Хлебное пари, или немного о выдержке Хван Хенджина

             Вот только "завтра" оказывается слишком загруженным репетициями, подготовками, еще какими-то съемками, ко всему прочему Чан его просит перезаписать какую-то часть какой-то там песни, которую они не факт что и выпустят. Но хену хочется перебдеть. Хенджину же хочется послать всех нахер и сожрать пончик. Просто пончик, с глазурью и молоком. Просто пончик. Но вместо этого он каким-то чудом доживает четвертый день непонятной диеты и даже умудряется не загреметь за решетку за предумышленное убийство пяти человек. Просто Чонина Хван бы в жизни не тронул, а Феликс — ангел, поэтому за его убийство потом могут и в рай не пустить. А Хенджин хочет хотя бы после смерти отдохнуть.       Именно поэтому с таким "завтра" пятый день действия договоренности оказывается адом для всех. О том, что с Хенджином что-то не так, начинают догадываться все. Потому что он впервые чуть ли не с самого дебюта почти что лезет с кулаками на Джисона, но получает подзатыльник от Минхо, и тут же извиняется, затем огрызается на Чанбина и щурится на Чана, которые в итоге затаскивают его в студию, чтобы "поговорить по душам". Феликс с Чонином, кстати, переминались в тот момент под дверью, карауля и контролируя, чтобы старшие не перегнули с Хваном палку. Сынмин же просто наблюдал, и это злило еще больше. Он просто сидел на диване в зале для практик и тыкал что-то в своем телефоне. Даже не смотрел на то, как Минхо почти шипит на Хвана.       И теперь даже будучи в студии хенов, Хенджин стискивает челюсть, вспоминая равнодушие Кима. А ведь он прямая и непосредственная причина такой раздражительности Хвана. Из-за него он переживает ломки и стресс.       — Хен, это все из-за кофе и сахара, — Хенджин дергается, когда слышит от Чанбина, шепчущего на ухо Чану, знакомые слова. — Он решил попробовать отказаться от этого, наверняка поэтому такой нервный.       — Хенджин? — Чан обеспокоенно осматривает Хенджина, особенно долго разглядывая круги под глазами и впавшие щеки, а еще покусанные и потрескавшиеся губы. — Это правда?       Хенджин смотрит на монитор компьютера, вычитывает названия иконок, но на хенов не смотрит, упрямо поджимая нижнюю губу.       — Хенджин, — Чан использует лидерский голос, который заставляет Хвана подпрыгнуть на стуле и наконец-то оторваться от мерцающего монитора.       — Правда, — Хенджин старается как можно более спокойно посмотреть Чану в глаза, хотя опять тут же отводит их, потому что Бан мрачнеет и хмурится.       — Но зачем? — Хенджин бы и сам хотел знать, поэтому он почти что позволяет себе усмехнуться, но тут вновь смотрит на Кристофера и видит, как на лицо лидера ложится тень и кулаки сжимаются до взбухших вен. — Тебе кто-то что-то сказал? Ты решил сбросить вес из-за чьих-то слов? Кто-то обидел?       Чан тяжело дышит и неотрывно смотрит на Хенджина. А у Хвана на секунду внутри всё замирает, а потом лопается пузырек с раскаянием: он заставил всю группу так переживать, а они ведь по-настоящему волнуются — видно по тому, как Чан и Чанбин смотрят на него, а силуэты мелких за дверью никуда не исчезают, выдавая чужое присутствие. Они все беспокоятся о нем, а он так повел себя, сорвался, навредил команде... От навалившихся эмоций Хенджин почти плачет, смаргивает выкатившиеся слезы и одними губами шепчет "извините".       — Извините меня, пожалуйста, — повторяет чуть громче и смотрит по очереди каждому в глаза. — Я просто... Хотел... Для себя... Но не знал, что так всё получится, и я сорвусь в итоге. Я виноват. Извините меня.       Хенджин встает и кланяется хенам.       — Боже, — Чан устало плюхается в свое кресло и разочек позволяет ему совершить полный оборот. — Вы меня убьете, вы понимаете? Убьете... Точно все в порядке?       — Точно, хен, — Хенджин расслабляет плечи и даже слабо улыбается, подходя ближе к Чану и приобнимая его.       — Давай ты не будешь ставить такие опыты над собой, Хенджин-а? — Чан обнимает его в ответ и устало выдыхает в живот, зарываясь носом в толстовку. Хенджин хмыкает: он бы и сам хотел этого не делать, но всё ещё делает. Делает и Ким Сынмина не сдает...       — Извинишься перед Ханом? — опустившийся на диван Чанбин тоже подает голос и мягко улыбается Хенджину.       — Извинюсь, конечно. И перед Минхо тоже, — Хенджин вздрагивает немного, думая об очередной порции салфеток, но Бан сжимает его в объятиях сильнее, отчего тревоги уходят вместе с воздухом. Но вот предательское урчание в животе наполняет студию совсем не мелодичными звуками.       — Господи, Хенджин-а... — Чан отстраняется от него и легонько бьет по плечу. — Иди домой быстро, поешь нормально! Слышишь! Нормально! И отдохни.       — Мы до ночи в студии, Хенджин, — Чан раскрывает дверь и выпихивает в коридор Хвана, который чуть не падает от налетевших на него Яна с Ликсом. Те жмутся к Хенджину, но и на старших поглядывают, пытаясь понять обстановку. Чан замечает две пары испуганных глаз и улыбается им. — Всё хорошо. Хенджин идет домой отдыхать. Он переутомился. Да и вы тоже давайте, берите Сынмин-и и домой. Отдыхать! Все поняли?       Три головы синхронно кивают лидеру, и на этом Чан их отпускает, попрощавшись и еще раз напомнив про отдых. Хенджин же на первом повороте в коридоре оставляет Ли и Яна, вспоминая о том, что ему нужно забрать вещи из комнаты для практики и заодно извиниться перед Джисоном и Минхо. Младшие, окрыленные счастливым разрешением ситуации, быстро соглашаются и уходят на подземную парковку, параллельно договариваясь с менеджерами о возвращении домой.       Хенджин же плетется в логово разъяренного Минхо и мысленно сам себя режет на кусочки, стараясь прикинуть, какую часть Ли решит отрезать первой. Почему-то ставит на язык, потому что Минхо часто бурчит, что он у Хвана дурной. Но вместо раздраконенного Ли Минхо он находит смеющегося Ли Ноу-хена, который положил голову Джисону на плечо и смеется с какого-то видео про котов или щеночков. Минхо всегда нравятся те видео, которые находит Хан.       На вошедшего Хвана они оба реагируют не сразу, в отличие от Сынмина, чей острый взгляд Хенджин ловит тут же, как только открывает дверь. Но Ким быстро моргает и возвращается к экрану телефона. Кажется, что за эти полчаса он вообще не поменял своего положения. Хенджин чувствует, как ярость опять закипает внутри, но быстро вспоминает минуты в студии и переводит взгляд на пытающегося просверлить его Минхо и на хлопающего ресницами Джисона.       — Извините, — Хенджин делает небольшой поклон и улыбается уголками губ. Он решил начать с главного, чтобы не юлить, а заодно и пораньше покинуть комнату с Ким Сынмином. — Я был не прав. Прости меня, пожалуйста, Хан-и, и ты, хен, тоже.       Хенджин еще раз кланяется, но не успевает распрямиться, как слышит ворчливый голос:       — А я говорил, что язык у тебя дурной, Хенджин-а, — Минхо скрещивает руки на груди, брови хмурит, но краешки губ дергаются. — Ладно, с тебя кофе.       — Два, — Хан громко хихикает и кивает Хенджину, показывая, что все в порядке.       — В любое время, — Хенджин пожимает плечами и думает, что надышаться парами кофе в кофейне, будучи в кофеиновой завязке, — вполне себе весомый путь искупления вины.       Попрощавшись только с Ханом и Ли, Хван покидает помещение и направляется к машине, чтобы грузно плюхнуться на заднее сиденье и попытаться начать засыпать уже сейчас, но он не успевает сказать водителю, что можно ехать, как дверь рядом с ним раскрывается и в машину садится Сынмин, грубо хлопая дверью и тут же вежливо сообщая водителю, что можно ехать.       — Я к себе еду, дубина, — Хенджин отворачивается к окну и не смотрит на сидящего на другом конце. — Чонин-а и Ёнбок уехали минут двадцать назад, ты должен был поехать с ними.       — А поехал с тобой, — Сынмин смотрит неотрывно, и Хенджин всем телом чувствует этот взгляд.       — Я к себе еду, — Хенджин бесится сильнее, но старается дышать поглубже. При водителе явно не стоит еще и скандалить. Но никакого ответа от Сынмина не поступает, как и просьбы изменить маршрут, поэтому, оказавшись у общежития, Хенджин молча собирает свои вещи и покидает салон автомобиля.       Вот только Хван дергается, когда понимает, что Ким следует за ним. Дергается, но молчит, пропуская Сынмина и внутрь подъезда, и внутрь квартиры. Хенджин предпочитает его игнорировать, поэтому разувается, раскладывает вещи, моет руки в гробовой тишине. Сынмин же только повторяет за ним его действия. Когда Хван застревает на кухне, пытаясь придумать, что бы ему такого съесть, Сынмин тоже встает рядом, только он, в отличие от Хвана, не вздрагивает, когда раздается звонок в дверь. Ким же хмыкает и выходит в коридор, а через пару минут возвращается с тремя бумажными пакетами, вместе с которыми по всему помещению разливаются вкусные и, что важнее, съедобные запахи. У Хенджина вновь громко урчит в животе.       — Что ты будешь? Хочешь рагу с курицей? Есть жареный рис с кимчи, еще креветки, говядина, копчан... — Сынмин продолжает называть блюда и доставать из пакета контейнеры.       — Спасибо, — это всё, на что хватает обессиленного Хенджина, который просто садится на ближайший стул за обеденным столом.       — Ешь, хен, — Сынмин дает ему палочки, наливает какой-то напиток и садится рядом, тоже пододвигая ближе к себе жареный рис и говядину. — Ты и правда не очень хорошо выглядишь.       — Ешь давай, — Хенджин хмуро смотрит на него и отправляет в рот креветку, тут же несдержанно постанывая от удовольствия. — Вкусно. Спасибо, Сынмин-а.       — На здоровье, хен, — Сынмин касается плеча и тут же убирает руку. На долгое время повисает тишина, прерывающаяся только мычанием Хенджина. Сынмин же ест молча и только иногда с полуулыбкой посматривает на Хвана.       — Блять! — Хенджин делает глоток поданного Кимом напитка, а затем жадно выпивает весь стакан. — Что это?!       — Персиковый чай, хен, — Сынмин опять улыбается, на этот раз куда ярче. — Он без сахара, но с медом. Нравится?       — Очень, — Хенджин тянется к бутылке и наливает себе вновь полный стакан.       — Я рад, — Сынмин благодарно кивает, когда Хенджин наполняет и его стакан. — Если ты закончил, то пойдем?       Хенджин еще дожевывал, но подавился и чуть ли не послушно выплюнул еду, чтобы последовать за Кимом. Но всё же собрал себя в руки, прожевал и возмущенно вскинул брови.       — Это куда еще? — руки на груди даже скрестил для большей грозности.       — К тебе в комнату, — Сынмин усмехается и начинает убирать посуду.       — А это ещё и зачем? — Хенджин тоже подскакивает и присоединяется к уборке, но холодность в тоне старается удерживать.       — Дораму посмотрим, а потом тебя спать уложим, — Сынмин протирает стол и подходит к комнате Хвана, выжидающе останавливаясь у двери. — Уверен, что Чан-хен отправил тебя домой отдыхать. Отправил же?       Хенджин не отвечает, только закатывает глаза и заходит в свою комнату, залезает на кровать и вновь приподнимает брови.       — И что мы будем смотреть? — Хенджин нервно взбивает подушки и освобождает место рядом с собой, пока Сынмин по-хозяйски настраивает телевизор. Они слишком часто до этого смотрели дорамы вместе.       — Конечно "Я знаю, но..." — Сынмин быстро щелкает кнопками, а Хенджин окидывает его взглядом и по-настоящему любуется: красивая спина, просвечивающая под белой футболкой, тонкая и изящная талия, переходящая в аккуратные бедра и длинные ноги. Сынмин красивый, мягкий, домашний. Он создан для того, чтобы после сытного ужина обниматься и смотреть любимые фильмы. Он слишком идеален для захламленной мастерской-спальни Хенджина и его разрушенных и спутанных эмоций, которые так быстро сменяют друг друга, что Хван теперь вместо слов восхищения громко кричит, даже с надрывом:       — Опять?! Мы же уже ее смотрели!       — И что? Не понравилось? — Сынмин смотрит через плечо и зачесывает выбившиеся на лоб пряди назад.       — Понравилось, — Хван тут же сдувается под блестящим в свете экрана взглядом и притягивает колени к груди, стараясь сжаться сильнее.       — Тогда не вижу причин не посмотреть вновь, — Сынмин щелкает на воспроизведение и подходит к кровати, аккуратно опускаясь на подушки. Хенджин ещё сильнее жмется к стенке и старается сосредоточиться на знакомом сюжете.       Первая серия пролетает очень быстро, на второй Хван начинает отвлекаться на выточенный в полутьме профиль. Частичка сознания переносит его на бумагу и делает яркий скетч. Но Хенджин быстро отворачивается, когда его ловят за подглядыванием.       — Все хорошо, хен? — Сынмин переворачивается на бок, лицом к Хвану.       — Нормально, — Хенджин сидит, облокотившись спиной на подушки, и продолжает кусать губы.       — Хен, ты же знаешь, что мы не враги? — голос Сынмина опять теплый, шершавый, сдавленный долгим молчанием, и он нравится Хвану не меньше, чем сильный и стойкий, разливающийся и мелодичный, берущий высокие ноты. — И это пари — просто пари.       — Просто пари, — Хенджин бездумно повторяет фразу и совсем не вникает в суть диалога. Просто слушает голос.       — И из-за него ты не должен истязать себя и срываться на ребятах. Ты можешь есть и должен это делать. И всегда можешь сдаться, — последние слова произносятся с нотками веселья, но Сынмин быстро возвращает разговору серьезное русло. — Десять дней не стоят твоих мучений и отношений с командой, а еще — точно не стоят твоего здоровья. Ты себя загнал, Хенджин-а. Это нехорошо.       — Много ты знаешь, — Хван обхватывает колени руками сильнее и укладывает подбородок на сложенные руки. — Я ведь тебе проиграю. И откуда я знаю, что ты со мной сделаешь.       — Проиграй и узнаешь, — Сынмин подползает ближе и смеется, тут же откидываясь на спину и разваливаясь в позе звезды на постели.        — Ну уж нет, Ким Сынмин! — Хенджин наваливается на него и зачем-то кусает в шею, но тут же ойкает, когда чувствует пальцы в своих коротких волосах и легкую боль на затылке, в том месте, где пряди сжимаются немного сильнее, чем следовало бы. — Ай!       Хенджин пытается отодвинуться, но его не пускают, из-за чего горячими губами Хван чувствует не менее горячую кожу младшего. Кожу, которая всё еще так вкусно пахнет. Опять та дурманящая смесь парфюма и Сынмина. Хенджин сам не замечает, как прикрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов. Но в следующую секунду вместо боли он чувствует поглаживания по голове, и быстро отстраняется, откатываясь на свою половину и опять возвращаясь к дораме. Правда, сердце ходуном ходит, а щеки с губами горят, да и дыхание сбилось, но Хван всеми силами пытается успокоиться и не смотреть на Сынмина, а ещё проигнорировать покалывающее напряжение в животе и легкий жар в паху. Кажется, скопившееся за эти дни напряжение решило потребовать своего выхода.       Сынмин же непринужденно продолжает смотреть сериал и даже в какой-то момент подтягивает Хвана к себе, заставляя улечься чуть ли не в обнимку. И воспротивиться у Хенджина нет сил и причин — они иногда так смотрели, Сынмину нравится так, а Хенджин и не против. Не против он ровно до постельной сцены, где всё происходит слишком откровенно для уставшего и уже напряженного Хенджина, которому из ряда вон плохо удается контролировать нарастающее возбуждение, а то, что он прижимается к Сынмину довольно тесно, ситуацию лучше явно не делает, заставляя нервничать и чувствовать всё острее.       