в мышцах. Мог бы предложить, что это ангел, но это был бы полный абсурд — милость от Бога, в которого он не верит. Движется даже поразительно быстро для, он уверен, человека, поскольку, судя по тому, что он чувствует, это не может быть иной тварью. Секунд от силы десять — и он на поверхности. Ещё пару мгновений — и его, кажется, уложили на землю, но здесь его разум его покидает даже прежде, чем он может открыть глаза. По правде говоря, не на такой прием он рассчитывал в этом мире. По правде говоря, он даже не знает, на что рассчитывал, когда делал «прыжок» сюда.***
Эдвин — уже нет, видно, — даже представить не мог, что ощущения будут столь… экзотичными. Голова трещит пуще прежнего. Тело словно горит. Сейчас он даже ощущает свои руки, ноги; он как с похмелья, только всё ещё мокрый, но теперь ему тепло. В носу жжёт, когда он делает вдох, но сейчас он рад и свежему глотку воздуха, потому рефлекторно сглатывает после вдоха уже ртом. В горле точно першит, и он закашливается, когда, помимо того ощущения, что у него вместо глотки пустыня Сахара, есть ещё и металлический привкус, до боли напоминающий кровь. Изо рта вновь вырывается кашель, более громкий, и это рвет горло, заставляя глаза слезиться. Влага скапливается в уголках, одна слезинка скатывается по щеке, оставляя после себя холодный солоноватый след, когда он жмурится, и тело пробивает крупная дрожь, а веки еще больше наливаются свинцом. Откуда-то, вроде, из соседней комнаты долетает: — Поверить не могу, что он смог сделать это! — а далее слышится тихое возмущенные шиканье. Шмыгает, укутываясь пледом, которым его заботливо накрыли ранее, и наконец слышатся тихие скрипы, чьи звуки бьют по голове словно кувалдой по кастрюле. Подтягивает ноги и немного приоткрывает глаза, для чего ему надо немного выползти из-за временного спасения, и, когда он покрывается еще и мурашками, тут же накрывается обратно, уже не попадая зубом на зуб. — Ох, дядя Дэн, ты уже проснулся! — слышится рядом громкий детский вскрик, а после, совсем рядом, топот детских ножек, за чем следует то, за что он определенно мог бы удушить, не будь в состоянии овоща: с него сдирают одеяло в области головы, — Я же видела, что ты проснулся! Видела, видела! Дэн?.. Дядя Дэн?.. Маленькое чудовище приближается и тут же скидывает плед на пол, отчего сам Дэн тут же сворачивается подобно эмбриону в утробе, стараясь согреться хоть так. Шмыгает и тут же чихает. Лихорадит. Теперь мелко-мелко трясет, пульс, словно маленькие часики, отдается по всему телу, и самое отвратительное, что его трясет именно от этой пульсации. Делает вдох, и горло ошпаривает поток свежего воздуха, отчего внутри начинает болеть ещё больше. Ему кажется, что ещё чуть-чуть и он превратится в ледышку, настолько холодно. Точно есть температура. Ребенок все продолжает что-то лепетать, и его — ее, если точнее, насколько он понял, — слова отдаются металлом внутри черепа. Шмыгает вновь, выдыхая, и по щеке идёт ещё одна слезинка. Стискивает зубы, и тут же слышится чей-то громкий топот и неразделимое бормотание. Чей-то громкий вскрик, аналогичный детскому, единственное — отличается тембр и высота, и его уже заботливо накрывают обратно, и он тут же проваливается в темноту. Вновь.***
Когда он просыпается опять, отмечает разницу между состоянием после пробуждения в прошлый раз и в этот: действительно намного легче. Не открывая глаз, хмурится, потирая переносицу, и сейчас ему больше заметен контраст горячего лба и холодной руки — похоже, температура не до конца спала. И тут по телу вновь проходит дрожь. Нет, не от холода — от страха. От страха, из-за которого, кажется, еще чуть-чуть — и он забудет, как правильно дышать. Это достаточно сильная эмоция, и именно она толкала людей на немыслимые поступки, заставляла делать то, что они в здравом уме точно не смогли бы, была одним из немногих дорожек к безумию, только не из-за нее он здесь, нет, далеко не из-за нее. В тот момент он поддался желанию отомстить, и сейчас у него не особо огромное представление о дальнейших действиях. Но знает он одно: нужно найти потомков Эстер и желательно ее саму. Чутье подсказывает ему, что в доме никого, а ранее оно его не подводило, да и, в любом случае, нет каких-то признаков нахождения живой души в здании. Когда он встаёт с кровати, мысленно проводит разницу между ощущениями в прошлом теле и в этом — здесь, кажется, немного тяжелее, хотя, возможно, это из-за того, что не привык к этой тушке и это лишь побочка. Осматривает комнату и не находит в ней ничего примечательного: кровать с мягким бамбуковым одеялом, письменный стол с папками и книгами, пару книжных шкафов вдоль стены, плакаты Нирваны и Imagine Dragons, и завершало все несколько подвесных цветочных горшков — благо, потолок высокий, чтобы можно было не биться о них головой. Оглянувшись, случайно замечает ярко-желтый стикер на прикроватной тумбе. Подойдя ближе, недоверчиво берет в руки и читает: «Таблетки для горла оставлены на кухне; поднимется температура — жаропонижающее найдешь там же. Дженна на встрече, я уехала в домик у озера. Не забудь надеть кольцо— Елена».
