tokyo aquarium

      Вот ты вновь мило улыбаешься не ему, заправляя прядь за ушко, пока твои глаза игриво зыркают на друзей. Вот ты смеешься над остроумной шуткой какого-то парня, имени которого он не знает. Вот ты скромно присаживаешься только на краешек стола, потому что в кабинете жарко, ты уже очень устала, но юбка слишком короткая для таких пируэтов. Вот звенит звонок, тот парень отпускает последнюю шутку, и ты спокойно усаживаешься за свою парту, раскрывая тетрадь по японской литературе.       А Ран все ещё не может отвести от тебя взгляда.       Он считает тебя до одури милой: все эти твои плюшевые свитера вне школы, когда в одиночестве идешь домой после дополнительных по английскому, здороваешься со всеми уличными котами и кутаешься в длинные рукава. Этот школьный розовый бант на шее, такой же розовый, как румянец на твоих очаровательных щёчках. И твой звонкий смех… Риндо ворчит, что у старшего брата совсем мозги поплыли на собственной однокласснице, за которой, между прочим, бегает чуть ли не половина параллели. Куда уж ей обратить внимание на чудака с последней парты, который невесть чем занимается после школы?       А ему всё равно. Хайтани считает, что у тебя очень ровные ноги и красивые колени, они так замечательно смотрятся и в школьных чулках, и в тёплых колготках зимой; у тебя ровный и здоровый цвет кожи, нет ни одного прыща, ни одного шрама, кожа словно чистый лист; у тебя гигантские и очень добрые глаза, но на него ты всегда смотришь немного испуганно, потому что постоянно пялится, не отрывая собственных фиолетовых глаз, усмехаясь и покручивая в руках кончик собранных в косички волос.       — Она тебя боится, — бросает ему как-то стрёмный чувак, которому ты иногда помогаешь с домашней работой, потому что очень добра ко всем упырям вроде него. — Слыхал, Хайтани?       — Ага-а, — расслабленно тянет Ран, поднимаясь на локтях и усмехаясь, пока ты вновь улыбаешься, смотря на свою лучшую подругу. Он словно хочет выжечь твой образ на сетчатке глаза, словно хочет оставить его хотя бы там навсегда. — Рука не устала дрочить каждый день? На тебя она так вообще не посмотрит, так что съеби.       — Ненормальный…       Пацан задыхается от возмущения и отходит — знает, что старшему из Хайтани палец в рот не клади. Откусит.       После уроков ты снова идешь домой одна. Разумеется, только ты так думаешь.       Ран привык ходить тихо и незаметно, особенно, когда им с братом приходилось пиздить парочку-другую зарвавшихся подонков с Роппонги. Ты идешь медленно и спокойно, в наушниках у тебя — еле слышное инди и какая-то дурацкая попса, а в руках немного нервно покручиваешь ремешок от сумки, нагруженной учебниками и едой для уличных котов. Чувствуешь невесть откуда взявшуюся панику.       — Привет, дружок, — видишь одного пушистого клиента и вытаскиваешь консервы. Кот длинный, светлый, с ярко-зелеными глазами, маленький и озорной. Присаживаешься на корточки и чешешь беднягу за ухом — у Хайтани аж живот скручивается тугим узлом — настолько ты милая. Он всегда наблюдал издалека, словно акула наблюдает за жертвой перед тем как пустить кровь, а потом жестоко её съесть. Выглядывает из-за угла кирпичного дома, тараща большие фиолетовые глаза. Ему ни капли не стыдно вот так вот есть тебя взглядом. «Хоть бы посовестился, — ворчал всегда Риндо, которому до лампочки было вообще всё. — Маньяк хренов, она ж тебе даже не нравится».       — Это другое, — отмахивался Ран.       Естественно, он тебя не любит. Хайтани-старший не в курсе даже, каково это любить кого-то по-настоящему, каково это ходить на свидания, получать поцелуи в щеку в напутствие или варить куриный бульон, когда твоя возлюбленная болеет и смешно чихает. А вот представлять перед сном, как он избивает тебя телескопкой, а чуть позже любоваться, как гематомы расползаются по твоим белым ногам… Да, вот это вполне в его стиле!       Он не любит. Не может любить никого, кроме брата, после всего того, что родители сделали с ними в детстве. Не может заставить себя влюбиться, словно ему вновь шесть лет. Он не любит. Он боготворит и обожает; будет сдувать пылинки со своего собственного экспоната.       