tokyo aquarium

      С самого детства ты была безумно эмпатичной.       Родители ругались, когда видели очередного бездомного кота, которых ты бесчисленными армиями тащила с улицы и устраивала истерики, если родители порывались выпроводить их куда подальше.       То же было и с собаками. Псы разных пород и размеров полчищами занимали твою комнату, пачкая грязными лапами белые полки со сказками про принцесс, марая светло-зеленый мягкий плед на кровати своими сопливыми носами. Обычно родители уговаривали тебе сдавать новых питомцев в специальные учреждения, где бы беднягам оказали помощь. Ты соглашалась, но через несколько дней родительский дом вновь заполнялся разношерстной компанией, и родители в унисон вздыхали, замечая очередную пушистую морду.       — Она вырастет… — шептал отец на ухо маме, пока их крошка-дочь уперто тащила одной рукой какого-то дворнягу в свою комнату, оставляя мокрые следы на дорогом ламинате, а второй рукой поддерживала худого, как смерть, черного кота. — Она вырастет и перестанет таскать в дом кого попало… Это точно.       — Надеюсь… — вторила ему мать. — Иначе в нашем доме уже просто не останется места для нас!       — А вот и нет! — улыбаясь во все зубы, прокричала ты, показываясь перед родителями — на атласном белом платье то тут, то там виднелись следы мокрых лап, а волосы растрепались и клочьями торчали во все стороны. — Я буду помогать всем, даже самым несчастным, когда вырасту!       В чем-чем, но в этом ты ни на йоту не ошиблась.       Новость о новом переведенном ученике взбудоражила весь класс. Кто-то поговаривал, что он отсидел в тюрьме за убийство крупного чиновника, кто-то утверждал, что этот бандит собственноручно убил своих родителей и собственного старшего брата, а кто-то слышал, что на самом деле новый ученик — гений математики, а все слухи про него — лишь напускной фарс, чтобы не привлекать слишком много внимания.       Тебя всеобщий ажиотаж не коснулся — какое дело до обычного парня, про которого твои одноклассники просто наплодили много нелепых слухов? Детские ощущения потихоньку стирались — ты вовсю готовилась к поступлению в популярный университет Токио и старалась не забивать голову ненужными вещами.       — Ребята, — учительница выдавила из себя вежливую улыбку. Шум в классе прекратился, по рядам поползли шепотки. — Хайтани Риндо… Прошу любить и жаловать.       Ты подняла голову, отвлекаясь от повторения параграфа, заданного на дом. Новый парень выглядел не так, как твои остальные одноклассники — волосы у него были крашеные, цветом напоминающие банановую жвачку с мятными вставками, что и не понять, какой же цвет волос у него натуральный; на симпатичном лице — круглые очки, до ужаса светлые брови в иронии приподняты; в левом ухе — серьга, а скучающее выражение в открытую говорит «ну и мусор вы здесь, конечно».       — Вот это номер… — присвистнул староста класса, запрокинув голову. — Эй, глядите, он точно как будто в тюрячке отсидел! Маргинал…       — Ты чего разорался?! Услышит ещё… — девочка с белесой косичкой прижала ладони ко рту, пока её подруга показывала пальцем на новоприбывшего, ничего не стесняясь.       — Слухи не врут… Я думаю, он прибил свою семью, глазом не моргнув!       — Точно хулиган… — затрясся от ужаса твой сосед, поворачиваясь к тебе. — Как хорошо, что единственное свободное место в самом конце и мы в бе…       — Эй, чучело, свали.       Парень в ужасе поднял голову, продолжая трястись как банный лист. Хайтани молча выгнул правую бровь и, не отрываясь, смотрел на непримечательного парнишку, который думал о том, что, с одной стороны, он очень хочет остаться сидеть с милой тобой, но с другой стороны зубы ему нужны целые и желательно в полном составе. Ровно как и все кости в организме.       — Но ведь… — парень из робкого десятка, поэтому еще секунда — и он точно свистнет отсюда, раздумываешь ты. А перспектива сидеть с преступной единицей тебя не привлекает ни в коем разе.       — Есть свободное место сзади, — безапелляционно заявляешь ты. — Садись туда.       Класс хором вздыхает.       — Я хочу сидеть здесь, — новенький обращает внимание уже на тебя, но на этот раз его изящные губы трогает улыбка. — Не сзади.       