И, теперь уже, Дэн мысленно ликует, что у него с английским языком более-менее, внутри восхваляя своего бывшего преподавателя. А после, осторожно осмотрев, надевает упомянутое кольцо, что лежало как раз на записке, на палец, заметив какой-то выгравированный символ. Не обращая внимания на боль в некоторых частях тела, осторожно, даже задержав дыхание, на цыпочках проходит в коридор, резюмирует, что на данный момент он на втором этаже. С тем, кто такие Дженна и Елена, он надеется разобраться позже. Любопытно заглянув в остальные комнаты, отмечает про себя, что среди них есть несколько жилых и, главное, уже заселенных кем-то. Руки немного дрожат от нервозности. Обойдя все и вся, решает спуститься на первый этаж, и там Дэн обнаруживает кухню, гостиную и пару закрытых помещений. Он надеется узнать, кто эти Дженна и Елена, позднее, сейчас нужно хотя бы что-то узнать о том, кто такой этот Дэн. Кто теперь он есть. Вечером того же дня начинаются перемены — и в его жизни, и в жизни остальных. Если сначала и кажется оптимальным вариантом вести себя так, как предполагаемо вел бы себя сам Дэн, и попытаться влиться в семью, то к концу дня все же он принимает решение быть честным. Мало ли там, выльется ещё во что-нибудь. На самом деле, они даже не сразу замечают, что что-то не так. Сначала кажется, что шутит. Глупо, несмешно, хотя и понимает, что это низко, когда Дженна, что смогла приехать позднее, начинает не на шутку нервничать. Тогда он просто говорит, что не помнит, и до нее тоже не сразу доходит. Как и до остальных членов семьи — Елены и Джереми. И Аларика с Деймоном, коих тоже в какой-то мере можно так назвать. Тоже не сразу понимают. Только в глазах первых названных он видит боль, когда они осознают. Сначала врач, даже не один, целая орава, но все как один твердят: "амнезия". И ничего не могут поделать. Впрочем, как и сам Дэн, который на самом деле Криденс Соммерс — младший брат неких Дженны и Миранды Соммерс, сын Луизианы и покойного, как и старшая дочь, Бенджамина Соммерс. Дядя со стороны матери Елены и Джереми. И дядя очаровательной Энджи — дочери Дженны. А с самой Дженной он на данный момент живёт, поскольку ранее жил с Мирандой и Грейсоном с их детьми, ведь было недалеко до университета, где он сам учится заочно, а после аварии его сестра взяла под опеку осиротевших племяшек. И в итоге в доме Гилбертов живут они впятером: Дженна, Криденс, Елена, Джереми и Энджи. И если же ранее он не знал любви в кругу семьи, то сейчас ему до ужаса стыдно, когда в очередной раз его спрашивают или просто смотрят в глаза с мольбой, а он, по сути, не может ответить ровным счётом ничего. В любом случае, с ними пришлось бы видеться: во-первых — он живёт с ними (за исключением Рика и Деймона), во-вторых — надо ещё немного подождать, и только потом он сможет действовать, поскольку сейчас точно появятся сомнения и сделать что-то без мониторинга он не сможет. Да и как-то особо у него вариантов развития событий, поскольку прежде, чем додуматься и восполнить в жизнь идею найти Эстер и ее выродков, он детально свой план не продумал. Просто сделал и сделал. И даже сейчас, когда Дженна, занятая готовкой, просит его открыть дверь, он встречается с ее до глубины души сожалеющим взглядом, что, будь он сам меланхоликом, точно заставил бы его пустить пару слез. В уголках светлых глаз в это мгновение он не замечает слез, но замечает красноту кожи и слышит шмыганье — точно, бедная, вновь плакала. Сначала сестра с мужем, теперь это. И от осознания трудностей Дженны ещё тяжелее. Всем сейчас трудно, но из-за этого только хуже. Первое: он ожидал, что сложно будет запомнить имена. Второе: он точно не ожидал, что сложно будет смотреть людям в глаза. Потому что у него, воспитанного только бабушкой, не было возможности побыть в кругу семьи, и, по правде говоря, это достаточно больно. Очень даже. Вновь слышит стук, когда оказывается совсем у нее, и, когда открывает, сталкивается с прекрасными золотисто-зелёного оттенка глазами, а позднее он быстро пробегается взглядом и по их обладателю. В память ударяет момент, когда Елена показывала фотографии, чтобы Дэн, возможно, хоть что-то вспомнил — этот умничка, что решил навестить подружку в виде племянницы Соммерсов почти под ночь, был младшим братом Деймона. И сейчас, по правда говоря, от него по спине у Дэна — ранее Эдвина — пробегает холодок, кожа покрывается мурашками. На фото он выглядел дружелюбнее, и сейчас, даже если он улыбается, это больше можно назвать хищным оскалом. В первое мгновение он позволяет себе нахмуриться, так же быстро пробежаться взглядом на, видно, поразительно живучем знакомом и в следующее мгновение бесстрастно уже вновь натягивая улыбку. Глаза - зеркало души, верно? Только в них нет хотя бы и намека на душу. Холодные и, возможно, когда-то искрящиеся жизнью, они пронизывают насквозь, заставляют поежиться. Не двигайся парень перед ним, Эдвин посчитал бы, что это просто кукла. Холодная, пустая, не знающая тепла человеческого тела, сердца, души. Криденс хмурится, — Ты же Стефан, да?.. Я не помню тебя, но Елена сказала, мы были близко знакомы. — Да, знаю, — кивает тот и улыбается, — И я, вообще-то, утопил тебя в реке Виккери.