К тебе подходит еще один кот, на этот раз грязно-белый, с темными глазами, весь побитый и угрюмый, и тоже начинает ластиться. Ты смеешься и гладишь по мягкой спинке, кот утробно урчит — давненько он не получал любви. Третий не заставляет себя долго ждать — кот угольно-черный, с янтарными глазами, задиристый и драчливый, вон, аж клок шерсти на животе торчит. Небось, отхватил от первых двух котов за слишком сложный характер.       — Ты тут одна? — Ран снисходительно и слегка высокомерно смотрит на тебя сверху вниз. Ты испуганно отшатываешься, чуть не придавливая черного кота своим весом. Вот же… — Испугалась? — он широко ухмыляется. Глаза Хайтани прищурены, но даже так они кажутся неимоверно глубокими и большими.       — Н-Нет, — голос тебя не слушается, тело словно бы стало кукольным — с самого детства родители не разрешали тебе плакать и показывать страх, поэтому теперь тебя всегда охватывал паралич, а мозг словно бы замерзал… Ты знала много слухов и сплетней насчёт Рана Хайтани — кто-то говорил, что он собственноручно может избить целую группу крепких парней и остаться при этом без синяков; кто-то рассказывал, что своими глазами видел, как братья Хайтани в одиночку разносили бугаев-боксеров из старших классов; кто-то нашептывал, что…       — Тогда чего дергаешься? — он садится рядом. Инстинктивно отсаживаешься чуть дальше и стараешься натянуть юбку хотя бы до колена, когда видишь, как Ран скашивает взгляд в район бедер. Ты каждый день наблюдала за тем, как бешено этот чудик следит за тобой. Ты знала, что он иногда идет за тобой по пятам, даже если хочешь отойти в туалет на перемене. Лучшая подруга уверяла, что тут надо обращаться в полицию, а друг мотал головой, в ужасе всматриваясь в большие глаза Рана — Хайтани — чертовы умельцы, заметут за собой следы так резво, что ни один коп с целой сворой собак-ищеек не найдет ни тебя, ни то, что от тебя может остаться…       — Просто… не ожидала, — стараешься выровнять голос. В начале средней школы Ран тебе очень нравился — вокруг него витала такая таинственная атмосфера, и даже то, как он огрызался с твоими друзьями казалось тебе чем-то клевым. Но сейчас признаешься сама себе, что хоть и внешне он потрясающий, но тебе очень хочется убраться куда подальше отсюда. Тебя всегда обуревает странное чувство рядом с ним — оно настолько странное, что никак не можешь растолковать его правильно.       — Не бойся, — он забирает у тебя из рук банку и легко открывает. — Давно их кормишь?       А внутри смеется над собой. Сам же лучше тебя знает, что ты ходишь по вторникам, средам и пятницам по этой дороге, потому что некоторых котов выпускают именно в это время, а автобус до дома ходит только в три часа дня, потому и не успеваешь.       И ты об этом знаешь. Но стоически выдерживаешь его взгляд и отвечаешь так, будто Ран не в курсе.       — Давно. С детства люблю всякую живность.       — Вот как. Забавно.       — А… А ты? Любишь котов?       — Обожаю. У нас с братом был один. Жаль, что умер. Мать сбросила его с окна. Риндо очень его любил.       Нервно сглатываешь.       — Ладно… — медленно встаешь, замечая, что фиолетовые глаза следят за тобой неотрывно. Ран встает тоже. Он опасается, что ты услышишь, как гулко стучит его сердце, словно сейчас пробьет грудную клетку и упадет прямо к твоим ногам. Ран чувствует, как его одолевает мелкая тряска от накатившего возбуждения рядом с тобой. — Мне пора… До завтра, что ли…       — Уже поздно, — спокойно отвечает он. — Я провожу тебя. Где ты живешь?       Ты ощущаешь, как покалывает в кончиках пальцев от страха. И не от факта, что вообще-то не поздно, не от того, что вокруг ни одной живой души и в случае чего тебе не откуда ждать помощи, а от того, что ты уверена — он сто процентов знает, где ты живешь.       — Не стоит, Хайтани-кун… Уже поздно, я не хочу тебя утруждать, — выдавливаешь из себя вежливую улыбку.       — Мне все равно нечем заняться. На Риндо успею насмотреться, — склоняется Ран к тебе и усмехается прямо в лицо. — Да и на улице совсем никого… Что если с такой милашкой что-то случится?       «Только если к этому будешь причастен ты». Не описать словами, в каком же диком ты ужасе. От Рана пахнет чем-то дорогим и приятным, его светлая кофта ослепительно чистая и на ней нет ни единого пятнышка, крашеные волосы аккуратно заплетены в две одинаковые косички, на лице — сплошное спокойствие. Но внутри он кричит, вопит, ломает стулья и кидается вещами в стены. Неужели ты сама действительно согласилась, чтобы он вот так просто проводил тебя до своего дома? Боже, ну что за прелесть. Он в восхищении от того, что просто идет рядом с тобой, от того, что может смотреть на то, как ты закусываешь свои пухлые губы или как поправляешь юбку, или как…       На улице и правда стемнело. И совсем нет ни одного живого человека. Вдалеке видишь пару-тройку крепких фигур, которые идут шатко-валко, громко переговариваясь и отмачивая искрометные шуточки. Непроизвольно жмешься к каменной стене, хочется просто всосаться в неё и остаться в ней навеки, погружаясь в сон и полностью игнорируя пьяные выкрики хулиганов и наличие Рана Хайтани под боком. Так страшно тебе не было никогда. Крепко-накрепко сжимаешь лямки рюкзака побледневшими пальцами.       — Вот так улов! — присвистывает самый крупный парень из всей компании. Неожиданно из-за спин первых трёх вырастают ещё несколько здоровенных детин — кажется, что питаются эти парни только протеином, а на закуску поедают таких худых парней, как Хайтани-старший. — Такая милашка!       Ты всегда была привлекательна для противоположного пола и открыто пользовалась этим в школе — не стыдилась попросить одноклассника донести тяжёлый рюкзак, умника помочь с контрольной по химии, а местного спортсмена — покатать на спине. И вот сейчас природная миловидность сыграла с тобой злую шутку в который раз за день.       И вновь захотелось оказаться дома, в своей тёплой и уютной спальне, закрыть уши руками и ощущать себя в полном комфорте. Где угодно, только бы не здесь.       — Свалите, — Ран легонько ведёт плечом и косит взгляд в твою сторону. — Некогда мне с малышней играться.       — А ты борзый, хлюпик! — бугай сует руки в широкие штаны и приосанивается, важно надувая щеки. — Мы поверенные Акселя из Красных повязок Роппонги, если не шаришь!       — Да что ты? — Ран складывает светлые брови домиком, а у тебя почему-то живот скручивается в морской узел. Но в этот раз далеко не от страха, нет… Почему ты чувствуешь некое благоговение сейчас?       — Аксель доверил нам патрулировать сегодня ночью, — важно продолжает желторотый хулиган. Ты понимаешь, что на вид ему лет шестнадцать, не меньше, но массы и животной силы ему точно не занимать. Позади него стоят верные коршуны, хищно расправляя свои когтистые пальцы, выжидая момента, чтобы наброситься на Хайтани.       Но Ран спокоен. На его лице не видно ни одной эмоции, но ты чувствуешь, как сильно новоявленные хулиганы раздражают Хайтани-старшего. Осмеливаешься и робко тянешь его за светлый рукав, заглядывая в фиолетовые глаза с молчаливой просьбой «может, хватит?».       — Вот оно что… Занятные вы парни! — Ран полностью игнорирует тебя, резко вырывая руку.       — Эй, Хару, а это не один из Хайтани случайно?.. — спрашивает самый низкий из банды, указывая коротким, толстым пальцев прямо в лицо Рану. — Аксель сказал, что Хайтани надо приструнить! А этот и без брата ещё.       — Ага, очкарика нет!       — А, точно! — великан подступает ещё на шаг и тычет пальцем в волосы Хайтани. — Ты же та принцесса из Поднебесья!       — А разве братья Хайтани не… — несмело мямлит самый младший из парней — его рыжие волосы торчком да всё в синяках лицо сразу привлекли твоё внимание.       — Да хрен с ними, кто они там! Сказано надавать по шее — значит заткнитесь и готовьтесь бить морду! А милашку, — твои внутренности холодеют в мгновение ока, — заберём как трофей!       Ран чувствует, как его хваленое спокойствие рушится по кирпичикам. Ему почему-то впервые до жути не хочется драться при тебе. Если увидишь, в каком состоянии будут эти идиоты через пять минут, то начнешь бояться его еще больше, а это — заведомо проигранный уровень. Когда еще представиться возможность так близко подобраться к тебе? Ты, как безвольная кукла, в ужасе стоишь рядом с парнем, толком даже не чувствуя ног, которые кажутся ватными. Ужас схватил тебя за горло цепкими, как у Хайтани, пальцами и не отпускал ни на секунду. Словно на шее твоей грубо повязан узкий металлический ошейник.       