Хван пытается отстраниться, но Сынмин лишь притягивает его ближе, из-за чего полутвердый член касается чужого мягкого бедра. Хенджин сцеживает воздух, молясь, чтобы Сынмин ничего не понял, а Сынмин лишь громко хмыкает, надавливает рукой ему на поясницу и продолжает смотреть на раздевающихся на экране людей. Хенджин же пытается прикинуть, от чего он умрет быстрее: кислородное голодание или спермотоксикоз, потому что томные стоны с экрана лишь помогают его члену затвердеть. Но Хенджин стискивает зубы, закрывает глаза и старается считать мертвых лягушек, через которых переступают лысые овечки. Картина жуткая, но успокоиться должна помочь. На тридцать седьмой лягушке он понимает, что откровенности на экране закончились, а серия подошла к концу, поэтому с особым удовольствием раскрывает глаза, правда, тут же сталкивается со смеющимися шоколадными глазами Кима, которые смотрят на него в упор. Хенджин почти взвизгивает, но вовремя успевает проглотить крик.       — Всё хорошо, хен? — Ким зачем-то наклоняется немного ближе к лицу Хвана.       — Да, — Хенджин всё же находит в себе силы и отпихивает младшего от себя, чтобы лечь на спину и завернуться в одеяло.       — Хорошо, — Сынмин встает с кровати и выключает телевизор, а затем гасит свет. — Тогда спать.       — Доброй ночи, Сынмин-а, — Хенджин искренне улыбается, потому что в его представлении они сейчас попрощаются, Сынмин пойдет домой, а Хенджин... Хенджин подрочит так сильно, что отрубится сразу после оргазма. Хван уже секунды считает до момента, как наконец-то коснется вовсю пульсирующего члена, но Ким Сынмин почему-то не выходит из комнаты, а зачем-то стягивает свои штаны и в одних боксерах и футболке возвращается к нему под одеяло.       — Ты чего это, Сынмин-а? — Хенджин запуганно отползает к стенке и почти поджимает ноги к груди. На кончике головки выступает капля смазки, и он вздрагивает, чувствуя, как она пропитывает белье.       — Спать ложусь, хен, — Сынмин взбивает подушку и в темноте его лицо озаряется белоснежной улыбкой. — Ты время видел? Как я пойду сейчас домой?       — Такси? — не оставляет попыток освободиться Хенджин.       — Ага, чтобы завтра по всему твиттеру гуляло, как Ким Сынмин возвращается откуда-то на такси в три часа ночи. Супер, вот Чан обрадуется, — Сынмин укрывается одеялом и поворачивается к Хвану лицом.       — Ясно, — все аргументы у Хвана закончились, а вот стояк остался, поэтому он вновь возвращается к плану с дохлыми лягушками и уродливыми овцами и поворачивается к Киму спиной, стараясь выкинуть из головы тот факт, что они так близко не спали никогда, даже будучи соседями по комнате и даже по двухярусной кровати. Слишком близко, поэтому лягушки и овцы не помогают, а член предательски стоит, вынуждая один раз, только раз сжать себя через домашние штаны. Большего Хенджин себе позволить не может, поскольку понимает, что остановиться не сможет. С выдержкой у Хван Хенджина в последнее время беда, и всё из-за Ким Сынмина, который дышит прямо за плечом и пускает мурашки по всему телу, когда хриплым голосом шепчет почти что в затылок:       — Доброй ночи, хен.       Хенджин дергается и жмурится, а еще старается убедить себя, что всё происходящее так остро ощущается просто из-за перенапряжения и переутомления, плюс это хлебное пари... А не Ким Сынмин, с которым они делят один ночной воздух на двоих.       К счастью, спустя какое-то время дохлые лягушки всё же помогают провалиться в сон. А когда Хван просыпается утром, Ким Сынмина уже нет в его постели, как и во всем общежитии, а вот воспоминания о конце вечера есть, и зуд неудовлетворенного желания под кожей тоже.