Класс хором выдыхает.       — Тогда попроси кого-нибудь с первых парт, — продолжаешь наседать ты. В момент притихший класс с ужасом наблюдает за всем происходящим, в тайне надеясь, что не найдут тебя завтра расчленённую где-нибудь во дворе школы. Но тебе, кажется, всё равно — этот чудик не имеет никакого права издеваться над твоим тихим соседом, который и мухи не обидит. — Ты ведь плохо видишь, не так ли?       — Верно, — Хайтани обходит парту кругом и встаёт напротив твоей. — Но я хочу сидеть здесь.       — Здесь дует.       — Люблю свежесть.       — Я постоянно бормочу, когда читаю. А ещё ужасно дёргаю ногой!       — Мне всё равно. Я хочу, — он упирает ладони в твою парту, близко наклоняясь к твоему лицу. Чувствуешь, как приятно пахнет от новенького. Намного лучше, чем от старого соседа. — Хочу сидеть здесь. Поняла?       Сосед бормочет, что не против посидеть и сзади и сматывается, быстренько собрав свои скромные вещи. Хайтани растягивает губы в довольной улыбке и по-свойски усаживается за освободившуюся парту рядом с тобой. Ты безразлично открываешь учебник и отворачиваешься, намереваясь не обращать на нахального красавчика никакого внимания до конца урока. А то и целого семестра.       — Кажись, Хайтани положил на неё глаз… — шепчет твоя одноклассница старосте каждый раз, когда Риндо всё также плюхается на то же самое место. Тот быстро кивает.       — Бедняжка… А ведь такая молодая! — причитает девчонка с белесой косичкой.       — И чего он в ней нашёл? Я намного симпатичнее! — упирает руки в бока ее подруга.       — Ты так говоришь, будто они уже встречаются…       — А с какого перепугу он вообще там уселся?! — воинственно выкрикивает свинтивший сосед.       — Он ведь хулиган! У него… серьга в ухе!       — Ну и что? Всё равно он милашка… Как такой красавчик может быть хулиганом? — умиленно говорит одноклассница, наблюдая, как Риндо скучающим взглядом обводит класс и продолжает крутить в длинных пальцах ручку.       — Вообще…       Ты хочешь заткнуть уши, лишь бы не слышать глупые сплетни одноклассников, которые преследуют тебя уже на протяжении нескольких недель. В первый день староста в окружении своих верных псов зажал тебя у стены, выпытывая, знакомы ли вы с маргинальной единицей и почему маргинальная единица так ошеломил весь класс, усевшись с самым добрым членом коллектива. Сама не понимаешь, почему этот чудик решил усесться прямо рядом с тобой, так ещё и разыграв эту нелепую сценку прямо перед всем классом.       Чувствуешь на себе взгляд и не выдерживаешь. Текст параграфа плывет под глазами, буквы налезают друг на друга. Несмело оборачиваешься и видишь, как неотрывно парень смотрит на тебя. Фиолетовые глаза спокойно и не моргая смотрят прямо в твои. Тушуешься и опускаешь взгляд.       — Скучно, да?       — А? — не понимаешь ты, поднимая глаза и подскакивая на месте. Вновь натыкаешься на глаза одноклассника.       Новенький смеётся. Смех у него интересный — хриплый, лающий, как у настоящего пса. Да и выглядит он как настоящий пес — растрепанные в разные стороны светлые вперемешку с голубыми пряди, острые черты лица и фиолетовые глаза. Странная смесь. Чувствуешь, как щеки мгновенно алеют — одноклассницы правы в том, что парень и правда очень красивый.       — Пиздецки скучно здесь, говорю.       — Не нравится, можешь идти. Тебя никто здесь не держит, — стараешься не терять лицо.       Склоняет голову, вновь внимательно смотря прямо в глаза.       — А ты не из робких.       Меришь его недовольным с примесью интереса взглядом, но не отворачиваешься.       — Вот как. Занятно, — Риндо даже и не думает открывать ни учебники, ни тетради, продолжая весь урок бессовестно пялиться на тебя. Каждый день. Каждый урок. Каждую минуту.       — Хайтани, тебе заняться нечем?       — У меня имя есть, вообще-то. Забыла? — лицо парня оставалось непроницаемым.       — Мне всё равно, Хайтани, — строго заявляешь ты в ответ на его бесхитростную предъяву. Риндо создавал впечатление серьёзного человека — его лицо всегда было невозмутимой маской, сквозь которую было нереально узнать ни единую эмоцию. Но когда дело доходило до того, чтобы поговорить с тобой на уроках, его флирт выкручивался на максимум.       — Всё еще пизда как скучно… — тянет он, распластавшись на парте и скуксившись так, будто его сейчас точно вырвет на спину соседа, мирно сидящего впереди.       — Хайтани-кун, — полувежливо-полуиспуганно обращается к нему преподаватель японской литературы. — С тобой все хорошо? Может тебе стоит выйти?       — Да, мне очень плохо, — тянет он, на лице появляется выражение ужаснейшей боли. — Мне так плохо, что один не дойду… — и пока учитель не успел хоть слово вставить, Хайтани резко хватает тебя за руку с такой силой, что чуть не слетаешь лицом вниз на дощатый пол. — Она меня проводит!       Класс переглядывается. Слышишь смешки.       — Хайтани… — сквозь зубы процеживаешь ты. — Ты чего…       — Ну хорошо, — не перечит учитель, спокойно кивая. — Не забудьте вещи. Отдохни хорошенько, Хайтани-кун!       — Ага!       Не выпуская твоей руки, парень буквально вытаскивает красную тебя из класса под общий аккомпанемент из хихиканья одноклассников и звуков создания новых сплетней. Быстрым шагом доходите до середины коридора, когда ты, наконец, с силой вырываешь руку и замечаешь, что на запястье остался мерзкий красный узор от пальцев.       — Ты совсем с ума сошел?! Ты… Ты… Если плохо, то…       — Я же сказал — мне пиздец как скучно, ты не догоняешь что-ли? Повторить для тупых?       — Прекрати так разговаривать! — получается даже не крик, а скорее визг. Риндо подходит к тебе чуть ближе, отступаешь на шаг и упираешься спиной в подоконник. Фиолетовые глаза на секунду блеснули.       — А то что? — шипит Хайтани, наклоняясь к тебе почти вплотную, но тут же отстраняясь обратно. — Что сделаешь?       — Я иду домой, — твердо говоришь ты, но парень вновь хватает тебя за руку, притягивая к себе опять. — Я устала.       — Неа. У меня другие планы на тебя.       — Что?! Хайтани, ты…       — Ты была на крыше школы?       — Что?.. — непонимающе смотришь на него. Парень спокойно, почти не моргая, смотрит на тебя фиолетовыми глазами.       — Брат всегда говорил, что на крышах школ весело. Может, красиво даже. Я-то не знаю.       — А ты что… не учился в школе?.. — хлопаешь глазами, пока послушно идешь за ним по лестнице на крышу школы, на которую никогда и не под каким предлогом не ходила — все ученики знают, что крыша — зона запретная для всех.       — В детстве я угодил в исправительную колонию, — со смешком говорит Риндо, словно рассказывает историю о том, как они с братом летом ездили в гости к любимой бабушке. Спокойно облокачивается о выкрашенное в синюю краску ограждение. Блондинистые волосы от ветра спадают ему на светлый, чистый лоб. Ты несмело подходишь поближе. — А потом некогда было… Да и похуй, если честно! Тут ебать как скучно… Ну почти, — вновь смеется.       — В колонию… А почему? — подходишь еще ближе. Шажок за шажком.       — Попался мне как-то один наглый хуй… Ну и получил, — безразлично пожимает плечами Риндо, а ты в душе поражаешься, какой необычайно жестокий этот человек. И как же тебе хочется его пожалеть. — До сих пор в инвалидной коляске ездит.       — Ужасно… — отходишь. Хайтани замечает это.       — Да не трясись ты так, — смеется. — Личико у тебя больно симпатичное, жалко такое трогать. Хотя, — поворачивает голову и смеется еще громче. — Я б потрогал. И не только лицо… Тот задрот нихуя не понимает в женской красоте, если просто так свалил со своего места. Хотя лично меня всё устраивает.       Выдавливаешь из себя несмелую улыбку и замечаешь порезы на щеке Хайтани, которых вчера не было. Внезапно какая-то абсурдная смелость ударяет тебе в голову — теплыми пальцами касаешься еще свежих порезов, ощущаешь всю их ребристость. Риндо непроизвольно дергается. В страхе убираешь пальцы, как вдруг он притягивает их вновь.       — Откуда они?       — А ты подумай, раз такая умница.       — Ты, наверное, каждый день с кем-нибудь дерешься… — зачем-то сокращаешь расстояние между вами до минимума, еле-еле дотрагиваясь кончиками пальцев до еще не заживших ран на светлой коже. — Зачем? Разве тебе нравится это?..       — Ага, — запрокидывает голову Риндо, волосы приходят в полный беспорядок еще пуще, скулы выражаются еще четче, а кадык нервно дергается. Тебя почему-то напрочь завораживает этот вид — Риндо Хайтани до жути красивый, тут уж спорить не приходиться. — Пиздить людей классно.       Это неправильно, думаешь ты, а в голове воспаленной мыслью закрадывается идея помочь ему.       — Я так не считаю, — твердо говоришь ты, убирая руку. Хайтани переводит на твое лицо скучающий взгляд.       — А ты пробовала?       — Бить людей?.. — в ужасе спрашиваешь ты; ты, которая в детстве только и делала, что собирала всех бездомных псов с улицы и тащила домой.       — Реально? Никогда? Даже не била зарвавшегося парня по яйцам?             — Нет… Риндо ухмыляется.       — Ударь меня.       — Что?..       — Вмажь мне, — ухмыляется еще шире. — Давай, вот сюда, — показывает на вторую щеку, уцелевшую от вчерашней потасовки с какой-то местной группировкой. — Я же зарвавшийся парень, м?       Ты отрицательно мотаешь головой. Риндо закатывает опущенные глаза и цокает языком.       — Слабачка. Тебе-то ничего за это не будет. Да вчерашние тупицы бы жизнь отдали, чтобы хотя бы пальцем меня задеть, а ты ссыкуешь просто ударить? — хватает твою руку и натягивает на себя так, что упираешься свободной в твердую грудь. Поднимаешь голову и встречаешься взглядом с его безэмоциональными глазами. — Знаешь, брат всегда говорил, что девушки у меня не будет никогда. В отличие от него… Ха! — язвительно добавляет парень.       — Так у тебя есть брат… Он живой? — неожиданно вспоминаешь слова старосты.       — Естественно! Ран не такой дурак, чтобы откинуть копыта раньше меня… И уж точно не раньше матери!.. Так что, бить будешь? — буднично продолжает он.       И вновь смеется. Почему-то в глубине души тебе кажется, что Риндо — глубоко травмированный парень. Внутри него сидит тот маленький и несчастный, светленький и худенький мальчик, продолжающий шмыгать носом и сидеть в углу, закрывая лицо руками, пока родители жестоко били брата за его собственные, Риндо, проступки. Они били по рукам какими-то тонкими палками, ставили коленями на горох, заставляли часами выписывать правила поведения. Удары, кошка, ложь и дикая, нескончаемая боль. Глаза старшего брата всегда смотрели спокойно и с озорным огоньком, пока точно такие же глаза младшего были по-детски полны слёз — ведь Ран ни в чем не виноват, Ран никогда не был ни в чем виноват. Но из раза в раз, когда суровый голос матери истерично вопрошал, кто разбил вазу, рука старшего неизменно вскидывалась вверх.       Сила — единственное что решает, прав ты или нет.       И вот теперь нет никакого забитого маленького Рина. Сейчас есть только он, Риндо, который сам порешает любого, кто посмеет косо посмотреть в его сторону.       — Не буду, — отвечаешь ты. Просто и легко. Зачем-то берешь его за руку. Риндо удивленно смотрит на тебя, не выпуская ни одну из твоих рук. Ты понятия не имеешь, о чем он думает, но именно в этот момент твердо решила — ты больше никому не позволишь причинить Риндо Хайтани боль.       Как и он теперь не позволит причинить кому-нибудь тебе боль. Кроме него самого, разумеется.

***

      — Это в сто раз хуже! — вечером ты услышала, как гневно кричит отец. Еле слышно на цыпочках подошла к двери и прижала ухо к замочной скважине — зачастую родители говорили вполголоса, чтобы не отвлекать тебя от учебы, но в последнее время отец совершенно не стеснялся в выражениях. — Боже правый, лучше бы она и дальше таскала этих вшивых собак домой!..       — Не горячись, дорогой, — у матери самой трясутся руки, но, как обычно, она старается сохранять самообладание. — Это просто… Просто такой период. Вспомни нас в ее возрасте!       — Что-то я не припоминаю, чтобы ты встречалась с чертовым уголовником!       — Она… Во-первых, она с ним не встречается… Давай подойдем к этому трезво.       — Не встречается?! А чем они, по-твоему, занимаются?!       — Остынь… Давай попробуем найти плюсы! — проскальзывает истеричный смешок. Мать статно выпрямляется. — Может, он не такой уж и плохой, как мы думаем…       — Дорогая, он отсидел срок в тюрьме! За избиение мальчика, когда им обоим было по одиннадцать лет! Одиннадцать! Он состоит в преступной банде, носит серьги и красит волосы! А его жуткий мотоцикл! Боже правый, я каждый раз содрогаюсь, когда вижу мою девочку на нём!.. А его не менее жуткий брат!.. Это же просто ходячий труп!.. Боже… А… А его манера общения!..       — Возьми себя в руки… — мать хрипит от нервов. Отец резко встает с тяжелого деревянного стула и такими же тяжелыми шагами прохаживается вперед-назад по кухне.       — Черт возьми, дорогая, она начала прогуливать школу, она сбегает из дома по ночам… Что я еще должен думать?.. Ладно, ладно… — отец опять садится на стул и шумно выдыхает. Хлопает в ладоши. — Думаю, ты права… Это и правда временно. Но я боюсь, что это повредит её учебе и будущей карьере. Повредит всему тому, к чему мы… она так долго шли.       — В этом ты прав, — строго говорит мать, в задумчивости закусывая нижнюю губу. — Честно говоря, мне тоже он не нравится. И я тоже, — казалось, что мать поняла, что ты подслушиваешь, и потому повысила голос. — И я тоже не одобряю ни его, ни ее теперешнее поведение! Пытаться починить заведомо мертвый механизм не получится, как ни крути!       — Правда, правда… — сокрушается отец, пока ты прижимаешь к губам ладошку, стараясь не расплакаться прямо сейчас. Где-то в далеком подсознании ты на все сто процентов согласна со своими родителями, которые никогда не желали тебе зла и поддерживали почти во всем. Риндо и правда не самый лучший парень, это ты и сама прекрасно понимаешь. И если в этой дрянной книге ты — добрая дочь богатого чиновника, то он — отрицательный герой. Самый что ни на есть настоящий. И по всем законам таких историй вам не суждено быть вместе.       Но в последнее время тебе кажется, что ты смогла достучаться до него и понемногу, шаг за шагом (как в ваши редкие встречи поначалу) он подходит к тебе чуть ближе. Кажется, что еще вот-вот, прямо сейчас, через несколько дней, он точно исправиться. Точно перестанет выбирать не то, перестанет неправильно идти. Не так, как надо. Но из раза в раз, когда видишь его сумасшедшую улыбку, пока избивает очередного одноклассника за школой, когда видишь, как грубо он обычно обходится с тобой, то…       То вспоминаешь, каким всё-таки ласковым псом он иногда может быть. Почти всегда это случалось, когда Хайтани-младший чувствовал усталость от навалившейся ответственности в Поднебесье или когда старший братец опекал слишком навязчиво, что неимоверно бесило его. Ты была на седьмом небе от счастья, когда понимала, что наконец-то смогла стать домом для него. Сама возможность просто сидеть и перебирать мягкие волосы, когда круглые очки лежат где-то в углу, слышать, как спокойно он дышит; или расспрашивать про эту грандиозную татуировку и смеяться с того, как Риндо фырчит, называя твои вопросы детскими и глупыми; или когда можешь вот так просто спокойно поцеловать его, пока спит; или…       Родители умолкают, когда слышат приближающийся громкий звук мотора мотоцикла. Ты подбегаешь к окну и видишь до боли знакомую картину: Риндо изящно снимает шлем, отряхивает волосы и поднимает голову на твое окно. Видишь его широкую ухмылку и улыбаешься, когда Хайтани медленно похлопывает по второму черному шлему позади него. Сегодня Риндо выглядит вполне сносно — черная клетчатая рубашка расстегнута на пару пуговиц сверху, через мягкую ткань проглядывается угольно-черная парная с братом татуировка, узнав о которой у твоего отца случилась истерика; волосы убраны в небрежный пучок сзади, бритые виски и серебряная серьга в ухе, от которых твоя мать открещивалась каждый раз.       Ты садишься на подоконник и свешиваешь ноги на холодную и мокрую после дождя траву. Газон около вашего дома идеально подстрижен. На секунду тебя одолевают сомнения, оборачиваешься назад и видишь вытаращенные глаза собственного отца.       — Бля, давай быстрее! — нетерпеливо кричит Риндо, и зубы отца начинают скрипеть. Твоя мать стоит сзади него, сложив руки на груди.       — Ты никуда с ним не пойдешь! — в ярости мать стучит кулаком по косяку двери, и ты ощущаешь, как начинают мелко дрожать коленки: а правильно ли ты всё-таки поступаешь? Что случилось с твоей правильной жизнью, с твоими амбициями и целями, с твоим порядком, с твоей такой доброй душой? — Ты слышишь?!       