Ран глубоко вздыхает и широко улыбается, склоняя голову. От страха желаешь оказаться где угодно, но не здесь, ужас так сковывает, что хочется выплюнуть все внутренности на потертый асфальт, закричать, биться в конвульсиях. Прекрасно знаешь, что эта улыбка не сулит ничего хорошего. Хайтани молча берёт тебя за руку, намереваясь уйти, но хулиганы решительно преграждают вам путь. Ты чувствуешь, каким отвратительным запахом пота несёт от них, внутренности сворачивает еще пуще.       — Парни, съебите, пока не поздно, — оскал становится всё хищнее и злее. — Я никому не отдаю своё, уяснили?       — Хайтани-кун… — от страха не можешь и слова вымолвить. Его холодная рука все еще держит твою, крепко сжимая. Замечаешь, как вздувается желвак на точеной скуле и душа уходит в пятки окончательно, ведь ты прекрасно знала эту эмоцию — Ран в бешенстве. Так он обычно смотрел на твоего друга, ненароком опустившего свою руку на твое плечо.       Дальше все происходит как в тумане — твоя привычная, плюшево-розовая жизнь рушится вдребезги, когда мутным взглядом видишь, как Хайтани с особой жестокостью избивает того самого громилу, который ещё минуту назад кичился перед тобой. Следующим под удар попадает низкий парнишка, остальные в ужасе пытаются убежать, но ничего не выходит — неспроста братья Хайтани держат Роппонги в страхе уже столько лет только вдвоём. Кровь стекает с бледной кожи мальчика, а сам он в ужасе прижимает ладонь к рассеченным носу и лбу.       От страха ничего не можешь сделать. Ран сидит верхом на бугае, продолжая превращать его толстое лицо в кровавую кашу. Парнишка булькает, выдувает кровавые пузыри и с мольбой в заплывших глазах смотрит на тебя, но ты беззащитно молчишь, приложив ладонь ко рту, медленно сползая вниз по кирпичной грязной стене. Ран получает нереальный заряд дофамина в мозг от одного вида крови на его руках. Он рад, что не ушел при первой возможности и показал этим малолеткам, что по Роппонги не стоит ходить вот так вот просто. А эти парнишки… а что они? Того рыжего мальчугана он часто видел в школе — он из средней, совсем еще молокосос, плачет на каждой перемене, когда великан вновь задирает его и шантажирует. Но Хайтани абсолютно все равно и на рыжего, и на тупого, и на низкого.       Тебя подташнивает. Отчаянно пытаешься взять себя в руки, но почему-то в глубине души тебе немного нравится то, что ты видишь и то, что ты чувствуешь. Так глупо и так нездорово, но это чувство уже надёжно пустило корни в твою наивную и добрую душу. Но страх по-прежнему сковывает все твои конечности, и ты продолжаешь сидеть на грязной и мокрой дороге.       Все парни, с которыми ты общалась, умели говорить о своей любви к тебе красиво, но случись что страшное, всегда растворялись где-то в разношерстной толпе, оставляя тебя в полном в одиночестве, но с обещанием обязательно вечером позвонить и спросить, как добралась. Те парни были до одури милые в своих очаровательных бежевых свитерах, со своими румяными щечками, со срывающими с их красивых уст слов о том, как они любят тебя.       Ран же выглядел как сущий мертвец: впавшие глаза, длинная бледная шея, вечное выражение скуки на симпатичном лице. Он не умел говорить красиво, каждое его слово было словно пропитано ядом и желчью; слова сказанные как-то сквозь зубы и противную ухмылочку. Но он единственный из всех парней, которые за тобой бегали, кто смог по-настоящему тебя защитить. И ничего не можешь с собой поделать, но до одури нравится то, как он выглядит сейчас: на светлой кофте и лице, искажённом яростью, капли крови, волосы растрепались, костяшки пальцев алы и поцарапаны, в глазах цвета фиалки — безумный азарт и желание превратить каждого парня в месиво из крови.       Ран Хайтани никогда не был и никогда не будет романтичным принцем из корейских дорам. Ему чужда нежная забота по отношению к девушкам, он не будет расшибаться в лепешку ради тебя, если ты не заверишь его в своей преданности. Ран Хайтани — чертов садист, и ты знаешь это, как никто другой.       — Ран, хватит… — решаешь наконец-то взять над страхом верх. — Ему хватит… Им хватит… Идем, пожалуйста!       