Ты не слышишь. Чувствуешь, как ноги сами прыгают на такой идеально-мокрый газон, как сами ведут тебя к огромному черному мотоциклу. Перевешиваешь одну ногу за жесткое сиденье и обвиваешь руками тонкую талию Хайтани-младшего. Риндо довольно хмыкает, ждет, пока наденешь шлем и вслед натягивает свой. Родители подбегают к окну, мать порывается вылезти следом и голыми руками остановить мотоцикл, а отец спрыгивает, но в лицо ему летит лишь столп пыли и грязи.       — Подожди!.. Дорогая моя… Доченька!.. — оборачиваешься и видишь, как отец, с покрасневшим лицом и налившимися слезами глазами, садиться на грязную дорогу в своих чистых домашних штанах. Слезы почему-то появляются и в уголках твоих глаз.       — Держись крепче, — Риндо не обращает внимания на твоих родителей, лишь увеличивая скорость и ловко лавируя между домами и магазинчиками. В твоих глазах троятся яркие вывески бесчисленных магазинчиков ночного Токио, смазываются их названия; в носу стоит лишь запах его парфюма, а на руках лишь мягкость его рубашки. Под кожей остается рельеф его ребер, спины, мышц.       Когда все пошло не так?       Наверное, в тот день, когда вы стояли на чертовой крыше этой дурацкой школы, слишком непозволительно близко к друг другу, и ты дала молчаливое обещание изо всех сил постараться помочь ему. Словно вы были маленькими детьми, которые сплелись мизинцами и шептали друг другу о том, что всегда будете вместе.       Ты нашла Риндо, как всегда находила бездомных псов, думая, что ему, как и им, нужна помощь.       Ты думала, что руки ваши связаны атласной красной лентой, но правда оказалась куда прозаичнее и жестче — ваши руки все это время были связаны твердым, натирающим твои нежные запястья канатом. Канатом, которые он натянул сам, а ты лишь позволила ему натянуть его на себя.       Что будет дальше?       Это всегда вкрадчиво спрашивала мать за семейными обедами, а ты молча утыкалась в тарелку и не знала, что ответить.       Встречаетесь ли вы? Скорее нет, чем да. Ты никогда не спрашивала напрямую, но Хайтани-младший неизменно показывал свои права на тебя, когда кто-то из его немногочисленных друзей решались подкатить к тебе.       Готова ли ты общаться с ним и после школы? Ты не знала. Риндо редко ходил на занятия, но если и ходил, то всегда мешал тебе своими шуточками. Твоя успеваемость значительно ухудшилась.       И что тогда будет дальше? Вы поженитесь? Будете жить вместе? Заведете детей? Ран станет дядей для них? Родители будут рады?       Нет.       Крепче обнимаешь его за талию, словно бы Риндо — последний человек на земле. В душе у тебя настоящая мешанина из чувств, в которой ты не без труда можешь вычленить одно самое важное чувство — болезненно-нарывающую любовь. Хайтани выворачивает на повороте так резво и резко, что чуть было не слетаешь.       Неожиданно мотоцикл тормозит у какой-то подворотни, Риндо сходит и небрежно швыряет шлем куда-то в угол, на ходу вытаскивая небольшой перочинный нож. Ты робко идешь за ним, не понимая, зачем. Здравый смысл наотмашь бьет тебя по щеке, в ухо крича, что пора убегать отсюда прямо сейчас.       Но как ты можешь его бросить?       — Ну что? — хмыкает Риндо, и ты только сейчас замечаешь стайку парней, стоявших там, куда блеклый огонек уличного фонаря не долетал. У стены лежит какой-то избитый человек, связанные жесткой веревкой ноги и руки у него мелко дрожат, рот наспех заклеен скотчем, под глазом синяк, на лбу — жуткие кровоподтеки. Едва завидев мутным взглядом Хайтани, человек в ужасе задергался. Казалось, что они видятся не впервые. — Сказал хоть слово?       — Нет, молчит, пидор… — сплевывает на асфальт какой-то бритоголовый бугай. — Ран где?       — Занят сегодня, — Риндо присаживается на корточки. — Хм… Ну и отделали вы его… И ничего не сказал?       — Пустой… Ого, а что это за краля? — присвистнул другой хулиган. — С тобой, Хайтани, а? Али так забрела?       — Рот закрой, — Риндо сужает глаза. — Хоть пальцем ее тронете, я вам кадыки вырву. Всем.       Парень отступает на шаг назад и в примирительном жесте поднимает руки, неловко смеясь. Бритоголовый бугай испускает смешок, зыркая на тебя.       — Ладно тебе, Риндо!.. Не горячись, парнишка-то новенький, порядков наших не знает толком.       Хайтани-младший игнорирует бессвязный бубнеж хулиганов и поворачивается к связанному парню. С силой срывает с его рта скотч, несчастный кричит от боли — на кусочке скотча остались редкие девственные усы паренька.       — Ох, какая жалость, — с притворной жалостью говорит Риндо, склоняя голову. — Не больно?.. Хотя, мне кажется, что даже красивее стал.       — Ублюдки! — орет связанный, будто сорвавшись с цепи. Ты вздрагиваешь от неожиданности, чуть не опрокидывая тяжелый мотоцикл. Шлем падает из твоих рук и хулиганы поворачиваются на шум. — Эй, девчонка! — кричит парень уже тебе. — Вызови полицию, чего стоишь! Ты что, не видишь, это же головорезы! Они…       Раздается звонкий удар. Связанный кричит еще сильнее. Из щеки его медленно течет кровь, а Риндо ловко перехватывает окровавленный ножик. Хватает парня за воротник, приближая изуродованное лицо к своему. Шипит.       — Ебало-то завали так разговаривать, — Риндо трет руку. — Не надейся даже на помощь, говна кусок… Ты либо говоришь, куда твой дружок дел все деньги, либо я заставлю тебя это сказать.       — Не знаю я! — парень продолжает с мольбой смотреть прямо тебе в глаза. Глаза у него темные и влажные, как у щенка, которого насмерть хотят загрызть огромные собаки. — Не знаю! Я этим тварям сто раз говорил!       — Вот как, — хрустит Риндо шеей, отставляя нож в сторону. Ты моментально закрываешь глаза руками, когда видишь, с какой силой кулак Хайтани врезается в нос безусого бедняги. Тот скулит, когда ему прилетает еще один удар в живот. Еще один — и парень сплевывает кровью прямо себе на грудь.       Тебя начинает трясти. Ты знала, что Риндо регулярно дерется, но ты и представить не могла, какими делами он занимается на самом деле. «Все еще хочешь его спасти?» — звучит в голове укоризненный голос матери. «Н… Да!» — не менее твердо отвечаешь ей. «Почему?» мать трясет тебя за шкирку. «Я… Я…» — твое лицо все в слезах и соплях, накрывает истерика.       — Риндо, зачем ты это делаешь?.. — сквозь пальцы пытаешься звучать как обычно строго и собранно, но голос дрожит.       «Я… Я люблю его!»       Ты никогда не видела такой жестокости от человека. Особенно, от человека, которого всей душой любишь.       — Потому что он не хочет со мной разговаривать, — Риндо закатывает рукава рубашки, волосы выбиваются окончательно. — Я не люблю, когда люди недооценивают меня… Думал, раз Рана нет, то можно выебываться?       — Мне кажется, что он правда не знает… — ты не решаешься подходить. Становится нестерпимо больно. — Пожалуйста, давай уйдем… Может, они сами справятся.       — Не будь дурой, — Хайтани даже не оборачивается на тебя. — Подожди немного, я закончу, — склоняет голову, не меняя тона. — И мы продолжим уже с тобой.       — Но, Риндо…       — Эй, лысый, — Риндо на мгновение отвлекается, чуть поворачивая свой корпус к тебе. — Подержи-ка её, чтобы глаза не закрывала. Пусть посмотрит.       — Риндо! — в ужасе кричишь ты, отшатываясь в сторону, чувствуя себя совершенно пьяной. — Ты же… — для тебя нет ничего хуже, чем смотреть на подобные сцены жестокости. И Риндо это прекрасно знает.       — Но ты же сказал, чтобы ее никто не трогал, — тупо повторяет бритоголовый, и Хайтани раздраженно фыркает.       — Я сказал не трогать её, когда тебе вздумается. Подержи…       — Риндо, нет! — шарахаешься ты. — Я… Я не буду закрывать глаза!       Хайтани удивленно оборачивается на тебя, и его губы тут же трогает умиленная улыбка.       — Ну как же мне это в тебе нравится. Какая ты у меня умница. Подожди немного, я закончу с ним, и мы поедем куда ты хочешь, — голос у Хайтани вновь притворно-приторно-сладкий. Чувствуешь рвотный позыв от вида крови, от его сладкого голоса, от запаха пота, который источает бугай, тупо смотрящий на тебя рыбьими глазами.       Еще один рвотный позыв чувствуешь, когда видишь, с каким наслаждением Риндо блокирует суставы несчастному парню, а затем — с еще большим кайфом их выкручивает и ломает. Внутри тебя тоже что-то разбивается. Вдребезги, осколки разлетаются по всей душе, раня ее еще больше всех его слов. Всё кровоточит, как и тело того бедного парня.       Больше всего на свете ты боялась крови и боли. Больше всего на свете ненавидела жестоких мальчишек со двора, которые так любили бить палками бедных собак. И вот теперь Риндо Хайтани больше не твой бедный пёс. Он — тот самый хулиган, который выдергивает котам усы и вырывает им когти под корень. Но ты же так любишь его. Ему просто недостаточно твоей любви.       Не совсем осознаешь тот момент, когда оказываешься усажена на сиденье мотоцикла. Не совсем помнишь, когда вы успели уехать из этого мерзкого места, где до сих пор та стайка хулиганов мучительно избивают и без того избитого парня. Последнее, что ты помнишь — влажные щенячьи глаза того парня, который, наверное, больше никогда не сможет самостоятельно встать на ноги. Всё-таки его загрызли собаки побольше.       Видишь Риндо, который идет к тебе с белым пакетом в руках. В пакете — несколько банок пива. Отрицательно машешь головой, перед глазами будто пелена. Хайтани хмурит светлые брови.       — Давай не выёживайся.       — Риндо, почему ты делаешь всё неправильно? — тихо шепчешь ты, упирая взгляд в свои белые коленки. Хайтани склоняет голову. Чувствуешь, как твое тело начинает болеть. Риндо упирает руки по обе стороны от твоих бедер. От него пахнет приятным парфюмом, сигаретами и кровью.       — Потому что я так живу, — твердо отвечает он, приближаясь вплотную. — И ты останешься со мной. Ты обещала мне, что не оставишь меня. Что же, уже передумала? Я ведь не держу тебя! — и словно бы в подтверждении своих слов Риндо поднимает руки и издевательски смеется. — Можешь идти.       «Да, уходи! Он просто манипулирует тобой!» — кричит материным голосом твое подсознание. Поднимаешь голову и видишь фиолетовые опущенные глаза. Такие печальные, смотрящие даже на тебя с насмешкой. На душе становится тяжело, ощущение такое, будто легкие твои сдавили тисками, а сердце словно сжато в железный кулак чьей-то жестокой рукой. И ты прекрасно знаешь чьей.       Риндо словно бы протягивает тебе руку, пока вы идете по натянутому канату, которым крепко-накрепко связаны ваши руки.       — Я не уйду, — крепко обнимаешь руками прохладную баночку с пивом. А затем и его шею. Риндо усмехается.       — Уже поздно. Папочка с мамочкой будут ругаться, если снова вернешься поздно. Они расстроятся, — надувает он губы.       — Я… я не хочу сегодня домой, — теребишь кончиками пальцев одной руки его испачканную в чужой крови рубашку, а второй иступлённо гладишь его влажные волосы. Риндо вновь кривит губы в нахальной улыбке, сжимая твое колено. — Хочу остаться с тобой.       — До моего дома очень далеко. Но здесь неподалеку есть какой-то хостел. Сгодится, а, принцесса?       Ты ведь еще не закончила помогать ему. Он еще не закончил рыть для тебя могилу. А ты еще не готова лечь в нее.       — Да.       Или готова?       Губы у него со вкусом ментоловых сигарет и светлого пива. Руки жесткие, пальцы шершавые и совсем не отличаются нежностью в своих движениях — они рвано проникают под кофту, задирая ее и снимая так же резко, без какого-либо предупреждения. Ей остается лишь валяться на ковре вместе с пустыми банками из-под пива.       Риндо слишком жестоко оттягивает волосы, слишком жестоко кусает кожу на шее, на груди, на животе, на бедрах. Язык у него точно такой же резкий; какое-то время ты видела, что он старался обходиться нежнее, мягче, но стоило тебе на минуту запустить пальцы в двухцветные волосы и натянуть их на себя — от прежней мягкости не осталось и следа.       Пальцы сжимают простынь, слышишь свои и его приглушенные хрипы. Жесткие руки перехватывают твои, сжимая запястья до уже привычных мерзких красных следов. За окном идет дождь, а твой телефон продолжает разрываться от звонков твоих любимых родителей, которые продолжают искать свою хорошую, милую дочку.       Риндо держит тебя за руку все время, пока идете по канату. Под вами пропасть, над вами — бесконечность боли и слез. Но он нарочно оступается, потому что Риндо Хайтани всегда шагает не так, как надо. Оступается и падает.       А ты падаешь вслед за ним.