На секунду парень останавливается, но через мгновение слышишь омерзительный хруст и истошный вопль великана — кажется, Ран сломал ему нос кулаками и руку ногой. Парень хрипло кашляет и пытается встать, но не может — в его глазах больше нет того животного и агрессивного, что сквозило раньше. Лишь страх за свою жизнь. И словно бы молчаливое обещание.       Страшно.       До безумия страшно.       — Хватит! Они же ещё дети! — подрываешься и пытаешься потрясти за плечи. Твои руки теперь тоже в крови, юбка задралась, макияж размазался от слез и пота, колготки порваны на окровавленных коленках. В глубине души начинаешь опасаться, как бы Ран не разозлился от увиденного зрелища, не посчитал тебя уродливой и не избил в ответ за то, что больше не выглядишь так мило, как ему раньше нравилось. Сквозь кровавую пелену он смотрит на тебя, на твои потертые ноги, на твою вздымающуюся грудь, и кривая улыбка трогает его тонкие губы.       — Больше они тебя не тронут, — хмыкает Хайтани, продолжая придавливать весом беднягу. Парень скулит. Остальные стонут и хватаются за избитые и сломанные конечности. Замечаешь, что парню, который хотел «забрать тебя в качестве трофея» досталось больше всех. — Слышишь?       Но где гарантии, что на месте этого толстого не будешь и ты?       — Да, конечно… — несмело берешь его за руку. Ран вновь смотрит на тебя.       — Такая красивая.       Не понимаешь, чего красивого он нашел, но перечить не смеешь. Он молча переплетает ваши пальцы и задумчиво смотрит на то, как его длинные сплетаются с твоими небольшими, теперь запачканными в крови. Кровь на ваших пальцах, — твоя, его и тех парней, — переплетается, образует причудливые узоры. У тебя нет сил перечить ему.       На твоей шее металлический ошейник. С каждой секундой он затягивается всё плотнее и плотнее, перекрывая воздух.       Задумчиво смотрит и не понимает, почему Риндо посчитал, что он не любит тебя. Как же это возможно — разве то чувство, что он испытывает к тебе нельзя назвать любовью? То, как у него загораются глаза, когда видит тебя, то, как живот словно скручивает в узел от радости, что ты пришла в школу. То, как он хочет надавить на кожу твоих ног и посмотреть, появятся ли там синяки. То, как он хочет убить каждого из парней, посмевших даже посмотреть на тебя. То, как он до жути хочет, чтобы ты была только его.       Поднимает глаза на твое лицо, и желудок вновь делает тройное сальто. Макияж уже точно не подправить вне дома, на щеках слезы, нос раскраснелся и распух, как вареная свекла, короткие колготки на ногах совсем истрепались, а губы съехали куда-то в сторону от плача. Но ты все равно очень красивая. Эта неидеальность делает тебя еще лучше.       Вам обоим не хватает воздуха. Ему — от восхищения, которое, больно царапаясь, вырывается из его нутра. А тебе от липкого и грязного страха.       — Фу, — сморщивается, осматривая свою кофту. — Придется выбросить.       — Нужно… оставить в холодной воде… — несмело говоришь ты, приподнимаясь и чувствуя, что нога от стресса и неудобной позы онемела. — Ай…       — Они тебя задели? Этот схватил тебя? — Хайтани прижимает сломанную руку к дороге ногой, и парнишка скулит.       — Хватит… Хватит…       — Нет, просто… Ай, Хайтани-кун! — в миг оказываешься у него за спиной, быстро обхватывая шею руками. На твоем и его лице то тут то там капли красной крови, руки измазаны полностью, но тебе впервые все равно на чистоту. Хайтани аккуратно поддерживает тебя под бедра, пачкая и юбку, и кожу еще сильнее.       — Бля, выскальзываешь, — ругается он, а ты истерически хихикаешь. Смешок получается скомканный, вы выглядите, как два идиота-психа после очередной драки, исполосовав половину недоброжелателей. Неожиданно расслабляешься в его руках. Становится тепло. Крыша съехала окончательно.       — Наверное, мне нельзя в таком виде домой… — тихо говоришь ты. Ран хмыкает.       — Тогда идём ко мне, — уверенно говорит Хайтани, резко подхватывая тебя выше под ягодицы. — Риндо поспит на улице.       — А твои родители… Они же будут против? — несмело спрашиваешь ты. Внутренний голос орет, что ты должна бежать отсюда, пока не поздно. Зачем ты подыгрываешь ему?       — Риндо отсидел в исправительной колонии, а я только что сломал руку очередному уёбку… Ты думаешь, что им не похуй? — желчно выплёвывает Хайтани, недовольно морща острый нос. Закусываешь губу, понимая, что явно сморозила лишнее. Паника выкручивает живот.       — Нет, я не могу пойти к тебе.       — Чего это вдруг? Кто у тебя спрашивает-то? — смеётся он. — Ты далеко не королева ситуации, понимаешь?       — Но ты ничего мне не сделаешь, — возражаешь ему. Ран замолкает. Становится еще страшнее. — Так что контролирую по сути… я?       — Ты права. Ничего… пока что. Но ни черта ты здесь не контролируешь, запомни это хорошенько, — и словно бы в подтверждении своих слов он сжимает твои ягодицы до красных отметин. Становится больно.       — К тому же, это слишком быстро…— не соображаешь уже ничего, лепечешь несусветную чушь, хотя давно уже пора заткнуться. — Знаешь же, как это делается?       Ран вновь злобно смеётся.       — Прыткая ты. Я ведь тебе даже не нравлюсь, с чего ты вдруг так резко поменяла своё мнение?       Молчишь.       — Надо же…       Тело словно тебя не слушается — физически тебя так и тянет к нему; чувствуешь, какая горячая у него кожа, какие твердые мышцы спины и как крепко он держит тебя на своих плечах. А мозг отчаянно кричит о том, что ты — безмозглая дура, которая повелась на смазливое личико, которое по уши в крови.       — Я вижу людей насквозь, — вновь начинает говорить он. — Отец всегда умел видеть, когда Риндо лжет. А лгал он постоянно… И тебя я вижу насквозь.       — И что ты видишь? — спрашиваешь шепотом. Ментально чувствуешь себя голой и опустошенной. Физически же не можешь перестать прижиматься к нему. Вожделение смешивается со жгучим страхом, который продолжает душить тебя. Ты боишься его, как мышь боится кота, как ребенок боится отца-алкоголика.       — Хорошую, послушную девочку, которая и слова против папе с мамой не скажет, потому что тогда её поставят в угол на всю ночь.       — А что ей сделать, чтобы на нее не сердились?..       Видишь, что вы уже дошли до твоего дома. Свет дома выключен. Родителей нет.       Страшно.       — Просто оставаться такой же послушной, — расслабленно говорит он. — Кормить котов. Ходить в коротких юбках. И не разговаривать с другими парнями. Они только испортят такую хорошую девочку. Ладно? — склоняет он голову и улыбается так злостно и так ужасно, что внутренности в трубочку сворачиваются от омерзения. Не веришь, что позволяешь ему вот так свободно держать тебя. Родители говорили, что перечить не нужно, страх — обычное дело. Главное — всегда оставаться послушной.       И тогда больно тебе не сделают.       Чувствуешь, что окончательно попала в эту ловушку, когда он наклоняется и коротко целует тебя. И слова не можешь сказать против, остается лишь стоять, как вкопанная и чувствовать его нахальный язык на своем. Его руки пачкают тебя еще больше, одежда испорчена окончательно, слова и взгляды пачкают твою наивную душу, которая все еще хочет жить в своем плюшевом мирке. Понимаешь, что теперь ничего не будет как прежде, когда видишь, как его руки сжимают твою талию сильнее. Хочешь оттолкнуть его изо всех сил, но остаешься послушно и робко стоять рядом, поддаваясь во всем.       — Вот и славно, — он ласково хлопает тебя по щеке. — Зайду за тобой завтра в восемь. Не опаздывай, идет?       Сглатываешь. Ран медленно опускает грязную ладонь с щеки до шеи, затем до ключиц. Убирает. Кожей ощущаешь грязь и кровь на белой коже.       — Спокойной ночи.       Хайтани засовывает руки в карманы широких штанов и, напевая какой-то незамысловатый опенинг из аниме, медленно тащится вдоль домов соседей.       — Надевай… в следующий раз перчатки… — глухо поскуливаешь ты, чувствуя, что слезы подбираются к и без того пережатому горлу. Опускаешься на ступеньки дома, истерика накатывает штормовыми волнами, и держать себя в руках уже просто не представляется возможным. — Белые… Ради меня.       Ран Хайтани оборачивается и широко усмехается.       На твоей шее черный шипастый металлический ошейник, который сдавливает кожу так, что кровь выступает, а дышать становится невозможно.       — Ладненько. Люблю тебя!       А в его руке — натянутый поводок.